Regardless...

— Не плачь, ангел. Всё пройдёт. — не перестаёт утешать мафиози, сидя рядом с его изголовьем, мягко поглаживая нежную ладонь собственной. Феликс хотел бы уметь сдерживать слëзы, да только расшатанная психика не позволяет. Вперемешку с чувством стыда, ощущение себя виноватым не перестаёт мучить его слабые нервы. Омежка отворачивается, закрывает лицо второй ладонью, всячески старается спрятать покрасневшие заплаканные глаза. Но Хëнджин не уходит. Почему-то терпит каждую его истерику и приступ отчаянного плача. Остаётся рядом, крепко держа за руку. От этого на душе спокойнее, но лучше вовсе не становится. Как он мог допустить такое? Как мог опозориться настолько нелепым способом? Течка и просьбы для своего единственного заступника в облегчении боли... Нет, он не заслуживает прощения. Не имеет права находиться в этом благородном доме. Но Хëнджин словно не обращает внимания на все его жалкие слова и извинения. Лишь успокаивает, приходя каждый день после завтрака, который любезно приносит Чимин на серебряном подносе, и перед закатом, чтобы вместе с юношей любоваться на заходящее солнце сквозь прозрачные занавески. Чимин тоже утешал. Говорил, что естественные процессы организма не есть повод для злобы, и что господин ни за что не подумает о нём плохо, поэтому и приходит навещать каждый день, беспокоится о его самочувствии, смотрит с ним на закат и рассказывает про великих и малоизвестных художников эпохи Возрождения. Более того, Чимин был несказанно рад, что после долгих, необъяснимых наукой месяцев задержки, у него наконец-то началась течка. И хоть проходила она довольно болезненно, вызывая у Феликса жар по ночам и заставляя бредить во снах, всё же она была хорошим знаком. Феликс и сам понимает это, но не может себе простить ужасное, ничем неконтролируемое поведение. Хëнджину тоже приходится не сладко. Он сидит на таблетках наравне с ним, старательно подавляя гормоны, дабы иметь возможность хоть немного, но всё же общаться с ним, не отвлекаясь на посторонние мысли. Чонгука к его спальне не подпускают, да и, судя по рассказам Чимина, тот сам не горит желанием приближаться к юноше в столь трудный для него и господина период. Чего только Феликс не пробовал, чтобы успокоить разбушевавшийся организм и снизить насыщенность природного запаха: ласкал себя, находясь в ванной в полном одиночестве; прикасался к интимным зонам и осторожно, играючи проталкивал перепачканные защитной смазкой пальчики внутрь податливого тела. Всё тщетно. Сладкий аромат роз словно отрезвлял от мнимого удовлетворения, давая наравне с незримой пощёчиной чёткое понимание того, что ему нужно на самом деле. А нужен был тот, чьи тёплые руки гладили его собственные, согревали замёрзшие ладони и убирали вечно лезущие в глаза длинные пряди чёлки. Нужны были его тепло и нежность. К Хëнджину хотелось прижиматься. О его мускулистое плечо хотелось тереться щекой, мурлыча слова благодарности. Его ароматом хотелось дышать бесконечно долго. И за это Феликс ненавидел свою течку ещё сильнее. Она заставляла его ощущать себя нужным альфе. Затуманивала разум слепой верой в то, что он стал для Хëнджина особенным, и тот не отпустит, даже если сам Феликс захочет исчезнуть из его жизни. **** Очередной вечер, проводимый в одиночестве, в полулежачем состоянии, под тёплым одеялом нежного персикового цвета. Чимин ушёл недавно, напоив очередной порцией обезболивающего. Феликс хотел почитать принесённую им книгу о европейском искусстве восемнадцатого века из библиотеки хозяина особняка, но это желание пропало так-же быстро, как рахат-лукум исчезает из приносимых Хëнджином хрустальных вазочек. — Ну вот. Сегодня не плачешь. — замечает мафиози с улыбкой, войдя в спальню с предупреждающим стуком. В руке у него очередная порция восточного десерта. Феликс соврет, если скажет, что не рад его приходу, а на слезы после тяжёлой физически и кажущейся невероятно