***
Их встречи были нечастыми и проходили в такой конспирации, что Великобритания в, и так редкие моменты их мимолетных прогулок, надевал с таким трудом добытые цветные линзы, полностью пряча собственные глаза. СССР хмурился, но ничего не говорил. Умом понимал, что это необходимо, но видеть вместо столь любимых сапфировых омутов неясные черно-бурые было откровенно грустно. Вот и сейчас они, смогли позволить себе вместе выйти на улицу лишь в третий раз за все их своеобразные отношения. Союз мысленно поблагодарил судьбу, за этот удачный вечер — видеться вне таких прогулок было еще тяжелее. Они колесили по миру и пересекались крайне редко. В те редкие моменты, когда на официальных мероприятиях они находили друг друга взглядом, то каждый старался улыбнуться хоть на мгновение. Показать что все в порядке. Что все остается в силе и не забыто. С неба упало пару капель, Союз едва слышно выругался — зонта с собой он не взял. Великобритания снисходительно улыбнулся. — Золотце, это Лондон, — проходя мимо очередного магазинчика, он достал из стоящей рядом стойки дешевый черный зонт и протянул озадаченному Союзу, — здесь к такому нужно быть готовым всегда. Британия идет неторопливо, но в его спокойном шаге сейчас нет и намека на хромоту, а только на чувство собственного достоинства. Большинство прохожих в такую погоду смотрит под ноги, а у него, как всегда, взгляд поверх голов. Как будто он на трибуне. Союз мельком любуется им. И вздернутым подбородком, и идеальной осанкой, которую не испортила даже травма. И волосами, цвета темного дуба, которые он зачесывает назад, слегка фиксируя помадой для волос. В помещении ничто им не угрожает, однако на улице в сильной влажности волосы слегка растрепались. Союзу нравится и это. Зашли в какой-то паб. Советы даже удивился, не перепутали ли место дислокации? Нет. Интеллигентный, даже слегка манерный мужчина с присущим ему изяществом опустился на барный стул и абсолютно спокойно попросил две кружки ирландского эля. Мужик за стойкой выглядел удивленным не меньше Союза, но заказ выполнил. — Ты это по какому поводу? — спустя минуты две молчания подал голос Советы. Британия приложился к кружке, осушая ее примерно наполовину и окинул его каким-то потерянным взглядом, а затем попытался скрыть это немного кривой и вымученной улыбкой. — Захотелось. Погода и настроение располагает. Так, всё. Финиш. Союз больше не может видеть этот расфокусированный, будто внутрь себя смотрящий взгляд. И то, как он перебирает пальцами по стойке. С ним уже несколько раз случалось подобное. Однажды после разговора с Америкой по телефону. Черт его знает, что тот ему сказал, СССР принципиально вышел покурить на балкон номера, чтобы даже случайно не подслушать. Но потом он два из трех дней вот так внутрь себя смотрел, на вопросы отвечал невпопад, медитировал на окошко и молчал. Другой раз на его день рождения. Когда никто не позвонил — ни союзники, ни дети. — Артур… Запрещенный прием, работает как часы. Он вскидывает голову, глаза чуть проясняются. — Работа? Британия кивает, а Союз ищет глазами место поуединенней. Столик у самого входа, в углу за ширмой. Советы, беря уже принесенные кружки в руку и сокровище под руку, усаживается ближе к окну. — Что случилось? — О чем ты? — Не придуривайся, я же все вижу. Что случилось сегодня, что ты так раскис, но при этом из этого не сделали скандал на главную полосу Таймс? Британия улыбнулся. Искренне, без лукавства. Так, как он улыбается только ему. Мужчине бесконечно приятно его беспокойство и от этого факта само как-то становится легче. Однако, Союза настораживала эта улыбка, он просто пока не совсем понимал чем. Империя приподнялся с места, потянулся к чуть взмокшим под дождем русым прядям, убирая их с чужого лба. — Золотце, нам не стоит обсуждать работу. Слишком разный у нас с тобой взгляд на происходящее. Золото в единственном