Ночное Знамение

Эвандер был уверен, что не доживёт до девятнадцатилетия. Многое могло с ним случиться, но вероятнее всего принца настигли бы наёмники или болезнь… Или он застрелится сам. Смерти придавали большое значение в королевстве Скорпионов, считали, что она была младшей сестрой Миркилия, а также покровительницей рожениц, так как в прошлом рождение ребёнка приписывали к подвигу и усмирению жизни и смерти, тем более, если женщина после этого выживала. Смерть мужчины была достойна только в случае, если его убил его враг или он скончался на поле боя. Умирать прилежным семьянином с туберкулезом на старости лет было унизительно. Тем паче, когда тебе восемнадцать и пожить ты ещё не успел. Эвандер предпочёл бы пулю в живот от наёмников, в таком случае он наконец станет достойным человеком. Очевидно, что самоубийсвто в королевстве Скорпионов сравнимо с грехом, но мёртвым всё равно, что о них подумают живые. На то они и мёртвые — у них нет мнения и разума, чтобы чувствовать стыд. Так же на соблюдения правил существования было плевать тем, кто молился не за себя, а за других. С восьми лет Эвандер сидел на коленях перед каменной статуей Миркилия и просил счастья. Кому угодно — себе, брату, отцу или маме, случайному бомжу или больной собаке. В детстве, когда ничего ещё непонятно, очень хочется просто верить, что ты умеешь просить достаточно громко и убедительно. Подрастая уже начинаешь осознавать, что ты в какой-то мере был прав, когда молился: счастья действительно не хватает в этом мире. Но так же и все свои ошибочные суждения всплывают: несомненно, божества не прислушиваются к молитвам. Маленький принц подходил к отцу и спрашивал, почему владыка Миркилий не исполняет просьбы? На что король отвечал, что повелитель слышит, защищает, помогает от бедствий, однако исправить ошибки, которые совершили непосредственно люди, он не может. Эвандер тогда думал, не является ли он сам чьей-то ошибкой? И так он сидел каждый день, руки сложены, голова опущена, колени болят от жёсткости каменного пола в храме. Но спустя много лет Эвандер всё молится и молится тому, кто его не услышит, о счастье тех, кому оно явно не суждено. Иногда принц задаётся вопросом, не слишком ли большой шум развели по поводу этих богослужений, ежедневных молитв? Но когда он озвучил сомнения отцу — в день, когда он простудил почки, сидя несколько часов на холодном полу — тот чуть не избил его. Вопросов с тех пор не появлялось. Это была тяжёлая тема для старшего поколения, которые, вероятно сами не хотели терять надежду и веру, что их всё ещё слышат, ведь лишь на этом в современном мире держится половина населения всеми ненавистного королевства. Эвандеру досталось особенно — младший сын самого короля Скорпионов, шутка ли? Возможно да. Для самих Скорпионов по крайней мере. Враги же короля рассчитывали морально сломить тирана смертью его дорогого наследника. С десяти лет принцу запретили уходить за пределы замка без громадного конвоя. Уж лучше сидеть взаперти, чем создавать шоу из поездки за город, чтобы навестить дальних родственников королевской семьи. Тем более, что это, наоборот, привлекает внимание потенциальных убийц. Жители Антареса — столицы королевства Скорпионов — называли Эвандера принцем-канарейкой, для которого клетка была не темницей, а защитой. Это была единственная кличка, о которой принц знал сам, другие до него не доходили, но он был уверен, что те являются ещё более унизительными. Отец и сам стыдился младшего сына, настолько, что в какой-то момент даже прекратил сравнивать его со старшим, и так ясно, что они и рядом не стоят. Два брата были как огонь и вода, унаследовав от отца единственную схожесть: генетический материал, определяющий расовую принадлежность. Блэйк Скорпиус уже вступил в возраст, в котором он может управлять королевством сам, в случае смерти отца. Блэйк был крепче, гораздо шире Эвандера, с чёрными как бездна глазами, иногда играющими щенячьим блеском, жёсткими вороными кудрями и острыми чертами лица. Старший непостоянно брился, давая редкой щетине