Decide who you are and do it on purpose/Реши, кто ты, и сделай это нарочно

      С момента вынесения приговора (полтора года в колонии для несовершеннолетних) Касс пыталась его посетить.       В общей сложности шесть раз. Пыталась — ключевое слово, поскольку Эндрю так и не уступил женщине. Он собирался и дальше не поддаваться на уговоры Касс увидеть «сына», не для того он разбивал машину Дрейка.       По правде говоря, в тюрьме было не так уж плохо. Впервые в жизни Эндрю, окружение его не обманывало. В колонии было ужасно скучно и временами неприятно, дети там были самые разные — от виновных в мелких преступлениях до откровенных психопатов, но, по крайней мере, они не притворялись в обратном. Здесь не пытались создать иллюзию того, что это место — не тюрьма, и этим Эндрю был в какой-то степени доволен.       Больше никаких ложных предубеждений.       Кабан Хиггинс проследил за тем, чтобы о нем хорошо заботились, ведь эта колония была роскошной по сравнению со многими другими. Здесь делали упор на реабилитацию, а не на наказание, и сами помещения были довольно высокого качества, имелись всевозможные площадки для различных видов спорта, которые Эндрю не интересовали. Как и многие другие виды деятельности, в которых Эндрю, конечно же, не собирался участвовать.       — Все должны участвовать в командных видах спорта. Мне сообщили, что ты отказываешься выбирать.       Эндрю вовсе не отказывался, он просто не потрудился заполнить лист регистрации, который ему выдали.       — Вот список всех командных…       — Это, — Эндрю указал на случайный вид спорта, не потрудившись посмотреть. Не имело значения, что он в итоге выберет.       — Прости, но ты не можешь заниматься этим видом спорта, — проговорила ему консультант.       Эндрю лишь вопросительно поднял бровь.       — Твое предыдущее насилие указывает на то, что ты не подходишь для экси, — сообщила она ему.       О, точно. Это.       Эндрю всегда был небольшим, возможно, потому что его недостаточно кормили в детстве, а может быть, его просто обрекла загадочная генетика. Он все еще ждал скачка роста, который, как он подозревал, попросту не наступит, но из-за маленького роста многие другие мальчики считали, что он легкая добыча, что они могут делать все, что захотят, что он слаб.       Он счел нужным показать, как они ошибались. Четыре драки в первый же день, во всех из которых Эндрю одержал победу, обеспечили ему неплохую репутацию.       Не имело значения, насколько грозным они считали Эндрю. Он не был заинтересован в создании компаний и тем более в формировании дружеских отношений.       — Таков мой ответ, — сказал ей Эндрю, прежде чем подняться со стула и уйти.       Он наполовину ожидал, что она попытается его остановить, но она этого не сделала, и он вернулся в свою камеру. Его сокамерника Фредди там не было, к большому облегчению Эндрю.       Фредди не был худшим, он был довольно терпимым, но сложные и… отвлекающие чувства Эндрю к нему были тем, о чем он предпочитал не думать. У Фредди были грязные светлые вьющиеся волосы и карие глаза. Объективно говоря, он выглядел очень привлекательно, и Эндрю хорошо знал об этой привлекательности.       Эндрю полностью осознавал, что он гей, и уже давно понял, что не должен стыдиться этого факта, он принял его и, несмотря на то, что ему говорили многие люди, был совершенно доволен своей сексуальностью. Теперь он понимал, что это не результат того, что с ним сделали, и его ориентация делала эти вещи не менее жестокими. Однако с чем ему еще предстояло разобраться, так это с Абрамом. Как бы часто он ни пытался убедить себя в обратном, его не покидало ноющее чувство, что это неправильно. Эндрю не чувствовал себя виноватым, ни на секунду, и все же почему-то ему казалось, что он предает его.       Особенно когда он засучил рукав, и его встретило новое имя Абрама — «Джордж Хирен». С годами Эндрю все меньше и меньше впечатлялся каждым из имен Абрама.       Если бы Эндрю был особенно выразителен, он бы закатил глаза, но сейчас ему казалось, что Абрам просто выбирает имена из списка с завязанными глазами. Может, так оно и было, Эндрю не знал.       