Так научи меня любить!

— Ты что себе позволяешь?! Британия уже понимал, что отпираться поздно — отступать просто некуда, но оставлять все на самотек тоже очень и очень черевато. Он задергался, в попытках отстраниться от сорвавшегося Союза, но нет. Оттолкнуть или хотя бы как-нибудь сбить с его толку было невозможно. Союз решил сделать это и двигался на него, не останавливаясь. Британия зажмурился и повернул голову, прижимаясь щекой к стене, немного задержал дыхание. Как будто притворялся, что мёртв, как опоссум, или просто впал в состояние каталепсии, как это делает кобра, если ей нажать пальцем на затылок. Он был зажат между Союзом, стеной и раковиной, он не мог никуда убежать, не мог рвануть с места и скрыться где-нибудь в доме, да и так нужная сейчас трость покоилась на полу. Союз не пустит его, пока не сделает того, что задумал. На освобождение не стоило даже надеяться. Он бы сказал, что не собирается сопротивляться, но гордость не позволяла, тем более он бы солгал. В безвыходной ситуации не было смысла сопротивляться, скорее просить уступок и только потом пытаться вырваться или повернуть ситуацию в свою пользу. Великобритания аккуратно попытался отогнуть один из его пальцев от раковины. Секунд через тридцать он почувствовал горячее дыхание на своей щеке. Теперь вместо керамической раковины правая рука Союза держала его руку, медленно двигая её выше, перехватывая, переплетая пальцы, чтобы не было возможности их расцепить. Его взяли за подбородок и заставили повернуть голову, теперь плечо было свободно, но из-за другой руки, полноценно двигаться он всё ещё не мог. Оставалось только сильнее зажмуриться и ждать, что будет. Он догадывался, слишком хорошо знал, что будет, и это вводило в панику. Он не хотел, он боялся, а как объяснить человеку, которого любишь такие простые истины, не обидев? Губы Союза были какими-то обветренными, сухими, чересчур большими для него, они не касались сразу всего, а понемногу перемещались, слегка приподнимаясь и снова опускаясь то больше на верхнюю, то на нижнюю губу. Отвернуться не получилось, его подбородок был слишком крепко сжат. Советы немного отстранился, но что-то подсказывало ему, что это ненадолго. Британия приоткрыл глаза. Его взгляд изучал чужое лицо, так, будто он видел его впервые. Широкое, с хорошо видимыми скулами, с легкой щетиной, тонкими, но все еще большими губами, искревленным в нескольких местах носом — можно было посчитать, как часто его ломали. Отсутствующий глаз закрывала необычного вида повязка — атласно-черная, но с небольшой золотой вышевкой его символа — серп и молот. — Сними, — Британии отчего-то захотелось увидеть это. Союз повиновался, снимая повязку, открывая мужчине вид на два глубоких шрама, пересекающих пустую глазницу. Британия прошелся свободной рукой вдоль одного из рубцов, едва касаясь века. Его это совершенно не пугало. Нет… это завораживало. — Я не хочу принуждать тебя, Артур… — Союз прижал его к себе за талию, зарывшись носом в макушку, — я просто хочу знать… интересен ли я тебе в этом ключе? «Я был бы совсем фригидным, если бы ты был мне не интересен» Ну а как еще реагировать на эти слова совершенно неуверенного в себе юноши? Союз не дурак и прекрасно должен осознавать собственную привлекательность: да, в конце концов, у него и до Британии было не мало партнеров, неужели никто не говорил ему о его красоте? О его статной фигуре, широких плечах, о так маняще выступающих мышцах? — Интересен, будь в этом уверен. — Тогда почему ты так отстранен? Почему все время отталкиваешь меня? «Это слишком сложный вопрос на который я не смогу тебе дать краткого ответа. И не хочу. Не сейчас.» — Я… Договорить они не успели, в коридоре послышались шаги. Союз машинально отпрянул, Британия судорожно пригладил волосы. Состроили максимально отстраненные лица, даже немного враждебные, чтобы точно не вызывать подозрений. Канада зашел в уборную, когда Британия старательно делал вид, что намывает руки, а Союз поправлял повязку. Парень слегка удивился, застав их в одном помещении, но виду не подал, тем более, что отец лучезарно улыбнулся и, чуть встряхнув руки от капель и подняв с пола драгоценный аксессуар — удалился. Союз проводил его задумчивым взглядом, но ничего не сказал.

