«Я люблю».
…И его сердце пропускало удар, а потом трепетало, как бабочка в клетке чьей-то руки.«Вас обоих».
…И позвоночник словно пробивало волной холода. — В смысле, обоих? — переспросил Гарри. — Так не бывает. Рон нахмурился. — Почему не бывает? — не понял он. — Я же так чувствую, значит, бывает. — Тогда ты что-то напутал, — продолжал настаивать Гарри. — Принял одно чувство за другое, подался порыву… не знаю. — Гарри, — позвала его Гермиона, — это действительно так: Рон любит и тебя, и меня одинаково сильно. Гарри фыркнул и откинулся на спинку дивана. — Нельзя просто так взять и разделить сердце на части, — заявил он твердо. — А что если… если мое сердце слишком большое только для одного из вас? — спросил Рон совсем-совсем тихо. Гарри даже стало жаль его. На секунду. — Так не бывает, — повторил он, как заведенный. — Ну, вообще-то бывает, — вновь заговорила Гермиона. — Я читала об этом… и не надо фыркать! — воскликнула она, заметив реакцию Гарри, а потом продолжила уже спокойным тоном: — У этого даже термин есть — полиамория. А раз есть слово, которым что-то называется, значит, это что-то существует. Гарри закатил глаза. — Ладно, допустим, — медленно проговорил он. — И что? — А то, что единственное препятствие для нашего общего счастья — наши собственные устаревшие убеждения! — Ага, то есть я отсталый? — разозлился Гарри. Гермиона шумно выдохнула через нос. — Я указывала не на тебя, я говорила про всех нас! Поверь: и мне, и даже самому Рону было непросто принять эту идею! Гарри помотал головой. Весь разговор казался нереальным. Словно Гарри застрял в очередном кошмаре, только здесь никто не умирал, нет, ему просто парили мозги и убеждали в чем-то невозможном. Как будто бы он снова стал маленьким несмышленым мальчиком, которому можно внушить что угодно, отправить куда угодно, заставить делать что угодно. Но это был не сон. И Гарри злило, что теперь его друзья пытались провернуть с ним тот же фокус, который провернул Дамблдор. — И давно вы к этому пришли? — спросил он, пытаясь собрать больше информации, чтоб спланировать новую словесную атаку. Гермиона и Рон переглянулись. — В мае?.. — хором спросили они друг у друга. Отлично! Месяца три они перетирали это между собой, забыв посвятить его! Гарри уже собирался высказать этим двоим все, что он о них думает, но тут заговорил Рон: — Когда я увидел тебя мертвого на руках Хагрида, — произнес он, уставившись стеклянными глазами куда-то в невидимую точку перед собой, — мне тогда показалось, что я сам умру. Я реально физически чувствовал, как у меня сердце замерло, а из легких словно выкачали весь воздух. Гарри прикусил губу, чтобы не ляпнуть лишнего. Хотя он еще был зол на Рона, но после его признания рявкать на него уже не хотелось. Пока что. — Честно, Гарри, те минуты, пока я думал, что тебя больше нет… я держался только на одной ярости. Я сражался уже не за победу, не за собственную жизнь, не за нашу свободу… Я просто хотел затащить на тот свет побольше этих тварей, — его голос дрогнул, — вместе с собой, понимаешь? Гарри почувствовал, как его опять затрясло. Даже зубы стали стучать, хотя ему не было холодно — от огня в камине, наоборот, бросало в жар. Черт, а если бы Рон кинулся куда-то, не дождавшись, пока Гарри снимет мантию-невидимку и объявится, как внезапный сюжетный поворот в конце книги? Ему стало не по себе от этой мысли. — А еще крестраж тот… ты же помнишь, да? — продолжил Рон. — Ты помнишь, в кого он превратился? — В меня и Гермиону, — ответил Гарри севшим голосом. — Но я думал… — Я тоже думал, что ревную ее, — Рон перевел взгляд на Гермиону и тепло ей улыбнулся. — А в тот проклятый день в Хогвартсе до меня уже дошло: не только ее. Гермиона протянула руку Рону, и тот схватился за нее. Сейчас они реально выглядели как самая влюбленная пара на свете: смотрели и смотрели друг на друга, не отрываясь, почти даже не моргая, как будто бы общались мысленно, без слов, как будто бы Рон только что признался в любви только одной Гермионе, как будто бы никакого конфликта не было. Гарри стало неловко. Он кашлянул, привлекая их внимание. — Ну, думаю, многие на твоем месте почувствовали бы то же самое, потеряв друга, — произнес он, вспомнив всю свою боль от утраты Сириуса, Дамблдора, Ремуса, Фреда, Тонкс… — Послушай, у меня было время разобраться с этим, — нетерпеливо выдал Рон. — Я уже