***
– Дурацкая финальная примерка, – ворчит Бора, когда игла в пятый раз за последние пару минут впивается в подушечку пальца. – Я, блять, не умею шить! – Я тоже, – улыбается Минджи. – Поэтому мы и занимаемся костюмом Ромео, а не Джульетты. Если он порвётся, зрители не будут против. – У этого парня не такое уж и красивое тело. – Ну, оно нравится местным девочкам, так что… их визги и благодарности будут нам обеспечены. – Пошли нахуй эти гомофобки, – выплёвывает Бора. – Эй, ДонДон, у тебя есть что-нибудь? – Я что, выгляжу как дилер, Ким? – Спрашивает Донги, не отрываясь от платья Джульетты. – Да? – У меня есть, – Минджи бросает на стол небольшой пакетик, до середины заполненный травкой. – Моя спасительница! Горьковатый аромат миндаля снова наполняет лёгкие. Даже Дон делает пару затяжек и выпускает дым красивыми кольцами. Минджи знает, что это значит, – мамаша Хань снова сошла с ума и творит херню. Два года назад она сожгла продукты из их холодильника, в прошлом году стреляла по чёрным кошкам и заставляла Дон ночами молиться, стоя на коленях на рисе. В этом, наверное, вынесла из дома все окна. Интересно, почему сэр мудак не пришёл с помощью к ней? – Спасибо, Боже, за марихуану насущную, что дал ты нам, – Минджи складывает руки в молитвенном жесте. Губы Дон дёргаются в подобии улыбки. – Ты попадёшь в ад. – Как и ты. Будем гореть в одном котле, любовь моя. – Нет, я не настолько сильно грешила, чтобы вечность видеть твоё лицо. – Я даже не думаю, что курение травки должно беспокоить Церковь. Типа… я же почти вижу Бога, когда делаю это, – пожимает плечами Бора. – Может, в этом и смысл? Может, его не нужно видеть? – В любом случае, похуй на Церковь, – Минджи откидывается на спинку стула, раскачиваясь, чтобы посмотреть на покрытый трещинами потолок. – Это делает нас счастливыми, верно? Я не хочу отказываться от удовольствий только из-за того, что какой-то невидимый мужик может осудить меня за это. Верующие говорят, что он дал мне жизнь, так? Тогда почему он против того, что я пытаюсь сделать её чуть более сносной? Я курю, когда хочу курить, и пью, когда мне это нужно. Я играю в баскетбол, потому что это меня успокаивает. Все сейчас так одержимы здоровьем, но это только из-за моды. Нам говорят, что заботиться о себе – круто, но всякий раз, когда я курю травку, чтобы забыть о том, что хочу умереть, – меня называют больной. И где ваше блядское христианское милосердие? С губ Боры срывается милое хихиканье. – Это так несправедливо, детка. Почему всё, что делает меня счастливой, считается неправильным? – Секс с девушками? – Смеётся Минджи. – Это тоже приятно. Даже приятнее, чем травка. – Не верю. – Ты просто не занималась сексом со мной. – О, супер, – качает головой Донги. – Теперь вы пойдёте трахаться, а я останусь здесь с этим ёбаным платьем. – Она не в моём вкусе, ДонДон. Шиён кажется мне более… привлекательной, я думаю. – А мне нравятся блондинки, – отвечает Минджи. – Хотя я была бы не против какого-нибудь недельного романа с тобой. – Да, что-нибудь недолгое и страстное, чтобы чуть улучшить дружбу и здоровье. – Рада, что ты понимаешь меня, принцесса. – А почему именно Юхён? – Вдруг спрашивает Дон. – Не помню, чтобы тебе раньше нравились такие. Она слишком… хорошая, я думаю. – Сейчас будут умные слова, так что напряги мозги и попытайся их понять. – Иди нахуй, Ким. – Нет, спасибо, я предпочитаю вагины. Так вот… Юхён… в Древней Греции жил один мудак. Ну, таким его считали другие греческие мудаки. Его звали Гераклит. Он писал очень сложные вещи, которые часто противоречили друг другу, и держался подальше от людей. И этот мудак считал, что мир стоит на противоположностях. Белое и чёрное, холодное и горячее, – все эти противоречия делали мир единым, удерживали его в равновесии. Мне нравится идея дуальности. – Значит, тебе нравится Юхён, потому что она твоя противоположность? – Не делайте вид, что вас никогда не возбуждало противостояние героя и злодея. Это всегда горячо! Бора поднимает обе руки вверх, признавая своё поражение. Донги качает головой. – Чокнутая, – бормочет она. – Я знаю, – улыбается Минджи. – Но поэтому мы и дружим, верно? – Конечно.***