волю расти как угодно, непослушные волосы коротко стриг, был свободолюбивым человеком, чей характер пробивался сквозь стыки блестящей брони королевского величия как яркий свет. Его младший брат больше походил на стыдливую длинную ящерицу, чем на громадного скорпиона-воина: хоть Эвандер и был на полголовы выше Блэйка, он был тощий и болезненно бледный. Он не видел дальше вытянутой руки и носил круглые толстые очки, тёмные волосы свисали до плеч, а светло-серые радужки его глаз издали легко было спутать с бельмом слепца. В руках Эвандера дрожал двуручный меч, которым обычно пользовались короли, поэтому на светские парады за пояс он вешал тонкую шпагу, а потом сгорал от стыда, потому что такие носили только девушки из кадетского подразделения. И в целом силы в нем было меньше, чем в среднестатистическом мужчине его лет, и единственное, чем принц мог похвастаться, так это собственный ум (который, однако же, не ценился так сильно в королевстве воителей) и заряженный пистолет в кобуре — вот это уже настоящая редкость во времена кризиса. Эвандер со вздохом поднялся с пола и отряхнул колени, когда услышал вдали бой колоколов, оповещающий людей о том, что уже семь утра. Часы на цепочке должно было оставить за дверями храма Миркилия, да и незачем они были здесь, в сыром полумраке, где и так ничего не видно. Весь металл по правилам нельзя проносить в пределы храма (кто придумал это правило и зачем — неясно) исключением не были и очки, ремень и пряжки на туфлях. Единственное, что позволялось проносить в помещение храма была цепочка на шее с королевским камнем. Дивная вещь. Символ власти. Королевский камень издревле считается печатью на нерушимой клятве между Богами и их подчинёнными. Представителям семьи с голубой кровью волшебный драгоценный минерал даровал великие силы и способность их контролировать без риска здоровья. В то время как Эвандеру его личный камень принёс лишь жёсткую сыпь на шее. Природа богов и их творений непостижима и жестока. Короли носили свои камни гордо, их нельзя было снимать с «ранней коронации» вплоть до смерти, и то хоронили почившего с браслетом всё ещё на шее. Власть и сила, которой обладали представители голубой крови, уступала лишь мощи богов. Высшие существа передали через невидимую связь свой дар людям, каждому свой: королевская семья Львов управляет огнём, Водолеи — льдом, Тельцы ведают то, чего ещё не произошло. Скорпионам же досталось Жало Миркилия, чья мощь была настолько велика, что могла разорвать тело короля изнутри, оттого и носят на шее свой камень правители. Так было всегда, с самого начала вселенной. Наследник рождался, получал камень, а с ним и магию. За тысячи лет истории ничего не менялось, как задумывалось в высшем замысле, короли с помощью своих сил охраняли покой, такова была клятва, и Боги её хранили. Ещё не родился ни один представитель королевской семьи, который не смог обуздать Божественную силу. Но Эвандер сотню раз каждый день проклинал «высший замысел» если таковой имелся вообще. Ему не везло с самого рождения, принц был вечно болен и о том, что родился наследник, гражданам королевства не сообщалось вплоть до того дня, как Эвандеру стало два года; Никто не был уверен, что он переживёт младенчество и разносить информацию о больном ребёнке не собирались. После объявления счастливой новости вся столица ликовала, возлагала большие надежды на принца, который «родился полумёртвым, но победил смерть и выжил». Статус какого-никакого «героя» уже возложили на плечи несмышлёного мальчика, так уж повелось, что любой, кто перехитрил смерть сразу причислялся к лику святых. Правда потом надежды начали медленно рассыпаться в прах: Принц едва мог разговаривать, не понимал ни слова и не мог читать, его подвело зрение и здоровье ещё до того, как ему исполнилось пять лет. Более того, Жало Миркилия не поддавалось Эвандеру совсем. И все старания, тренировки и бессонные ночи летели кубарем в Бездну, потому что однажды Гувернёрская комиссия вынесла вердикт, что молодой принц просто недоумок. Людей без