Things you said

Уилл видит, как Майк сжимает кулаки до побелевших — фарфор кожи — костяшек. Он не знает, стоит ли тянуться к нему, успокоить, отвлечь. Уилл больше не знает, как подступиться к Майку. Свист-шепот на грани слышимости рвет пространство между ними. — Хватит. Одно слово, хлестко, словно удар по щеке. Уилл не понимает о чем он, но спрашивать не решается. Думает, что приподнятая бровь отражает вопрос тоже неплохо. — Хватит так смотреть. Майк напряжен, сжатые плечи слегка дрожат. Его поза громче выдавленных слов. Уилл не понимает, когда между ними сломалось — лопнувшей нитью, разбитыми мечтами — казалось бы все. Давить в себе желание коснуться, облегчить тяжесть, камнем прибивающую к земле, на душе — теперь естественнее, чем дышать. Вот только: — Я не нуждаюсь в твоей жалости. Майк цедит слова словно яд — уродливыми кислотными полосами текущий по венам Уилла. Недопонимания решаются разговором, разговаривать друг с другом они разучились. Горечь разочарования — пепельными хлопьями — оседает в легких, груди. Уилл хочет встряхнуть его за плечи, — их острые углы поранят руки, он уверен, — заставить прийти в себя. Майк может только, сжимая зубы, сцеживать яд слов в услужливо подставленное сердце. Срываться на Уилле теперь что-то обыденное, также просто, как раньше защищать. Всегда рядом, всегда близко. Майк смотрит на него — росчерк гнева в лице мазками отчаяния перекрывает — и не знает, как объяснить. Недопонимание между ними открытой раной, недосказанность сукровицей проступает. Так ли они хотят сохранить обрывки прежних себя — оба не знают.