Decide who you are and do it on purpose/Реши, кто ты, и сделай это нарочно

      К тому времени, когда на бедре Аарона появилось имя, его мать была слишком увлечена своей зависимостью, чтобы обращать внимание или спрашивать об этом.       В то же время Аарон с раннего возраста научился подсчитывать свои счастья, и он их подсчитывал. Его мать была настолько не в себе, что даже не знала, как зовут ее сына, что означало, что она совершенно не знала о том, что имя запятнало его кожу. Если бы она знала, то, без сомнения, избила бы Аарона еще сильнее, чем делала прежде.       Аарон перестал верить в Бога, когда его мать впервые получила передозировку, но то, что дядя говорил ему в течение многих лет, глубоко засело в его сознании.       Гомосексуализм был неправильным, и, следовательно, имя «Кевин Дэй» на его бедре было определением греха.       Аарон не считал себя геем? Он находил девушек привлекательными и был удивительно равнодушен к мальчикам, поэтому старался не придавать имени особого значения: ему не нравились мальчики, и Кевин бы ему не понравился.       Но его отрицание не делало его жизнь легче, его мама по-прежнему была жалкой, как и ее бойфренды, но если Аарон сидел тихо и спокойно и никогда не просил ужина, когда она тратила деньги на наркотики, то по большей части он мог избежать гнева матери.       Иногда Аарон ненавидел Тильду, когда она запирала его в ванной на несколько дней подряд, и он сидел там и рыдал, обещая себе, что никогда не простит ее за это, что на этот раз, на этот раз, он останется на нее злым.       Но он не мог, потому что она была его мамой, и он любил ее вопреки всем своим усилиям, потому что, несмотря на все плохое, бывали случаи, когда она была нежной, доброй и любящей, и из-за них ее было так легко обожать. Она боролась и делала все возможное, и это была вина Аарона, потому что, что бы она ни делала, ему этого было недостаточно. Это была его вина, и ему было жаль. Ему было так жаль. Как он смел просить большего?       Его мама старалась изо всех сил, он понимал это, и как он мог обвинять ее в недостатках?       К тому же были моменты, когда она была чем-то похожа на порядочного родителя, а в понимании Аарона это означало лучшего родителя. Когда Аарону исполнилось десять, она потратила всю премию, полученную на работе, на подарки для Аарона. Он получил книги и игры, игрушки и одежду, шоколад и сладости, а в особенности мама подарила ему утяжеленное одеяло с его именем.       Он обожал это одеяло, обожал свои подарки и обожал свою маму.       Однако все это закончилось неделю спустя, когда Аарон проснулся от кошмара и, успокоив себя, пошел на кухню выпить стакан воды. Он прошел в гостиную, ожидая, что там будет пусто, но вместо этого его мама спала на диване, сжимая в руках утяжеленное одеяло, такое же, как и его собственное. От Тильды пахло алкоголем, и когда Аарон подошел проверить, все ли с ней в порядке, он заметил имя, вышитое на одеяле. Эндрю       Аарон не знал никакого Эндрю? Он не думал, что его мать тоже. Аарон собирался поспешить обратно в свою комнату, пока его мать не проснулась, но когда он повернулся, чтобы уйти, Тильда протянула руку и схватила его за запястье.       — Аарон, почему ты не спишь? Уже поздно… — ее голос был строгим, но он заметил невнятность в ее словах.       — Я… я просто хотел выпить стакан воды… прости, — прошептал он. Когда его мать была в таком состоянии, в его интересах было тщательно подбирать слова.       — Иди спать, — ее тон не оставлял места для возражений, и Аарон должен был послушаться, он должен был просто пойти спать, но он знал, что если он не спросит сейчас, то завтра у его матери будет слишком сильное похмелье, чтобы вспомнить об этом.       — Мам, а кто такой Эндрю? — спросил он.       Глаза Тильды расширились, и она судорожно опустила взгляд на одеяло в своих руках, а затем повернулась к Аарону, обнажив зубы. Аарон понял, что облажался.       — Проклятье, Аарон! — Она всхлипнула, ее лицо побагровело от ярости. — Почему ты никогда не можешь просто оставить меня в покое! — кричала она на него, крепко сжимая его запястье.       Он вернулся в постель той ночью, окровавленный, в синяках и с болью. На следующее утро все подарки с предыдущей недели были проданы, включая оба одеяла.       