не знаю, какими словами донести до тебя, что ты мне дорог! — Да знаю я! Знаю, что я тебе дорог! — воскликнул Гарри. — Но это не значит, что ты в меня влюблен! — А может, мне лучше знать, что я чувствую, а?! — Мальчики! — попыталась вмешаться Гермиона, но Гарри опять поймал волну гнева: — Знаешь, как говорят: за двумя соплохвостами погонишься… — …обоих трахнешь! — перебил его Рон. Гарри застонал и закрыл лицо руками. Немного побыв в темноте со своими мыслями, но ничего толком не решив, Гарри раздвинул пальцы и умоляюще посмотрел на Гермиону, надеясь обрести в ней союзницу. В конце концов, он переживал за нее, должна же хоть она понять его!.. — А что? — спросила Гермиона, пожимая плечами. — Если навыков хватает, можно гнаться за двумя, а кому-то не следует начинать преследовать и одного. Все строго индивидуально. — Ты ни капли не помогаешь, — процедил Гарри, стараясь вернуть себе самообладание. — Помогает, просто не тебе! — ехидно отозвался Рон, стараясь его этого самообладания лишить. И у засранца получалось. Моргановы суслики, почему все должно быть так сложно? Почему в его жизни никогда ничего не бывает просто и очевидно? Почему все всегда через задницу?! — Гарри, послушай, — заговорила Гермиона, — все твое сопротивление основано на твоем убеждении, что один человек не способен любить сразу двоих, так? Я понимаю… мы, понимаем тебя, — исправилась она, когда Рон кашлянул, — и сами долго принимали эту мысль. Честно! Я думала, что Рон неправильно трактует свои чувства, путая одно с другим, и сам Рон чуть ли не по потолку уже ходил, пытаясь расколоть самого себя!.. — Что-то я не припомню такого, — отрезал Гарри. — Ну так ты в своих микро-комах от сонных зелий валялся, конечно, ты ни хера не помнишь! — возмутился Рон. — А мы с Гермионой только и делали, что ругались! — Да, и все, что ты говоришь сейчас — мы давно между собой проговорили и прожили! — подтвердила Гермиона. — Как только ты примиришься с мыслью, что какие-то люди способны любить нескольких сразу, то начнешь уже думать, как такое вообще возможно воплотить в жизнь. — А потом, — подхватил Рон, — будешь настаивать на том, что о таких вещах невозможно договориться, никто в здравом уме на такое не пойдет. — И когда ты все-таки поверишь в договороспособность людей, начнешь гнуть в другую сторону: а вдруг кто-то передумает? Вдруг чувства к одному перевесят чувства к другому? — И наконец застрянешь на мысли, что в итоге все партнеры тебя пошлют ко всем Мордредовым желтопузикам, причем одновременно — и тебя будет разъебывать не с одного разрыва, а сразу с двух! — закончил Рон. Гарри в шоке смотрел на них, переводя взгляд с одной на другого — и обратно. Он еще не успел подумать об озвученном ими, но чувствовал, что со временем сам пришел бы к этим вопросам. И главное, все звучало так слаженно, словно отрепетированно. Может, они и правда так много обсуждали это, что все доводы от зубов отскакивали? Если бы Гарри мог, он, наверное, встряхнул бы самого себя. Все уже почти сложилось, никто никого не обидел, все друг друга почти что поняли, но… Но! Нет, так нельзя. Это неправильно. Нереально. — Это все в теории красиво, — добавил он после паузы, во время которой пытался хоть как-то отструктурировать свои ощущения. — Но по сути кому-то в итоге будет плохо, возможно, даже всем… Иначе бы вокруг все только и делали, что встречались с кучей разных людей одновременно. — Но ведь!.. — Рон так отчаянно пытался подобрать слова, что начал размахивать руками: — Ведь есть же одиночки, которые никого не любят! Почему они никого не злят, почему их стиль жизни не вызывает никакого резонанса?! — Потому что никому не причиняют вреда? — едко отозвался Гарри. — Херня! А вдруг кто-то невзаимно в них влюбится? — Они хотя бы никому ни с кем не изменяют! — Еще хуже, не на кого всех гримов спустить! — отрезал Рон. — Так ты хоть можешь винить в своем разрушенном браке какую-то условную любовницу, а что человеку с драконами интереснее общаться, чем с тобой, принять куда тяжелее. — Драконами? — переспросил Гарри, удивляясь такой аналогии. — Чарли?.. — догадалась Гермиона, высоко подняв брови. Рон перевел взгляд на нее, дернул уголком рта, на что Гермиона нахмурилась, в ответ он закатил глаза, а она на это покачала головой. Обычно Гарри умиляло, когда Рон и Гермиона общались без слов. Конечно, он немного