***

— Отец, как прошел вечер? — Отец, а как много там было гостей? — Папа, а почему мы не можем пойти с тобой все вместе? Шквал вопросов застал Союза прямо в коридоре — дети словно караулили его появление. Заметив чуть хмурый взгляд отца, дети машинально утихли и подняли руки. Это был уже, своего рода, условный рефлекс. Советы сразу же чуть шире улыбнулся — дисциплина еще никому не вредила. — Ольга, хорошая моя, может заваришь отцу кофе? Как раз обсудим все ваши вопросы. — Хорошо, папа, — старшая из дочерей тут же метнулась на кухню. Сняв верхнюю одежду и удобно рассевшись на массивном диване, Союз наблюдал, как дети обступили его со всех сторон — малышка Марта и вовсе забралась отцу на колени, стискивая родителя в объятиях. Соскучился ребенок. Кружка горячего кофе, семейные посиделки и увлекательные разговоры — что может быть лучше? Отсутствовали только Александр и Михаил, остальные живо обсуждали прошедшую неделю. Союз мельком глянул на часы — почти 23:00. Не слишком поздно для выходного дня, но Марта уже немного клюет носом. — Так, товарищи, время уже начинает давить, но условимся так — Ольга, Карим и Тимур имеют в запасе еще час, остальные — на боковую. — Но па-а-ап! — в унисон возмутились четырнадцатилетние Анита и Анна. Вот уж у кого энергия клокотала безудержно в любое время дня и ночи. — И никаких возражений, — Союз состроил максимально хмурое выражение лица, — иначе завтра, когда все уйдут на прогулку, вы останетесь дома. Анна боязливо ойкнула, тут же поспешив на второй этаж, а ее условно «старшая» сестричка обиженно показав отцу язык, устремилась в ванную, зубы чистить. — Отец, а что насчет меня? — Дияр был старше того же Тимура на месяц, а потому не горел желанием так рано ложиться спать. Союз многозначительно подмигнул, намекая ему дождаться, пока все не разбредутся по комнатам. Дождавшись, пока последний из обитателей хлопнет дверью спальни, Союз направился на кухню, поставив кружку от допитого кофе в раковину и жестом приглашая сына сесть за узкий самодельный стол. Александр смастерил его совместно с Каримом, когда им обоим стукнуло семнадцать. Сын присел, уже догадываясь, что отцу было нужно. — Ну, рассказывай, — Союз выразительно и с большим интересом посмотрел в чужие серо-золотые глаза. Мальчишка кивнул. Советы не считал доносительство чем-то плохим или неуважительным по отношению к детям. По факту, с таким количеством отпрысков — это было единственно правильным решением, дабы держать их всех в узде. Вот как сейчас — за весь вечер никто так и не сказал, что на Галину и Анну жаловались учителя, что Заира ввязалась в драку из-за импортных капроновых чулок, или что у Марты была аллергическая реакция на принесенные Довлетом краски, что СССР запретил носить в дом уже год как. Нет, детям определенно нельзя доверить полную автономию. А уж населению, что они представляют — тем более. — А где сейчас Александр? — На чердаке. Чертит что-то уже третий день. Советы вопросительно вскинул бровь. — Да честное слово, әке, не знаю. Он эту мазню с собой забирает, если вдруг слышит как кто идет. — Хорошо, с этим я позже разберусь. А Миха, где? — Так он с Ольгой поцапался и сбежал накануне. Его