Regardless...

Что значит "истинная любовь"? На слух фраза совершенно простая. Но вот какие чувства она вызывает при одном только упоминании о ней, при самой крошечной мысли о силе и взаимности собственных чувств. Радость. Восторг. Слëзы неописуемого простыми словами счастья. Тепло, что оседает пушистым комочком в сердце, заставляя улыбаться от приятного дискомфорта неловкости, когда вы вместе, ласково касаетесь друг друга, пряча смущение за чередой неспешных и таких нежных поцелуев... В животе словно оживает стайка крошечных озорных бабочек. Они порхают крылышками, цепляются лапками за особо чувствительные участки внутри тела, когда возлюбленный дарит ласку своими осторожными поглаживаниями. Вы дышите одним воздухом, находясь в закрытом пространстве, наедине. И кажется, будто ничто не способно помешать вам насладиться этими драгоценными, наполненными заботой и нежностью минутами. — Джин... Юноша зарывается пальчиками в белоснежные пряди затылка альфы и тяжко вздыхает от предвкушения желанного, но такого непредсказуемого удовольствия. Он не привык к нежности. Не знает, что значит быть ублаженным. Ему неизвестно, каково это – быть любимым. Хëнджин ласкает его хрупкое тело горячими ладонями, шепча на ухо о своих чувствах. Заглядывает в глаза, прося позволения, и омежка коротко кивает, утягивая его в очередной поцелуй. Их губы касаются друг друга вновь и вновь. Языки сплетаются в дразнящем танце. Не глядя, Хëнджин расстегивает крошечные пуговицы белоснежной ночнушки и, придерживая юношу за плечо, принимается ласкать часто вздымающуюся грудь. Трётся щекой о разгоряченную бледную кожу, целует ключицы, скользит кончиком языка вдоль шеи, вызывая лёгкую дрожь. Омежка постанывает, выгибается в спине, как только губы возлюбленного обхватывают затвердевший сосок, и альфа осторожно играется с ним, водя языком по кругу в неспешном темпе, дразня его желание ещё больше. — Джин... — жалобно выстанывает юноша, закрывая глаза от наслаждения, вцепляясь ноготками в мускулистые плечи. Но альфа беспощаден. Он лишь улыбается, прежде чем повторяет свои действия с другим соском. Аромат ванили усиливается. Феликс хнычет, хватаясь пальчиками за края подушки и простынь. Мафиози наконец отстраняется от его груди и опускается ниже. Ночнушка снята лишь на половину. Её короткая юбочка скрывает непростительное возбуждение от глаз непреклонного альфы. — Всё хорошо. Тише... — успокаивает Хëнджин, смотря на него с улыбкой. Такой спокойной и невообразимо прекрасной улыбкой... Горячие ладони проскальзывают под ткань, поглаживают впалый живот и бёдра, что норовят разъехаться в сторону сами уже только при ощущении тепла и близости с возлюбленным. — Боже, какой ты... Настоящее сокровище. Длинные ловкие пальцы стягивают намокшие трусики до колен и, после, ниже. Альфа откидывает их в сторону, принимается поглаживать маленькие ступни, выцеловывает худые, шершавые после затянувшихся синяков колени. Феликс прикусывает кончик языка, как только широкие ладони вновь забираются под ткань ночнушки. — Раздвинь ножки. Не бойся. Юноша вздрагивает, повинуясь. — Я сделаю тебе приятно. — успокаивает мафиози, поглаживая дрожащие ягодицы, потираясь щекой о бедро и целуя нежную кожу. — Вот так. Не бойся. Феликс вовсе не боится. Он доверяет этому альфе и готов слушаться, выполняя любые его просьбы. Просто... Щёки пылают от необъяснимо сильного смущения. Он прикрывает глаза снова и снова, отчаянно сжимает пальчиками ткань ночнушки, но не решается наблюдать за происходящим. Достаточно звуков. Достаточно ощущений... Он буд-то сгорает со стыда, но почему так хорошо... Почему... Боясь причинить ему боль, задев чувствительную плоть, Хëнджин осторожно обхватывает головку вставшего члена губами и, не переставая