ревновал, что Рон научился проделывать подобное не только с ним, но эти двое так мило выглядели, что как-то уж совсем сердиться на них не получалось. Но сегодня Гарри настолько вымотался, что это мыслепереговаривание только разозлило его. — Бесите, — вырвалось у него, прежде чем он успел подумать и остановиться. Гермиона сложила руки на груди, а Рон прищурился, глядя на Гарри. А потом он встал и как-то особо угрожающе навис над диваном. Гарри даже показалось, что Рон его ударит. Он тяжело дышал, сжав кулаки, а потом объявил совершенно спокойным голосом: — Я немного пройдусь. Таким же голосом он обещал Гарри, что разберется с Гермионой. Мерлиновы кони, так вот что это было! Не равнодушие, нет. Гарри неправильно считал новое эмоциональное проявление Рона — раньше он такого поведения не наблюдал, вот и не понял сразу… Гермиона тоже встала и попыталась остановить Рона: — На улице темно, мало ли что!.. — Ничего, милая, у меня с собой палочка и тонна подавленных эмоций, — ответил он, уже стоя в дверях. С этими словами он вышел, оставив Гарри и Гермиону одних. — Зря ты так, — горько произнесла она, возвращаясь на свое место. — Да знаю я, — дернул плечом Гарри, — просто сил уже нет на все это… — Гарри, он правда переживает! — перебила она его. — А ты? — повысил голос Гарри. — Тебе вообще как будто плевать, что мы оба тебя предали! — О, господи, — простонала Гермиона, сжимая пальцами переносицу, — опять ты про это!.. — Да, я про это! Я!.. — он остановился и попытался вздохнуть, но грудную клетку словно сдавило, не получалось никак набрать воздуха в легкие. — Слушай, я… прости, ладно? Ты… ты не обязана это все выслушивать, и я не должен был на тебя срываться, — он схватил диванную подушку и ударил по ней кулаком. — Слишком много информации? — спросила она с пониманием. Гарри дерганно кивнул и снова двинул по подушке: — И эмоций, — добавил он. — Этот день словно уже месяц длится. — Могу представить! — согласилась Гермиона. — Ты там, наверное, совсем себя накрутил, да? Вот я говорила Рону, что нужно поставить тебя в известность, а он заявил, что с тебя пока хватит потрясений. Кулаки Гарри сжались. Хотелось бросить что-нибудь тяжелое в стену, и в Рона тоже хотелось что-то бросить, если бы он сейчас тут был. Так что, может, и хорошо, что его тут не было… Гарри резко встал и заходил по комнате, не зная, куда деть свою разрушительную энергию. Его терзало изнутри чувствами, которые он даже не мог нормально определить — так много их было. Особенно бесило его то, что и Рон, и Гермиона были по-своему правы: Гермиона угадала, что Гарри накрутил сам себя едва ли не до нервного срыва, а Рон предсказал его отрицание такого очевидного, но дурацкого решения. Может, если бы он погружался в эту тему вместе с ними еще с мая… или когда там они сговорились за его спиной? Гарри попытался вспомнить, что происходило после войны и понял, что почти все выпало из его головы. Он помнил похороны… слишком много похорон, помнил восстановление Хогвартса, даже пару судов над Пожирателями (некоторые процессы еще длились, но присутствие Гарри там уже не требовалось). А вот те дни, когда они с Роном переехали на Гриммо?.. Да, пожалуй, он и правда переборщил с сонными зельями. А еще Гарри понял, что его чувства к Рону появились позже, точно не в мае. Вернее, они могли медленно цвести в нем и раньше, но обнаружил он их в себе совсем недавно. И подкати к нему Рон и Гермиона с обсуждением той полихрени… на фоне тех событий, когда их мирок собирался всем магическим сообществом буквально по частям, наверное, он бы их послал. Ярость как-то резко вся вышла. Эмоции еще бурлили в Гарри, но сейчас он уже не хотел швыряться вещами в людей, ну максимум в стены… — Он сначала поцеловал меня, — произнес он, облокотившись бедром на спинку дивана. — А мог бы сказать, что вы там… договорились. Возможно, вспомни он об этом на несколько минут раньше, замечание прозвучало бы более эмоционально, но сейчас все его презрение досталось только последнему слову. Гермиона пожала плечами. — Он мне почти никаких подробностей не выдал, — поделилась она. — В общих чертах обрисовал ситуацию, а потом сокрушался, что все испортил. Я предлагала подняться к тебе и поговорить, но… я не знаю, Гарри, ты так резко убежал, словно и правда не был готов кого-либо видеть или слышать — и я поддалась на его уговоры, что