долгой недели, кажется, просто не осталось сил. — Мне одиноко. — проговаривает омежка охрипшим голосом, смотря в потолок уставшим взглядом. — Знаю. Я здесь, Ликс. Я с тобой. Юноша не может вспомнить, когда, но он определённо слышал эти фразы ранее. Альфа садится на край постели, поставив рахат-лукум на прикроватный столик, и смотрит на него странным, кажущимся даже нежным взглядом, спрашивая о самочувствии без слов. Его белоснежные волосы в лучах заходящего солнца отливают золотом, словно у доброго эльфа из волшебной детской сказки. Нет, Хëнджин совсем не похож на эльфа, но Феликс сильно любил слушать мамины сказки, будучи самым наивным мечтательным ребёнком. — Феликс? — Да? — Всё хорошо? Ты смотришь так, буд-то... Прерывая вопрос, омежка принимает сидячее положение и, оказавшись ближе, осторожно проводит пальчиками по длинным, свисающим с виска прядям белоснежных волос. Хëнджин словно замирает. Боится шевельнуться и спугнуть момент, когда лицо юноши оказывается настолько близко, что отчётливо слышно его учащенное дыхание. Тепло, пробирающееся до глубины сердца. Сладкий, но стихший запах, от которого приятно кружит голову. Такая желанная ласка... Феликс осторожно прикасается к его щеке, заглядывая в глаза с плохо скрываемым волнением. Его лицо такое сосредоточенное. Кажется, каждый мускул, каждая клеточка тела напряжена вместе с ним. Альфа надеется успокоить, но не знает, как именно. Он лишь накрывает крошечную ладонь собственной и осторожно трётся о неё щекой, закрыв глаза от удовольствия. — Посмотри на меня. — просит Феликс шёпотом, устало улыбнувшись на такие действия мафиози. И тот повинуется. Вернувшийся, но не успевший войти в комнату телохранитель наблюдает за происходящим сквозь щёлку в двери с искренней улыбкой. — Обещай, что будешь осторожен. — просит юноша, опустив голову на крепкое плечо, и зажмуривается, как только альфа берёт его за руки, прижавшись щекой к серебристой макушке. — Обещай, что он не навредит тебе, Джин. — Всё будет хорошо. — Пообещай мне... — жалобно просит омежка, пока по его щекам текут слëзы отчаяния. — Я тебя не оставлю. Буду рядом несмотря ни на что. Обещаю, Феликс. Но он всё же оставляет. Ослабевшее тело опускается на холодный паркет после громкого выстрела. С бледных губ стекают струйки горячей крови. Хëнджин смотрит лишь на него, до тех пор, пока добрый, внушающий доверия взгляд не замирает на совсем. Злорадствующий отвратительный смех раздается оглушающим эхом в сердце. Феликс задыхается, падая на колени перед безжизненным телом возлюбленного. Ненавистный голос оглушает подобно раскатам страшного грома... Омежка бьётся в панике, а его отчаянный крик разносится по ночной тишине, пугая охранников, стоящих на посту в столь поздний час. — Ликс! Ликс! Проснись! Малыш, проснись! — Чимин тормошит друга за плечи, но это не приносит результата. — Феликс! Открой глаза! — Хëнджин вскочил с постели сразу, как почуял неладное. Прибежав в спальню омежки, застал того в бреду, зовущего на помощь сквозь глубокий сон, окружённого растерянными телохранителями, а, не сумев разбудить, унёс в собственные покои. — Ну же... Прошу, ответь мне. Феликс. Омежка откашливается, наконец открыв испуганные глаза. — Джин... — Я здесь, маленький. — Джин... Мафиози крепко обнимает дрожащего юношу. Слабые руки обхватывают его шею, а их обладатель отчаянно тянет на себя, словно единственный шанс на спасение. — Это был кошмар. Всё хорошо. — Джин... — Я держу тебя. — Это был он... — омежка захлёбывается слезами, но не отпускает. — Тшшш. Всё хорошо. Ночной ветер бьёт по стеклу окон ветвями размашистой сакуры. Лунный свет озаряет комнату. Двое молодых людей засыпают в объятиях друг друга. — Я здесь. Я рядом с тобой. **** Он словно пересматривает самый страшный фильм, воспроизводя картинки из ночного кошмара у себя в голове. Ужасная ночь... Феликс оглядывает спальню и замечает рядом спящего