Минджи сидит у края сцены, свесив ноги над оркестровой ямой, и разглядывает длинные ряды красных бархатных кресел. До премьеры не так далеко и на завтра назначена финальная примерка костюмов, но Юхён всё ещё избегает её. Она злится, обижена, и Джию её понимает. Наверное, чувствовала бы то же самое, если бы какая-то девчонка сказала, что хочет увидеть, как Сатана вставляет вибратор в задницу её отца. Что-то кислое поднимается из живота к горлу, когда она слышит знакомые шаги. Спустя минуту Юхён неловко садится рядом. – Привет. Ты рано. – Ты тоже, – отвечает Юхён. – Хотела понюхать краску, пока не вспомнила, что мы всю потратили. – Ты не могла это забыть. Я слышала, как ты ругалась, когда грузила её в мусорные баки. – О, теперь у меня есть сталкер. Мило. – Я не… я думала, что нам стоит поговорить. Просто… не знаю, всё стало слишком странным. Минджи вглядывается в её лицо. Оно чем-то напоминает лицо её матери, – те же впалые щёки и глубоко запавшие чёрные глаза, идеально прямая спина и узкая талия. Фарфоровая кукла, – такая хрупкая, что, кажется, подуй, и она сломается, и Джию ловит себя на мысли, что хочет сломать. Просто, чтобы Юхён почувствовала каково это, когда все против тебя, когда тебя бросили, оставили где-то под кроватью как ненужную игрушку и забыли. Чтобы поняла, что нужно чувствовать, чтобы решиться уйти, как и все, кто был в её жизни. – Любовь – это странно? – У тебя может быть другая жизнь. В церкви есть люди, которые когда-то чувствовали себя так же, как ты, но они ошибались. Они… они просто были потеряны, но Бог вывел их на правильный путь. Может, тебе стоит поговорить с ними? – Может, тебе стоит подумать о том, что некоторые люди просто слишком трусливы, чтобы открыто говорить о том, кто они такие? – Там ты сможешь найти друзей. – У меня уже есть друзья. – Минджи… – Не смей, блять, говорить, что так мне станет лучше. Не станет. Никогда. – Я хочу помочь. – Тогда больше не говори мне об этом, – выплёвывает Минджи. – Не заставляй меня ненавидеть тебя, Юхён. Не становись похожей на своего мудака-отца. – Я хочу позаботиться о тебе. – Сперва о себе позаботься. Сколько дней ты уже ничего не ела? – Я не… я ела печенье сегодня утром! – Да, я видела, как ты грызла его в коридоре. Одно маленькое печенье на весь день? Серьёзно? Юхён смущается, будто не ожидая, что Минджи действительно заметит. Ладонь опускается на живот, чуть сжимая ткань белой блузы. На щеках выступает румянец. Минджи с тихим вздохом вытягивает из рюкзака ланч-бокс с куском оставшегося от вчерашнего ужина пирога. – Съешь это. – Это твоё, я не могу. – Юбин сегодня принесла огромный ланч-бокс риса с овощами, и я съела почти половину, так что можешь со мной не делиться. Давай, я должна убедиться, что ты не упадёшь с балкона из-за голодного обморока. Это будет слишком трагичный конец. – Со мной всё в порядке, Минджи. – Ложь – это грех, Юхён. Ладно, если ты не голодна, давай посмотрим на это с другой стороны. Этот пирог приготовила моя тётя, и это её первая шарлотка. Она очень волновалась, когда пекла. Ей будет приятно, если я скажу, что Ким Юхён попробовала и похвалила её кулинарные способности. Давай, съешь кусочек и порадуй мою милую тётушку. – Только кусочек. Стон, который соскальзывает с губ Юхён, когда она пробует пирог, заставляет Джию вздрогнуть. Уши Юхён чуть розовеют. – Извини. – Это был лучший комплимент для моей тётушки. – Это очень вкусно. – Хочешь ещё? – Да, я… если можно… – Конечно. Приятного аппетита. Они сидят, едва соприкоснувшись плечами. Минджи разглядывает белые стены, паркет, оркестровую яму, и голос в её голове наконец умолкает. Она думает только об аромате, заполнившем лёгкие, – цветочном запахе Ким Юхён. Взгляд опускается на край клетчатой юбки. Хочется скользнуть пальцами под тонкую ткань, провести по коже, ощутить её мягкость, но разум напоминает, что нельзя. Юхён не готова, а Минджи не такая сволочь, чтобы набрасываться на девушек только из-за собственных желаний. Нет, она дождётся, когда Юхён попросит, и опустится перед ней на колени, пройдётся поцелуями вверх, оставит на бледном полотне кожи розовые следы своего желания. – Если пьеса всё-таки выиграет, ты поедешь? – Спрашивает Джию. – Да, я всегда хотела научиться кататься на лыжах. – Я тебя научу. – А ты умеешь? – Нет, но вместе падать куда приятнее. Не я одна буду выглядеть глупо.