пока не нужно тебя не трогать. Наверное, стоило настоять на своем, да? Гарри смутно помнил, как взлетел по лестнице и какое конкретно чувство его тогда разрывало. Злость? Обида? Скорбь? Или все сразу? — Я не знаю, — признался он. — Мне просто было плохо. — Вряд ли этот факт тебе поможет, но… мы тоже себе места не находили. Мы понимали, что все пошло не по плану, что ваши чувства перевесили рациональность, поэтому не знали, как правильнее… — Правильнее было бы не трахаться, зная, что нас разделяет всего лишь одна стена, — резко заявил Гарри, ударив коленом по дивану. Гермиона застыла, словно Петрификусом пораженная. — Прости! — умоляюще протянула она. — Мы думали, ты не слышишь… — Вот именно, не слышал. Не надо быть гением, чтобы догадаться, зачем люди накладывают чары тишины на свою спальню. Гермиона долго молчала, и Гарри польстило, что он смог застать ее врасплох. Но это не принесло ему такого удовлетворения, как он ожидал. Может, упрекни он Рона, стало бы легче? Хотя Гермиона все знала с самого начала, сердиться на нее не получалось. В его картине мира она все равно была… не то что жертвой, но как будто бы… пострадавшей стороной? Нет, все равно что-то не то. Все озвученные факты еще не уложились у него в какую-то осмысленную систему, мозг отказывался обрабатывать информацию в скоростном режиме, зная, что это не смертельно опасная ситуация или какой-то гребаный экзамен, где требовалось быстро соображать. — С другой стороны, я же поцеловал его в ответ. Зная, что он с тобой в отношениях, — мрачно отметил Гарри. — Вряд ли меня это характеризует, как хорошего друга, ага? — Но ты меня этим не обидел!.. — Зато думал, что обидел, — сглотнул он. — Я же не знал, что там у вас… Мордредов ёж, я не понимаю, как на эту полихрень реагировать! — И все опять возвращается к тому, что вам с Роном стоило сначала это обсудить, а потом уже лезть друг на друга, — вздохнула Гермиона, сжав пальцами переносицу. — Боже, и как вас тут вообще одних оставлять-то… Гарри фыркнул и сложил руки на груди. Глупая ситуация. И все как всегда: кто-то что-то недопонял, умолчал или побоялся сказать, а потом на эмоциях все улетело черт знает куда. Все ссоры и недомолвки в их троице начинались одинаково. Они просто не умели нормально разговаривать. Гарри снова вспомнил о Джинни. Если он боялся и избегал с ней встреч, хотя они вроде как расстались еще год назад, то и Рон мог испытывать похожие трудности по отношению к нему? Да, точно. Днем же Рон говорил, что чего-то то ли стыдится, то ли боится обидеть Гарри… И потом после первого поцелуя он извинился, пообещал не лезть… Этот момент как-то совсем вылетел из головы. Весь день заезженной пластинкой повторялись совсем другие действия и слова Рона. Да и сам Гарри вспомнил о Гермионе уже после всего. Интересно, помнил ли сам Рон о Гермионе? И подумал ли он, что Гарри мог потом переживать, что никто из них, черт возьми, не подумал о Гермионе?! Или… может, Рон испытывал такие же сильные эмоции, что те напрочь отрубили ему разум?.. Эта мысль одновременно и грела, и вбивала последние гвозди в крышку гроба его желания откатить все к тому, как было раньше. — Тогда бы, может, мы не поссорились, да, — произнес Гарри. — Но я не уверен, что воспринял бы эту вашу идею… адекватно. Извини, но для меня это все дикость какая-то. Долгое время никто ничего не говорил. Гермиона сидела, обхватив себя руками и смотрела на огонь, как завороженная. Гарри же пламя никак не трогало. Раньше ему нравился запах горящей древесины, нравилось наблюдать за россыпью искорок, когда кто-то переворачивал поленья в камине, но после пожара в Выручай-Комнате с огненной стихией он как-то не хотел соприкасаться. А вот поднимающиеся от ветра занавески зацепили его взгляд. Он отвернулся от камина и сделал несколько шагов к окну. Было в летящей полупрозрачной ткани что-то такое… легкое, свободное. То, что ему хотелось бы ощутить сейчас на себе. После войны он чувствовал себя свободным только один раз. Сегодня, лежа на том чертовом увеличенном платке. Под губами и руками Рона. И хотя это чувство длилось недолго, но… — Знаешь, что забавно? — заговорила Гермиона после долгой паузы. — Ты всегда легко принимал всех: магглорожденных, полукровок, существ... И когда Деннис рассказал о чувствах Колина к тебе, ты тоже это как-то… пережил. Почему же сейчас тебе так тяжело