***
Обычный обряд отречения от земли проходит только между воплощением и его старшим наследником. Составляют договор с отказом предка от всех притязаний на территории и население, разрушение всех титулов и уничтожение имен. Так воплощение перестает что-либо держать на земле, но из-за специфики своей природы, организм продолжает функционировать на автомате ровно 7 лет. Если наследие делится поровну между двумя — близнецами или двойняшками, то тогда договор дополнительно скрепляется с действующими людскими лидерами. Они — гаранты недопущения междусобиц. Простая формальность, которую никто, конечно не соблюдает. Но воплощение подчиняется лишь буквам на бумаге, и организм абсолютно не волнует реальная ситуация. Родитель близнецов после отречения живет дольше на целый год. Но Александр открыл и третий этап. Который, возможно, позволит отслужившему свой век воплощению жить уже 10 лет. А может… и еще больше… Изначально он нашел послание Рейха, где он предполагал, что правильно составленный договор СССР с Латвийской и Литовской ССР сможет дать ему 8 лет жизни. Однако, он подчеркивал, что поскольку девочки не являются его старшими детьми, то подписание стоит перенести на границу двух республик. Так будет имеется привязка к земле. И тогда мнимый контроль республик не распространится дальше имеющихся в распоряжении границ. Привязка к земле Александра и зацепила. Когда он начал копать под это глубже, то выяснил, что любое воплощение незримо тянет к определенной точке на карте. Это и был «якорь». Оно может даже ему не принадлежать, но тогда страна постоянно будет биться за этот клочок земли, либо воплощение будет часто его посещать. У его прадеда, Русского Царства, это был Киев. Он находился под его контролем, но эта зависимость стала очевидна во время войн — он часто приезжал именно в Киев. Это подтверждали немногочисленные воспоминания его правителей и военноначальников. У Российской Империи это был Стамбул. Привязка именно к этому месту проявлялась более очевидно — он постоянно начинал войны с ОИ, наградой в которых он всегда требовал именно Стамбул. Или Константинополь, РИ называл его только так, а не иначе. Что удивительно — у самой ОИ так же «якорем» был именно этот город. Наверное поэтому она столь яростно сопротивлялась. Александр даже смог вычислить свой «якорь». Им оказался крохотный поселок, посреди Итурупа, крупнейшего из Курильских островов. А вот каким местом дорожил отец — так и остается загадкой. И есть ли этот «любимый уголок» у него вообще.***
Токио встретил проливным ливнем. Вода неприятно холодила кожу, добираясь даже через плотный свитер и куртку. Сестра ждала в аэропорту вместе с миниатюрной короткостриженной девушкой. Россия не сразу заметил два ярких голубых глаза, думал, что это просто проводница или переводчица. Заира приветственно обняла брата сразу у выхода. — Япония, позволь представить тебе моего старшего брата — РСФСР. Саш, это Государство Япония. У нее, по идее, должно быть то, что нам нужно. Девушка протянула руку, а РСФСР лишь прищурился. Эти глаза ему были смутно знакомы… Руку пожал: мягкая и нежная, ужасно миниатюрная, в сравнении с ним. Как впрочем, и сама Япония. Гордая, разве что, и упрямая. Александр вопросительно посмотрел на сестру в надежде, что она прояснит, на каком языке придется вести диалог. Сама Заира была еще тем полиглотом. И хоть на гражданах это ее хобби никак не отражалось, ее навыки были несказанно полезны отцу при личных встречах с тем или иным воплощением. И, так уж вышло, японский разговорный ей оказался тоже вполне по силам. — Не стоит беспокоится, РСФСР. Я вполне свободно владею русским, — от проницательных голубых глаз не укрылась эта нервозность ее собеседника. Выявить причину тоже было не трудно, — так, если я правильно поняла госпожу КирССР, вы ищите сведения о «тсунагари»? — Я называл это «якорь» и хотел узнать больше о том, как их распознать. Но, в целом, да. — К