Тильда продала их и потратила деньги на наркотики; он был слишком напуган и страдал от боли, чтобы жаловаться. Аарону не разрешили пойти в школу в тот день, и он провел его за просмотром мультфильмов на диване. Когда его мать наконец вернулась домой, она села рядом с ним и прижала его к своей груди. Он старался не вздрагивать от боли, которую испытывало его избитое событиями предыдущей ночи тело. Она гладила его волосы и целовала лоб.       — Прости меня, малыш, мне так жаль. Иногда у мамы бывают плохие дни. Этого больше не повторится, — прошептала она. Аарон смахнул слезы и прижался ближе к матери. — Тебе все еще больно, малыш?       Аарон замер, он не знал, как ответить, этот вопрос был ловушкой. Он медленно кивнул, и Тильда вздохнула. Она встала, наполнила стакан воды на кухне и села обратно, поставив воду на журнальный столик. Она порылась в сумке, достала бутылочку и взяла одну таблетку. Она положила ее рядом с водой и выжидающе посмотрела на Аарона.       — Это снимет боль… — сказала она, прежде чем отправиться в спальню.       Это был не последний раз. Это был совсем не последний раз.       Сначала он принимал только те лекарства, которые давала ему мать, но со временем он стал красть их у нее, и если она это замечала, ей было плевать.       Аарон снова не ходил в школу со сломанной ногой после того, как мать столкнула его с лестницы, чтобы получить какую-то страховку или что-то в этом роде. Ему ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и смотреть телевизор под кайфом. Он пролистывал каналы от скуки, но остановился, когда увидел пронзительные зеленые глаза, смотрящие на него.       Аарон знал об экси в той степени, в какой он знал о его существовании, он никогда не стремился смотреть его или что-то в этом роде, но раз уж его показывали вместо футбола, то он мог бы и посмотреть. Только это была не игра, а интервью. Женщина рассказывала о спорте и готовилась принять двух гостей.       Аарон уже должен был переключить канал, обычно он так и делал, но по какой-то причине он продолжал смотреть.       — Сегодня ко мне присоединились два очень особенных гостя!       Женский голос был пронзительным и раздражающим, что заставило Аарона усмехнуться и закатить глаза…       — Прошу, поприветствуйте сыновей экси: Рико Морияма и Кевин Дэй!       Аарон почти пропустил это мимо ушей, он почти остекленел, но ведь именно это она и сказала, не так ли? Кевин Дэй.       Аарон с ужасом наблюдал за тем, как на сцену выходят два мальчика, которые были не намного старше его.       Один из них был невысокого роста, но держал голову так высоко, что более высокий из них казался маленьким по сравнению с ним. У того, что пониже, были зачесанные назад черные волосы, и то же самое можно было сказать о его глазах. Его ухмылка была острой и уверенной, и это сказало Аарону больше, чем ему нужно было знать. У второго мальчика была загорелая кожа, которая светилась, и темно-каштановые волосы цвета насыщенного шоколада. Его глаза были пронзительно зелеными, которые Аарон мог видеть, несмотря на то, что камеры не были направлены на его лицо.       Он сразу понял, кто из них Кевин Дэй.       Аарона, как правило, мало что волновало, если вообще что-либо волновало. Его безразличие было щитом, созданным из его неуверенности в себе, но слыша, как Кевин так страстно говорит о своем спорте, как он говорит о нем с таким нескрываемым и искренним волнением, Аарон почувствовал удивительное чувство вины.       Этот парень не мог быть его родственной душой, а если бы и был, то его душа была бы так разочарована им.       Аарон сидел там под кайфом и напивался в стельку, занимаясь абсолютно хуевыми делами, а этот человек, его вторая половинка, вкладывал все свои силы в то, что ему было небезразлично.       Аарон не мог этого понять. Он не мог понять, как можно вкладывать все, что у тебя есть, в одно дело. Когда-то Аарон хотел стать врачом, пока мать не подсадила его на наркотики, и пока он не начал прогуливать большинство уроков, возможно, он вложил бы в это все свое сердце, если бы все еще верил, что у него получится.       Аарон улавливал каждое слово Кевина и одновременно испытывал отвращение.       