мафиози. Вспоминает, как прошлым вечером они любовались закатом после данного альфой обещания. Разговаривали и ели рахат-лукум, даря друг другу нежность... Что может значить кошмар? Почему стоит только Феликсу почувствовать себя хотя бы чуточку счастливым, как все его надежды и мечты о светлом будущем начинают рушиться? Может, это знак? Знак, что им нельзя быть вместе? Но если это так... Почему Хëнджин сейчас здесь? Почему готов утешать его каждую ночь, несмотря на собственные дискомфорт и усталость? И почему каждый раз остаётся рядом с ним? Может ли быть, что он не хочет подвергать юношу излишним волнениям и тревоге? Что, если Хëнджин в самом деле... — Феликс. Как ты? — хриплым после сна голосом спрашивает альфа, приподнявшись над ним. — Я... Не знаю. Омежка сжимает пальчиками ткань шёлковой ночнушки, боясь пошевелиться. — Живот не болит? — Нет... — Я беспокоюсь. Давай сегодня сходим к врачу? Как только ты отдохнёшь и придёшь в себя. — Я схожу. Я...всё сделаю. Прости... Я не хотел. — Нет, что ты. Ты здесь не при чëм. Кошмары часто снятся из-за сильного стресса. Хëнджин замолкает, посмотрев на худое тело юноши с нескрываемым волнением. — Я беспокоюсь о тебе. Беспокоится... Слишком хорошо это звучит. Слишком сильно обнадёживает слабое сердце. Феликс отворачивается, уткнувшись лицом в шёлковое одеяло, и тихонько всхлипывает, как только тёплая ладонь начинает осторожно поглаживать по плечу, успокаивая, а сам Хëнджин обещается не тревожить его. — Не хочу, чтобы ты плакал. Ни к какому врачу мы не пойдём, если ты не хочешь этого... Прости, что напугал. С этими словами альфа оставляет его на постели одного, но не уходит из комнаты. Юноша прислушивается к каждому шороху, лёжа неподвижно и тихо до тех пор, пока его не накрывает очередной волной дремоты. Ему видятся яркие лучи солнца, нежные, разносимые тёплым ветром лепестки цветущей сакуры и улыбка возлюбленного. Она такая искренняя и нежная... Ласковый голос успокаивает, а сильные руки обвивают талию, беря её под защиту своих крепких объятий. Феликс улыбается сквозь сон, нежась о мягкую подушку, что пропахла умиротворяющим ароматом роз. — Господин, я... Воу... Мой господин... — зашедший в спальню Чонгук замолкает, едва не начав свой утренний доклад, который входит в его каждодневные обязанности. Он низко кланяется мафиози, заметив на его постели спящего юношу. — Посмотри. — просит Хёнджин, протянув ему эскиз, нарисованный собственной рукой при помощи чёрного грифеля. — Что думаешь? — Мой господин, это... Это потрясающе. Думаю, господин Феликс оценит. — Ты хотел мне что-то сказать. — напоминает Хëнджин, не отводя взгляда от своей постели. Омежка крутится во сне, но на сей раз в спокойном состоянии, наслаждаясь приятными сновидениями. Чонгук видит улыбку на обычно всегда мрачном лице господина, и это не может не радовать. Мафиози словно расцветает подобно сакуре, растущей у стен его особняка и радующей людской взор своими прекрасными цветами каждую весну. Его господин кажется таким счастливым, просто глядя на этого серебристоволосого хрупкого юношу. Что уж говорить о времени, тех драгоценных минутах, что эти двое проводят вместе, наедине друг с другом? Феликс – вот ответ на все многочисленные вопросы и головоломки в виде удрученного состояния мафиози, над которыми Чонгук не раз ломал голову, пытаясь понять, чего не хватает сердцу его великодушного господина. Феликс словно луч света, сумевший пробить брешь в густой пелене мрака. Той самой, что на протяжении многих лет, проведённых в состоянии апатии и полного безразличия, скрывала душу ранимого Хëнджина. И если не этот омежка, то уже никто и никогда не поможет юному господину почувствовать вкус спокойной, полной маленьких радостей жизни. Никому он не улыбнётся столь же искренне. Ни о ком не станет заботиться и переживать так сильно, что посреди ночи будет готов часами не смыкать глаз, лишь бы быть рядом и