способностей было много, но ещё ни разу не рождался наследник вообще без сил. Таких индивидуумов называли «Браком», и каково же было отчаяние великого короля, когда — подумать только! — бракованным недомерком оказался его родной сын. Из «молодого героя» Эвандер превратился в «скорпиона без жала», а некоторые люди попросту не желали называть его своим принцем. Тезеус комментарии давать отказывался, но за закрытыми дверьми во дворце творился хаос. Эвандер потёр пальцами шрам на шее. Мало того, что он неспособный, так ещё и королевский камень отказывается воспринимать его как хозяина, и начал пожирать его кожу. Белые следы порезов остались ещё с детства, когда Эвандер не мог терпеть жуткий зуд и расцарапывал шею в кровь. К восемнадцатилетию он научился держать руки в карманах, потому что часто в дополнение к ранам под цепочкой шли удары отца по рукам, когда принц срывался и тянулся к шее. «Терпи.» — говорил он и приколачивал сына к полу своим ледяным взглядом, полным презрения. Жалко, что одобрения за избавление от привычки принц никогда не услышит. Наступало время завтрака, на который опять явится только Блэйк, а потом сразу же побежит Господь знает куда и не вернётся до полуночи. За Блэйка никто не волнуется — он за себя постоять может. У Эвандера планы на день были не такие насыщенные, как у брата, в основном из-за того, что посещать светские мероприятия ему не было надобности, да и разрешения он не получал. Вероятно Блэйк пойдёт навещать свою невесту, прелестную Эстер Клаустон из графского дома. Будет бежать как взволнованный подросток, доедая завтрак на ходу. Они вместе уже больше шести лет, а всё никак не поменяются, такому обожанию можно только позавидовать. Эвандер взял из рук слуги, стоящего у двери, свои очки и запонки, попутно застёгивая ремень и пеняя на запрет проноса металла. Принц сильно похудел за последние несколько месяцев и все брюки стали сваливаться, так что в храм он ходил исключительно держась за кромку штанов. Выглядело бы унизительно для любого, не знакомого с культурой посещения храмов Миркилия. «В приходских церквях все мужчины ходят так же» — успокаивал себя Эвандер каждый раз перед входом в тёмный коридор, пока пытался согнать краску с лица и представлял, как выглядит со стороны. Скучающий слуга выпрямился во весь рост и всё равно не достал даже до плеч принца. — Извольте, Ваше Высочество. — протараторил он, рукой показывая по направлению, в которое должен был сопроводить Эвандера. Тот обречённо кивнул, представляя, как, наверное, тошно от этих формальностей самому юноше. Слуга соблюдал все манеры и правила лишь от страха быть уволенным, хотя принц всё бы отдал за нормальный и простой человеческий разговор с кем-угодно, будь то паж, старший брат или кухарка. Но кроме как любезностями, с ними всеми общаться было запрещено. Замок Антареса был хорошо освещён длинными высокими окнами, затонированными с обратной стороны. Дворец возвышался над городом как горное плато, отделанный чёрным гранитом, он блестел на солнце и отражал в своих внешних стенах всю жизнь города у его подножия. Гавань Антареса раскрывалась прямо перед окнами, опоясывающими весь фасад дворца. Залив был окольцован каменной косой, что вела прямо к скале Лотос, обозначающей водную границу Атнатреса в самом конце гавани. Гора издалека напоминала закрытый бутон цветка и имела религиозное значение в далёком прошлом, о котором не осталось напоминаний в настоящем, лишь почитание как реликвию из древних времён. Красота родного города всегда находила отклик в сердце принца, что с детства мог наблюдать за жизнью вокруг лишь из окна. Серость туч днём, разгоралась лиловым огнём на закате и в Чёрном море разливалось золото перед тем самым моментом, когда мир погрузится в темноту. Скорпионское море было единственным, не выходившим к океану напрямик. Вытянутое на северо-восток оно простиралось до самого Драконьего моря, на территории королевства Стрельцов, которое уже в свою очередь заканчивалось в Бездонном океане. Серым январским утром в гавани было очень ветрено