Decide who you are and do it on purpose/Реши, кто ты, и сделай это нарочно

      Все, что принадлежало Абраму, помещалось в одной сумке. Она была потрепанной и изношенной, и использовалась еще задолго до того, как они с матерью бежали, но она была его. Возможно, это была одна из немногих вещей, которые ему принадлежали.       Его сумка, его шрамы и Эндрю.       Имя, которое должно было принадлежать его второй половинке, извивалось с бока на спину и было довольно крупным. Единственная часть, которую он мог легко разглядеть, была «Эндрю». Он знал, что должна быть и фамилия, но не мог разобрать, что там написано, сколько ни всматривался через плечо.       Мать не сказала, что там написано, а отец, увидев это, прижег его утюгом. «Это многое о тебе объясняет» — прорычал Натан. Абрам не знал, что это значит, а мать не хотела ему говорить.       После того, как они сбежали, когда ему было десять, его мать пригрозила, что вырежет имя, если он попытается найти свою вторую половинку. Это было первое, что она сказала, как только они оказались в машине. Родственные души всегда были помехой, отвлекающим фактором, и он никогда не встретит Эндрю, так зачем ему фамилия?       В юности у него был соблазн попробовать посмотреть через зеркало, но Абрам не мог долго смотреть на свое отражение.       Его это не слишком беспокоило.       У него был Эндрю. Этого было достаточно.       Где бы ни находился Эндрю, это было не очень хорошее место.       Абрам это чувствовал. Имя Эндрю было написано жирным шрифтом и обычно было однотонным, но все же оно изменило цвет. Большую часть жизни Абрама оно было абсолютно черным. Тень, похожая на смолу, просачивалась из своего заточения в буквах имени Эндрю, ползла и разрасталась в самые неподходящие моменты. Оно кричало, говорило, что Эндрю в опасности, что ему больно, и Абрама беспокоило, что он, похоже, чаще страдает, чем нет.       Его мать презирала Абрама за то, что у него был Эндрю. На самом деле у него его не было, напомнил он себе, однако у него была какая-то часть его. У него было его имя, и Абрам лучше других знал, насколько это ценно.       Абрам цеплялся за Эндрю. Эндрю был его.       В отличие от волос, имени и цвета глаз, Эндрю всегда оставался на месте, независимо от принадлежности. Он был Натаниэля, Абрама и Алекса.       Привязанность Абрама — это одна из вещей, которая беспокоила его мать, но он не действовал в этом направлении, и это держало его подальше от окружающих. С неохотой она позволила ему это.       Она не могла допустить отметин и боли.       Это было худшее, что когда-либо чувствовал Абрам. Его разрывали на части изнутри, хотя обычно он хорошо маскировал боль. У него было достаточно практики. Не то чтобы она ему очень помогла, так как он ничего не мог сделать, чтобы заглушить гортанные рыдания, которые вырывались из него, пока Эндрю подвергался насилию.       В глубине души он знал, что происходит с Эндрю, и это разбивало ему сердце.       Абрам никогда не знал, как долго продержатся отметины — одни оставались несколько часов, другие — несколько месяцев.       Мать часто говорила ему, насколько это неудобно. Как это раздражает.       Он знал, но не слушал. Это не было виной Эндрю. Абрам никогда не мог винить его.       Абраму не очень нравились люди. Он не смотрел на людей и не думал о них каким-то особым образом. Он объективно знал, когда человек может показаться привлекательным, но кроме этого он ничего не чувствовал.       Когда они еще жили с Натаном, и его мать еще не стала категорически запрещать ему говорить о таких бесполезных вещах, он спросил, не сломался ли он.       Накануне у девочки и мальчика из его класса была «свадьба на детской площадке», и казалось, что они оба искренне «любят» друг друга, несмотря на то, что им всего по восемь лет.       Его мать не дала ему ответа, который стоило бы запоминать. Абраму было уже десять и он по-прежнему не мог представить себе, что может нравиться кому-то по внешним признакам.       Ему было все равно, как выглядит Эндрю. Хотя он надеялся, что Эндрю играет в экси.       Когда они бежали, Абраму не разрешалось думать об Эндрю. Мать сказала, что если он даже упомянет это имя, пожалеет об этом.       Эндрю был константой. Мэри не любила постоянства. Они были слишком опасны.       Абрам был более послушным, чем ему хотелось это признать. Он не говорил об Эндрю, старался не думать о нем. Было немного больно. Знать, что Эндрю находится в месте, где ему причиняют боль, а Абрам ничем не может ему помочь.       Как иронично, что эти двое были родственными душами. Воистину идеальная пара.       Абрам плакал, когда стал Алексом. Ему было страшно и холодно, и он знал. Он знал, что Эндрю больше нет в его жизни, потому что, несмотря на то, что Эндрю всегда будет оставаться на коже Абрама, Натаниэля Веснински больше не существовало. Эндрю был его родственной душой, но теперь он не принадлежал Эндрю.       Его мать не понимала — ее вторая половинка умерла за много лет до того, как он появился. Она не видела причин для сентиментальной ценности, которую Нил придавал этим шести буквам.       За это она избила его до полусмерти. Она сказала, что найдет и лично убьет мальчика, если Абрам продолжит это нелепое поведение. Он ни на секунду не сомневался, что она говорит правду. Он должен чувствовать себя виновным за то, как легко отказался от Эндрю после этого. Отрицание и избегание — его специальность, и он хорошо умел отказываться от вещей. Эндрю ничем не отличался от других. Он даже обнаружил, что отказывается смотреть на имя, когда оно изменилось. Эндрю не был реальным, но угрозы, преследовавшие их, были, и он должен был заботиться о себе, а не о каком-то мальчике, которого он, возможно, даже не заметил бы, проходя мимо него на улице. Он выбирал свое выживание. И Абрам сомневался, что проживет достаточно долго, чтобы пожалеть об этом выборе.