***
В ноздри закрался приятный запах, показавшийся ему смутно знакомым. Почти сразу пришла догадка: должно быть, Энжела уже встала и готовит завтрак. Фриттата. Этот аромат жареных овощей, чеснока и петрушки с идущей в них нитью кисловатого сырного отголоска он бы ни с чем не спутал… «Хотя… что это я… Энжела более тут не живет… Неужели Лукас дал ей ключи?», — сделав над собой усилие, Британия вытянул себя из зыбучего сна и открыл глаза. Зевнул до хруста в челюстях и, сев на кровати, ещё раз принюхался. Неужели не показалось?! Шаркая по паркету босыми ногами, в одном одеяле, намотанном на манер тоги, он проплёлся на кухню, ставшую практически необитаемой со дня отъезда Элизабет и Мэри — почти всегда сил на готовку после рабочего дня не хватало, и Британия, плюнув, заказывал блюда в соседнем ресторане. Не домашняя еда, конечно, но и не перемороженные полуфабрикаты, какими сейчас любил питаться США. С удивлением, он обнаружил на кухне Союза. Одетый во вчерашние брюки, но уже без свитера, Советы, как ни в чём не бывало, готовил завтрак. Застыв в дверях, Империя ошалело наблюдал за тем, как Союз ловко переворачивает омлет на сковородке, просто подкинув его. — А… откуда?.. — придушенно выдавил Великобритания, почему-то ощущая себя до крайности уязвимым, как если бы большому количеству людей внезапно стал известен его самый сокровенный секрет. — Проснулся?.. Привет, — отозвался СССР, — Знаешь, Артур, ты какой-то странный — у тебя в холодильнике даже дохлой мыши не сыщешь, не то что яиц. Ты что, на новомодных солнечных батарейках работаешь или пресловутым святым духом питаешься? — А, я… тут недалеко ресторан есть… Обычно, — пробормотал британец, и, сообразив, что всё ещё сиротливо торчит в дверях, прошёл в комнату и сел позади Союза, раскладывающего завтрак по тарелкам. Борясь с шевелящейся в груди острой грустью, сказал: — Тебе не стоило так напрягаться. Я бы… — Заказал в ресторане? Знаешь, сокровище, порой стоит напрячься просто ради удовольствия. Когда мне становится хреново, меня лечат блины с клубничным вареньем — Ольга у меня любитель делать закатки, всю зиму потом на ее маринадах сидим. Возможно, твой омлет работает также. — Кто знает, — Британия невольно усмехнулся, глядя на приземлившуюся перед ним тарелку и чашку чёрного эспрессо. — Налетай, — сев напротив, Советы налил себе кофе. Вид у него при этом был возмутительно бодрый, хотя встал он, должно быть, не позже шести. Попробовав омлет, Брит не удержался от улыбки. Он получился таким, как надо — максимально простым и привычным. — Алексей… — М? — Спасибо тебе, — тот на секунду задержал на его лице вопросительный взгляд, соображая, с чего это Брит вдруг подобрел, а после, благодушно усмехнувшись в ответ, проронил: — Хм… а работает! На здоровье, — после чего, быстро пометав свою порцию, принялся энергично мыть посуду. Британия улыбнулся, зачарованно смотря на шуструю фигуру, что, словно Юлий Цезарь, управлялся с мытьем тарелок и доставал новые. — А это зачем? — Решил еще пирог приготовить. Как раз умудрился урвать очень хорошие яблоки. — Ты так любишь готовить? — Нет. Просто умею это делать достаточно хорошо, чтобы не воспринимать никакую другую пищу. Чай был выбран классический черный. За время, пока Союз хозяйничал на кухне, Британия принял душ и переоделся в удобный домашний костюм. Сегодня воскресенье — день полностью в их распоряжении. Шарлотка получилась настолько отменного качества, что Великобритания едва не прикусил себе язык. Это было чертовски вкусно. Удовольствие, почти блаженство охватило всё его тело, казалось, за всю свою долгую жизнь он не пробовал ничего вкуснее. Сев в углу дивана в гостиной, Британия с жадностью поглощал уже третий кусочек, пока Союз, лежа на его коленях головой, смотрел на его полное искреннего восторга лицо. — Вижу, моя стряпня тебе по вкусу… — Это абсолютно не то слово! Где ты научился так готовить, золотце? Британии даже показалось, что на чужих щеках