поверить, что один человек может искренне любить двоих одновременно? Гарри прикусил нижнюю губу и отошел от окна. — Ну не знаю, может, потому что нельзя изменить то, кем ты родился? — сказал он, присаживаясь обратно на диван. — В смысле, Хагрид же не выбирал, родиться ли ему полувеликаном, как и ты не выбирала, родиться ли тебе в семье магглов или где еще, и Колин не выбирал, с какой ориентацией ему родиться и… — тут Гарри запнулся, осознав, почему Гермиона привела именно этот пример. — В кого влюбляться мы же тоже не выбираем, — она произнесла вслух то, что он боялся признать даже в мыслях. — Я… кажется, мне это все выбивает почву из-под ног, — проглотив ком в горле, прохрипел Гарри. — А ты не думал, почему? — Гермиона отвела от него взгляд и уставилась куда-то в пространство перед собой. — Когда Рон рассказал обо всем, я сначала думала, что меня выбивает страх перед неизведанной территорией. Потому что так не принято, потому что я раньше никогда никого такого не встречала. Но покопавшись в себе, я обнаружила в себе какую-то… жадную ревнивую собственницу, — она немного помолчала, пожевав губу, и продолжила: — Как будто бы Рон — это моя вещь и только я им могу обладать. Как будто у него нет субъектности. Как будто он не может влюбиться, перевлюбиться, разлюбить… Гарри задумался над ее словами. Как ни странно, к Гермионе Рона он совсем не ревновал. Он чувствовал вину, боялся влезть и навредить, хотел сам избавиться от этой дурацкой влюбленности, только бы не мешать счастью друзей, но… нет, ему никогда не хотелось сделать с Гермионой то, что хотелось сделать с парнями Джинни когда-то там в прошлой жизни. Он озвучил это вслух. Гермиона улыбнулась. — Интересно, что к тебе я тоже Рона не ревную, — поделилась она. — Он не сразу мне объявил, в кого влюблен, просто говорил, что есть еще один человек. Я с ума сходила, Гарри, честно! А потом узнала, что речь о тебе — и как отрезало. Не все, не сразу, мы все равно долго еще с Роном это разбирали, но стало значительно легче. Даже не знаю, почему так. По идее, меня это должно было расстроить, ведь мы же друзья, риски разрушить все связи возросли, а вот… а вот нет, я наоборот расслабилась. Странно, да? Гарри пожал плечами. Признание Гермионы немного вернуло ему равновесие. По крайней мере, теперь он точно знал, что она не воспринимает его как угрозу. А если с обоих сторон нет подозрений и ревности, то, может быть?.. У него разболелась голова. Рука по привычке потянулась к шраму, но Гарри знал, что дело совсем не в нем. Взгляд зацепился за пустую чашку, которую оставил на полу Рон, и только тогда Гарри осознал, что за весь день толком ничего не ел. Он привык к голоду еще с детства, но иногда тот мог влиять на его испортившееся чем-то другим настроение, усиливая его враждебность к окружающему миру в несколько раз. В голове почему-то возник образ мелкого Рона с каких-то первых курсов: — Мама всегда предлагает чашку чая, когда кому-нибудь плохо. Он помнил, что Рон сказал это в хижине Хагрида, но не помнил контекст. То ли они успокаивали друга из-за Норберт… Норберты, то ли из-за Клювика, то ли из-за Арагога? Нет, с Арагогом был профессор Слагхорн — и значительно позже первых курсов, значит, дело или в Норберте, или в Клювокрыле. Гарри запомнил эту фразу, но в моменты эмоциональных волнений все равно забывал проверить, все ли в порядке с его телом: голоден ли он, устал ли он, больно ли ему. Да даже когда крестраж болтался на шее, обжигая кожу холодом, Гарри не всегда соотносил, что его ярость или раздражение усиливается от магического влияния, куда уж там банальным голоду или усталости? Он позвал Кричера и попросил у него чаю. Пока домовик занимался выполнением просьбы, Гарри и Гермиона сидели в тишине, погруженный каждый в свои мысли. Гарри начал жалеть, что так бурно на все отреагировал. А когда они принялись за чай, то уже совсем расслабился и потерял всякое желание агрессивно носиться по дому. Ну, или у него просто кончились на все это силы, а горячий напиток просто удачно пришелся к месту… — Слушай, вчера же был твой первый раз, правда? — спросила Гермиона, допивая остатки чая. Выглядела она бодрой, словно позабыла уже о всех грубостях, которые выслушала от него за ночь. — И как это было? Гарри вдруг вспомнил, как она уже задавала ему похожий вопрос после его первого в жизни