fatigue

      – Они хотят башни? – Переспрашивает Минджи, когда Бора кладёт ей на колени исписанный мелким почерком лист. – Серьёзно?       – Ага. И ещё мы должны уложиться в двести долларов, чтобы у них хватило на костюмы.       – В двести? Они надеются, что мы оплатим материалы из своих карманов или что? Можно купить на двести долларов картона на две башни по бокам, но нам не хватит на остальные декорации. Нам ещё нужны материалы для ёбаной площади, балкона, комнаты блондиночки.       – Блондиночки? – Хмурится Бора.       – Джульетты, – отмахивается Минджи.       – Давайте сначала попробуем построить хотя бы башни, чтобы от нас на время отъебались, а потом займёмся остальным. К тому времени как мы закончим, они будут слишком заняты репетициями и не смогут нам отказать.       – Ты так думаешь?       – Я вообще не думаю, – смеётся Бора.       Это, наверное, первый раз, когда Минджи всерьёз сожалеет о том, что не послала директора нахер. Она хороша в рисовании, – никто этого не отрицает, – но создание декораций – то ещё дерьмо, в котором Ким ничего не смыслит. Кажется, Бора понимает, как это должно выглядеть, и Джию безоговорочно решает довериться. В конце концов, организаторы вряд ли ждут от них слишком многого, потому что иначе дали бы больше денег.       – Что, блять, значит «итальянский городской пейзаж шестнадцатого века»? Почему они просто не могли написать, в какой ёбаный цвет это нужно покрасить?!       – Тише, детка, – губы Боры кривятся в улыбке. – Лучше взять бежевый. Если ошибёмся, его можно будет легко закрасить другим.       – Если ты так говоришь…       – Думаю, в основе должен лежать тан, – Юбин опускается на одно колено, рассматривая банки с краской у их ног. – Вот этот цвет. Раньше Верона была маленьким городом в составе Римской империи, и там сохранилось достаточно построек тех времён, в основе которых был известняк.       – Мой мозг слишком мал для такого большого количества информации, – качает головой Минджи. – Если ты говоришь, что мы должны красить этим, то мы будем красить этим.       В целом их работа достаточно проста – закрасить задний фон так, чтобы он был хотя бы отдалённо похож на старинный итальянский город и не убить друг друга. Минджи не хочет хвастаться, но все пока что живы и даже счастливы. Неплохо для кого-то с суицидальными наклонностями, верно?       – Как дела с музыкой?       – Не так плохо, – равнодушно отвечает Юбин. – Но мне всё равно понадобится ещё один музыкант, когда мы закончим. Я не могу одновременно играть на скрипке и фортепиано, а Пончик настаивает на том, чтобы на премьере была живая музыка.       – Пончик?       – Директор, – объясняет Джию. – Мы зовём его Пончик Луис, потому что он всегда покупает пончики перед началом рабочего дня, и к обеду его руки и одежда оказывается покрыта сахарной пудрой. О, и ещё он противный, как слишком сладкие пончики. А что касается живой музыки, я знаю того, кто может с этим помочь. Шиён играет на клавишных.       – Шиён? Я думала, она не любит внимание.       – Ну, пианино же будет стоять не на сцене, верно?       Они заканчивают три блока из шести, когда актёры наконец начинают собираться на репетицию. Юхён в компании пары церковных подружек заходит первой, следом за ней Конрад со своими друзьями, а затем уже театральные одиночки-неудачники. Всегда восторженная преподавательница врывается последней и тут же начинает хлопать в ладоши, требуя, чтобы все встали в круг. Это больше напоминает собрание сектантов, чем репетицию, и Минджи закатывает глаза как в фильмах ужасов, пока Бора с трудом сдерживает смех.       – Что именно вас так забавляет? – Спрашивает Юхён, и это становится её главной ошибкой, потому что она выглядит так раздражённо-забавно, что Джию и Бора начинают безудержно хохотать. Даже Юбин позволяет себе улыбнуться. – У меня что-то на лице?       – Нет, оно просто смешное, – честно отвечает Минджи в перерывах между приступами смеха. – Не обижайся, просто… не знаю, это миленько.       – Что, прости? «Миленько»?       – Ну, да, типа… ты выглядишь забавно, когда злишься. Никто не говорил тебе это?       – Знаете, – заметив, что «миленькое» лицо Юхён становится красным от злости, преподавательница снова хлопает в ладоши и качает головой. – Нам стоит заняться репетицией и не отвлекать друг друга. Закончите ряд и уходите.       – Серьёзно?       – Да, вы отлично поработали сегодня, девочки.