утешать Феликса, как это случилось в ночь, когда гормоны последнего сыграли с ними злую шутку. — Нет, господин. Ничего, на что вам стоило бы обратить внимание. — Отмени сегодняшнюю встречу. Хочу провести время с ним. — Как скажите, мой господин. **** — Он правда так сказал? — с радостной улыбкой спрашивает Чимин, забрав из рук возлюбленного букет пышных роз. — Правда. Он сказал, что позаботится о господине Феликсе и сам обработает его раны. — Я так счастлив! — восклицает омега и, затащив Чонгука в комнату, захлопывает дверь. — Чимин-Чимин, погоди... Альфа прикусывает нижнюю губу от предвкушения, пробегаясь жадным взглядом по медовой коже возлюбленного. — Ну что ещё... Чимин отбрасывает стянутую водолазку на край постели, оседлав парня ловчее, чем любой ковбой родом из дикой американской прерии необъезженного мустанга. Пухлые, такие манящие ещё с момента их первой встречи губы впиваются в его собственные, и, словно одуревший от восторга, юноша забывает всё, что собирался сказать по пути в комнату, пропитанную ароматом корицы и сливок. — Ты пистолет забыл вытащить, или мне кажется? — любопытствует омега, оказавшись прижатым к сбитой шёлковой простыне. — Пистолет телохранителя должен быть наготове каждую секунду. — непреклонно отвечает Чонгук, наслаждаясь ласковыми поглаживаниями маленьких ладоней. — Откуда ты взялся такой... Брюки спадают на пол вместе с тугими боксерами. — Меня на улице подобрали. — признаётся альфа с улыбкой, прежде чем лёгкий скрип кроватных ножек о паркет разрывает тишину спальни наравне с протяжным стоном любимого. **** Феликс сильно переживает перед осмотром у гинеколога. Не потому, что боится доктора, ведь тот заслужил доверие мафиози. Иначе юноша не стоял бы сейчас возле тяжёлой дубовой двери в медицинский кабинет, зажимая пальчиками край светло-голубой ночнушки. И не потому, что Хëнджин согласился быть рядом для поддержки, а это означало его присутствие во время интимного осмотра. И зачем только Феликс заикнулся об этом во время завтрака... Всё потому, что при виде незнакомых ему людей в медицинских одеждах, при одном только воспоминании о грубых руках, обтянутых смердящими резиной перчатками, которые прикасались к хрупкому телу без его на то позволения, злость и обида на Рика возрастали до такой степени, что не позволяли спокойно дышать. Хотелось кричать, биться в истерике от возмущения. Проклятый образ Рика и его омерзительные фразы "Ты родишь для меня", "Мы заделаем самых прекрасных детей на свете"... Когда всё это прекратится?! Когда прошлое наконец отпустит его, позволив строить собственную, совершенно иную жизнь, отличную от всего, что ему довелось испытать на собственной шкуре? В один из тех счастливых вечеров, когда они с Хëнджином любовались золотистыми лучами закатного солнца, последний задал ему вопрос, а точнее даже два: — Чем бы ты хотел заниматься? Есть что-то, что тебе нравится или всегда нравилось? Феликс не знал, чем ему действительно хотелось бы заниматься, но нравилось многое. Искусство, музыка, танцы. С детства он был приучен к книгам, но читать на языке, который воспринимаешь плохо, затея не из лучших, а на репетитора по танцам у него не было средств, так же, как на музыканта-учителя. Для занятия музыкой, безусловно, нужны инструменты, но без профессионального руководителя в руках ничтожного, ни на что не способного юноши они будут чем-то не больше бесхозных пылесборников... — Всё в порядке? — любопытствует альфа, подставив ему локоть для опоры. — Как себя чувствуешь? — В порядке... Прихрамывая, Феликс проходит в кабинет, вцепившись в рукав рубашки мафиози едва-ли не мертвой хваткой. — Доброе утро, господин. — приветствует мужчина преклонного возраста, в медицинской маске, с очками на переносице. По запаху – бета. — Если вы не против, перед осмотром я хотел бы задать пару вопросов. Это поможет мне лучше понять вашу ситуацию. Юноша неуверенно кивает и, отпустив Хëнджина, присаживается на кушетку, несводя глаз с врача. — Господин, я хорошо знаком с самыми разными и далеко не самыми простыми ситуациями. Вы можете сказать, что именно стало причиной вашего прихода сюда? — Я... Меня насиловали... Услышав это, мафиози сжимает кулаки до хруста, но отворачивается в сторону, стараясь не подать вида своей напряжённости. — Физическое насилие? Как часто? — Очень ча...