поцелуя. — Сыро, — ответил он, из-за всех сил стараясь не заржать. Истерически. Гермиона несколько секунд обрабатывала информацию, а потом, кажется, провела аналогию и хихикнула. — А на самом деле как? — улыбнулась она. — Волшебно, — сказал Гарри. — Я понимаю, что среди волшебников это слово означает «обычный», но… — Я тебя понимаю! — воскликнула Гермиона. — Сама по маггловской привычке так говорю. Для меня это слово сравнимо с… с чем-то восхитительным, необыкновенным! — Изумительным, крышесносным, бесподобным, — подхватил Гарри. — Неподражаемым, блистательным, поразительным, — продолжила перечислять Гермиона. — Охренительным! — подвел итог он. — В общем, тебе понравилось? — Да! Только… — он вспомнил, чем их близость с Роном закончилась, и почувствовал, как по позвоночник пронзило ледяной волной какого-то мерзкого чувства. Гарри пожалел, что уже допил свой чай и теперь нечем было занять себя. — Не знаю, стоит ли говорить об этом… — Что такое? — Да просто… он сделал кое-что. Ничего особенного, ничего страшного, но я как-то… не знаю, как описать, — поморщился Гарри. Ему не хотелось показаться каким-то там нежным сопляком, неспособным вынести пустяковое неудобство. — Тебе было неприятно? — Скорее, — Гарри задумался, подбирая слово, — некомфортно. Мне хотелось, чтобы он прекратил это делать. Хотя… мне не было больно, даже стало хорошо… потом. Он смотрел максимально в сторону, чтобы никак не пересечься с Гермионой взглядами. Ему было слишком стыдно обсуждать подобные вещи, но этот эпизод так сильно его потряс, что молчать о нем он уже не мог. — Ты просил его остановиться? Гарри нахмурился. — А вдруг он бы перестал, — он взмахнул руками, не в силах отыскать в себе нужные средства выразительности. — Вдруг он перестал бы делать все остальное? Вдруг его бы обидел мой отказ? — Гарри, — Гермиона тяжело вздохнула, — ну какое обидел, какой отказ! И она пустилась в долгое объяснение о каких-то там личных границах, и что он имеет полное право отказаться от чего угодно, что ему не нравится — даже посреди процесса. — А, — откликнулся он, — я не знал. — Ну, для тебя это впервые все, так что неудивительно. А вот Рону стоило бы спросить!.. Гарри громко сглотнул. — Он спросил. — И ты?.. — А я… я затупил, — признал он, зажмурившись. — Ох, Гарри! — простонала Гермиона, подсев к нему поближе. — Рон нормально реагирует, когда просишь его перестать что-то делать. Не обижается, не расстраивается, наоборот — ему очень важно знать, что всем хорошо и всех все устраивает! — У меня язык к небу прилип, — пожал плечами Гарри, — не знаю, почему-то не смог ничего из себя выдавить. — Ну… ты можешь тогда направить его. Сдвинуть его руку, потянуть за шею или даже за волосы, чтоб не лизался там, где тебе не нравится… — Ладно, я понял! — воскликнул он, желая перекрыть этот ужасно смущающий поток откровений. — Его иногда заносит, — продолжила Гермиона, проигнорировав его выкрик, — Рону хочется обрушить всю любовь, на которую он способен, и порой его надо немного тормозить. Но он нормально к этому относится, особенно, если все делать мягко и спокойно. — Хорошо, — выдавил Гарри, закатывая глаза. Но Гермиона не замечала его намеков. — Его после… после Фреда перекосило. Он сожалеет, что не успел многое ему сказать, что отношения у них были… не то что прям ужасные, но и не супер-близкие, — она покачала головой и продолжила: — Ты не видел, но когда Рон дома… он вообще от своих близких не отлипает. Пытается провести время с каждым, разрывается прямо. Не бережет себя совсем, а потом его накрывает так, что он в Нору неделями не может снова зайти. Ему сложновато еще эти приливы любвеобильности контролировать, чтоб самому же в них не тонуть. — Я понял, Гермиона! — недовольно заявил Гарри, обхватив себя руками. — Пожалуйста, хватит! Я опять закипать начинаю… — И на кого ты злишься больше? На меня или на Рона? — спросила она. — Или на себя? — Я… я не знаю, — устало произнес он, — на ситуацию в целом. Голова идет кругом, я задыхаюсь… — Да, понимаю, когда я сама в этом разбиралась… — Нет, я правда задыхаюсь!.. — выдавил из себя Гарри, хватаясь за воротник рубашки, пытаясь оттянуть его вниз. Гермиона вскочила и засуетилась вокруг него. — Так, все нормально! — тараторила она, больше успокаивая себя, а не Гарри. — Просто паническая атака, так бывает, надо сделать… боже, что делать, что