Подозрения
30 июня 2022 г. в 14:38
На следующий день Михал и Демид столовались в трактире.
—...доконала она меня, Миша, сглупил ужасно. — Демид отхлебнул полугара и поморщился. — Весь вечер перед ней распинался, вину замазывал. Сегодня опять поеду. Лишь бы не плакали графские денежки...
— Носишься, как с писаной торбой. — Михал неодобрительно щёлкнул языком. — В фавориты метишь?
— Скажи чего. Жалко мне еë, в детстве голодала, замуж вышла без приданого, рано овдовела. Где уж тут нажить сахарный характер. Изгалялась вчера — ты бы слышал.
Михал широко распахнул глаза.
— Дëм, тебя часом никто из твоих подопечных копытом по башке не бил? Софья Андреевна Закоторная, в девичестве Шалевская, — тараторил он, — дочь Андрея Кирилловича Шалевского, известного мецената, с золотой ложкой родилась. Замуж выдана с движимым имуществом на пятизначную сумму и тысячей душ.
«...взял меня в жёны нищей...».
«...не будь богатой вдовой...».
Неприятная догадка скребла душу Демида цепкими коготками.
— Миша, а выручи, раздобудь-ка портрет этой Софьи Андреевны. Мне только взглянуть.
Михал сдвинул брови в немом вопросе.
— Она, как приехала, хоть кого из старых знакомых навещала? — Демид сплëл в замок пальцы.
— Того не слыхал. В добровольном затворничестве траур носит.
— О чём и речь. То есть, кроме меня и усадебной прислуги, еë никто не видел. Смекаешь, куда я клоню?
— Думаешь, самозванка? — Михал хлопнул себя по лбу. — Ох, попали мы с тобой по-крупному, коли так.
— Я. Я попал, ты не при чëм. — Демид враз протрезвел.
— По-твоему, я тебя брошу, как жареным запахло? — взбунтовался Михал. — Нет уж, милый, на пару погибать будем. Хочешь, пошли сразу к городничему. Даст бог, первые пожалимся, тем макаром и выплывем.
Демид покачал головой.
— Проверить нужно. Ошибëмся — выйдет, что оболгали Софью. Знаешь, что с клеветниками делают?
— И то правда. Стало быть, разыщу портрет. До срока нос не вешай, — строго сказал Михал. — И виду не подавай, а то сбежит, ничего вообще не докажем.
— Я понять не могу, — Демид кулаками растёр глаза, — на кой ляд она про бесприданницу брякнула. Неужто не знала? Ведь и вывернуться могла.
— Прокололась? — предположил Михал. — Заволновалась и выдала как на духу.
— Я мог знать. И поймать еë на слове.
— Дëм, ты окромя лошадей не видишь ни шиша, — возразил Михал, ласково посмеиваясь. — У тебя на лбу написано, что ты бестолочь. Духом не падай, давай-ка езжай в свои выселки, тебе ещё на рандеву наряжаться. А я к свахам пошёл, Софья, знамо, не девица на выданье, но портретик, надеюсь, сыщется.
Демида перекосило.
— Глаза б мои её не видели, Мишань. Как на плаху иду.
— Ой, ну и фразёр, тебя послушать — великий мученик. Погуляешь, хоть развеешься. Авось и перепадёт тебе чего-нибудь, делу не помешает.
— Берегись, прознает Аксинья о свахах, взревнует тебя.
— Аксинья не того пошиба, что барыньки чахоточные, треснет разочек да уймётся. Некогда нам, простым людям, разводить антимонии. Завтра свидимся, не раскисай.
— С миром, — отозвался Демид, вставая.
Путь до конюшен показался ему длиннее вдвое. Окажись Софья мошенницей — крышка его репутации, деньгам и свободе; скажут ещё, что пособничал. Запятнанное имя не дашь новой породе, хорошо, если не опишут имущество в пользу настоящей графини — наличные получены им в Монетной конторе по всей форме, Софьины экземпляры сделки остались в её кабинете, улики налицо. А может, всё обойдётся, и страхи напрасны.
Так или иначе, в семь вечера Демид стоял на крылечке, которое за последние недели успел возненавидеть вместе с Софьей и всеми сомнениями. Дворецкий встречал его в золотисто-вишнëвой ливрее, смехотворно топорщащейся на животе.
— Софья Андреевна изволили в саду отдыхать. Вам передать велено, чтобы искали сами, коли желание имеете.
Демид ни черта ни имел: ни чести, ни гордости, ни уверенности, ни желания видеть проклятущую Софью — или вовсе не Софью, но со ступенек спускался и по засыпанным щебнем дорожкам шагал вглубь. Чутьë никогда не подводило его прежде, но в этот миг оно молчало; подозрения зародились из ненароком оброненной фразы и чересчур приятной для Закоторной вдовы Софьиной наружности. Рвать связи из-за сущей мелочëвки опрометчиво, Софья, похоронив мужа, заметно чокнулась — вывод проистекал из еë общего самодурства — и ляпнуть не подумав могла всë что угодно.