два дня дома нет. Союз скрипнул зубами. Михай был с характером, вспыльчивый, как и сам Союз, с ним могло что угодно случиться! — Предупреждая расспросы: в милицию не попадал, в больницу тоже. Я так подозреваю, он к кому-то ночевать ходит — в училище у него прогулов нет. — Ясно. «Значит придется за зданием слежку устанавливать и там брать. Ну, ты у меня получишь…» — Из-за чего хоть поругались? Казах поморщился. — Сильно к управлению стремится. Говорит, что устал сидеть сложа руки и хочет уже к себе на территорию. Союзу аж смешно стало. Самостоятельности он захотел? Да куда ему с таким откровенно подростковым гоном то страной управлять? — А ты что — не хочешь? Дияр пожал плечами. — Да я и не думал об этом пока он тему не поднял. — Ну раз поднял… ты как считаешь? — Не знаю. Я так то и управлять пока не сильно умею. «И правильно, ты еще из школы не вышел, куда тебе» Союз вновь мельком глянул на часы — 23:44. — Ладно. Заслужил еще полтора часа свободы. Казах отрицательно покачал головой. — Да я и поспать не откажусь. Я другое спросить хотел… — Спрашивай. Парень замялся, явно смущаясь. Ноги под стул поджал, румянец легкий на щеках выступил. Союз понял все без слов. Улыбнулся широко так, по-отечески похлопал по плечу. — Ну… просто денег на цветы и кино дать или уже по взрослому? На второй случай Союз даже квартиру отдельную имел. В основном там все его свидания с пассиями и происходили. Дети о ней знали, но просить что-либо в ней сделать не решались. Парень потупил взгляд и почти шепотом произнес: «второе» Союз даже слегка присвистнул. Семнадцать лет сынишке, а уже так… — Симпатичная хоть? Тут взгляд резко стал каким-то пустым и печальным, Союз насторожился. Дияр сам себя не осознавая, вцепился руками отцу в рукав, посмотрев так испуганно и затравленно, что Советы даже опешил. — Әке, только прошу, пойми меня, я не знаю, как это получилось, я ужасный, но ничего не могу с собой… — Так. Успокойся, — Союз постарался как можно спокойней посмотреть парню в глаза, — скажи прямо. Сын подавил судорожный вздох. Помолчал с минуту, заставив СССР встревожиться еще сильнее. Прошептал едва слышно, одними губами. — Это не девушка. СССР вздохнул от облегчения. Он то думал, что что-то серьезное. Умеет сынуля нагнать паники. ТЮЗ по таким плачет. — Ты так переживал, я уж думал, что уже с кем-то пробовал и отхватил внушительный «букет» венерических. Шатен пораженно и в глубочайшем шоке посмотрел на родителя, будто видел его впервые в жизни. — Ты считаешь это нормальным? Ты?! — А что, я? Дияр, не слушай ты людишек, они в этом ничего не смыслят. Мы — выше любых установленных правил и абсолютно плевать, что про это думают люди. Просто это не стоит афишировать. Чтобы не нагнать лишнего шума. Иди сюда, — он крепко обнял сына, все еще пребывающего в некой фрустрации. Секунд 40 они просто сидели и молчали, пока парень приходил в себя. — Ты сказал «мы», пап. Неужели ты тоже…? Вот тут Союз пожалел, что не прикусил себе язык. — Только учти, что это должно остаться между нами. Сын хмыкнул, уткнувшись носом в отцовскую шею. — Пока это не «продажный капиталист», я нем как рыба. СССР лишь грустно усмехнулся. Близко. Очень близко.