***

      Они сидят на трибунах, закинув ноги на спинки сидений на ряд ниже, когда Донги с хитрой улыбкой спрашивает:       – Ты на самом деле назвала главную гомофобку школы «миленькой»?       – Нет, я просто сказала, что она выглядит забавной, когда злится. И что это миленько.       – Знаешь, детка, это ещё тупее, чем то, что ты обычно делаешь.       – Я просто пытаюсь опуститься до твоего уровня, – пожимает плечами Минджи. – В любом случае, разве эта херня имеет значение? Это же просто фраза. Такая же тупая, как и я. Нужно быть абсолютным идиотом, чтобы решить, что это подкат или что-то в этом духе.       – «Идиот» и «гомофоб» – слова-синонимы, Минджи. Эта девчонка может обвинить тебя в домогательстве или ещё каком-нибудь дерьме, а её папаша зароет тебя в землю.       – И ты думаешь, что я буду против?       В такие дни, как этот, Минджи всерьёз жалеет, что тогда Шиён успела выбить дверь. Она не любит думать о будущем, потому что там, очевидно, не будет ничего хорошего. Ким Минджи не станет известной писательницей, певицей, актрисой или спортсменкой. Нет, она найдёт дерьмовую работу здесь, купит в кредит дом и сдохнет от алкоголизма в тридцать как отец или подсядет на наркотики и пропадёт чёрт знает где как мама. Джию знает, что часто, думая о будущем, люди плачут, но она не помнит, когда последний раз позволяла себе это делать.       Минджи поворачивает голову, чтобы посмотреть на Донги. У неё в жизни так же много дерьма, но думает ли она о будущем так же, как и Ким? Понимает ли она, что жизнь в идее своей абсолютно бессмысленна, и лучшее, что они могут сделать, – уйти, оставив как можно меньше проблем?       – Ким Минджи!       Джию вздрагивает, когда слышит этот голос. Юхён стоит всего на ступеньку ниже, держа в руке картонный пакет с плоским дном. Светлые волосы как обычно собраны в хвост. На теле белая блузка и юбка до колен. Хорошая католичка, мать её!       – Ким Юхён?       – Я… эм… хотела вернуть твою кофту.       – Кофту? А… Чёрт, забыла о ней.       Минджи игнорирует насмешливый взгляд Дон и встаёт, чтобы забрать у Юхён пакет. Кофта постирана с кондиционером с нежным ароматом лаванды и аккуратно свёрнута, как и всё, что делает Юхён. Конечно, кто бы сомневался?       – Я хотела вернуть её вчера, но она не успела высохнуть, и я решила, что должна её постирать и…       – Да, я поняла. Круто. Спасибо.       – П-пожалуйста.       Минджи с трудом подавляет желание уткнуться носом в ткань кофты. Вокруг слишком много людей, чтобы она могла делать всё, что захочет, поэтому Ким просто крепче сжимает пакет и улыбается. Джию могла бы подшутить, сказать, что очень по-гейски, но Юхён выглядит слишком слабой, и сердце Ким начинает дрожать. Может она и не самый лучший человек, но знает, когда должна остановиться.       – Ну, увидимся на репетиции?       – Д-да… да, конечно…       – Супер, – Минджи наклоняет голову вправо, чтобы получше рассмотреть лицо Юхён. – Постарайся больше не гулять без зонтика, ладно? Бог, конечно, всемогущ, но вряд ли он будет тратить силы на то, чтобы вылечить твоё воспаление лёгких.