fatigue

      К середине третьего дня Минджи понимает, что Юхён всеми силами избегает её. К этому времени от их с Борой мини-бара остаётся только несколько бутылок водки и примерно сто миллилитров виски, и они решают занять комнату Шиён и Юбин. Донги с ними, – хмурится, как и всегда, – но молчит.       Это то, что они делают, когда видят, что Джию плохо. Ким хорошо притворяется нормальной, – у неё много опыта в этом, – но иногда сил просто не остаётся. И тогда ей нужно убежать. Раньше, лет в двенадцать, она просто выходила через окно спальни и часами каталась по лесам, окружающим город. В тринадцать этого стало не хватать.       Она научилась напиваться почти до потери пульса, смешить себя, чтобы не чувствовать боли, и возводить стены настолько толстые, что казалось, будто они душат её саму. В первые месяцы Шиён ещё пыталась поговорить с ней об этом, но потом поняла, что нет смысла. Минджи уйдёт. Так или иначе, но Ким найдёт способ спрятаться, закрыться, скрыться от людей, которые лезут со своей заботой словно надоедливые тараканы.       Даже сейчас…       Джию хохочет, когда Бора обнимает её за шею, чтобы залить в горло кислое пойло, которое почему-то называют «ликёром». Плевать, что невкусно и тянет блевать. Это забивает её голову, затемняет мысли мерцанием стробоскопов и забивает уши громкой музыкой. Плевать, что плохо кончится. Она просит только об одном, – бросьте сверху что-нибудь после смерти, чтобы звери не съели. Для их же блага.       – Детка! – Смеётся Бора, и Минджи нравится, что они одинаково поломанные. Им бы к врачу, на терапию, но какое в этом веселье? Нет, Джию знает, как хочет закончить. Пусть эти травмы добьют её, чтобы не мучилась, а потом… ну, многие великие сошли с ума. Почему бы ей не вдохновиться их примером? – Ты такая красивая, детка!       – Ты тоже, птичка! Поцелуешь меня?       – Нет, конечно.       – Жаль, – нет на самом деле, но Джию хочет немного поиграть. – И почему ты любишь мою сестру?       – И почему ты хочешь трахнуть мисс Святошу?       – У неё классный пресс.       Это звучит достаточно убедительно, потому что Бора кивает. Минджи тянется к бутылке водки, чтобы выпить залпом, но рука Шиён ложится на её руку.       – Тебе хватит.       – Нет!       – Я серьёзно, Минджи. Не думаю, что тебе стоит пить. Мы здесь уже три дня, а я видела тебя трезвой только минут пять.       – Я не хочу быть трезвой.       – Минджи…       – Ладно, – она поднимает ладони вверх как две белых флага. – Хорошо, скучные ублюдки, и чем мы будем занимать? Поиграем в «я никогда не…»?       Она наблюдает, как девочки неловко ёрзают на своих местах. Юбин скользит взглядом по лицу Минджи, словно пытаясь найти в себе силы рассказать о самой страшной мировой тайне. Что, на самом деле это они убили Кеннеди? Или это всё – встреча иллюминатов? Может, они пришельцы?       – Насчёт Юхён… – она покусывает нижнюю губу. – Тебе не стоит так много времени проводить с ней.       – Без обид, но это моё дело.       – Знаю, но… я была в церкви за пару дней до того, как мы уехали. Мой дядя работает там, и у них были проблемы с компьютером, так что я пришла, чтобы помочь. Юхён и Старший Мудак тоже были там, но не видели меня.       – Ты что, подслушала, как они собираются убить пончика Луиса? Зачем столько драматических пауз?       – Они говорили о тебе. Мудак сказал, что хочет, чтобы ты посетила церковь, когда вы вернётесь, и Юхён ответила, что попробует сделать что-нибудь. Она делала то же самое и со мной, Минджи. Сперва мы дружили, а потом она просто привела меня в церковь, и её отец начал убеждать меня, что я должна поехать в конверсионный лагерь. Он рассказал моим родителям, всем, кто входил в церковный совет, но ему рассказала Юхён. Понимаешь, Минджи? Она не чувствует к тебе ничего. Ей просто нужно сдать тебя отцу.       – Ну, это было ожидаемо, – пожимает плечами Минджи.       – Серьёзно?       – Конечно. Ты же не думала, что я всерьёз люблю её или что-то такое? Нет, конечно. Я хочу её, потому что эта сучка горячая, но на остальное мне плевать. И её папаша… он может пойти в ад и сесть на член Дьявола, потому что мне насрать, будет ли он говорить, как плохо любить женщин. Я знаю, что правильно, и без его лекций.       Юбин смотрит недоверчиво, но молчит, и Минджи выдавливает из себя улыбку. Ей нужно выпить ещё, но Донги убирает алкоголь в сторону. Хорошо. Кажется, им окончательно надоели её попытки побега.       – Почему мы вообще говорим только о моей жизни? Бора тоже… хочет чего-то!       – Да, но я себя контролирую.       – Ты пыталась прокатиться на мне!       – Эй, это часть моего персонажа! – Смеётся Бора. – Это не значит, что я хочу прижать тебя к стене и запустить руку в штаны.       – А ты не хочешь?       – Не обижайся, но сейчас мой мозг занят твоей сестрой.       – Которая краснеет как чёртов помидор! Эй, Ши, ты в порядке?       – Заткнитесь… – шипит Шиён, кусая губы, чтобы успокоиться.