ним тянет или их всегда хочется иметь при себе. Это магнит для души. Александр с сомнением посмотрел японке в глаза. — Что? Девушка лишь спокойно развернулась к выходу из аэропорта. — Прошу вас следовать за мной. Брат с сестрой переглянулись, но послушно прошли следом. В машине же, Наира подозрительно прищурилась, решаясь наконец выпытать у брата все подробности авантюры, в которую была втянута. — Эмне кылып жатасың, байке? Баары бир «казык» деген эмне? А сен атаңдын тиешеси бар дедиң… (Ты во что вляпался, братец? Что вообще за «якорь»? И ты говорил, что с этим как-то связан отец…) «Перешла на родной язык, чтобы не подслушали?» — Александр окинул ее каким-то невнятным взглядом. Думал, говорить или нет. Она ведь тоже имеет право знать, что с отцом… с другой стороны, чем меньше домашних знает об этом, тем лучше. Если прямо сейчас сказать о скорой смерти отца, то обязательно об этом узнают все остальные младшие… и вновь на повестку дня встанет вопрос о наследии. У каждого уже успели накопиться претензии к распределению земель и к Союзу и к друг другу. У Александра тоже. Но только ему то, как раз, грех жаловаться — и так во владениях почти 70% от всех территорий отца. Больше и не нужно… — Мен баарын айта албайм. Жалгыз сүйлөшөлү. (Я не могу рассказать всего. Поговорим наедине.) Он растягивал гласные и просто отвратно расставлял ударения. Да, языки, особенно языки всех младших, кроме Ольги и Михаила, были для него неприступной крепостью. Понимать — понимает, а отвечает с трудом. Наира разачарованно вздохнула. — Ударение в слове «жалгыз» на первый слог. Ну что за ужас у тебя вообще с произношением? Александр виновато потупил голову, а со стороны переднего сидения донесся едва-едва слышимый смешок. В зеркале он увидел сверкнувшие от сдержанного хохота голубые глаза. Она тоже его заметила, но поспешила спрятать улыбку. И все-таки эти глаза ему кого-то напоминают… Когда они добрались до опартоментов Японии, в одном из коридоров послышался жуткий грохот. И до боли знакомый Сашке тенор начал начал источать внушительный набор матерных конструкций типичной оригонской деревенщины. Парень застыл, а глаза округлились в изумлении. Это… Он вопросительно глянул на Японию, но та лишь пожала плечами. — Насколько я поняла, ваш интерес «тсунагари» связан отнюдь не с праздным любопытством. Думаю, будет достаточно равноценный обмен личными тайнами. — А вы с ним… — Наира, конечно, тоже узнала этот до ужаса раздражающий голосок, что бесил ее при каждом выступлении на заседаниях ООН, транслировавшихся по телевизору в их доме. Япония не ответила, но Александр успел заметить чуть прикушенную от досады губу. Сашка грустно усмехнулся, садясь на предложенное место. «Понимаю тебя, подруга. Этот козлина слишком… слишком… слишком чтобы в него не влюбится». Когда же вихрь безудержного эгоцентризма соизолил спустится на первый этаж, то тут же застыл, а улыбка медленно сползла с лица. Он опять случайно поймал на себе взгляд чернильных углей. США чуть свел брови, словно ему было жаль, с какой обидой на него смотрит Александр. Тактичное покашливание вывело из оцепенения, Штаты перевел взгляд на Японию. — Ты не говорила, что ждешь гостей, sweethart. — Говорила, но ты, как и всегда, проигнорировал, — в ее глазах и голосе не было злости. Только какая-то неистребимая печаль. Сашке даже стало ее чуть жаль, — в любом случае, Том, прошу покинь меня ненадолго. Здесь приватный разговор. И, будь любезен, проведи экскурсию КирССР по окрестностям. Ты уже достаточно неплохо тут ориентируешься. Наира недовольно взглянула на Японию, но послушно встала из-за стола, направившись вслед за США на выход. — Так что ты хочешь узнать о «тсунагари»?***