часто, я... Я не мог сопротивляться. Он бил меня, а после делал это. Говорил, я должен забеременеть. Но... — Но? Каждое, произнесённое вслух слово подобно пытке. — Но я не мог. Течка...не начиналась. Очень долго не было, я... Хëнджин присаживается на стул возле кушетки и берёт его руки собственными, надеясь успокоить. — Вас мучали боли? Было ли ощущение, что течка вот-вот начнётся, но этого не происходило? — Нет. Ничего не было. И запаха... Но недавно она началась. Это вышло случайно. — Может были какие-то побудители? Подумайте, господин. — Нет, я... Я больше не люблю того, кто делал это со мной, я... Она просто началась... — Доктор, течка длилась неделю и вызывала сильные боли. — альфа вступает в разговор сразу, как замечает, что юноша всё же чувствует себя не самым лучшим образом. Периодически жмурится. Его хватка ослабевает, а руки мелко, но ощутимо дрожат. — Феликс? — Выпейте воды, господин. — мужчина протягивает стакан Хëнджину, и тот помогает юноше сделать несколько глотков, приобняв за плечо. — Легче? — Угу. — Всё-всё. Тише. Альфа позволяет юноше опереться на себя, пересев на кушетку, и только после возвращает внимание к врачу. — Было что-то помимо болей? — Кошмары по ночам. Температура. — Нет, вы... Господин Хëнджин, вы немного не поняли. — бета поправляет очки и в который раз заносит ручку над листком блокнота для пометки. — Были-ли половые контакты во время течки? — Не было, доктор. Немного удивлённый таким ответом после лицезрения заботы мафиози по отношению к юноше, гинеколог встаёт с места, предлагая преступить к осмотру. — Феликс, точно всё в порядке? Сейчас ничего не болит? — Нет. Не болит. — Хорошо. Я здесь, не бойся. Омежка стягивает с плеч накинутую Хëнджином кофту и, положив её на стул, встаёт с кушетки. Маленькие ступни оказываются высвобожденными из кремовых кедов. — Сюда, господин. Альфа решительно проходит к указанному врачом месту вслед за юношей. Закрывает глаза, отвернувшись, как только омежка нагибается, чтобы приспустить трусики. Когда же Феликс садится в кресло, мафиози решительно смотрит ему в глаза, крепко держа за руку. — Всё хорошо. Потерпи. — шепчет, гладя по побледневшей щеке. Осторожно обнимает, наклонившись, как только доктор просит омежку не сопротивляться. Феликс тихо всхлипывает, зажмурившись от страха. Почувствовав его дрожь, Хëнджин собирает сбежавшую по щеке слезинку кончиком носа и прижимает к себе ещё крепче. **** — Состояние половых органов в норме. Я не обнаружил каких-либо серьёзных повреждений, господин. Присутствует воспаление, пока не в запущенной форме. Полагаю, причина в "ненасытности" прошлого партнёра, если вы понимаете, о чём я, господин. — И дураку ясно... Гинеколог протягивает альфе упаковку с лекарством. — Вот, господин. — Что это? — Свечи для внутреннего применения. Заживляют воспаление, не вступая в реакцию с повреждённой кожей. — А что насчёт течки, доктор? — Не стоит беспокоиться. Как я уже сказал, никаких серьёзных повреждений. Боли – довольно частое явление после задержки, вызванной сильным стрессом... Берегите своего возлюбленного, господин. Поблагодарив, альфа уходит из медицинского кабинета, желая как можно скорее поделиться услышанным. **** Омежка смотрит на своё отражение в зеркале, закончив с переодеванием. Короткий стук в дверь, и вопрос мафиози "Я могу войти?". — Это твой дом. — тихо произносит юноша, наблюдая за ним через стекло. — Ты не должен спрашивать. — Мой дом, но не моя комната. — замечает альфа, подойдя