Он лег на кровать, которая была ему отведена, и начал читать книгу, которую держал под подушкой, это было чертовски скучно, но все же лучше, чем безделье, подумал он. Он как раз погрузился в книгу, когда офицер окликнул его.       — Миньярд! У тебя посетители, — Эндрю целенаправленно закрыл книгу, прежде чем перевести взгляд на офицера.       — Скажи Касс, чтобы она отвалила, — спокойно ответил он.       Охранник издал прерывистый вздох: — Это не из твоей старой приемной семьи, это твой дядя.       Это заставило Эндрю сесть и посмотреть на охранника, судя по выражению его лица, он был серьезен.       — У меня нет дяди, — сказал Эндрю, его голос был ровным.       — Лютер Хеммик? — Эндрю не узнал имени, но любопытство и интрига взяли над ним верх, и, вопреки здравому смыслу, он встал и последовал за охранником в комнату для встреч, но не прежде, чем на него надели наручники.       Ах да. Он ведь теперь преступник.       Когда он вошел в комнату посещений, он наполовину ожидал увидеть Касс или, может быть, даже Ричарда под подставным именем, но вместо этого за единственным столом, не занятым заключенным, сидели мужчина и юноша.       Мужчина был высок и торжественен, глубокие морщины на лбу и щеках доказывали, что лучшие годы остались позади и что он, скорее всего, больше хмурится, чем улыбается. Он был одет в черную рубашку с воротником, который, как понял Эндрю, означал, что этот человек занимает какое-то положение в церкви. Отлично. Кто-то пришел убедить его следовать за Богом, чтобы он мог обрести спасение.       Эндрю уже собирался повернуться и потребовать уйти, но прежде чем он успел это сделать, он посмотрел на мальчика, сопровождавшего мужчину. Зеркальное отражение Эндрю, только без оранжевого комбинезона. Вместо него был темно-синий свитер, рукава которого доходили мальчику до запястий, несмотря на это, он натянул их, пытаясь прикрыть еще больше своей едва заметной кожи. Он выглядел гораздо более робким, чем Эндрю хотел бы представить, как выглядел он сам, и волосы у них были немного разные, но ошибиться было невозможно.       У мальчика было лицо Эндрю. Это могло означать только то, что человек, на которого он смотрел, был Аароном.       Эндрю не был уверен, что заставило его повернуться, но было слишком поздно, так как он уже подходил к столу. Аарон поднял глаза на Эндрю, после чего быстро отвел взгляд, уставившись в пол, словно это была самая интересная вещь, которую он когда-либо видел. В то время как тот, кого он принял за Лютера, похоже, смотрел на него.       Эндрю сел и, вероятно, Лютер смотрел между одинаковыми парнями, подталкивая одного из них к разговору, однако глаза Аарона по-прежнему были прикованы к полу, а Эндрю отказывался говорить, пока один из них не начнет разговор. Он не хотел, чтобы его принимали за добровольного участника этого общения.       Чувствуя, что никто из них, скорее всего, не заговорит, Лютер прервал молчание своим голосом. Голосом, который, по мнению Эндрю, не был особенно приятным.       — Эндрю, приятно познакомиться. Я Лютер, а это Аарон, — когда Аарон все еще не поднял взгляд, Лютер подтолкнул его, и тот наконец посмотрел на Эндрю.       — Эм… привет…? — это был скорее нервный вопрос, чем приветствие.       — Зачем ты здесь? — спросил Эндрю, глядя на Лютера и очень выразительно игнорируя Аарона.       — Аарон хотел с тобой встретиться, и мы не могли связаться с тобой, кроме как приехать сюда, — объяснил Лютер.       — Тогда, если он хотел встретиться со мной, то должен говорить сам, — с ядом произнес Эндрю, и Лютер повернулся, чтобы посмотреть на Аарона с поджатыми губами.       — Ну, он… — начал Лютер.       — Нет, — остановил Эндрю, его не волновали оправдания Лютера, если Аарон действительно хотел поговорить с ним, он должен был сделать это, а не заставлять трепаться Лютера.       — Либо я буду говорить с Аароном наедине, либо не буду вообще, — сказал Эндрю.       Лютер выглядел так, словно собирался что-то сказать, пока Аарон не прервал его. — Все в порядке, дядя Лютер, не мог бы ты…       — Свалить, — закончил за него Эндрю. Аарон и Лютер посмотрели на него — Аарон с легким ужасом, а Лютер с отвращением.       — Похоже, телепатия близнецов уже работает, — издевался Эндрю.       — Дядя Лютер, все в порядке, не мог бы ты подождать в машине, — попросил Аарон, и Эндрю невольно закатил глаза.       Лютер надулся, пробормотал что-то про себя и дал охраннику знать, что уходит. Как только он ушел, Эндрю снова повернулся к Аарону.       — Зачем ты здесь? — спросил Эндрю, прислонившись щекой к ладони, давая понять, насколько ему скучно.       — Я хотел познакомиться с тобой? — Аарон ответил ему с некоторой неуверенностью. Эндрю не мог винить его за эту сомнительность, Эндрю был не совсем тем, с кем многие хотели бы иметь дело.       — Ну и как, я оправдал твои ожидания?       — Я понимаю, что ты, наверное, злишься и хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, но…       — Я ничего не хочу. И уж точно не таинственного брата, так что будь добр, отвали.       — Да в чем твоя проблема?! Я не виноват, что она от тебя отказалась, — Аарон повысил голос и уставился на него, это было плохое подражание взгляду Эндрю, и к тому же неэффективное.       — Я никогда этого не говорил, но мне не интересно играть с тобой в фальшивую семью, — ответил он.       — Неужели тебе даже не любопытно, что с нашей мамой или что-то в этом роде?       — Она твоя мама, не моя, зачем мне знать что-то о суке, которая от меня отказалась?       — Ты ведешь себя так, будто это так плохо! Знаешь, жить с ней было ох как непросто! Я знаю, что с ней что-то не так, и теперь я понимаю это каждый раз, когда она смотрит на меня. Она видела только тебя, ты разрушил мою жизнь, и все же ты просрал свой шанс жить в хорошей богатой семье! У тебя могло бы быть все отлично, но ты все испоганил, придурок!       Он почти кричал и в гневе бурно размахивал руками, его рукава задрались, обнажив десятки синяков на руках, кое-где черные и синие, другие были более блеклыми, начав приобретать зеленовато-желтый оттенок.       О.       — Это она тебя бьет? — спросил он мертвым тоном. Аарон обдумал вопрос и быстро одернул рукава, как будто Эндрю не успел увидеть и понять, что именно запятнало руки Аарона.       — Это… она не… это не то, что ты думаешь… — сказал Аарон умоляющим голосом, что резко отличалось от презрения, которым был наполнен его тон несколько мгновений назад.       — А по-моему, все предельно ясно, — сообщил ему Эндрю со скучающим взглядом. У него не было времени на лжецов, будь то его давно потерянный брат или нет, и особенно не было времени на тех, кто защищал насильников.       Ричард как-то сказал Эндрю, что видит мир в черно-белых тонах, но он также сказал ему, что такая точка зрения однозначно ошибочна. В какой-то степени Эндрю понимал, к чему клонит Ричард. Не было хороших людей, не было плохих людей, и хотя он был согласен с тем, что нет никого, кто был бы абсолютно и абсолютно хорошим, он мог бы утверждать, что есть слишком много людей, которые были бы только плохими. Возможно, Ричард был прав, возможно, Эндрю действительно видел мир в черно-белых тонах, и все же Эндрю не мог понять, как большинство людей относится к такому мировоззрению.       В сознании Эндрю была правда и ложь, и правда заключалась в том, что, как бы Аарон ни пытался это оправдать, Тильда Миньярд издевалась над Аароном.       Эндрю внезапно заскрипел зубами от досады: он прошел через все, чтобы уберечь этого… незнакомца от опасности, и все же он сидел здесь перед ним и пытался обвинить мать, которая не только бросила его, но и издевалась над близнецом, которого решила оставить. Премия «Мать года», безусловно, принадлежала ей…       — Если ты собираешься и дальше тратить мое время, то иди на хер, — наконец сказал Эндрю, встал и направился к двери, где стоял охранник, и, подождав немного, за ним пришел другой охранник, снял наручники и проводил его обратно в камеру.       На этот раз в камере сидел Фредди.       — Как семья, Эндрю? — спросил он с шутливой улыбкой.       