Он не видит его уже пол года. Союз не посещает собрания, не выезжает с дипломатическими мисссиями, вновь а провительство переложило все на УССР и БССР. Он вновь набирает уже заученный наизусть номер. — РСФСР слушает. — Это снова я, мой юный друг. Британия еще ни разу не видел старшего сына Союза, только его голос. Но он запомнил его. Британия уверен теперь, что узнает его по одному лишь едва заметному вздоху. — Простите, Ваша Милость, но я не могу сейчас говорить. — Просто скажи, пришел ли он в себя. Он спрашивал каждый день. Он давно перестал опасаться, что его перехватят, что прослушают. Плевать. Он просто хотел знать, что все хорошо. Хотел увидеть его. — Вы уже знаете ответ, Ваша Милость. Я могу повторить… «Регенерация не справляется с полученными повреждениями, поэтому организм впал в коматозное состояние, сохраняя остатки энергии для лучшего лечения.» — Не нужно. Прости. Прости, я… — Вам не стоит извиняться, правда. Я вижу, что отец вам дорог. И вы делаете все возможное, чтобы помочь. Докладывать о его состоянии — это то немногое, чем я могу вам отплатить.***
Он дал Александру доступ к Британской библиотеке. Там же, в один из дней он встретил ФРГ. И это был самый большой сдвиг с мертвой точки для обоих. ФРГ узнал о «якорях» и письме отца, что позволило практически сразу приступить к составлению договора об объединении. И, если они все правильно расчитали… то ГДР останется в живых навсегда. А если это сработает на Адлере, то может сработать и на Союзе! Александр же узнал, что гниль — болезнь вполне себе заразная. И Союз подцепил ее еще во времена гражданской войны, затем передав ГДР. Где, правда, он ее взял, остается тайной за семью печатями. От Японии стало ясно, что «якорем» так же может служить какой-то предмет. Ведь их бывает три вида: территорияльный, памятный и духовный. С территориальным было все достаточно просто и понятно. С двумя другими возникли проблемы. Памятный тсунагари — это предмет, чаще всего от предыдущего воплощения, что дает его следующему владельцу сильную эмоцию. Радость, грусть, гнев, страх — не так важно. Проблема как раз была в том, что все личные вещи деда, отец просто напросто предал огню. Ничего не осталось. Ничего, что могло бы помочь. С духовными все было еще хуже. Духовные тсунагари — это нечто, без чего воплощение не видит жизни. Нечто нематериальное. Это значит, что прописать, на основе буквального «ничего», договор — нельзя. Да и Александр даже близко не представлял, что это может быть.***
В трубке послышались гудки. Британия опустился в рядом стоящее кресло, вытянув больную ногу. После покушения на Маргерет, терракты ИРА были не такими многочисленными, но все еще весьма ощутимыми. Как и всегда, они, в первую очередь давили на легкие и на многострадальную конечность. Разве что приступов удушья больше не вызывали. Только небольшие хрипы и кашель. Ему определенно стало лучше физически — Маргерет стоит похвалить за это. Как и за разрешение конфликта с Ирландией в целом. Только вот на душе все еще жило это отвратительное чувство неопределенности. Что теперь будет? Александр сказал — это не лечится. Дальше — только отречение. А это значит, что они в любом случае проживут вместе не долго. Он поймал себя на мысли, что ему стало плевать на урегулирование конфликтов, на кризис, на весь остальной мир в целом. Он хотел сорваться и сбежать сейчас в Москву. К нему. По щеке потело что-то холодное и невесомое. Британия лишь смахнул непрошеннную слезу. Рано. Еще рано.***
По ушам словно прошлись наждачкой. В голове звенело. Садишься на корточки, обхватывая голову руками. Лишь бы унять боль. — Лёша… Обернулся, но ничего не увидел. Его глаза были широко раскрыты, но почему-то ничего не видели. Дотронулся ладонью до своего лица, проверяя, точно ли они открыты. Перед ним не было ничего, что мог бы рассмотреть или дотронуться. Везде царила непроглядная тьма. Неужели он ослеп? — Лёшенька… — снова раздался мужской голос неподалёку. Замер и прислушался: везде было настолько тихо, что он мог услышать стук своего сердца. Но кто его зовёт? Что это за место? Куда он попал? Попытался рассмотреть в темноте свои руки. Всё было тщетно.