fatigue

      Минджи старается не думать, насколько глупо это выглядит, но мысли сами лезут в голову. Она почти год убегала от Сэра Мудака только ради того, чтобы в итоге ввалиться в его автобус и потребовать забрать в репаративный лагерь. Отличный план. Надёжный, блять, как швейцарские часы. И плевать, что Юхён скорее всего больше видеть её не хочет, а её отец уже наверняка заказал киллера, чтобы избавиться от того, кто сбил его дочь с истинного пути. Это больше не имеет значения.       «Ты такая идиотка», – проскальзывает в голове, когда Ким с лёгкостью запрыгивает в забитый подростками салон автобуса. Около двадцати пар удивлённых глаз, включая шары мистера Кима, впиваются в неё, и Минджи инстинктивно выпрямляется. – «Дважды идиотка».       Её кожа будто горит, но на губах появляется улыбка.       Это так привычно – улыбаться, даже понимая, что привычный мир прямо сейчас находится в шаге от адской пропасти. И что? Минджи уже несколько раз палила его до углей, чтобы затем, глотая слёзы и кусая губы до крови, построить заново для того, кто был ей так дорог. Она сделает это снова. Неважно, на что придётся пойти, что сделать, но Юхён не испортят, не сломают. Они не убьют в ней то, что с таким трудом расцвело в груди, пробившись сквозь броню из предрассудков и застарелых установок, которые давно следовало бы сжечь.       Возможно, это единственное хорошее, что Минджи может для неё сделать.       И она сделает.       Пусть это будет её первым и единственным подарком для этой девушки, – единственной, которая смогла пробудить в ней что-то, отдалённо похожее на любовь.       – Минджи? – Хмурится Сэр Мудак. – Не ожидал.       – Да, подумала, что вы правы, – отмахивается Джию. – Мне пора перестать быть таким неприятным человеком. Вылечусь и, может, не начну гореть на входе в церковь.       – Кто это? – Спрашивает другой взрослый, – седоватый полный мужчина лет пятидесяти в нелепой нежно-голубой рубашке.       – Просто девушка из школы, вам не стоит воспринимать её всерьёз…       – Я хочу поехать с вами.       – Это исключено, – начинает отец Юхён, но второй мужчина касается его руки.       – Если дитя хочет спасения, мы не можем отгонять его от Бога.       – Вы просто не знаете эту девушку, она уже не способна прийти к Богу.       – При всём уважении, сэр, вы не вправе лишать её этого права.       Сэр Мудак снова хмурится, но не решается спорить. Кажется, этот мужик всё-таки выше его по их церковной иерархии. Что ж, круто, что есть хоть кто-то, кроме Сатаны, кто может засунуть язык этого ублюдка обратно в его лживую пасть.       – Мы заполним документы на неё по прибытию.       – Вы очень ошибаетесь.       – Спасибо за вашу помощь, сэр, – произносит второй низким и жёстким тембром. – Но теперь эти дети – моя ответственность. И эта юная леди тоже.       Минджи не сдерживает улыбки, пока взгляд не опускается на лицо Юхён. Она растеряна, даже напугана.       «Это всё из-за тебя, пёсик», – думает Джию, не сводя с неё глаз.       – Садитесь рядом с Юхён.       – Да, конечно. Спасибо.       Тело Юхён бьёт мелкая дрожь, когда Минджи опускается рядом.       – Что ты делаешь? – Шепчет она.       – Как и сказала тот мужик: «Дитя хочет спасения».       – Я же говорила, что тебе это не нужно…       – Нужно, да, – кивает Минджи. – Но только не спасение. Кое-кто другой.