ласкать, находит его руку не глядя. Омежка тихо стонет, хватая ртом недостающий кислород. Выгибается, хныча от наслаждения. Каждый поцелуй, словно лёгкий электрический разряд, отдаётся приятной дрожью во всём теле. Пальчики ног сжимаются против воли, когда кончик горячего языка ритмично скользит по уздечке, заставляя вздрагивать. — Джин... Ах... Джин!... А! Альфа крепко удерживает, не позволяя отстраниться. Феликс изгибается с новой силой, изливаясь на животик со звонким стоном, и, откинувшись на подушку, затихает, глядя в темный потолок спальни. Сняв с себя майку, Хëнджин бережно вытирает белёсые капли, после чего бросает вещь на пол. Поправив шёлковую ночнушку, укрывает их одеялом и, собрав юношу в охапку, кладёт голову на хрупкое плечо. — Джин... — Тшшш. Всё хорошо. — Почему... — Неважно, с течкой ты, или без. Мне всё равно, с кем ты был в прошлом. Я люблю тебя, и готов на всё. Хочу, чтобы ты был счастлив. — Я... Мне так... — Тшшш. Постарайся уснуть. — Так хорошо... Повернувшись к возлюбленному спиной, юноша придвигается к нему вплотную, и как только тот обнимает, – закрывает глаза, покорённый усталостью. Но прежде чем погрузиться в сон, он улыбается, ощутив на оголённом плече нежный и чувственный поцелуй. **** Солнечные блики играют на бледной коже, согревая весенним теплом. Едва уловимый аромат роз окутывает приятным облаком, и омежка нежится в одеяле, улыбаясь новому дню. Но лишь до момента, как слышит шуршание где-то в стороне от постели. Это Хëнджин. Любуется собой через зеркало в серебристой оправе, поднимая миниатюрные, но кажущиеся весьма тяжёлыми гантели. Или не собой?... Улыбается, обернувшись после прекращения своего занятия. Феликс прикрывает открытый участок груди расстёгнутой ночнушкой, улыбаясь в ответ. Так неловко... Щёки покрываются лёгким румянцем при воспоминании о произошедшем прошлой ночью. И пусть сделанное альфой – ничто по сравнению с действиями Рика, юноша очень смущается, комплексует. Вдруг он настолько уродлив, что Хëнджину неприятно не то, чтобы заниматься с ним любовью, но даже просто смотреть? Вдруг Хëнджин сделал это только с целью облегчить его физическое состояние?... Нет. Этого просто не может быть. Ведь альфа сказал, что любит, а значит, не может обманывать. Да и разве обманывающий улыбался бы столь приветливо? Садился бы перед ним на корточки, желая доброго утра? Целовал бы худые колени, позволяя гладить себя по растрёпанным после долгого сна волосам? Определённо, не стал бы. — Сходим в душ? Что скажешь? — Ты пойти со мной?... — Я хочу всюду быть с тобой. Ну так что? — Я тоже хочу с тобой всё...всюду... Мафиози дарит ему поцелуй и, поднявшись, отходит от кровати в направлении шкафа. — Где у тебя нижнее бельё? — Вторая полочка... Снизу. Короткий стук в дверь, и юноша хватается за ночнушку ещё крепче, прислушиваясь. — Не бойся. Это Чонгук. Про завтрак пришёл узнать. — объясняет Хëнджин, протянув ему чистую пару трусиков. — Я сейчас. — Господин, доброе утро. Я так обеспокоился, не найдя вас в комнате... Подать завтрак? — Нет, мы сначала примем душ. — Я понял. Простите за беспокойство. Телохранитель послушно удаляется, а альфа, закрыв дверь, снова обращает всё внимание на омежку. Тот уже копошится в шкафу, по-видимому, ищя халат. — Помочь? — М? Нет-нет, я... Я нашёл. — Иди ко мне. Хëнджин улыбается, подхватывая на руки, и юноша тихо смеётся, уткнувшись ему в грудь. — Не прячься, ну же. Смотри на меня и держись. Вот так. Феликс ощущает себя принцессой из волшебной детской сказки, когда мафиози, этот суровый и молчаливый, по его же словам, преступник, несёт на руках в направлении ванной комнаты, улыбается и дарит различные комплименты. **** Шум воды о плитку в душевой приятно успокаивает, заставляет ёжиться в предвкушении