***

      Когда вечеринка затихает, и Бора наконец соглашается вернуться в комнату, Минджи тихо выскальзывает из их номера. Коридор пуст, как и всегда в это время. Она выходит на балкон, сжимая губами сигарету, – дешёвую и крепкую, чтобы оставался запах, – и чиркает зажигалкой. Холодный воздух окутывает голые плечи, вызывая потоки мурашек.       Шиён бы непременно прочитала ей лекцию о том, как вредно стоять на ветру только в тонких майке и шортах, но… плевать и на её лекции, и на холод. Джию нравится чувствовать, как он скользит по её коже, заползает под ткань. Это напоминает о том, что она всё ещё жива, может дышать и чувствовать. Разве это не главное?       Минджи не вздрагивает, когда на плечи опускается нечто, похожее на вязанный пуховый платок. Юхён осторожно устраивается рядом, опираясь локтями на деревянные перила. Она… очаровательна на самом деле. Если бы Джию верила в Бога, то решила, что Он, наконец сжалившись, всё-таки послал ей ангела.       Но Минджи не верит, а Юхён не ангел.       1:1.       – Разве спортсменам можно курить?       – Разве верующим можно хотеть, чтобы их затащили в постель люди своего пола?       Румянец заливает щёки Юхён.       – Мы не можем.       – Ну, я могу, – пожимает плечами Минджи. – Вот, смотри. Я хочу тебя. Достаточно?       Юхён неловко переступает с ноги на ногу, всё ещё не находя в себе силы, чтобы посмотреть Джию в глаза, пока та с трудом душит в горле грустные смешки. Конечно, это закончится катастрофой. Не существует ни одной вещи, которая не кончилась бы плохо из-за того, что у Минджи не хватало терпения, чтобы держать мысли, слова, руки при себе. И с Юхён будет так же…       Не имеет значения, хочет ли она убедить её поехать в какой-нибудь глупый лагерь или действительно чувствует что-то. Сорвавшись, Джию разрушит её жизнь, сломает психику, как почти сделала с Шиён. Она сотрёт мир Юхён до песчинок, превратив в высушенную тысячей солнц пустыню.       – Почему ты вообще обратила на меня внимание?       – Сложный вопрос, – пожимает плечами Минджи. – Потому что ты выглядишь как грёбаный ангел? Потому что твой отец главный мудак города? Потому что флиртовать с тобой то же самое, как дрочить на монахинь? Я не знаю.       – О, Боже…       – Слишком много грубых слов? Прости, щенок. Это показалось мне ироничным.       – Ты действительно была бы идеальным Ромео.       – И покончила бы с собой из-за девушки? Нет, я пока не настолько отчаялась. Если я убью себя, то из-за собственных проблем, а не из-за того, что какая-то несовершеннолетняя сучка решила поиграть со мной в вечную любовь.       – Ты ведь несерьёзно?       – Почему нет?       Она поднимает руку, пристально и с нежностью разглядывая шрамы. Многие говорят, что они выглядят уродливо, но это то, что делает Минджи такой, как она есть. Это не причина её психических проблем, а их следствие, – способ справиться с болью. Конечно, он никогда не работает так, как должен, но Ким никогда не волновала эффективность.       Её не волнует даже то, что она не хочет жить.       – Минджи…       Юхён скользит по белым полосам кончиками пальцев, словно пытаясь разгладить как залом на платье. Не работает. Конечно, это не будет работать, но это по крайней мере мило. Даже если Ким просто пытается казаться лучше, чтобы легче сдать её своему мудаку-отцу.       – Что я могу сделать, чтобы помочь тебе?       – Не знаю. Скажи, чего хочешь от меня.       – Я… – Юхён сжимает пальцами запястье, и Минджи вдруг становится теплее. – Было бы проще, если бы я сама знала. Ты запомнилась мне с первой встречи, и я просто… не знаю, не могла не думать о тебе. А потом ты начала мне сниться.       Минджи подходит почти вплотную, замирая в нескольких сантиметрах от губ.       – Что тебе снилось?       – Ты целовала меня, и это были лучшие поцелуи в моей жизни. Я помню, как ты прикасалась к моей груди, лаская её, пока оставляла засосы на шее. И ты… там было много… не заставляй меня говорить это, пожалуйста.       – Щеночек, – Минджи врезается губами в её ухо, горячо шепча: – Ты же знаешь, что можешь почувствовать это не только во сне. Дай мне шанс, скажи мне, что хочешь этого, и я сделаю всё, что попросишь. Я буду прикасаться к твоей груди, целовать шею и спущусь ниже. Я буду ласкать тебя пальцами и языком, и я обещаю, что тебе понравится.       Хватка Юхён на запястье становится шире. Она подаётся вперёд, врезаясь бёдрами в Минджи. Стон срывается с губ.       – Ты хочешь?       – Д-да, но… мне нельзя. Минджи…       – Я понимаю, – она делает шаг назад. – Тебе нельзя, а я не хочу рушить твою жизнь или поступать так же, как ты с Юбин.       – Юбин… я… дай мне объяснить.       – Мне уже объяснили, спасибо. В любом случае, теперь, когда пьеса закончена, нам больше не нужно видеться. И с твоим папашей тоже. Если он будет спрашивать обо мне, скажи, что я сказала, что надеюсь, что Дьявол насадит его на свой хвост и окунёт в самый горячий котёл.