делать?! — жалобно протянула она, нервно озираясь по сторонам. Гарри схватил ее за руку и резко дернул, чтоб она села обратно на диван рядом с ним. — Говори, — прохрипел он, хватая ртом воздух, — о чем угодно… — Да о чем я могу говорить, господи! Ты же задыхаешься!.. У Гарри уже плыло перед глазами, он пошатнулся, готовый свалиться с дивана и пропахать носом пол, но его подхватили чьи-то сильные руки. — Милая, спокойно! — скомандовал спаситель, дав Гарри облокотиться о себя, и вдруг тон его голоса изменился, как по волшебству: — Гарри, прикинь, а я только что падающую звезду видел! Загадал, чтоб тебя озарило и ты перестал на меня сердиться. Но я не успел сформулировать желание до конца, поэтому тебя должно было только пронять и озарить, а вот насчет твоей злости нам со Вселенной еще надо будет пообщаться с глазу на глаз… Рон продолжил болтать своим умиротворяющим голосом, который всегда каким-то чудом выводил Гарри из плена панических атак. Он рассказал про какую-то бродячую собаку, как за горизонтом сверкала молния и как скоро здесь, наверное, тоже начнется гроза, а потом объяснил, что устал драматично убегать от проблем — один раз уже убежал, и к чему в итоге это их привело тогда в этой чертовой палатке. — …Охуеть, конечно, я сначала долго молчу-молчу, терплю, довожу себя и других до крайней точки, выкидываю что-нибудь, а потом убегаю, как дурак, и… Забавно, как за последние месяцы Рон ловко научился управлять своим голосом, что обычные жалобы звучали ровно и спокойно, словно прогноз погоды по радио. Постепенно Гарри расслабился в его руках. — Я так устал, — пробормотал он, уткнувшись носом в ключицу Рона. — Я знаю, милый, — прошептал Рон ему в макушку. Милый. До этого Рон обращался так только к Гермионе. — Ты за сегодня перенервничал, я хуйни натворил, мы слишком много на тебя новой информации вывалили, — продолжил успокаивать его Рон, как совсем маленького. — Сейчас мы пойдем спать, ты отдохнешь и все постепенно начнет прояснятся, да? Рон уже встал и потянул было за собой Гарри, чтобы помочь ему добраться до спальни, но их остановила Гермиона: — Рон, погоди. Есть еще кое-что, — сказала она и перевела взгляд на Гарри: — Скажи ему! Морганов бурундук, Рон был прав — Гермиона форсировала все, что только можно было форсировать! — Что такое, Гарри? — поднял брови Рон. — Что-то серьезное? Гарри пожал плечами, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Он с трудом признался в этом Гермионе, но не знал, как повторить свой подвиг и проговорить это еще и Рону. — Ты перегнул палку, — ответила за него Гермиона. — И сделал кое-что, к чему Гарри еще не был готов. Рону потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться. — Блядующий Мерлин! — выругался он и спросил совсем шепотом, чтобы его услышал только Гарри: — Пальцы, да? Гарри кивнул, чувствуя, как горят щеки. Не выдержав, он прижал колени к груди и спрятал в них лицо. Диван прогнулся — Рон опять сел рядом и осторожно приобнял Гарри за плечи. — Почему ты не попросил меня перестать? — тихо спросил он. — Я бы остановился… — Вот именно, — буркнул Гарри, так и не решаясь поднять голову и посмотреть ему в глаза, — я не хотел, чтобы ты совсем останавливался. — Рон, — вновь вмешалась Гермиона, — мы с тобой привыкли все обговаривать, а для Гарри это все впервые, он еще не знает, как принято делать в отношениях!.. — Спасибо, теперь ко всему прочему я чувствую себя еще и насильником! — съязвил Рон, но Гарри расслышал в его голосе еще и горечь. Он поднял глаза и посмотрел на Рона: — Это не так! — горячо возразил Гарри. — Просто… я не сообразил, что можно попросить. Все нормально, я потом… ну, втянулся. Мне понравилось, — наверное, он убеждал в этом больше себя, чем Рона. — Это было хорошо, но… раньше, чем я ожидал, вот. — Прости, ладно? — нахмурился Рон. — Блядство, чувствую себя отвратительно… Я постараюсь чаще тебя спрашивать, прежде чем что-то делать, хорошо? Гарри хотел напомнить Рону, что тот и так спросил его днем, но решил не переубеждать. В конце концов, он же неправильно понял тот вопрос, и если Рон будет чаще проверять его на готовность перейти к какому-то действию… так, стоп! Они же еще ничего не решили, никаких действий! — Думаю, мне нужно время, — выдавил из себя Гарри. — Я так себя накрутил за этот день, что уже ничего не понимаю. Ему и правда надо было это все