её горячих струек на разнеженной коже. Омежка смотрит в глаза мафиози, прикусывая губу от волнения, боясь пошевелиться, когда тот скидывает с себя последнюю одежду. Его мускулы... Эти невероятно красивые мускулы, до которых так хочется дотрагиваться... Ощущать силу любимого через осторожные прикосновения. Целовать его, даря нежность. Феликс внимательно прослеживает каждое действие мафиози. Тот опускается на колени, чтобы приласкать его. Запускает ладони под юбочку ночнушки, смотря на него с улыбкой. Целует в живот, стягивая белые трусики к ступням. — Всё в порядке? Могу я...продолжить? Юноша послушно кивает. Зажмуривается, как только Хëнджин вновь встаёт перед ним. Сердце стучит словно безумное. Щеки пылают от волнения. Альфа неспешно целует. Сперва – в скулу. Затем – в почти заживший след от безобразной метки. С каждым поцелуем увереннее... Он зализывает ранку кончиком языка, крепко обнимая хрупкую талию. Феликс постанывает от наслаждения, неосознанно прижимаясь дрожащей ладошкой к достоинству возлюбленного. Хëнджин останавливает его попытки сделать приятно, заглядывая в глаза с улыбкой. — Тебе необязательно делать для меня что-либо... — Я хочу этого... Юноша обвивает мускулистую шею, впиваясь в губы возлюбленного решительным поцелуем. Мафиози отвечает, не раздумывая. Да и стоит ли раздумывать, когда любишь? Любишь настолько сильно, что голова кружится от каждого последующего прикосновения маленькой ладони, каждого смелого укуса в плечо или шею... Запахи смешиваются в порыве безумного желания. Хëнджин сжимает нежную кожу ягодиц, боясь причинить омежке боль, но всё же не останавливается. Шумно вздыхает, чувствуя, как подрагивающие в нерешительности пальчики ласкают головку затвердевшего члена. Скинув расстёгнутую ночнушку с худых плеч, альфа тянет любимого за собой, под струи горячей воды. — Ты можешь сказать мне... — шепчет, подавляя рык удовольствия. — Можешь сказать, если... — Я хочу тебя... Юноша запрыгивает ему на руки, послушно хватаясь за намокшие белые пряди затылка. Поцелуй за поцелуем... Мафиози делает разворот и прижимает к холодной стенке. Феликс гладит его по волосам и скулам, заглядывая в расширенные от страсти зрачки, говоря о своей готовности без слов. Хëнджин впивается в его губы снова и снова, давая время обдумать всё ещё раз. Но юноша лишь подбадривает, мурлыча на ухо о своих сокровенных желаниях. Их языки борются за право первенства во рту омежки. Природная, пахнущая ванилью смазка пачкает затвердевший член альфы, и тот толкается головкой в податливое колечко мышц, издав отчаянный стон. — Джин... — Прости, прости... — Я хочу... — Смотри на меня, малыш... Только на меня... — Хочу быть твоим... — выстанывает Феликс, отчаянно прижимая его к себе. — Джин... Альфа удерживает любимого, совершая толчок за толчком. Осторожно, но резко. В голове шум от прилившей к вискам крови. Разум словно затуманен чувствами. Они стонут в унисон, не переставая крепко держать друг друга. Внезапно всё заканчивается. Феликс смотрит на любимого сверху вниз, улыбаясь, жадно хватая кислород и посмеиваясь наравне с ним. — Ты прекрасен... Мой ангел... Хëнджин осторожно опускает на кафель и обнимает, тяжело дыша. Зарывается кончиком носа в серебристую чëлку, наслаждаясь запахом. Целует в лоб, скулы и порозовевшие щёки, говоря о своей любви. Омежка лишь тихо посмеивается, толкая его под шумящие струи, и они наконец принимают душ, продолжая целоваться, поглаживая друг друга мочалками и тихо смеясь от восторга. **** Феликс кружится в лёгком танце. Смеётся, потому что альфа подыгрывает, придерживая за руку сверху, как в самом настоящем вальсе. Они возвращаются в спальню, но не перестают обниматься и целовать друг друга. Настолько им хорошо вместе. Настолько