Фредди нравился многим в учреждении, и Эндрю мог понять, почему, даже если он не совсем понимал, почему Фредди нужно так обожать.       Теорий о том, почему Фредди оказался в тюрьме, было множество: от мелкой кражи до поджога, от непредумышленного ДТП до убийства сирот. То есть никто толком не знал, почему Фредди здесь, и Эндрю солгал бы, если бы сказал, что он не заинтригован им.       — Раздражают, как всегда… — ворчал он, и это звучало как нельзя правдиво.       — Это твоя семья… — сказал ему Фредди, и на этот раз его улыбка была чуть менее искренней.       Интересно…       Эндрю упал спиной на кровать, когда бок его живота начал болезненно скручиваться и деформироваться. Он хорошо знал это ощущение. Абраму накладывали швы. Эндрю стиснул зубы и поморщился — скоро все закончится.       — Вот дерьмо! Ты в порядке?! — встревоженно спросил Фредди, бросаясь к нему.       — Отъебись… — выдохнул он, не в состоянии сейчас думать о Фредди.       Фредди посмотрел на него с явным противоречием на лице.       — Я серьезно, свали! — Эндрю снова зарычал, на этот раз он послушался. Он вернулся к своей кровати и притворился, что не замечает Эндрю.       Эндрю глубоко вдохнул и ждал, казалось, целую вечность, но через некоторое время боль утихла, и Эндрю, не раздумывая, задрал рубашку, чтобы проверить, не осталось ли следов. Конечно, отметина была, но по ее тусклому цвету Эндрю уже мог сказать, что это не навсегда.       До сих пор Абрам оставил ему только три постоянных метки: пулевое ранение, отметину на плече, оставленную бог знает каким оружием (он предположил, что тупым топором или чем-то подобным), и рану на грудной клетке, оставленную зазубренным ножом. Кто знает, что было у Абрама.       — Блядь, чувак, это от твоей половины? — Фредди выглядел почти больным.       — Нет, я просто люблю рисовать на себе маркерами, — Эндрю посмотрел на него, но Фредди лишь слабо улыбнулся.       — Я имею в виду, эй, делай что хочешь, я не осуждаю то, чем ты увлекаешься, — он поднял руки вверх, и Эндрю уставился на него. Фредди никак не отреагировал.       Эндрю вздохнул и закрыл глаза, проверяя, чувствует ли он еще боль. К счастью, большую часть времени боль, которую он испытывал, была мимолетной, единственным исключением были моменты, когда менялось имя. Решив, что он ничего не чувствует, Эндрю открыл глаза и посмотрел на Фредди, который терпеливо смотрел в ответ.       — Да или нет?       — Очевидно, да, — рассмеялся Фредди, заложив руки за спину. Он уже достаточно хорошо знал правила, чтобы не нуждаться в подсказках, но Эндрю все равно их повторял. Фредди просто кивнул в знак признательности.       Вначале поцелуи с Фредди были своего рода испытанием, способом проверить, сможет ли он выдержать прикосновение к такому вину, даже отдаленно напоминающее интимное. Его первые несколько попыток таких экспериментов были не с Фредди и были откровенно неудачными, но он делал то, что ему говорили, и Эндрю мог почти убедить себя, что это нормально.       Они не делали ничего большего, чем поцелуи, и Эндрю знал, что, вероятно, и не сделают, но он был не против просто поцеловать его до бесчувствия, выместить весь свой гнев, а затем лечь спать, как он и поступил.       Прошла неделя, прежде чем речь снова зашла о командных видах спорта.       — Мне удалось заполучить для тебя место в команде экси, как ты и просил, но поскольку они обеспокоены твоим характером, они разрешили тебе играть только в качестве вратаря.       Эндрю просто пожал плечами, его это вполне устраивало, он даже не знал, что такое, блядь, «экси».       Оказалось, что экси — это извращение спорта, которое по ошибке придумали два случайных человека. Это было похоже на то, как если бы кто-то взял из шляпы несколько видов спорта и просто сказал: «к черту».       Ближайшее сравнение, которое мог провести Эндрю, было таким: лакросс смешали со сквошем, и у них родился буйный и ужасно скучный ребенок.       Это было экси.       Мысли Эндрю по поводу этого «спорта» можно было выразить как закатывание глаз, что, очевидно, было совершенно неправильным мнением.       