глазу сместилось в янтарь. Значит расстроился. — Опять с пендосом поцапался? В измененных линзами глазах отразился гнев. — Не называй его так в моем присутствии. Как бы ты к нему не относился и, как бы вы сейчас не враждовали, он — мой сын. И я люблю его. «Мне ты такого не говорил ни разу» Британец тяжело вздохнул, заметив, как на лице Советов заиграли желваки. — Больно много чести называть его как-то иначе. — Алексей, не начинай. — Что «не начинать»? Ты бросаешься к нему, по первому зову, несмотря на… — он не сказал напрямую, но Великобритания все равно неосознанно спрятал чуть выступавшую из-за стола больную ногу, — носишься с его поручениями, голосуешь на собраниях только так, как он того требует. — Алексей, как бы тебе не было прискорбно это слышать, но наши отношения не отменяют того факта, что идеологически мне гораздо комфортней с моими детьми и коллегами. США, так уж вышло, просто стал твоим персональным врагом, но от этого он не перестает быть моим другом, союзником и сыном. Великобритания буквально слышал как скрипнули чужие зубы. От досады. Союз не привык, чтобы все было так. Все его пятнадцать предыдущих отношений проходили по одному сценарию — он не отходил от своей пассии ни на шаг. Помогал, направлял — был центром их маленькой вселенной. Так же было и с детьми. Здесь было по другому — это фрустрировало. А еще бесило, но не это. Бесило само отношение Британии к нему. Словно бы Союз был для него еще одним сыном. Словно… не воспринимал его за партнера вовсе. Проявлялось это в мелочах, прямо как сейчас, Союз, все еще не забывая о мерах предосторожности и осмотревшись вокруг на предмет особо любопытных, взял мужчину за руку, переплетая пальцы, а Империя лишь снисходительно улыбается, мягко высвобождая свою руку. И так каждый раз. Ни ответного поцелуя, объятия исключительно в рамках приличия. Да что уж, он даже сейчас, пока они шли под дождем стремился слегка дистанцироваться, от чего Союзу приходилось вытягивать руку, чтобы сокровище не дай бог промокло. Самолюбие Советов било тревогу, а глаза кричали задумчивому британцу: «Да что случилось?! Почему ты так холоден со мной?!» Империя этих криков не слышал.***
Вечер стремительно становился все более и более унылым. США, после завершения Суэтского кризиса, предложил устроить небольшое мероприятие и отпраздновать. Великобритания не был против, Франция возмущалась недолго, Египет послал американца к шайтану и благополучно бросил трубку. По итогу, получилась так, что основной контингент гостей все-равно составили европейцы. А из-за этого зал стал словно разделен на две половины. Ничего не поделаешь — политика. Британия с грустью смотрел на бокал вина в своих руках, вяло прислушиваясь к окружающим сплетням. Говорили, в основном, все о том же: социализм или капитализм? После каждого такого острого события в мире эти разговоры вспыхивали ярче. Были также разговоры и о нем с Францией в контексте произошедшего. Перемыть кости проигравшим — неизменная человеческая черта: «Кончились его годы — теперь сынишка отдувается.» «Да ну? Они ведь Империи, уверен — еще повоюют» «Ой, а ты слышал…» — Бу! Великобритания вздрогнул, почувствовав на плече тонкие и нежные руки — Франция. — Скучаешь, mon bon ami? Лазоревое платье, высокая прическа — как всегда прекрасный выбор. — Признаюсь честно, мероприятие так себе. Энжела притворно-удивленно похлопала глазками. Ее любимый жест — любила использовать на нем, дабы вытащить чуть больше интересных вестей. — Вот уж не ожидала от тебя столь резких слов — Томас ведь так старался для нас с тобой. — Я это ценю, но тем не менее говорю прямо — мне скучно. — Ох, дорогой, тебе бы расслабиться. Может чуть больше выпить… — бокал, что Британия держал в руках мягко был отнят и наполнен заново, вновь возвращаясь в руки, — чуть лучше присмотреться к кому. Британец посмотрел на бывшую супругу снисходительно, словно