совсем близко, и смотрит с улыбкой, поправляя воротник его водолазки. — Ты в хорошем настроении... — Доктор сказал, что с тобой всё в порядке. Нет повода для беспокойства. — А что это? — омежка указывает на квадратную упаковку в руке Хëнджина. — Это свечи от... Там есть инструкция. Они никак не повредят тебе, наоборот... Так будет лучше. Положив упаковку на туалетный столик, Феликс опускает смущённый взгляд и сжимает край водолазки от волнения, но альфа вдруг оказывается ещё ближе. Его дыхание заставляет сердце юноши биться в ускоренном темпе. Сильные руки помогают заправить ремешок в бриджи и ловко застёгивают его, не прикасаясь к телу. — Я забыть о нём... — оправдывается омежка, смущаясь сильнее. Предательские щеки пылают от такой близости. — А я напомнить. — подыгрывает альфа с улыбкой, забрав выбившуюся серебристую прядь за ушко. — Теперь, когда ты чувствуешь себя лучше... Позволь устроить для тебя праздник. — П...праздник? Мафиози протягивает ему руку, приглашая за собой. И Феликс не раздумывает над ответом. Неважно, куда. Неважно, что они будут делать. Важно лишь то, что они сейчас вместе. И если Хëнджин рядом с ним... Если хочет показать или сделать для него что-то особенное... Разве он может отказаться? **** Рождество... Кажется, праздника чудеснее на свете не сыскать. Невероятно красивое, наполненное детским смехом и запахом сладостей событие, знаменующее начало волшебства и всеобщей радости. Тёплая выпечка, семейные пожелания счастья и яркие фейерверки, разлетающиеся на тёмно-синем небосводе завораживающей взгляд россыпью разноцветных огней. Таким Феликс помнит Рождество. В кругу семьи, сопровождаемое добрыми улыбками, приносящее с собой аромат сладких мандаринов и ощущение счастья... Когда Хëнджин предложил встретить Рождество вместе, юноша словно вновь ощутил эту непередаваемую детскую радость. Предчувствие чего-то волшебного и невероятно прекрасного. Всё равно, что лист отрывного календаря на одной из стен кухни (этой огромной, наполненной голосами шеф-поваров и запахами различных пряностей кухни) демонстрирует взору присутствующих на её территории крупную, обозначающую начало первого весеннего месяца цифру. Хëнджин отдаёт распоряжение некоторым из поваров, а сам, усадив хрупкого омежку на один из пустующих столов, принимается готовить по его указке шоколадное печенье. Мама называла это печенье Брауни. Феликс не помнит, кто именно обучил его рецепту, но точно помнит, что вкус этого десерта незабываем, и его стоит готовить именно на Рождество. Наверняка, так было принято кем-то из старшего поколения их семьи... Звон чашек. Просыпанная на пол мука. Разбитые, не попавшие в миску яйца. Юноша тихо смеётся и не перестаёт болтать ножками от предвкушения, наблюдая за неуклюжестью альфы. — Сейчас, я... Сейчас всё... Хëнджин громко чихает, перепачкавшись в муке окончательно. Омежка аккуратно слезает со столешницы и, протиснувшись между ним и чашкой для теста, принимается ловко разбивать новую порцию яиц. — Смотри, как делать правильно. И снова в ход идёт мука. И снова Хëнджин громко чихает, из-за чего они смеются на равных, заполняя дно чашки совместными усилиями. Сахар, пудра, ванилин... Когда дело доходит до приготовления шоколада, альфа ждёт, пока снятая с плиты растопленная жидкость остынет, после чего, вылив практически всё содержимое в основную чашку, обмакивает палец в остатке и пачкает веснушчатый носик, ухмыльнувшись. — Значит так? — Да. Вот так. Феликс улыбается, опуская ладони на дно той же чашки, и громко хохочет, оставив шоколадные отпечатки на щеках мафиози. Вошедшие на кухню за своим обедом Чимин и Чонгук смотрят на происходящий на кухне бардак с улыбками, но когда замечают перепачканных в муке и шоколаде господина и Феликса, замеревших в процессе замеса теста и смотрящих на них широко раскрытыми глазами, их лица слегка вытягиваются от удивления, но они не уходят, решив помочь