выступил небольшой румянец, но Союз прикрыл лицо тыльной стороной ладони. — В детстве мне часто было одиноко и скучно и я сбегал на кухню к кухаркам. Аксинья — старшая кухарка любила кормить меня различной выпечкой. Мне нравилось как она готовит и я стал прибегать чаще — подстматривал и запоминал. Потом напросился в помощники. Ну и вот… Британия поставил пустую тарелку на стоящую по левую руку тумбу. Тонкие и изящные пальцы зарылись в чужие волосы, заставив Союза довольно уставиться на умиротворенное лицо мужчины. На улице начал накрапывать дождь и оба невольно прислушивались к этому мерному звону капель. — Артур… — Да? — Тебе понравилось… то что было вчера? И взгляд такой… смотрел на него словно дошкольник на учителя, ожидая реакции: хорошо ли он сделал или можно лучше? Британия не смог сдержать умиленной улыбки, наклонился, мягко поцеловав Советы в нахмуренный в лоб. — Твоей прямолинейности позавидуют даже рельсы, золотце. Однако, учитывая твой опыт в этом, было бы странно, если бы мне пришлось не по нраву. Блеск в чужом глазу сразу же чуть потускнел. — Не сравнивай себя с остальными. И еще, Артур… — широкая ладонь мягко коснулась британского колена. Империя чуть напрягся, — расскажи мне, как это случилось? Великобритания прикусил губу. Сколько бы лет не прошло — воспоминания были по прежнему очень болезненными.***
Томас всегда был особенным. И далеко не только потому что первенец. Он был его копией. Его глаза, пускай и с едва заметным красным вкраплением. Его лицо, волосы. Британия всегда видел в нем себя. Он стремился дать ему все то, чего сам был лишен: окружал любовью, никогда не требовал от него прыгать выше головы. Ну… он так считал. В реальности все вокруг видели эту нездоровую опеку. Жена настаивала, что так мальчику будет нечего делать во взрослой жизни — слишком мягкое воспитание. Империя послушал. Так США отправился управлять своей землей, пускай и под очень чутким руководством отца. Чересчур чутким. Как позже скажет сам Томас: «Ты не видел во мне личность. Ты видел маленького щенка, не замечая, что я давно это перерос». Генерал Хау разделил свои войска в Нью-Джерси на отдельные гарнизоны, при этом самый слабый отряд оказался ближе всего к армии Вашингтона. Тогда Вашингтон решил атаковать, в ночь на 25 — 26 декабря переправился через Делавэр и разбил британский отряд в сражении при Трентоне, захватив в плен почти 1000 гессенских наёмников. Корнуоллис выступил с армией, чтобы отбить Трентон, но его наступление было остановлено, а затем Вашингтон сам напал на него и 3 января 1777 года в сражении при Принстоне разбил его арьергард. После этого Хау оставил Нью-Джерси, несмотря на численное превосходство своей армии. Британия был среди пленных. На тот момент Великобритания уже пережил весьма болезненное расставание с Францией, но все еще питал к ней глубокие чувства. Когда стало известно о французской поддержке восстания, Британия чувствовал себя столь гадко, словно ему нагадили в душу. По факту так и было. В камеру тогда зашел он и его мать. Настоящая мать. Наверное, это был единственный раз, когда Томас назвал ее так. — Так что, ты считаешь, стоит сделать с этим джентльменом, мама? Он специально не называл его отцом. Хотел сделать больнее. Хотел показать, что больше ему не принадлежит. Красные глаза уставились на пленного британца с таким садистским удовольствием, что мужчина поежился. Она ни капли не изменилась с тех пор. Лишь стала словно бы еще привлекательней. Черные, как смоль, волосы обрамляли чуть смугловатое лицо. Без единой морщинки, без единой родинки или пятнышка. Вздернутый носик, острые скулы, пухлые губы. Красива. До безумия. Наверное поэтому молодой Империя не особо сопротивлялся ее очарованию на том злополучном вечере. Она задумчиво прикусила губу, медленно подходя ближе. — Милый… Кажется ты упоминал не так давно о двух очень талантливых юношах, что изобрели очень любопытное устройство… «Циркулярной пилой?!» «Он оставил меня с этой раной в том подвале. Не мне тебе говорить, что воплощения бесконечно живучи, пока их государство процветает. В те годы я мог бы видержать даже прямое попадание в голову.» Британии было больно. И далеко не от воспаленной, уже начавшей болезненно регенерировать раны в ноге. Нет… Ему было больно, что он остался один. Любимая жена… любимый сын… Все было разбито. Он был разбит. В тот день он тоже не сдерживал слез. Слепая горечь рвалась из глотки сипами и проклятиями, а печаль и обида стекали по щекам. В груди же осталась лишь пустота и черная, мерзкая ярость.***