***

      Лагерь – несколько низких бревенчатых домиков, хаотично разбросанных по покрытой снегом поляне. Это легко перепутать с базой отдыха или каким-нибудь летним лагерем из ужастиков восьмидесятых, если бы не металлический забор под напряжением с колючей проволокой сверху и врытое в землю каменное нечто с решёткой на единственном окне под самым потолком. Юхён ёжится от порыва холодного ветра, и Минджи пытается расстегнуть куртку, но её останавливает недоумённый взгляд другой девушки.       – Это вежливость, – отвечает Джию, посылая ей такой же недоумённый взгляд. – Что, никогда куртку не одалживала?       – Тихо, Минджи, – шипит Юхён.       – А что не так?       – Ты не должна ни с кем разговаривать, это правило.       – Что за глупость?       – Минджи… – шипение звучит громче.       – Ладно, как скажешь.       Их встречают пара женщин в длинных юбках и тёплых куртках с эмблемой лагеря на плечах. Взгляды почти сразу останавливаются на Минджи, скользят по длинным фиолетовым прядям и распахнутой джинсовке, и одна из них подходит ближе. Её пальцы слишком холодные. Особенно на коже Джию.       – Нужно перекрасить, – отмечает та, что повыше.       – Не получится, – отвечает Минджи, – Краска хорошая.       На самом деле дешёвая и сушит волосы до состояния пустыни Сахара, но ацетона столько, что въедается намертво. Иногда Джию думает, что, если хорошо втирать, то и до души проест.       – Проверим. Идёмте, дом для девочек второй в ряду, мы вас проводим.

***

      Минджи достаётся кровать рядом с Юхён, и это заставляет Ким дрожать ещё сильнее. Она пытается смотреть куда угодно, кроме Джию и её продавленной койки, натягивает постельное бельё и бормочет молитвы, пока та лишь улыбается и ждёт. Конечно, ей нужно привыкнуть. Она сделала это, потому что думала, что с ней играют, и нет никаких доказательств, что появление Минджи – не часть игры.       – Ты не должна быть здесь, – наконец выдыхает Юхён, когда другие девочки оставляют их наедине.       – Почему бы нет?       – Потому что ты не хочешь себя менять. Ты гордишься тем, кто ты.       – А ты – нет? Ты казалась вполне уверенной, когда…       – Молчи, – резко отвечает Юхён. – Никто здесь не должен знать.       – Ладно, но тогда ответь – почему ты здесь? Это ведь не работает. Ты знаешь это так же, как я.       – Может и так, но я должна хотя бы попробовать. Это лучше, чем плакать по тебе.       – Плакать?       Убедившись, что никто не смотрит, Минджи подходит ближе, опускает руку на щёку, лаская бледную кожу, на которой нежными лепестками расцветает приятный бледно-розовый румянец. Так мило. Она бы поцеловала Юхён, если бы не надзиратели, бродящие по коридорам.       – Тебе не нужно плакать по мне. Я этого не заслуживаю.       – Не прикасайся ко мне.       – Я… я ни с кем не спорила, не было никаких денег, – слеза стекает по щеке Юхён, но взгляд наполняется удивлением. – Ты сказала, что любишь меня, и я растерялась. Я тебе не подхожу, Юхён. Если говорить честно, то не думаю, что существует человек, который мог бы мне подойти.       – Минджи…       – Я знаю, что ты скажешь, – убедившись, что никто не смотрит, целует в челюсть. – Шиён говорила мне это сотню раз, и я так и не смогла. Я плохой человек, Юхён. Поэтому мне было так страшно, когда ты сказала, что чувствуешь ко мне что-то. Я не могу тебя сломать.       – Ты не сломаешь.       – Юхён…       – Почему ты так уверена, что я слабая? Я нашла силы признаться тебе и поцеловать, сказать отцу, когда ты отказала. Во мне есть больше, чем ты думаешь, и я готова это доказать. Дай мне шанс. Всё-таки… – Юхён сжимает её ладонь в своих, поднося к губам, чтобы поцеловать покрасневшие от холода костяшки. – Ты приехала за мной. Значит, что-то есть.       – Я не хочу, чтобы тебе было больно.       – Больнее, чем в тот момент, когда ты сказала, что это ставка, точно не получится, а остальное я переживу.