и сыро. Зима выдалась малоснежной, зелень так и не ушла с холмов и скал, волны громадными барашками обрушались на каменные порты и качали торговые лодки. Эвандер, даже впадая в меланхолию, всей душой ненавидел зиму. Мокрые холодные ветра, капли, летящие с моря, перепады температуры и практически полное отсутсвие снега каждый год. Зимой принц болел больше обычного и всегда бесил этим отца; зимой как на зло проводился праздничный парад, на котором члены королевской семьи обязывались носить выходные мундиры без тёплой прокладки; в храме Миркилия невозможно сидеть на коленях, голые ладони принимают синеватый оттенок… Список может продолжаться бесконечно долго. Принц шёл вдоль окна, за ним трое человек телохранителей, которые не отставали даже в замке и ходили по пятам Эвандера, сторожили дверь в спальню, стояли над душой в столовой зале, маячили у входа в кабинет, таскались как хвост в библиотеке; хоть в ванную одного отпускали, какое счастье! Однако эти люди не внушают чувство безопасности, лишь пугают грозным видом и бугорками на куртках, за которыми так очевидно прячутся новые револьверы. Эвандер сам носил такой на публичные парады, чтобы защищать самого себя в случае нападения. Учитывая репутацию его отца исключать покушения нельзя. Это и было обидно — отец и Блэйк не носили пистолетов, имея Жало Миркилия они не испытывали нужды в постороннем оружии, в то время как Эвандер полагался лишь на пули. Сейчас они были ему не нужны, как и телохранители, ведь планы на день не включали в себя выход на улицу (как и в любой другой будничный день). С недавних пор Эвандер ведёт чрезвычайно осёдлый образ жизни, за что его ругал как и старший брат, так и некоторые знакомые слуги, что работают на отца уже долгое время. Среди них был замечательный человек с профессорской степенью, который прожигал свою жизнь в королевской лаборатории, обучая подрастающих наследников. Профессор строго придерживался плана, расписанного поминутно на каждый день и прекрасно представлял, что должен делать и когда. Такому таланту Эвандер иногда завидовал больше, чем способности быстро импровизировать. Принц и сам пытался составлять расписание на день вперёд, два дня, неделю. За всё время дольше трёх часов он ещё не продержался. Время всегда пролетало мимо, в поле зрения попадалось что-то более достойное отстранённого внимания принца. От этого ему часто удавалось где-то задерживаться и опаздывать. Но уж если профессор Ярвинен сам предложил провести время в кабинете вместе, то приходить поздно к нему ни в коем случае нельзя. Эвандер обхватил прозрачную ручку двери учебного кабинета и следующие за ним слуги остановились, не пройдя внутрь комнаты. Профессор Ярвинен уже был там. Он был чуть ниже Эвандера с короткими чёрными волосами, стоящими в острой укладке «рожками». Принц часто удивлялся этой забавной моде среди мужчин Антареса, которые теперь с помощью лака разделяют волосы на двое и заостряют на затылке, голова их становилась почти треугольной от этого. Профессор также придерживался новейших социальных течений, но судить его за это нельзя. Эвандер был уверен, что если бы у него были хоть какие-то социальные связи, он и сам бы пал жертвой мощного безвкусного потока. Но пока что, единственным «окном» в мир за стенами дворца для Эвандера была Мишель Рагнивир… — Вы сегодня рано. — заявил профессор Ярвинен, вставая из-за стула в просторном кабинете. В комнате не было окон, как и в большинстве помещений дворца, длинные парты расставлены полукругом на небольшом возвышении, как в амфитеатре, напротив — широкая меловая доска и два шкафа с приборами и книгами; между учительским столом и тремя рядами парт пространства достаточно, чтобы разлечься на полу в полный рост, чего иногда требовали странные методы обучения другого профессора, который когда-то обучал Эвандера использованию Жала Миркилия. Бедолагу уволили из-за неспособности принца, так как посчитали самого учителя некомпетентным… — Доброе утро, профессор. — поздоровался Эвандер, приветливо улыбаясь — К Вам я опоздать никак