спокойно, когда они остаются наедине и вольны делать всё, чего только желает душа. Мафиози улыбается при виде такого, ранее неизвестного ему юноши. Довольного, невинно смеющегося, не перестающего улыбаться. Ровно до момента, как альфа не говорит о своём дневном отъезде. — Куда ты поехать? — с испугом в глазах спрашивает омежка, вцепившись в его подставленные руки. — Зачем? — Всё хорошо. Это дела бизнеса. — У тебя бизнес в Японии? Хëнджин крепко обнимает его. Поглаживает по волосам, успокаивая. — Я очень скоро вернусь. Даже не заметишь. Поиграем в шахматы, как ты просил, погуляем. Я пригласил опытного хореографа. Хочешь познакомиться с ним? Как раз, пока меня не будет. И ещё телевизор купил. Поставим вот здесь, чтобы мог смотреть, лёжа под одеялом с чашкой лукума. — Правда быстро? — всё, что спрашивает омежка, поджимая подпухшие после поцелуев губы от волнения. — Правда. Очень быстро. Феликс тянется к нему за очередным объятием, а в дверь осторожно стучится обеспокоенный телохранитель. — Хочешь чего-нибудь? — Угу. Рахал-кутум. — А из существенного? — любопытствует мафиози, улыбнувшись с произнесенного им слова. — То же, что и ты. И чай. — Какой чай ты любишь? — С молоком, без сахара. — Я понял. Чонгук! — Да, господин? — телохранитель в ту же секунду оказывается на пороге комнаты. — Подай нам всё, что готово на кухне к завтраку. Не забудь про рахат-лукум. Мне кофе, как обычно. Феликсу чай с молоком, без сахара. — Понял, господин. **** Сердце заходится в бешеном ритме и не успокаивается ни на секунду, словно заведенная ключом механическая игрушка. Так хорошо у него на душе не было, кажется, ни разу в жизни. Ни мамины ласка с чрезмерной заботой и беспокойством, ни любовь и поддержка единственного брата, некогда приходившегося ему самым близким другом, не вызывали в сердце юного мафиози такого буйства эмоций. И такого восторга, как этот очаровательный омежка, пересказывающий детские сказки по памяти, макая кусочки свежеиспеченных булочек в густую сгущёнку и, после, пропихивая их меж губ послушного альфы. Он играется, шутит и дразнится, наслаждаясь вниманием. Хëнджин лишь улыбается на каждое действие, позволяя ему делать с собой всё, что только заблагорассудится. Он позволит любую шалость, выполнит любой каприз... Только бы Феликс не переставал быть таким радостным, каким альфа видит его сейчас. Маленькие пальчики забирают от глаз мешающие пряди чёлки. Феликс размазывает белоснежный крем с верхушки пирожного по его губам, облизывается в предвкушении, а альфа, словно зачарованный, вторит его улыбке. — Я бы хотел проводить так, с тобой, каждое утро своей жизни. Омежка седлает его. Гладит по волосам. Обвивает шею мафиози и бережно собирает крем с его губ ласковыми поцелуями. — Тебе обязательно ехать? Останься со мной... — просит юноша, потираясь о его щёки и скулы собственными, обнимая будто самое дорогое, что у него есть... И разве может Хëнджин отказать ему? Такому красивому, очаровательному и разгоряченному. Разве может уйти? — Феликс... Я, кажется, схожу с ума. — признаëтся мафиози, сцепившись с любимым в объятии, как только они оказываются на постели. — Что это значит? — Значит, что я не представляю своего будущего без тебя. Улыбнувшись, омежка привстает на подушке, чтобы прижаться к его губам собственными, и вместе с тем – распустить пояс темно-синего спального халата, в который Хëнджин облачился после душа. — Я не уйти в будущем... Я твой, Джин. Я буду только с тобой. — шепчет юноша, игриво кусая любимого за мочку уха. Сильная ладонь гладит его сквозь одежду. Он проводит язычком по контуру уха, и альфа мелко вздрагивает от возбуждения. — Ты снова мокренький... — замечает Хëнджин, тихо рыча в подушку от удовольствия, когда вспотевшая ладошка с