Сейчас Британии жутко это вспоминать, но… он хотел его смерти. Он радовался новостям о гражданской войне. Он помогал «отщепенцу» обрести полный контроль. Это был один из множества раз, когда он поставил политику выше семьи. А потом он увидел последствия. На США тогда было невозможно смотреть: он напоминал скорее труп, чем живое существо. Облик человека поддерживался неполностью из-за чего кожа окрасилась в цвета флага с правой стороны, пока левая имела телесный оттенок. Грудь напополам пересекала глубокая темная трещина с периодически вздувающимися оттуда наростами, что оперативно удаляли медики. Но он дышал. Хрипел, периодически отхаркивая не то эту самую черную слизь, не то собственные органы. И глаза… Блеклые, с непроницаемой пеленой из слез и неясной темной субстанции. Когда его допустили ближе, чужая рука дернулась, словно пытаясь нащупать его запястье, зацепиться. — Папа? Именно тогда Империя понял свою ошибку.***
Союз мгновенно поднялся с коленей мужчины и прижал сокровище к широкой груди. Британия не сопротивлялся. Он лишь с тоской и грустью наблюдал за каплями дождя, медленно стекающими по стеклу кухонного окна. — Дети никогда не вырастают такими, какими мы бы хотели их видеть. Нам лишь остается смириться с этим, — он грустно улыбнулся, — однажды и ты через это пройдешь. И Советы снова ощущает те века, что стоят между ними. Нет, ну глупо было бы не чувствовать. Да, Британии, как никому другому приходилось наблюдать детское неповиновение. И делать еще миллион вещей, с которыми Союз пока не сталкивался в жизни. Это должно было бы пугать, а СССР завораживает. С ним не страшно. С ним спокойно и надежно. Неизвестно сколько они так просидели, но Британия слабо дернулся, мягко отстраняясь от Советов. Поймал глазами чужой беспокойный взгляд. Он мягко провел пальцем по ключице Союза: — Раз у нас сегодня день откровений, золотце, то я считаю, что так же имею право на вопрос. — Какой? — Что ты во мне нашел? Тело Союза будто стало каменным. — Что ты имеешь в виду? — Ну, ты, для страны, достаточно молод. Насколько мне известно, до меня у тебя не было партнеров мужчин. Такие как ты обычно о пышногрудой красотке мечтают, а не о старом и хромом "капиталисте-эксплуататоре". Союз чуть сник, будто пытаясь тщательно подобрать слова. Губу прикусил, глаз чуть прикрыл. Школьник вспоминает формулу дискриминанта. Аж ямочки выступили. Очаровательно. — Да если так покапаться… ты моя детская влюбленность. Британия рассмеялся. Звук его голоса был сейчас таким теплым и мягким, но Союзу все равно было немного страшно. Он и сам не понимал чего. Что вот сейчас, после всего пережитого, Британия посмеется и выставит вон? Бред. Но все равно боязно. — То есть сбылась твоя детская мечта? Ты получил старого больного меня? От осознания этого факта Брит даже немного лукаво щурится. — Ой, ладно: «старого, больного». Вчера тебя это не волновало. — Алексей, я серьезно! Союз пожимает плечами. — Ну в целом — да. Именно так все и получилось. Ты, кажется, монокль потерял. Но его не обманула эта попытка сменить тему. Он по прежнему внимательно смотрит на Советы, делая для себя какое-то очередное открытие. — Алексей, но ведь это… ужасно. — Чего вдруг? Сильно я похож на человека, недовольного жизнью? Ты, главное, будь всегда рядом. Союз с каким-то особенным протестом вцепился в чужие губы. «Будь рядом. Всегда-всегда»