не мог. — Приятно слышать. — кивнул Ярвинен. Он достал из кармана пиджака полукруглые очки и раскрыл книгу, страницы которой он заложил пальцем. Вместо того, чтобы сразу перейти к делу, профессор решил начать бытовой разговор со своим учеником, что было очень необычно — Вижу, Вы пребываете в расстроенном расположении духа? — Неужели так просто понять, что у меня на уме? — вздохнул Эвандер и подошёл к профессорскому столу, наклоняясь над книгой. — Нет, я просто предположил. — Ярвинен пожал плечами и отошёл к стеллажу с реагентами, как бы между делом спросив — Вы ведь не забыли, что мы сегодня хотели рассмотреть? — Никак нет. — ответил принц, не отрывая взгляда от формулы. Химия всегда была его любимой дисциплиной, а профессор Ярвинен оттого был самым обожаемым учителем, ведь лучше него химию в Антаресе не знал никто. — Ваше скверное настроение, случайно, никак не связано с отъездом госпожи Рагнивир в Садальмелик? Эвандер вскинул брови. — Она уехала в соседнее королевство? Как давно? — Да уж с неделю. Как Вы можете не знать? — Вот это да. — принц покачал головой — Это, профессор, называется социальная изоляция. Если бы Вы мне не сказали, то я бы не задумался об этом ещё по крайней мере дня два или даже три. — Вы не получали никаких сообщений от невесты на протяжении недели и ни разу не задумались о её благополучии? — удивился профессор. — Я потерял счёт времени. — соврал Эвандер. Он понимал, что не виделся с Мишель уже несколько дней, что не было обычным делом для неё, но ему было спокойнее, когда она оставляла его одного. — Вы никогда не ладили с пунктуальностью. — усмехнулся профессор, дальше разговор не вязался, но поскольку Эвандер чувствовал, что настроение у Ярвинена на самом деле хорошее, спросил первое, что пришло на ум, чтобы поддержать беседу. — Профессор, может быть, Вы немного сведущи в религиозной истории? Ярвинен хмыкнул, пока выставлял на стол стеклянные приборы и подставку для пробирок. — Лишь самую малость, Ваше Величество, что Вам интересно? — Почему в храмы Миркилия не позволено проносить металл? Мне любопытно, на каких основаниях был установлен закон, вследствие которого мне приходится держаться за штаны в храме, чтобы не остаться голышом. Профессор тихо рассмеялся. — К сожалению, настолько глубоко в историю и традиции я не погружался. Хоть в мою специализацию и входит изучение культуры прошлого, я всё же химик, поэтому прошу простить. — Ярвинен сразу же добавил, как только услышал разочарованную усмешку со стороны ученика — Вашу проблему можно запросто решить с помощью тряпичных поясов. Много горожан используют такие. — Увольте, ходить с бантиком на бёдрах, как на подарочной упаковке, мне бы не хотелось… — Эвандер тут же прикусил язык, вспомнив как сильно профессор придерживается городской моды и, что, вероятно, он сам уже носит тряпичный ремень под пиджаком. Принц быстро сменил тему — Могу я помочь с реагентами? — Я всё уже достал. — профессор аккуратно выложил на столе все нужные ему склянки с жидкостями внутри — Ознакомились с реакцией? — Конечно. — Она несложная, но выглядит эффектно. — сказал Ярвинен и аккуратно раскупорил колбу со стёртой этикеткой. Эвандер поставил держатель для пробирок на стол и закрепил одну ёмкость за горлышко, из ящика в столе выудил кожаные перчатки. По описанию, которое Эвандер читал ещё пару дней назад, он помнил, что реакция действительно проходит завораживающе. Жидкость мутнеет, становится похожей на мрачные тучи, запертые в бутылке, а со временем раствор начинает извергать миниатюрные вспышки света, издавать хлопки. Сама по себе реакция элементарная и при желании Эвандер сам бы все расписал и составил. Однако его интересовало то, что мог знать только человек, видавший в своей жизни другую эпоху. Пока профессор Ярвинен заливал серную кислоту в пробирку, принц поправил очки и решил задать вопрос, за который несколько лет назад в лучшем случае получил бы выговор. — Профессор, Вы не знаете, есть ли глиф, для этой реакции? — спросил он, ладони под тканью перчаток вспотели. — Глиф? — переспросил