***

Погода в Лондоне как всегда отвратительна. Дождь мерзко барабанит по крыше и окнам, действуя на нервы. Он стоит в коридоре, возле такой знакомой дубовой двери, не решаясь постучать. Гордость, чтоб ее. — Ты знаешь, что всегда можешь зайти и сказать «Привет». США не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто так нагло оборвал его раздумья. Он не винил его за это. — Я не хочу его беспокоить. — Брось. Ты же знаешь, что отец никогда не бывает сильно занят для нас. — Для тебя. Американец оборачивается к брату, пока тот бесцеремонно всучает ему поднос со свежезаваренным барбарисом с мятой. Его любимый. Взгляд Канады прищуренный и очень довольный. Он медленно направляется в другую комнату, намекая брату думать активней. Не зря же Люк так заморочился, чтобы привести нерадивого братца в отчий дом без ведома хозяина? — Люк, это ты там? — раздается приглушенно. Видимо он расслышал шаги. Руки США невольно затряслись, но тот втянул воздуха побольше, успокаиваясь. Не раскисать, солдат, здесь нет ничего страшного. Британия в немом изумлении смотрел на США, неуверенно мнущегося у входа в кабинет с подносом. Он? Но, как, его же не было в доме… так давно не было. — Том? Какой приятный сюрприз, — Империя машинально поднялся из-за письменного стола. — Я… — Прошу, присаживайся. Америка поставил поднос на кофейный столик. Обернулся на Британию. Тот словно бы и не изменился с тех самых пор. Как и дом — приобрел лишь косметические изменения. Одно из которых он держал в руках. Томас невольно прикусил губу от внезапно нахлынувшей вины при виде сего искусного аксессуара. На душе опять словно кошки нагадили. И так каждый раз, стоит взглянуть на него не как на коллегу. Больно. Британия видел этот взгляд. Он ободряюще улыбнулся сыну. — Садись. — Я не хотел тебя отвлекать… — Нонсенс. Лорды могут разобраться и без моего вмешательства, а ты приезжаешь не часто. «Ты хотел сказать — никогда?» Великобритания разлил терпко-пахнущий напиток по чашкам. — Ты все еще любишь с сахаром? США замялся, все еще не понимая, почему отец так радушен. Империя понял это по своему. — Извини, прошло уже так много времени, — он отставил в сторону подслащенную чашку. Одна и три четверти чайной ложки. Он помнит, — вот возьми мою, в ней нет… — Нет, нет, все нормально! Неловко. Как же неловко. Молчание, этот взгляд, эти трясущиеся руки, что неловко держат чашку: этот момент в целом. Капли дождя особенно сильно ударяли в окно. Ветер переменился. — Как дела у тебя? — попытался начать диалог британец. — На работе? — Ну, там и так все видно. Нет. У тебя — Не так чтобы многое поменялось… по прежнему только минутные слабости. С тех пор как… Он замолчал, но отчего-то почувствовал, что отец знает. Опять молчание, а нервы американца на пределе. Так нервозно ему не было даже перед вступлением во Вторую Мировую. — Ты знаешь, — не вопрос, но утверждение, — откуда? — Российская Республика рассказала, что видела вас с РИ в его кабинете. Парень невесело усмехнулся. — Осудишь меня? — Нет. Я давно перестал это делать. Это твоя жизнь, ты доказал, что мне в ней более нет места. — Да почему?! Я просто хотел жить свою жизнь вне золотой клетки! Без всей той чрезмерной опеки. Ты ведь помнишь! Ты помнишь, как снисходительно смотрел на меня, когда я пытался спорить, помнишь что ты делал из меня свою послушную игрушку! Я не хотел быть таким, но это не значит, что я не люблю тебя! Великобритания помнил. И жалел до сих пор. Да, его мальчик всегда был горд и вспыльчив — в этом он, несомненно пошел в Испанскую Империю. Томас, повинуясь внутреннему порыву, чуть приподнялся и обнял отца. Тот затих, но не оттолкнул. Последний предохранитель слетел ко всем чертям. Том не сдерживал слез, шептал извинения и просьбы простить, пока Великобритания мягко поглаживал сына по спине. А сам все больше погружался в раздумья. Как быть дальше? Их отношения с Томом только только стали налаживаться… он не был готов вновь отвернуть его от себя. То, что он не примет Алексея — не оставляло сомнений. А Артур не готов. Не готов вновь идти в неизвестность. С постоянным ощущением, что вот сейчас все рассыплется прахом. Что его оттолкнут ровно в тот момент, когда в нем перестанут нуждаться. Поэтому, превознемогая потребность в ответной ласке, отталкивал его. Не хотел привязываться. Сильнее, чем уже есть. И причины бояться его постепенного выгорания имеются. Пятнадцать различных женщин. Это только то, о чем он знает наверняка. А о скольких он не знает? И всем ведь тоже, наверняка, клялся в верности и любви. Чем Империя отличается? Слова Французского Королевства вновь всплыли в голове: «Воплощения не могут быть друг с другом долго. Сегодня — политика, а завтра — любовь. Никогда в наших жизнях любовь не идет впереди». Чертовы войны, чертовы люди. Британия прижал сына плотнее к себе, но слезы сдержал. У него будет время пролить немало слез. Уже завтра. Когда придется оттолкнуть в последний раз.