Оказалось, что в колонии у экси был целый культ, а очередь в команду была такой же длинной, как и рост Эндрю, поэтому, когда мальчики узнали, что Эндрю дали место, несмотря на то, что он был относительным новичком, можно было с уверенностью сказать, что он нажил себе нескольких врагов. Еще больше недругов он приобрел, когда команда обнаружила, что Эндрю плевать хотел на экси и считает, что гораздо интереснее просто пускать мячи в ворота и смотреть на их возмущение.       — Это что, какая-то шутка? Если тебе не нужно твое место, просто отдай его кому-нибудь другому! — нападающий по имени Джек, который был на несколько лет моложе его, крикнул, когда Эндрю позволил мячу попасть в ворота.       Тот факт, что Эндрю знал, что он нападающий, означал, что он уже слишком много узнал об этом дерьмовом виде спорта, чтобы ему понравилось.       Следующий мяч, который летел в Эндрю, он сознательно отбил, и тот рикошетом отскочил от шлема Джека.       Джек выглядел взбешенным, и прежде чем он успел выместить свой гнев на Эндрю, на них заорал тренер.       — Эндрю иди сюда, а Джек успокойся, мать твою, — прозвучало не слишком радостно.       Эндрю подошел как можно медленнее, чтобы позлить тренера. Тот вздохнул, когда Эндрю, наконец-то, подошел.       — Слушай, у тебя превосходная реакция и блестящий прицел. Ты можешь стать реально классным парнем!       Эндрю уже было совершенно наплевать на экси, и ему пришлось сдержаться, чтобы не закатить глаза.       Его пребывание в колонии продолжалось в сносном, но непостоянном цикле. Его дни состояли из групповой терапии, ужасной еды, экси (к сожалению), неудачных попыток визитов Касс и поцелуев с Фредди.       Честно говоря, тюрьма была сплошным месивом, и какая-то чертова часть Эндрю знала, что он будет скучать по ней, потому что, как только его выпустят, он не знал, где окажется. Он не мог вернуться к Касс, даже если было ясно, что она все еще не отказалась от него, но становилось все более и более очевидным, что Эндрю определенно отказался от Касс. Теперь сердце почти не разрывалось…       Но, опять же, ничего такого не было, колония для несовершеннолетних была серой, скучной и пустынной. Апатичный пейзаж, который заставил бы даже самых ярких людей выглядеть уныло. На Эндрю это произвело такой же эффект.       Не то чтобы он сознательно старался перестать улыбаться и смеяться, он просто находил все меньше вещей, ради которых стоило улыбаться, и все меньше вещей, которые могли заставить его смеяться.       Все было просто размыто и скучно.       Пиздец как скучно.       Он продолжал играть в экси и даже иногда прилагал некоторые усилия, потому что в самом деле, чем еще можно было заняться?       С Абрамом, как всегда, были проблемы, его резали, в него стреляли, его избивали, а имя менялось снова и снова.       Фредди заметил, что соулмейт Эндрю, вероятно, живет не самой приятной жизнью, но не стал поднимать эту тему, а вот о собственной половинке заговорил.       — Уверен, она прекрасна! Не могу дождаться встречи с ней, — сказал он Эндрю, показывая имя на своей коже.       — Это всего лишь имя, откуда ты знаешь, красивая она или нет? — спросил Эндрю, но ему, наверное, не стоило этого делать, потому что теперь Фредди, вероятно, будет говорить о ней следующие шесть часов.       — Она самая красивая! Разве ты не думаешь, что твоя душа будет красивой? — защищался он.       — Мой соулмейт — сплошная заноза в заднице, не больше и не меньше, — сказал он категорично, обдумывая каждое слово. Было время, когда он считал Абрама красивым, даже не будучи с ним знакомым, но Эндрю знал лучше, у Эндрю не могло быть ничего красивого.       — Не будь таким, чувак!       — Разве ты не боишься, что твоей половинке не понравится твоя надоедливая задница? Ты семнадцатилетний парень, застрявший в колонии для бог знает кого. Какое прекрасное впечатление ты производишь, — Эндрю закатил глаза, он не хотел больше говорить об этом. Он не хотел думать об Абраме.       — Думаю, она бы поняла. Я бы повторил свой поступок, если бы пришлось, даже если бы мне дали двойной срок! — Фредди мягко улыбнулся сам себе, это была грустная улыбка, но такая до боли честная.       — Что ты сделал? Ты никому не рассказываешь, — вынужден был спросить Эндрю.       — …Моя сестра, я… — он сделал резкий вдох, словно готовясь к ответу.       О его деянии ходило множество слухов, самым популярным было то, что он убил полицейского или что-то в этом роде, но Эндрю проголосовал за то, что это было сделано за что-то глупое, вроде пиратства музыки или чего-то в этом роде.       — У моей мамы всегда был отвратительный вкус на мужчин, все они выбивали дерьмо из меня и моего старшего брата при любой возможности, так что когда брату исполнилось восемнадцать, он забрал меня и уехал. По сути, это было похищение, но маме, конечно, было плевать. Лишний рот не кормить, верно? — он рассказывал эту историю, вероятно, слишком мягким тоном, но Эндрю понимал, так что, несмотря на такое начало, в этой истории было нечто приятное. — И какое-то время все было прекрасно! Я хорошо учился в школе, у моего брата была прилично оплачиваемая работа, и я мог ложиться спать, зная, что все будет хорошо. Но моей младшей сестре Лили не разрешили поехать с нами, ей восемь лет, и мама просто не отпустила ее. Эндрю не нравился тон голоса Фредди, ему ни капельки не нравилось, к чему все идет.       Фредди резко вдохнул и подавился словами, когда заговорил, резко отличаясь от себя прежнего: — Оказалось, что парень моей мамы умолял ее, чтобы он мог совершить над ней сексуальное насилие. Она сказала, что понятия не имела, но ладно, кровь на простынях, сестра такая замкнутая? Как она могла не знать? Я так люблю свою сестру, и я просто… — он прервал себя рыданиями, прежде чем продолжить прерывающимся дрожащим голосом. — Я избил его до полусмерти, и меня бросили сюда, — сказал он с душераздирающей улыбкой.       — А как же твоя сестра? — спросил Эндрю, прежде чем смог остановить себя.       Фредди вытер глаза и снова лучезарно улыбнулся: — Мой брат получил над ней полную опеку! Он говорит, что ей намного лучше. Они приходят каждые две недели.       Эндрю знал, что Фредди всегда кто-то навещал.       — Я не то чтобы горжусь тем, что сделал это, но я рад, понимаешь? — тихо сказал он. Эндрю знал, что иногда он скучал по Касс так сильно, что это причиняло боль, но он знал, что так надо.       В ту ночь Эндрю лег спать с полной головой, его мысли были слишком бурными, чтобы позволить ему хорошо выспаться, и к утру они так и не успокоились.       И, к сожалению, это была суббота. День посещений.       Касс пыталась навещать его каждый день, даже спустя почти шестнадцать месяцев, на протяжении которых ее игнорировали, она все еще была настойчива. Эндрю мысленно подсчитал. И как он и предсказывал:       — Доу! У тебя посетитель! — крикнул ему охранник. Эндрю закрыл глаза и вздохнул, как по команде он ответил:       — Скажи Касс, чтобы шла на х…       — Это не Касс, это опять твой дядя, — перебил его охранник, к ужасу Эндрю. Он всегда с нетерпением ждал своей еженедельной привычки говорить Касс, чтобы она отвалила, но Лютер разрушил все его планы.       — Только мой дядя? — спросил Эндрю, не чувствуя себя особенно дружелюбным, если Аарон тоже там окажется.       — Да, похоже на то, — скучающе ответил охранник.       Что ж, не похоже, что Эндрю нечем было заняться. Он мог бы посмотреть, чего на самом деле хочет Лютер.       Он последовал за охранником в комнату для посещений, но был заторможен, когда его повели в другое место, что привело Эндрю в замешательство. Его первые и непосредственные мысли устремились в темное место. Что охранник солгал ему, чтобы оставить его одного и покончить с ним. Вместо этого его отвели в помещение, похожее на комнату для допросов, и захлопнули дверь перед его носом. Он повернулся к человеку в комнате, наполовину ожидая увидеть Дрейка с такой зловещей обстановкой, но вместо этого он снова увидел Лютера Хеммика.       — Рад снова тебя видеть, почему бы тебе не присесть, Эндрю, — это был не вопрос, и Эндрю ненавидел себя за то, что подчинился.       — Какого хрена ты здесь, Лютер. Что тебе нужно теперь? — пробурчал Эндрю.       — Я смотрю, ты все еще настроен весьма воинственно, — неодобрительно сказал Лютер, а Эндрю только шумно выдохнул.       — Твое время в колонии почти истекло, тебе остался месяц… — Лютер сказал ему это так, как будто Эндрю и так не знал, он закатил на Лютера глаза.       Эндрю заметил, что Лютер облизывал свои тонкие, сморщенные губы всякий раз, когда его раздражало поведение Эндрю, и Эндрю решил посчитать, сколько раз он сможет заставить его повторить это действие.       — Перейду сразу к делу; мне звонила Касс… у нее в ящике стола до сих пор лежат бумаги о твоем усыновлении. Она готова забыть о том, что ты сделал, и по какой-то причине все еще хочет тебя усыновить, — тон Лютера был осуждающим, и Эндрю очень хотелось придушить этого человека.       — Скажи Касс, чтобы она отвалила и сожгла эти бумаги, иначе я сожгу весь ее дом. За время пребывания тут, я успел подружиться со многими поджигателями, — Эндрю ухмыльнулся, как можно маниакальнее, на последнем слове, и, к своему полному удовольствию, Лютер сглотнул и огляделся вокруг со страхом и отвращением, словно вспомнив, что его окружают грешники и дегенераты.       Он снова взял себя в руки и посмотрел на него с яростью       — Почему, Эндрю? Касс дала тебе все! Она вырастила тебя только по доброте душевной, а ты груб и жесток с ней!       На лице Лютера появилось раздражение, а его голос периодически срывался на крик, пока он отчитывал Эндрю.       — Для Касс это, должно быть, все равно, что потерять сына! Неужели у тебя нет сострадания, мальчишка? — бросил он Эндрю.       Эндрю скрипнул зубами. Он никогда не мог быть сыном Касс. Она не потеряла сына; Дрейк лишился игрушки, и ничего более. Почему все думали, что Эндрю просто все разрушил?       С тех пор как семнадцать месяцев назад он разбил дурацкую машину Дрейка, ни один человек не спросил его, зачем? Никто даже не пытался спросить, почему он это сделал. Какая-то часть Эндрю не была уверена, что он рассказал бы им, если бы они спросили, но в конце концов это не имело значения, потому что никто не спрашивал. Ни его советники, ни психиатры, с которыми его свели. Ни полиция, когда это случилось впервые. Даже другие заключенные.       Никому не было дела до того, чтобы спрашивать, поэтому это никогда не имело значения. А если это не имело значения, то могло бы и не случиться.       Эндрю подумал о том, что Фредди рассказал ему накануне вечером.       «Она сказала, что ничего не знает, но ведь кровь на простынях, моя сестра такая замкнутая? Как она могла не знать?»       На простынях Эндрю определенно была кровь, теперь, когда он задумался об этом. И не один раз. Касс, безусловно, наверняка заметила.       — Хочешь знать, почему она потеряла сына, Лютер? Потому что ее настоящий сын любит трахать маленьких мальчиков, — Эндрю истерически рассмеялся, когда сказал это. Он рассказал кому-то, он рассказал кому-то, он рассказал кому-то!       Это имело значение, это имело значение!       Вот только…       — Эндрю! Не говори такую отвратительную чушь! Дрейк — морской пехотинец, прекрасный молодой человек. Я уверен, что это было недоразумение. Ты, видимо, просто не способен отличить братскую близость!       Эндрю не мог говорить. Слова попросту пропали. Впервые за последние восемнадцать месяцев Эндрю захотелось плакать. Он, конечно, не заплакал. Эндрю Джозеф не был плаксой.       — Это моя вина… Я беру на себя всю ответственность за то, что ты стал таким социально неполноценным. Я должен был вернуть тебя, как только Тильда рассказала о тебе. Именно поэтому я пришел сообщить тебе, что твоя мать предложила тебе вернуться домой, — Лютер продолжал говорить, но Эндрю уже перестал его слушать.       Он не хотел уезжать с Лютером, но не мог избавиться от образа Аарона и его ушибленных запястий, которые мелькали у него в голове, не мог не вспомнить дурацкую историю Фредди о том, что он готов на все ради своей сестры. Он пытался все это игнорировать.       Но одно было совершенно ясно: если бы Аарон рассказал Лютеру или кому-либо еще о насилии над ним, как и Эндрю, он не сомневается, что ему не поверят.       Но вот Эндрю ему поверил.