Ярвинен, словно икнул. — Я… — принц замялся — Я почитал немного об этом явлении, и оно напомнило мне недавний… терракт в порту Сирмы. — Не понимаю, о чём Вы. — Пакгаузы были сожжены львами-алхимиками, разве Вы не помните недавние новости? Отец был просто в ярости от той катастрофы. Я подумал, что они использовали похожие алгоритмы, глифы или заклятия. Есть такая вероятность? — Я не знаю. — ответил профессор, явно привирая. Эвандер сделал вид, что не заметил лжи и, сдержав тяжёлый вздох, придвинулся ближе к учителю, чтобы следить за его действиями и не пропустить подсказки к решению его вопроса… Если были на свете люди, которых Тезеус ненавидел больше всего, то это точно были алхимики. Король презирал любые виды магии, которые не были дарованы людям от богов, с тех пор, как он взошёл на престол, он не давал покоя тем, кто изучал рукотворное колдовство, преследуя, изгоняя всех алхимиков, до которых только могла дотянуться его тёмная воля. Эвандер мог понять волшебников, что пытались компенсировать отсутствие врождённого дара древними рунами и заклинаниями. Узнав про возможность создавать магию руками, а не наследственными данными, он сам решил попробовать исправить свой недостаток. Когда отец узнал о намерениях сына, наказание было ужасным… В дверь постучали, Эвандер отвернулся от профессора и проговорил: — Войдите. На пороге стоял Блэйк, одетый в парадный пиджак, как будто уже собирался уйти из замка на встречу с Эстер. Брат медлил несколько секунд, зализывая короткие чёрные волосы назад, а потом обратился к принцу. — Эвандер, могу я с тобой поговорить? — Ты уже разговариваешь. — кивнул тот — Продолжай. — Тебя опять не было на завтраке, может, отложишь это… — Блэйк одарил профессора недоумевающим взглядом и снова, на этот раз тише, спросил Эвандера — Это ведь не то, о чём я думаю? — Никак нет! Я… Я учусь на ошибках. — Эвандер отвёл взгляд, и уж было хотел убрать волосы за ухо, как вспомнил, что на нём перчатки, на которых уже могут быть остатки химикатов. — Если ты опять балуешься… — …Отец отгрызёт мне голову, как гончая собака кролику, я понимаю. — цитировал брата Эвандер — Мы просто делаем опыты. Красивая реакция, разве тебе не интересно посмотреть, как взрывается этанол? — Ни капли. — вздохнул старший брат и потёр переносицу — Я не понимаю тебя, правда не понимаю. Например, ты уже который день подряд пропускаешь завтрак. — Ты разве забыл, что у меня были назначены встречи с доктором Орсоном? Он запрещает есть перед осмотром… — парировал Эвандер, зная, что брат будет докучать ему ещё долго. Блэйк пришёл только ради того, чтобы устроить «серьёзный разговор». — А вчера? А сегодня? — старший принц не отступал. — Я не голоден после вчерашнего ужина… — Врёшь. Мне птичка напела, что ты и вчера весь день просидел в лаборатории и что-то химичил. — упрекнул Блэйк, за спиной Эвандера нетерпеливо прокашлялся профессор Ярвинен. — Какая необычная птичка. Случайно не крылатая крыса? — съязвил младший брат и уж было хотел попросить Блэйка уйти, как тот сменил тему на ещё более нежеланную. — А почему ты избегаешь Мишель? — Я не избегаю её. — Дурак же ты. — покачал головой принц — Я бы всё отдал, чтобы моей невесте разрешено было приходить в замок. А ты как упрямое дитя. — Что ты мне предлагаешь сделать? Поехать за ней в Садальмелик? — усмехнулся Эвандер и внезапно вздрогнул от хлопка за спиной. Оба принца обернулись и увидели профессора Ярвинена, смущённо склонившегося над столом, с уже протекающей реакцией в подвешенной колбе. Маленькие шарики жёлтого света то появлялись, то исчезали среди чёрных клубов осадка, серая масса вокруг реально создавала впечатление штормового неба. Блэйк довольно кивнул, словно говоря, что ему нравится «ребячество», которым тут занимаются двое взрослых мужчин. Эвандер малость опечалился, что не смог увидеть переход от статичной смеси до сверкающего беспорядка. Профессор пролепетал извинения за то, что прервал беседу, младший брат тихонько фыркнул, обиженный на Блэйка. — Слушай, отец уехал в Сирму. Он просил