уверенностью ёрзает по головке остро реагирующего на любые прикосновения члена. — Джин... Посмотри на меня... — Ангел... — Я хочу только тебя... Только одного тебя... — Я верю... — Ты нужен мне... Ах... Джин... Их тела сцепляются вновь, притягиваются друг другу, словно полярные магниты. Весь остальной мир теряет значение. Омежка вторит частым вдохам возлюбленного жалобными стонами. Стонами наслаждения. Они смеются. Улыбаются между поцелуями, не переставая дарить друг другу нежность. Как же хочется, чтобы подобные моменты никогда не заканчивались... Хëнджин растворяется в нём. Теряет счёт времени от ласковых прикосновений и сладкого запаха. Забывает о реальности, отдавая себя чувству любви без остатка. **** Расстаться всё же приходится. Телефон Хëнджина не перестаёт вибрировать от звонков и сообщений партнёров, давно ожидающих его на встрече. В дверь вот уже в который раз стучится обеспокоенный Чонгук... — Я вернусь быстро. Ты только отдохнёшь, а я уже буду рядом. Мафиози целует омежку в скулу, шею и плечо, не желая отпускать. — Быть осторожен. — просит Феликс, нежась о пропахшую розами подушку, пока альфа бережно укрывает его одеялом. — Буду. — финальный поцелуй, и Хëнджин встаёт с постели, в спешке натягивая спальные штаны и накидывая халат на плечи. — Если что, сразу звони мне. Чимин скоро придёт. И он уходит, оставляя юношу наедине с радостными мыслями. Кажется, жизнь действительно налаживается. Для них обоих. О большем Феликс и не мечтает. Только бы Хëнджин был в порядке. Только бы Рик никогда больше не тревожил их. Чимин и вправду оказывается в его спальне вскоре после ухода мафиози. Причём делает он это весьма эффектно: напевая какую-то восточную мелодию (тем самым подтрунивая его любовь к турецким десертам), исполняя нечто очень похожее на танец живота, а на голове у него очередная, принесённая по просьбе юноши книга. Феликс смеётся, приняв сидячее положение и вытягивает руки на встречу другу. — А вот и он. Мой главный падишах. — не унимается телохранитель, заключая в объятия после короткого смеха. — Я соскучился. — признаётся омежка, падая обратно на спину после приветствия. — И я. Боже, да ты весь сияешь. Ну-ка, ну-ка, рассказывай. Мне нужны подробности. Чимин усаживается на край постели, смотря на него пристально, шутливым взглядом следователя. — Он меня любит, любит! Мы быть вместе всю ночь, и всё утро. — Птенчик, время уже обед. — чтобы удостовериться в правдивости своих слов, телохранитель стучит ногтем по корпусу наручных часов, проверяя их на работу. — Мы теперь вместе. Он принести это (указывает пальчиком на лежащие под туалетным столиком гантели с улыбкой) в мою комнату. Сказал, мы теперь спать здесь, вместе, и ему нужно с утра. Чимин, я так счастлив! — Вижу. Боже, я рад! Они снова обнимаются, а после Пак берёт веснушчатое личико ладонями, приплюснув розовеющие щëки. — Что ты делать? Хах, прекрати. — Проверяю уровень твоей жизнерадости. — Мне так хорошо ещё никогда не было... Он обещал, что мы поиграем в шахматы. — Здорово. А ты чего под одеялом? Болит что-то? — Нет, я голый. — А, голый. Чего? Вы...? Феликс кивает другу и тихо смеётся. Видя удивленную реакцию Чимина, прижимает к себе подушку, закрывая пылающее лицо. — Я думал, вы Рождество отмечали... Вот негодяй маленький. Околдовал нашего господина и сидит довольный. — Хах, прекрати... Хах, щекотно... Не надо... — Всё, не трогаю. На улицу не хочешь? — Нет, на танцы. На улицу с Джином пойду. — Ну, давай тогда. Собирайся. Я за дверью жду. — Угу. И спасибо за книгу. — Не за что. Давай, вставай. Разве может быть состояние лучше? Верный друг рядом, любовь взаимна, а враг далеко и не знает о его местонахождении. Вдобавок, его здоровье, силы и вес наконец нормализуются. Даже побегал бы сейчас