Софья полулежала на мягкой кушетке, сегодня прилично одетая в бледно-розовое платье с тонкими рюшами по декольте. Демид остановился перед ней, напоровшись на пристальный, выжидающий взгляд.
— Я принял к сведению всë, что вы вчера сказали; куртуазных бесед больше не будет. Погода благоволит к неспешной прогулке, полагаю, вы накопили достаточно сил для неë.
Софья поднялась, легко и плавно. Демид выставил локоть и почти не ощутил прикосновение руки сквозь сукно фрака.
— Затишье и пасмурно, — пространно сообщила Софья. — Ночью будет гроза.
— Духотища даже к вечеру, вряд ли пройдёт дождь. Не волнуйтесь, у воды посвежее. Вы хорошо себя чувствуете?
Софья неопределённо повела плечами.
— Бывают и сухие грозы, Демид. Как раз после такой жары. Воздух раскалëн, и влага не долетает до земли.
— Возможно. Нынешнее лето засушливо, только бы не погорели посевы.
Битый камень шуршал под ногами.
— Садовник сходит с ума, привлëк уйму дворовых таскать воду с Беспуты. Трясëтся за свой розарий, каждое утро докладывает если не мне, то приказчику. — Софья слабо улыбнулась и продолжила, сменив тон: — Лепесточки по краю желтеют, ваше сиятельство, кабы не опали.
— Каково ваше мнение?
— Все розы попадают в ад, Демид. Участь цветка — погибнуть. Я твержу ему, что он не понесëт наказания за умысел божий, но тщетно.
— Вы изменчивы, Софья, и скоры судить. Мне ясны его опасения.
— Людей следует любить, а вещи использовать; иначе счастливым не будешь. Я не из тех помещиков, кому заграничный фарфор ценнее чьей-то шкуры.
— У нас много общего, Софья; правда, я давно уже не владею никакими крепостными. Зато друг устроил мне шебутную кобылу, — мягко припомнил Демид.
Софья чуть повернула голову.
— Даже так?
— Представьте себе. Мушка. Ей весьма подходит, точь-в-точь быстрая, неуправляемая и надоедливая.
— И что же теперь?
— Кажется, я с ней договорился, но Никодиму велел не заходить в денник. Она бьёт копытами со свечки, совсем дурная.
— Как вы тогда поладили?
— Я еë вижу, Софья. Она одинока, никем не понята. Недавно обнаружил у неё клыки. — Демид усмехнулся и пояснил для Софьи: — У кобыл не дóлжно быть клыков, только у жеребцов. Мушка неверно родилась.
— Неверно родилась? — переспросила Софья, трогательно вскинув брови. — Это мне знакомо.
— Отчего же? Ваш отец прослыл заботливым, щепетильным человеком. Колоссальные пожертвования в пользу сиротских приютов, Академии наук и прочее. Разве вы не знали... его любви?
Софья выдернула руку и обе скрестила под грудью, проникая пальцами под широкие раздвоенные манжеты.
— Не будем об этом. Расскажите лучше, куда меня ведëте.
Разговором они вышли к реденькому лесочку за приусадебным садом.
— Не хочу портить сюрприз, Софья. Придëтся вам набраться терпения.
Демид спустился на пару шагов вперёд Софьи по склону, отвёл ниспадающие ветви и обернулся.
— Трава скользкая, будьте осторожны. Вам помочь?
Софья защипнула подол.
— Нет нужды, я ступаю вполне устойчиво.
Спустившись пологим берегом, Демид и Софья вышли к воде. Демид шутливо-изящным жестом обвёл открывшийся вид.
— Вот и наш чудесный уголок. Как вам?
Софья огляделась. Река здесь давала некрутой изгиб, и мелкая заводь подёрнулась кувшинками. Тут и там светились крупные белые цветы с жёлтой серединкой; поодаль плавали розовые нераспавшиеся бутоны, бледные по краям. Софья заворожённо вздохнула; тревога, гнетущая с утра, схлынула. В камышах квакали лягушки, бурно и прерывисто; за спиной заливались лесные птицы, посвистывали и поскрипывали на все лады.
— Слышите? Мне эта нравится, — проронила Софья.
— Которая? — навострился Демид. — Вот сейчас? Фиу-лиу-ли, как-то так?
— Да-да, напоминает флейту.
— Это иволга. Жёлтая с чёрными крыльями, нередко селится у рек. Не обещаю, что получится, но попробую.