меня помочь ему кое с чем, если ты составишь мне компанию, я был бы очень рад. — старший чуть приподнял голову и встретился взглядами с Эвандером — Если плохо себя чувствуешь, скажи мне, ладно? — Всё в порядке. — соврал Эвандер. — Я буду ждать в холле на третьем этаже, хорошо? — Конечно. После этих слов Блэйк вышел, оставив профессора и принца наедине. Если отец уехал в Сирму, где недавно был терракт, значит это не просто нападение Сопротивления, а что-то большее. Эвандер почувствовал тошнотворное чувство внизу горла. Он ненавидел думать о войне, а учитывая, в какой семье он живёт, только она его и окружает. Король наверняка попросил помощи с чем-то, что только усугубит ситуацию, которая развязалась между Скорпионами и остальными нациями. Главное, что мотивацию короля никто не понимал. Даже собственные дети, к которым он относился как к чужим, не знали о планах отца на будущее их государства. Тезеус начал войну шестнадцать лет назад, когда уничтожил целое королевство, наслав на них несколько батальонов своих Призрачных Солдат, неостановимых свирепых воинов без души и разума. Королевство Стрельцов не выдержало больше четырёх месяцев и скоро целая нация была стёрта с Пластины. Оставшиеся десять королевств один за другим стали подгибаться под волю тёмного короля, самостоятельными до сего дня осталось лишь трое государств: Королевство Овнов, Водолеев и Рыб. До недавних пор в списке свободных от когтей Тезеуса наций были Козероги, но на Альгьеди была наложена блокада всего четыре дня назад, из столицы прекратили поступать вести. Эвандер вспомнил о последнем письме Лизы, которое он получил ещё в конце декабря, на восемнадцатилетие, тогда принцесса только говорила о своих переживаниях по поводу приезда Тезеуса в Альгьеди. После визита туда отца, от Лизы писем не приходило. Принцу стало плохо. — Профессор, Вы знаете реакции одушевления? — спросил он сипло. Вот почему он избегал Блэйка и отца - не хотелось опять срываться. Ярвинен захлопал глазами, не понимая, к чему такое изменение в настроении ученика. — Одушевления? — недоумённо переспросил он — Вы имеете в виду, неживой предмет сделать живым? — Именно. — принц снял перчатки и сложил их в раковину за одним из шкафов. — Боюсь нет. — Но как же он создал Призрачных Солдат? — Ярвинен долго не отвечал на вопрос, как будто боясь открывать рот и произносить слова о своём короле. Он не знал, почему принц внезапно заговорил об этом, зачем ему такая информация, и откуда вообще возникают такие вопрос. Профессор был одним из тех, кто считал принца отличным от простых Скорпионов, к чему стыдиться своего мнения, если оно правдиво? Поэтому он думал, что никогда не постигнет мыслительного процесса чужого человека. Ярвинен при всей своей учёной натуре, склонной к исследованию неизвестного, никогда не задумывался о таких вопросах. Оспаривать короля — сравнимо с грехом. Тем более, пытаться понять его. — Разве не Жало Миркилия даёт способность созидать материю? — озвучил профессор единственную подходящую теорию. — Я не понимаю… — Может Вам это непонятно, потому что у Вас нет Жала? — предположил Ярвинен. Эвандер с ним согласился, хотя и считал, что проблема не в этом. Он извинился перед профессором, говоря, что обязан помочь брату. Правда он ещё не знал, собирается ли участвовать в чём-либо, что повесили на Блэйка. Как же хочется быть полезным хоть кому-то, но без Жала Эвандеру совсем нет цены. Вместо того, чтобы сидеть в своём запертом уголке и наблюдать, как взрываются вещества в бутылках, он бы предпочёл отправиться с отцом в Сирму и расследовать дело о бунтарях в королевстве Дев. Если бы у него было Жало Миркилия, терзался ли бы Эвандер тогда совестью за грехи Тезеуса? «Ты держался шесть дней, протяни ещё один.» — сказал Эвандер сам себе, выходя в коридор и мимо своей спальни. Он встал напротив длинного окна, выходящего прямо на скалу Лотос и Чёрное море. Над розовым горизонтом висела тёмная туча, которую нёс на Антарес северный ветер. Из ватных складок облаков вдалеке сверкнула тонкая полоска молнии.