бы она была молодой неопытной девицей, сморозившей глупость. Она в ответ одарила его задумчивым прищуром. — Неужели ты столько времени любишь лишь меня? — Не льсти себе, Энжела. Мои чувства к тебе давно остыли. Это не отменяет факта, что мы с тобой можем до сих пор считаться друзьями. — Без сомнений, — она налила в уже свой бокал терпкого тосканского вина, — за тебя, mon chéri. Бокалы звенели мелодично, Британия умиротворенно осушил его одним глотком, ощущая терпкую гамму на языке и легкий туман в голове. Но что-то было не так… мужчина кожей ощущал чей-то пристальный взгляд, пока Энжела решила развлечь его какой-то веселой историей. — И тут, представляешь, он прокатился на этой дряни по всей зале! Можно было двери настежь открывать, вылетел бы со свистом! Обе Империи разразились легким смехом. Франция налила еще бокал, но британец свой пополнять отказался. — Мадам, — в глазах еще плескался смех, все же с Энжелой до сих пор было удивительно легко и весело, — прошу меня простить, но я вынужден откланиться в… — Ой, иди уже… — она отвесила ему шуточный реверанс и послала такой же шуточный воздушный поцелуй. Уборная находилась этажом выше, так что музыка до него не доходила совершенно. Британия неторопливо мыл руки, попутно смотря в зеркало на собственное отражение. Волосы чуть взлохмачены и взгляд блестит от легкой алкогольной дымки, но в целом, удовлетворительно. — Знаешь, что примечательно, «mon chéri»? — голос был едким и ироничным. Британия обернулся, непонимающе изогнув бровь на откровенно злобный взгляд. Бронза и сталь — Союз в бешенстве. — Вот есть твоя бывшая. Красотка каких поискать — не спорю. Но если мне не изменяет память — бросившая тебя, едва почувствовав вкус собственной власти. Он делает паузу, приближаясь на один шаг, но Британия молчит. Ждет продолжения, уже откровенно насмехаясь. Потому что уже понял, куда Союз придет, к каким выводам. — Ты же, мало того, что не отталкиваешь ее, пока она липнет к тебе, как банный лист, о нет… Ты сам о чем-то с ней мурлычешь, смеешься, бухаешь и ненавязчиво так придерживаешь за талию. Великобритания тяжело вздыхает. — Алексей, не думай ничего предосудительного. Так уж вышло, что не смотря на наш неудачный брак — мы прекрасно ладим как друзья и коллеги. — Да кому ты зубы заговариваешь? Действительно, кому. Человеку-искре, которому лучше не загораться вовсе, а то раздует пожар. Мировой революции. Вот и тушит этот пожар, как может, да и что Британия такого сделал, что он так вспылил? — Ты от меня шарахаешься, как от чумного. Я думал, ты просто не слишком тактильный, но что я вижу?! То есть уже явно пьяная, развязная бывшая женушка у тебя никакого смущения не вызывает. А приближаясь ко мне ты брезгливо лыбишься и держишь дистанцию, будто я бомж из подворотни, которого сейчас вырвет на твой пиджак вчерашним самогоном? Ему бы книжки писать художественные. Но, кроме шуток, Британия слышит в его тоне самую настоящую обиду. И ревность. А еще в воздухе отчетливо слышатся нотки коньяка. Наболело у нерадивого, вот и въелся. Британия даже не морщится, когда Союз нависает над ним, расставив обе руки, дабы точно не сбежал, и тянется к чужим губам в легком поцелуе. Невесомом, едва различимом. Смотрит прямо в мгновенно посветлевший единственный глаз. Мягко проводит по чужой шершавой от отросшей щетины щеке тыльной стороной ладони. А лицо Советов грустное-грустное, с такой яркой обидой во взгляде. — Скажи. я тебе совсем не интересен? Великобритания привычно улыбается. — Ну что за глупости, золотце. — Не так… Великобритания удивленно вскидывает брови, когда Союз затягивает его в еще один поцелуй. Жадный, страстный, страждущий. — Ты ведешь себя так, будто мне все еще тринадцать. Но я так не хочу. Еще поцелуй. Британия оказывается в капкане из чужих рук. — Я хочу, чтобы ты видел во мне не мальчишку, но мужчину. Любимого мужчину.