с приготовлением, в результате чего тоже оказываются с ног до головы перепачканы мукой и растопленным шоколадом. "Устроили бардак на кухне..." — сказала бы бабушка Феликса, схватившись за больное сердце, будь она здесь, рядом с ним. Юноша старается не думать о прошлом. Более того, на это просто не остаётся времени. После мытья и очередного переодевания, он вместе с Чимином караулит печенье, стоя возле духовки, пока Хëнджин с Чонгуком уходят на поиски рождественской ели (точнее, на встречу доставщиков той самой ели), а покорные уборщики оттирают муку с пола. Феликс хотел помочь им, но друг попрепятствовал, напомнив ему о боли в спине и быстрой усталости. — К тому же, ты господин. А господину оттирать пол не положено. — Что ты такое говоришь... — Как есть, так и говорю. Уверен, господину Хёнджину понравится твоё печенье. **** — Чуть-чуть левее, Чонгук. — просит Феликс, сидя на диване в гостиной. Как оказалось, гостиных в особняке Хëнджина несколько. Эта, где прямо сейчас главный телохранитель мафиози старательно устанавливает ёлку, пока его господин курит на террасе, менее просторная, нежели обеденный зал, но гораздо более уютная. Здесь есть камин, просторный диван и пушистый ковёр, на котором можно сидеть, разглядывая коробки с подарками. Правда, подарков нет, но это не мешает компании наслаждаться праздником. — На улице снег. — говорит Хëнджин, вернувшись в помещение, и от лёгкого запаха табака, смешанного с морозным воздухом, омежка улыбается, ощущая спокойствие. — Надо же... А ведь уже весна. — подхватывает разговор Чимин, встав с дивана. — Господин, не хотите попробовать печенье? Оно как раз остыло. А мы с Чонгуком пока... — Принесём украшения, господин. — договаривает за него услышавший своё имя, закончивший с установкой ели юноша. Они уходят так быстро, что Феликс не успевает сказать и слова, но прежде чем они с мафиози остаются вдвоём, один из работников кухни приносит две порции горячего шоколада на серебряном подносе. Сверху напиток украшен белоснежными шариками зефира, так приятно пахнущего в процессе таяния. — Не бойся. Я просил немного остудить. — Хëнджин наблюдает за нерешительностью омежки с улыбкой. Осторожно убирает серебристую, вновь выбившуюся прядь за ушко и придвигает к ним столик, на поверхности которого красуется вазочка с печеньем, приготовленным совместным трудом. — Джин... Ты устроил настоящий праздник...ради меня. Я не уверен, что заслуживаю... — Тшшш. — альфа приставляет палец к порозовевшим от горячего пара губам. — Ты заслуживаешь лучшего. Омежка теряется, опускает кружку на стол, так и не сделав первого глотка. — Джин... Почему ты делаешь это? То есть... Я хочу знать, может... Прости. Мне нельзя это говорить, но я... Попробуй. Феликс в панике хватает первую попавшуюся печеньку и протягивает альфе. Вот только последний не торопится брать её в руки. Вместо этого осторожно откусывает, закрыв глаза от предвкушения. Шоколад, главный ингредиент десерта, тает от тёплого дыхания, и одинокая капля медленно стекает по руке юноши. Он не замечает этого. Лишь замирает, когда Хëнджин, взяв за дрожащее запястье, собирает её осторожным поцелуем. — Очень вкусно. Феликс боится даже вздохнуть, когда лицо вдруг посерьёзневшего мафиози оказывается близко к его собственному. — Джин, я... — Тшшш. Не бойся. — Господин, мы вернулись! — восклицает Чонгук, заходя в гостиную задом наперёд, с огромной коробкой в руках. — Эта коробка больше меня... — замечает омежка, отпрыгнув от мафиози. Последний улыбается, сделав непринуждённый вид. — Смотри, Феликс, сколько тут всего. — подзывает юношу Чимин, положив на ковёр пакет с мишурой. — Там где-то звезда завалялась. — говорит Чонгук, опустившись на пол рядом с ними. — Просто господин так давно не встречал Рождество, что даже я не помню, хотя всегда наряжал ëлку. Игнорируя заинтересованный взгляд в спину, Феликс принимается рыться в содержимом