***

      Минджи ожидает, что попадёт в первую неприятность хотя бы дня через три, но это случается уже на следующий. У них есть что-то типа уроков, – часовые занятия с чтением Библии и лекции о том, почему любить свой пол отвратительно, – и Джию терпит примерно двадцать минут, прежде чем просто начать смеяться. Это так глупо. Они говорят о Боге, а в голове пробегают многочисленные статьи об ублюдках в рясах, которые не могли держать руки подальше от детей. Они тоже служили Богу. Почему вы не рассказываете о них?       Хотя ответ же очевиден. Кто приведёт своего ребёнка в церковь, зная, что там может произойти, а меньше прихожан – меньше денег в кошельках тех, кто этой церковью руководит. Прав был старик Карлин, всё это просто тысячелетний институт по отмыванию денег. Никакой эстетики.       Оказывается, смешка достаточно, чтобы получить наказание в виде уборки в старой кладовой, которой и оказывается та врытая в землю каменная коробка. В холодном воздухе витает затхлый аромат лежалой бумаги и гнилой ткани, от которой тошнота поднимается от желудка до горла, но Минджи мужественно приступает к работе. На стенах белыми лозами проступает иней, а потолок напоминает мрамор, – столько на нём наледи. Прикосновение к металлу обжигает кончики пальцев словно языки пламени, и Джию прикусывает язык, чтобы случайно не выругаться.       – А говорят, что в аду жарко, – хмыкает она, поднимая первую коробку. – Ну, хотя бы лесбиянки есть. Уже приятно.       Ким разбирает примерно половину, когда пальцы начинает сводить от холода. На волосах и воротнике рубашки уже оседает тонкой коркой иней, ноги подрагивают от холода, а свет за маленьким окном постепенно сменяется серыми сумерками. Мимо проходят люди, – торопятся на обед, – но её не покормят, пока не закончит с работой.       «Очередное проявление христианского милосердия», – думает Минджи, дыша на руки.       – Джию, – зовёт знакомый голос.       Юхён стоит на входе, пряча под курткой что-то большое и овальное.       – Пёсик? Уже соскучилась?       – Я принесла поесть, – она выуживает термос. – Тут суп. Горячий.       – О… ты просто спасаешь меня, малышка.       – Почему ты без шапки?       – Не дали, – пожимает плечами Минджи.       – Подожди, я дам тебе свою.       Она тянется к своей голове, но Минджи перехватывает её руки и притягивает к себе. Термос со звоном падает на каток, покрывающий каменный пол, и Джию почти инстинктивно подаётся вперёд, заставляя Юхён прижаться спиной к металлическим полкам. Её тело дрожит, но они обе не понимают от холода это или прикосновений.       Лицо Минджи оказывается в нескольких сантиметрах от лица Юхён.       – Ты замёрзнешь, – шепчет она, носом проводя по покрасней щеке. – Я не хочу, чтобы ты замёрзла.       – Я буду в комнате, а ты на улице.       – Всё равно, – она подносит руку Юхён к своей шее, её пальцами скользя к воротнику кофты.       – М-Минджи…       – Тебе неприятно?       – Приятно. Очень.       – Мне тоже.       Джию не понимает, кто подаётся вперёд первый, но секунду спустя их губы соприкасаются. Ладони Юхён опускаются на шею, касаясь выпирающих вен, останавливаются там, где под кожей трепыхается пульс, и слегка сдавливают от удовольствия. Минджи держит её талию, даже сквозь слои ткани чувствуя силу мышц.       Она всё ещё слишком неопытна в вопросах поцелуев, но очень старается, и Джию показывает, что готова помочь. Им нужно больше практиковаться.       – Ох…       Юхён отстраняется с тихим вздохом, прислоняясь лбом ко лбу.       – Так… – бормочет она. – Теперь мы… вместе?       – А ты хочешь?       – Конечно.       – Ты понимаешь, что я не могу ничего обещать?       – Да, и меня это не беспокоит.       – Тогда да, – улыбается Минджи. – Мы вместе.