Лицо Демида приобрело ребячливое выражение. Он сжал левую руку в кулак и приложил ко рту большим пальцем, правой накрыл сверху и надул щёки, искоса наблюдая за Софьей. И протянул, подёргивая пальцами, издавая похожий звук.
Софья ахнула, отпрянула, горящие глаза её молили: «Ещё!», и Демид, лукаво подмигнув, повторил. Невдалеке какая-то пичужка решила, что это ей, и торопливо затрещала в ответ. Софья ошарашенно обмахивалась ладонью.
— Вы шаман, признайтесь без обиняков?..
Демид рассмеялся, спокойно и привольно.
— Такую ерунду может любой охотник — или любой разбойник, колдовства не требуется.
— А вы?
Демид непонимающе уставился на Софью.
— Вы охотник или разбойник?
— Я лет пятнадцать назад любопытный мальчик, увивавшийся за вольховским лесником; он-то меня и научил. А вот вы не очень любопытны и совсем не внимательны, присмотритесь получше.
Софья послушно вертела головой, прищурившись.
— Да быть не может, — недоверчиво воскликнула она.
В речке, близко к берегу, оказались качели, неприметные под раскидистой ивовой кроной. Дощечка колыхалась на пядь от воды, удерживаемая грубыми верёвками. Софья взглянула на своё платье, потом на Демида — с надеждой.
— Чего вы ждёте? — тихо спросил он, видя в ней лишь восторженную, опьянённую интересом знакомку, а не уездную вдовушку — или самозванку, кто бы она ни была по-настоящему. — Подходите, и я вас перенесу: я неспроста в теплынь надел ботфорты.
Софьин растаявший, размякший облик заслуживал увековечивания в искусстве. Она подлетела к Демиду, мгновенно положив ладони ему на плечи, чуть не подпрыгивая, и длинно, томно всхлипнула, очутившись в воздухе. Шаги Демида сопровождал приглушённый плеск и частые глотки илистого дна; ему пришлось поднять Софью донельзя высоко, чтобы не замочить её туфли, так что руками она оперлась основательно, распущенными локонами щекоча его лицо. Софья шатко встала на досочку, трепыхаясь, как бабочка в сачке; Демид не отпускал её, чаяя мнимого равновесия. Наконец, Софья выпрямилась, вцепившись в верёвки.
— Без суеты, не мельтешите, — ровным, всегда обезоруживающим Софью голосом произнёс Демид. — Всё в порядке.
Он аккуратно подтолкнул качели, Софья придушенно визгнула. Демид, бегло отметив её довольный вид, поддал ходу.
— Страшно и весело! — Софья расхохоталась. — Сказка! Вы нашли сокровище!
— Рад стараться, Софья.
— Кажется, толику бы — и вспорхну к небу!
Справедливости ради, гуляли качели едва-едва; и воспарить вряд ли бы удалось. Демид перенимал Софьин запал против воли; она мерцала, сияла им, расточая во все стороны.
Облака на горизонте беззвучно вспыхивали. Подымался ветер, пока нежный; вода исказилась блестящей рябью, вверх-вниз обкупывая кувшинки, волны размывали ил. Ноги Софьины дрожали, побелели стиснутые пальцы. Качель медленно останавливалась, Софья изнеможённо дышала.
— Пора возвращаться, Софья.
Та глянула огорчённо.
— Полно вам, всё лето впереди, успеется, — утешал Демид. — Предсказание ваше о погоде сбывается, надо прибыть в усадьбу до того, как разыграется буря. Нам ещё идти по всяким тропкам. Не печальтесь, не стоит.
Демид, не полагаясь на Софьины неверные руки, подхватил её уж совсем по-детски, стоймя под талию и колени. Сапоги взбуривали косые полосы, углом расходящиеся по воде. На берегу Софья резко обняла его, задержав прикосновение, будто вовек прощаясь. Демид, отбросив условности, поцеловал её в макушку — потому что ему захотелось и только потому.
Назад Демид Софью мало не волок, тянул за собой, как гружёную баржу. Шумела листва, предупреждающе подгоняя их, смурнело скорее обычного. К садику они добрались в потёмках. Софьины предупредительные слуги всюду зажгли фонари, и поместье звало издали, как маяк.
— Оставайтесь ночевать, Демид, — из последних сил вымолвила Софья. — Себя не бережёте — хоть о Вояке подумайте, ему скакать в ненастье.
— Сдюжит, — откинул Демид. — Сухо, ногу не подвернёт. Не смею вас стеснять из-за четверти часа, дурная слава не нужна ни мне, ни вам. Добрых снов, Софья.
Софья кивнула, оставшись на крылечке: смотреть, как Демид уезжает, проворно оседлав коня.
— Не поминайте лихом, — прошептала она вслед.