В свое время его мать была религиозной, а дядя — до сих пор. В юном возрасте Лютер объяснил, что гомосексуализм — это неправильно, а когда его собственный сын Ники заговорил об очень четком мужском имени на его теле, Лютер объяснил им, что такая вторая половинка может быть только в платоническом смысле, поскольку Бог создал мужчину для женщины и наоборот.       Аарон в глубине души знал, что это ложь, но все же принял ее и жил в соответствии с ней. Очевидно, Никки не верил, так как при первой же возможности уехал.       Он уехал в Германию, чтобы быть со своей родственной душой. Он бросил Аарона.       Он бросил его на произвол матери и промывание мозгов дяди. Он понимал, что у Ники не было выбора, но все, что он мог правильно воспринять, это то, что Ники эгоистично бросил его ради своей родственной души. Его соулмейта, который, так уж получилось, был мужчиной.       Дело не в том, что Аарон действительно был против того, что Ники был с парнем, а в том, что он бросил его, чтобы быть с парнем.       Вопреки своему здравому смыслу и злости на Кевина, которая исходила от его собственной неадекватности, он начал играть в экси. Он хотел понять, почему Кевин любил его настолько сильно.       Цвет имени Кевина был таким ярким, независимо от того, какие эмоции он испытывал. Он ощущал все так сильно и так искренне, что это ранило.       Всё было не так уж плохо, и это было, конечно, лучше, чем сидеть дома.       На тринадцатый год в скучной и убогой жизни Аарона появилась искра надежды.       — Эндрю!       Разум Аарона полностью отмахнулся от этого. У него не было причин оборачиваться.       — Эй, Эндрю! Эндрю! — продолжал кричать человек. Аарон в замешательстве обернулся и увидел мужчину, смотрящего прямо на него.       — Эндрю, маленький засранец, не игнорируй меня! Какого черта ты здесь делаешь? Касс знает, что ты тут?       Аарон закатил глаза, собираясь снова отвернуться, но настойчивый мужчина схватил его за плечо.       — Не надо притворяться, что ты меня не знаешь!       — Я не знаю, кто вы! — сказал Аарон, уже раздражаясь.       — Не будь кретином, Эндрю.       — Я, блядь, не Эндрю, идиот! — Аарон уже вовсю кричал и привлекал внимание нескольких прохожих.       Аарон всегда был невысокого роста, и его часто принимали за человека вдвое моложе его, так что если это была попытка похищения, то он был доволен.       Вскоре его мать, услышав шум, подошла к нему.       — Эй, какого хера ты лезешь к моему сыну! — крикнула она незнакомому мужчине.       Можно сказать что угодно о ее воспитании, но она яростно защищала Аарона.       — Ваш сын? — спросил он, сбитый с толку. Он внезапно достал свой телефон, игнорируя вопросы Тильды, и поспешно пролистал его.       Он повернул телефон к паре, и на нем появилась фотография Аарона, стоящего с прямым лицом рядом с женщиной со вьющимися волосами и доброй улыбкой. Только… нет, разница была незначительной, но в то же время явной. Этот Аарон был немного стройнее, а его волосы были длиннее.       Он повернулся, чтобы посмотреть на мать, и увидел ее пепельное лицо. Горе, вина и гнев — все это ясно читалось на ее лице.       Он вспомнил этот взгляд, тот самый взгляд, который был у нее, когда он нашел её с утяжеленным одеялом. Издевательства, с которыми он столкнулся в последующие дни, заставили его забыть об этом одеяле. То, на котором было четко вышито имя Эндрю.       — Мама… кто такой Эндрю? — неуверенно спросил он.       Столкнувшись с очевидным, она не стала даже пытаться лгать, и вместо этого из ее горла вырвался сдавленный всхлип.       — Он твой брат-близнец… — прошептала она.       Мужчина выглядел таким же удивленным, как и Аарон.       — Прости, я… я отдала вас обоих в приют, я не могла вас оставить. У меня не было денег, а ваш отец… он был женат, и я… — она резко вдохнула, продолжая всхлипывать.       В глазах Аарона появились слезы, но он не мог понять, от чего они — от гнева или от страдания.       — Я чувствовала себя такой виноватой, поэтому я… я вернулась, но не смогла взять вас обоих. Я едва справлялась с одним, но никак не могла взять вас обоих. Но он попал в хорошую семью! Богатую и любящую. Они обещали мне, что дадут ему ту жизнь, которую я не смогла…       У Аарона пересохло во рту, и ему стало плохо. Он не мог придумать, что сказать, не мог сформулировать тысячи вопросов, которые ему нужно было задать. Вместо этого из его уст вырвалось обвинение, неразумная вещь, которую следовало сказать матери.       — Ты… ты никогда не говорила мне, — наконец вымолвил он.       Вскоре после этого они уехали с номером женщины с фотографии — судя по всему, Касс.       Тильда говорила с Касс с гримасой на лице, и Аарон знал, что в ее теле нет ни единой косточки, которая хотела бы иметь к этому хоть какое-то отношение. Аарон слушал с телефона в ее комнате, в то время как две женщины разговаривали по телефону в гостиной.       — Боюсь, Эндрю пришлось нелегко, и он не любит сюрпризов… Он не слишком хорошо воспринял новость, и я беспокоюсь, как он отреагирует на попытку Аарона связаться с ним…       — Я понимаю…       — Но это не значит, что я препятствую этому! — перебила женщина.       — Мне бы не хотелось отнимать что-то подобное у Аарона, нам нужно думать не только об Энди.       Аарон мог представить раздраженное выражение лица своей матери так живо, что это пугало.       Касс сказала Тильде свой адрес, который Аарон принялся записывать.       — Я рекомендую Аарону написать ему письмо или что-то в этом роде. Так мы сможем смягчить для них эти новые перемены, вы согласны?       Тильда неопределенно хмыкнула, и после обмена короткими прощаниями телефон был положен. Он досчитал до пяти, прежде чем выйти и направиться к матери.       — Что она сказала? — спросил Аарон, хотя все прекрасно знал.       — Он не хочет иметь с нами ничего общего, Аарон, мне очень жаль, — сказала она и удалилась в свою спальню.       Лгунья.       Аарон был рад, что подстраховался и записал адрес Касс.       В ту ночь Аарон не мог уснуть, пока записывал все свои мысли и вопросы в письме для Эндрю. После долгих попыток у него получилось то, что он считал идеальным.       Он вложил в это письмо все свое сердце и душу, шанс, что у него есть брат, друг, означал, что Аарон не мог допустить ни одной ошибки в своем письме.       Он отправил его по дороге в школу, не решившись обратиться к матери, и все последующие недели его переполняли волнение и предвкушение, он почти не спал, проводя ночи за просмотром матчей экси на своем старом ноутбуке. Его не особо интересовали эти игры, в лучшем случае они были развлекательными, но истинная причина, по которой он их смотрел, заключалась в том, что он мог уловить проблеск Кевина Дэя. Он уже просмотрел все интервью, которые смог найти, и чувствовал себя как-то… неправильно. Как будто он преследовал его, и все же он не мог удержаться от того, чтобы не наблюдать за Кевином при каждом удобном случае.       Кевин просто умел приковывать внимание окружающих, его страсть была заразительна.       Когда письмо наконец пришло, Аарон почувствовал, что его сердце разрывается. Его грудь запульсировала, когда он почувствовал, что его сердце разбилось. Он слышал, что можно умереть от разбитого сердца, но никогда не верил в это до тех пор. Миньярд, мне не нужен брат. Отвали и больше не связывайся со мной. -Э       С четырнадцатью словами вся надежда, которую Аарон хранил в своем сердце, тут же угасла. Но, возможно, Кевин Дэй подействовал на него, потому что Аарон не сдавался.       Он позвонил на домашний телефон, который, как он знал, принадлежал Эндрю, и ждал с молчаливой решимостью. Каждый звонок был все более тревожным, пока наконец кто-то не ответил.       — Алло? — голос был глубоким, гораздо глубже, чем у самого Аарона, и он сомневался, что он принадлежал Эндрю. — Алло, это Аарон? Аарон Миньярд? — он не думал о том, что сказать, так как не ожидал, что кто-то поймет с первой попытки. — О, ты давно потерянный близнец ЭйДжея, верно? — мужчина сказал это игриво, и Аарон сразу почувствовал облегчение. Никто не злился на него. Пока. — Я Дрейк, сын Касс и в скором времени брат ЭйДжея, — продолжал мужчина.       — В скором времени? — Аарон знал, что он имел в виду, но ему нужно было, чтобы это было сказано вслух.       — Да, он не сказал тебе об этом в своем письме? Мама усыновляет его.       — О, — только и смог сказать Аарон. Неудивительно, что Эндрю сказал ему отвалить. У него была семья, у него был брат, какого хрена ему нужен Аарон?       — Эй, не надо так расстраиваться! Я понял, что ЭйДжей, вероятно, был не самым любезным в своем письме, верно? Я… поговорю с ним о его отношении, — голос Дрейка изменился с шутливого на неодобрительный, а также на что-то еще, что Аарон не смог расшифровать.       — О, все в порядке… — попытался сказать он. Аарон был угождающим людям, а Эндрю и так его ненавидел.       — Знаешь что? Как насчет того, чтобы пойти с нами в поход? Мы с ЭйДжеем собираемся через пару месяцев. Это будет хороший шанс для тебя познакомиться с ним.       — Конечно… То есть да, да.       — Отлично, я попрошу Касс позвонить твоей маме с подробностями, — жизнь Аарона промелькнула перед глазами. Он забыл о Тильде. Как он мог забыть?       — Нет, погоди… — прежде чем Аарон успел объяснить, что его мать совершенно не могла знать, телефон положили. В голове Аарона пронеслось множество мыслей, он в панике думал о том, что сделает его мать, когда узнает.       Тильда была недовольна, когда узнала, и Аарон чувствовал это недовольство каждый раз, когда двигался в течение следующей недели.       На следующей неделе он отправился к Лютеру. Он уже тогда знал, что это плохая идея, но Аарон был в отчаянии и никогда не утверждал, что он умный. Ответ Лютера был почти комичным в том, насколько предсказуемым он был.       Некоторое время он кричал о Господе и о своем разочаровании поступком сестры, а затем заговорил об искуплении. Было очевидно, что он не знал об Эндрю. Лютер был крайне неприятен даже Аарону, и единственной причиной, по которой Аарон раньше хоть немного мирился с ним, был Ники, но с тех пор, как Ники уехал, отношения Аарона с дядей испортились.       Что касается Лютера, то, как и подобает проповеднику, Лютер был чрезвычайно убедителен. За 10 минут разговора с Тильдой он убедил ее связаться с Аароном и позволить ему попытаться наладить отношения со своим давно потерянным братом.       Его дальнейшие попытки связаться с Эндрю оказались совершенно бесполезными, однако поход был организован и определен, и Аарон никогда не был так взволнован.       Он рассказал об этом Кевину.       Точнее, он притворился, что рассказал об этом Кевину. Сначала это были просто насмешливые крики, направленные в сторону его второй половинки, но Аарон был самым одиноким человеком из всех, кого он знал, и в конце концов он просто говорил сам с собой, притворяясь, что Кевин каким-то чудом может его услышать.       Родственные души были странными, а может, и нет. Иногда чувства людей переплетались, и люди могли дарить своим половинкам «подарки». Так люди называли явление, когда ваши эмоции смешивались с вашими половинками.       Аарон знал одну девушку, которая иногда получала короткие вспышки того, что видела ее вторая половинка.       Часть Аарона надеялась на такой дар и одновременно боялась его.       Эндрю все разрушил. Он угнал машину и разбил ее, из-за чего его упекли в колонию для несовершеннолетних. Аарон, как оказалось, не пойдет в поход…       Искра надежды угасла. Она не просто исчезла, ее как будто вообще не существовало…       Единственное, что чувствовал Аарон, это гнев. Эндрю был жестоким и бессердечным, и Аарон ненавидел его так же сильно, как тосковал по нему. Встречи с Эндрю в колонии оказались разочаровывающими и болезненными.       Он никогда не ожидал, что снова услышит об Эндрю. Он сжег этот мост, он прямо-таки взорвал его, насколько Аарону было известно.       Но нет. Для Аарона никогда ничего не было так просто.       — Ты должна искупить свои грехи, Тильда! — ругал дядя его мать, в то время как Аарон просто неловко стоял рядом.       — Что я должна была сделать, Лютер? Я хотела их обоих, хотела! Но ты достаточно пристыдил меня за то, что я забеременела от незнакомца. От тебя не было никакой помощи! Как я должна была заботиться о них обоих?! — по лицу его матери текли слезы, а голос срывался все чаще, пока она кричала.       Они спорили так уже несколько недель, и Аарону это надоело. Они были настолько громкими, что он даже не мог спрятаться в своей комнате. Он все равно слышал их громко и отчетливо.       Две недели спустя Эндрю, теперь уже Миньярд, по словам Лютера, появился на пороге их дома. Никто не подумал сообщить об этом Аарону. Да и зачем?       Потрясение Аарона ясно читалось на его лице, когда Эндрю посмотрел на него в ответ и спросил:       — Готов поиграть в дом?