обдумать. Слишком много эмоций, слишком много информации. Такие вещи за один разговор не решаются. — А я говорил, что ему нужно пространство! — вскричал Рон, указывая пальцем в сторону Гермионы. Гермиона, к счастью, не стала спорить, только недовольно фыркнула и закатила глаза. — Вы оба были правы, — постарался примирить их Гарри. — Я так бы и продолжил мучиться, не зная мнения с вашей стороны, но… да, теперь мне надо все же побыть одному. С этими словами он выпутался из объятий Рона, встал с дивана и шатающейся походкой покинул гостиную. А вот лестницу он не осилил, поэтому аппарировал. Эхо собственного хлопка догнало его на втором этаже. В свою комнату Гарри не попал, но оказался близок, правда, ударился локтем об дверной косяк. Потирая ушибленное место, он упал на кровать лицом вниз. Это был ужасно выматывающий день, сопровождающийся ужасно выматывающими решениями, а закончился он ужасно выматывающим разговором. Гарри не представлял, что ему думать, и на самом деле предпочел бы совсем отключить мозги на какой-то небольшой промежуток. Но мысли так и продолжали скакать в голове, причем дурацкими обрывками фраз: почему-то слова Гермионы заканчивались аргументами Рона, не согласовываясь по смыслу ну никак, и наоборот, и обратно, и снова, и опять. Стук в дверь, к счастью, вытащил его из этого калейдоскопа воспоминаний. Сил говорить не осталось, Гарри промычал какую-то неразборчивую ерунду, решив переложить трактовку на того, кто ему ломился. Дверь открылась, стучавший вошел в спальню, волоча по полу некий тяжелый предмет. Гарри приподнял голову и увидел Рона: тот притащил его сундук. На его плече болтался джинсовый рюкзак. Рон снял его и оставил возле двери. — Гермиона чуть не споткнулась, так что я решил убрать все сразу, — попытался оправдаться он, но Гарри знал, что сундук просто был предлогом попасть в эту комнату. — Тебе, может, что-то нужно? — Да. Мне нужно, чтобы ты ушел. Рон шумно выдохнул. — Справедливо, — произнес он, громко сглотнув. — Я… прости меня, если сможешь. Гарри уронил голову обратно на подушку, поэтому не увидел, как тот ушел, но услышал, как закрылась дверь. — Стой! — крикнул он, сумев сделать рывок и поднять уставшее тело с постели. Откуда-то появилась энергия, чтобы выскочить в коридор и повиснуть на Роне. Рон обхватил его руками и сильно-сильно прижал к себе. — Я люблю тебя, — шепнул он, чмокнув Гарри прямо в шрам на лбу. — А я злюсь на тебя, — отозвался Гарри, чувствуя, как одновременно и млеет, и закипает. — Я знаю. Гарри выкрутился из его объятий и ударил Рона в плечо. — Все, отстань! — Так мне отстать или?.. — Я не знаю, Рон! — прорычал Гарри, сжимая кулаки. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Пальцы разжались, желание драться ушло так же внезапно, как и появилось. — Я не знаю, — повторил Гарри уже севшим голосом. — Я хочу пожаловаться своему лучшему другу на то, как я сейчас зол и обижен на своего лучшего друга. Вот что я сейчас чувствую, понимаешь? — А я хочу успокоить, поддержать и обрушить тысячу извинений на того, кто сейчас меня на дух не переносит и не желает ни видеть, ни слышать, — голос Рона дрогнул, а его глаза заблестели. Гарри вдруг осознал, что с похорон Фреда не видел, чтобы Рон плакал. Хотя поводы были. Много поводов. Очень. — …У меня с собой палочка и тонна подавленных эмоций. Если бы Гарри сейчас оказался на экзамене по Прорицаниям, где ему задали бы вопрос, почему за последние месяцы он ни разу не видел от Рона никаких негативных проявлений чувств, он бы получил высшую оценку. А если бы вредный экзаменатор захотел бы его завалить, то спросил бы, почему сам Гарри ни разу не позаботился узнать, что там на душе у его лучшего друга. — Я хочу тебя видеть и слышать, — устало произнес он, пытаясь как-то сгладить их ссору. — Просто не могу сейчас. Прости. Рон кивнул и часто заморгал, наверное, пытаясь отогнать подступающие слезы. — Да все нормально, — ответил он и улыбнулся, — просто немного повеситься хочется. Гарри хмыкнул. Обычно от этих смертельно несмешных шуток Рона хотелось лезть на стенки, но эта хорошо легла на его собственное состояние. Он протянул свою руку и Рон тут же схватился за нее. Его пальцы оказались сухими и теплыми, как нагретые на солнце камушки. — Иди уже спать. Шатаешься совсем, — заметил Рон. — Отстань! — повторил Гарри. Но руку Рона так и не отпустил.