пакета, тщательно разыскивая главное украшение для праздничного дерева. — Я нашёл! Когда он наконец возвращает всё внимание к друзьям, под елью уже оказывается небольшая стопка подарков в разноцветных блестящих обёртках. — Что... Когда вы?... — Ещё один сюрприз от господина. Тадааа! — Чимин и Чонгук улыбаются, приступая к украшению. — Как нарядим, откроем все. Если, конечно, хочешь. Феликс устало зевает и, оставив дело профессионалам, возвращается на диван. — Ничего, отдохни. — говорит Хëнджин, положив миниатюрную подушку себе на колени. — Ложись. — Господин... Вы так хорошо смотритесь. — замечает Чонгук, придерживая стремянку, чтобы его возлюбленный, в этот самый момент наматывающий гирлянду на пушистые ветви верхушки ели, не упал. — Спасибо, Чонгук. — мафиози улыбается, осторожно поглаживая серебристые волосы задремавшего юноши. И как только судьба могла обидеть этого ангела? Как могла позволить ему страдать от чьих-то жестокости и бесчинства? Хëнджин готов пойти на всё, абсолютно на всё, лишь бы только омежка, этот хрупкий, добрый, всегда такой скромный юноша был счастлив. Чтобы на его очаровательном лице сияла улыбка, а его звонкий смех пробуждал душу каждого, кто его окружает. Точно так же, как он пробуждает душу самого Хëнджина, уже одним только нежным взглядом и искренней радостью, которая ощущается в его неуверенных движениях, редких, но таких значимых жестах и смущенных улыбках при перебирании краёв одежды, когда он сильно взволнован. Хëнджин готов на всё, лишь бы только Феликс забыл о том, что такое боль, неоправданная злоба и чудовищная жестокость. **** — Выбирайте, господин. Какой подарок вам хочется открыть больше всего? Чонгук не унимается. Но это так приятно. Такое повышенное внимание к его персоне. Поддержка друзей (ведь именно таковыми Феликс считает своих верных защитников) и поддержка Хëнджина, который ждёт его выбора с неменьшим энтузиазмом. — Этот. — Самый маленький? Господин, вы такой скромный. Получив подзатыльник от Чимина, Чонгук протягивает омежке выбранную коробочку, и тот принимается открывать её с особой осторожностью, неспеша. Пальцы немного подрагивают, а сердце пропускает сильный удар при виде драгоценного ожерелья. Крошечные жемчужины, собранные в виде ажурной паутинки. Блеск от них озаряет все стенки подарочной упаковки. Омежка теряется, не зная, что делать дальше. — Такой...красивый, Джин. Очень красивый... Я не могу... Наверное, очень дорого, я... — Как не можете? Господин ведь сам сделал его... — едва ли не возмущается Чонгук, из-за чего получает очередной подзатыльник. — Украшение для украшения. — шепчет Хёнджин, сев позади юноши. — Придержи волосы. Феликс перехватывает тёплую ладонь, как только мафиози застёгивает ожерелье, и, обернувшись, заглядывает ему в глаза в приступе лёгкого шока. — Ты правда сделал сам? — Для тебя. — говорит Хëнджин с улыбкой, встав с пола. Не сразу смирившись со столь роскошным подарком, Феликс следует его примеру и, приняв решение раскрыть остальные упаковки позже, забирается на стремянку, чтобы украсить ель хрустальной звездой. **** — С Рождеством, господин! — восклицает Чонгук, стараясь перекричать салют. — И вас, мой господин! — Идём уже... С Рождеством, господа. Чимин оттаскивает парня в сторону, и они поздравляют друг друга, тихонько смеясь в перерывах между поцелуями. Феликс смотрит на звёзды, выдыхая тёплый пар в сложенные "лодочкой" ладони. — Иди ко мне. Замëрзнешь. Мафиози распахивает пальто, и омежка послушно обнимает его за талию, пряча руки в тепле. Уткнувшись в подмышку, согревает замёрзший носик. Тихонько всхлипывает, шёпотом произнося желание, когда последний фейерверк окрашивает небо россыпью золотистых огней. — Спасибо за праздник, Джин. И за подарки... Мне ещё никто такого не делал. — Я рад, если рад ты. Не плачь. — С Рождеством. — С Рождеством, Феликс. Альфа улыбается, глядя на яркие звёзды, и крепко обнимает его.