с радостью. Чего ещё можно желать? Феликс напевает себе под нос мелодичную песню, кружась перед зеркалом с расчёской в руке. Этот день определённо лучший из всех, что ему довелось пережить после расставания с семьёй. Но он не будет грустить, вспоминая о своём прошлом. Сделанного не вернёшь. Стоит думать о грядущем. Строить собственную жизнь, не идя на поводу у страха быть непонятым, отвергнутым или брошенным. Судьба всё решит за них. Не имеет значения, что думает об этом брат возлюбленного. Теперь они вместе, и ничто не помешает этому. Феликс улыбается, разглядывая в отражении зеркала оголённое плечо, кожу которого украшает едва заметная, оставленная Хëнджином метка. **** — Последний раз предупреждаю, Рик. Если ты не выполнишь свою часть уговора в ближайшие сроки – я расторгну наш контракт, не задумываясь. — заявляет на повышенных тонах глава Северной банды, коренастый широкоплечий мужчина. Его лицо украшает отчётливо видимый продолговатый шрам – последствие ножевого пореза в неудачной потасовке. Длинные волосы заплетены в тугую косу на затылке. Он смотрит на своего напарника напряжённо, с нескрываемым раздражением во взгляде, но не двигается с места. Страх перед главой семьи Хван, жестоким безумцем (как его называют в народе) не позволяет вынуть из кобуры пистолет и пригрозить тем самым, чётко дав понять Рику о силе своей решительности. Телохранители, стоящие поодаль, у дверей кабинета, так же не двигаются с места. Лишь молчаливо смотрят в пол, прижимая к себе оружие. Главный мафиози сохраняет спокойствие. Несколько долгих минут сидит неподвижно, глядя в одну точку на стене, украшенной портретом брата, нечитаемым взглядом. В какой-то момент юноша выуживает из кармана красный маркер и, сделав глоток охлаждённого виски, неспешно перечёркивает что-то на карте. Как понимает напарник – крестом. — А знаешь, в чем наше главное различие? — вдруг спрашивает Рик, резко поднявшись. Глава Севера сглатывает, прослеживая его неспешные шаги вокруг рабочего стола. Сжимает кулаки до побеления костяшек и поднимает взгляд. Рик приближается медленно, засунув руки в карманы брюк. Создаёт ложное впечатление безразличия к услышанному. — Я сделал, как ты хотел. Преданный мне человек взят в плен после осуществления твоего идиотского плана! Неужели, чтобы убить Хëнджина Вопрос остаётся неозвученным. Глава Севера смотрит на Рика широко раскрытыми глазами. Его лицо искажается от страха. С уголков губ стекают струйки крови. — Я гораздо терпеливее. — шепчет юноша ему на ухо, прокручивая пропитанный ядом кинжал вспять. Мужчина падает на пол, корчась от боли, а его растерянные телохранители смотрят на сумасшедшего мафиози с плохо скрываемым испугом. — Видишь, какие они? Твои преданные люди. Рик усмехается, опустившись перед врагом на корточки. — В отличие от тебя, я не доверяю никому в этом мире. — Ты... Ты... — Я, я. Да, это я. Мафиози хватает начавшего задыхаться альфу за ворот пиджака, приближая к себе искалеченное лицо. — Твой человек мог убить моего Феликса. Он не справился с поставленной задачей. Истерический смех разносится эхом по всему этажу особняка. Глава Севера делает последний отчаянный вдох. — Интересно, каково это: лежать в луже собственной крови? А? Не хочешь поделиться со мной, братец? — издав яростный рык, альфа швыряет кинжал в полотно настенного портрета. — Слушайте сюда. — обращается уже к затихшим телохранителям. — Отныне вы все здесь – жалкие рабы моих целей. А цель у меня только одна... Виен! Услышавший своё имя телохранитель тут же вбегает в комнату. — Да, мой господин? — Собирай своих. — Что-то случилось? — Случилось у бывшего главы Северной банды, а мы продолжаем поиски предателей. — Господин? — Сегодня же вылетаем в Пусан. — Слушаюсь, мой господин.