Так научи меня любить!

— Черненко скончался, товарищ РСФСР. Александр лишь устало вздохнул. Второй генсек за четыре года, третий за начатое десятилетие. И это отнюдь не способствует улучшению состояния отца. — Кого назначат следующим? — он спросил это максимально отчужденно, так и не взглянув на вошедшего в кабинет человека и не прерываясь от чтения взятых у Японии текстов. Мужчина молча протянул ему листок с фамилией и полное досье. Александр отвлекся, дабы почитать. Сравнительно молодой, уже весьма отличившийся на должности первого секретаря ставропольского горкома КПСС, этот человек внушал надежды. — По традиции… — человек чуть смущенно потер ладони, — новый руководитель государства может потребовать приватной встречи с действующим воплощением. Александр лишь усмехнулся. Конечно же… Только тогда с этого новенького придется не спускать глаз. Не каждый член политбюро КПСС в принципе осведомлен о болезни Союза, а уж об общем практически летальном состоянии — вообще никто. Но это не просто член политбюро, это новый генсек. А от него правду скрывать правду - просто кощунственно. — И он попросил аудиенции? Мужчина кивнул. — Тогда сообщите ему, что его ждут завтра ровно в 14:30 в этом кабинете. Человек ушел, учтиво поклонившись, а Александр вновь блуждающе оглядел досье. Он уже ничего не ждал, регенерация полностью справилась с полученными повреждениями, но отец по прежнему не приходил в сознание. У этого же Михаила в списках оконченных дополнительных учебных программ значилась «особенности анатомии политических воплощений». Он заранее метил на высокий пост? Видимо не прогадал — эти знания могут быть более чем полезны сейчас. РСФСР устало потер переносицу, нужно возвращаться к поискам, о новом лидере он будет беспокоиться завтра. Они нашли предположительный якорь, нужно лишь проверить наверняка. Для этого нужно немного крови.

***

— Я рад приветсвовать вас, Михаил Сергеевич. Мужчина пожал руку Александру, но смотрел растерянно. — Я тоже весьма рад нашей встрече, РСФСР, однако я надеялся получить аудиенцию с Советским Союзом. Сашка горестно ухмыльнулся, а новый генсек напрягся. Несмотря на солидный возраст, он выглядел сейчас мальчишкой, которому обещали на Новый Год железную дорогу. Не удивительно, вступать в контакт с воплощением собственной страны на постоянной основе — привилегия политиков высшего эшелона. Это было с незапамятных времен и сейчас уже вряд ли найдется свидетель Проклятой Эпохи*. Это осталось только в учебниках истории. Жестом пригласив нового лидера проследовать за ним, Александр устремился на выход. Ехали в больницу они тоже в полной тишине. Шли по коридору в сопровождении лишь тихого стука обуви по сильно скрипучим половицам. Михаил уже на подъезде к больничному зданию напрягся. Он слышал, что Союз прямо сейчас серьезно болен, но эти слухи ходили еще год назад. Неужели все настолько серьезно? Впрочем, он и до этого видел по бумагам, насколько паршиво сейчас экономике. И предыдущий его пост секретаря ЦК Сельского хозяйства тоже позволял ему говорить, что все очень и очень плохо.

***

Проблемы в сельхоз отрасли были всегда, но обострялись они в 60-е. На территории большей части страны из свободной продажи пропало мясо. К тому же, было принято решение резко поднять цены на это самое мясо, причем так, что недостаток продовольствия спровоцировал тогда восстание в Новочеркасске. И в рамках плановой системы, без ее хотя бы частичного демонтажа ничего сделать с этим было просто невозможно. Именно тогда продовольствие начали закупать за границей. Впервые такая закупка была сделана в 1963 году за треть всего золотого запаса страны. Потом в ход пошли доходы от продажи нефти. Так это работает до сих пор, и сам Михаил как бы ни старался сдвинуть это с мертвой точки — ничего не помогало. Пока цены на нефть были более-менее высокими — схема была рабочая. Однако с 81-го в мировой экономике начался спад. Он способствовал снижению стоимости нефти из-за уменьшившегося спроса. К тому же в 83-м страны ОПЕК отказались от фиксированных расценок, а Саудовская Аравия нарастила добычу, что способствовало дальнейшему обвалу. И теперь все медленно и верно шло к самому настоящему голоду.

***

Михаил с содроганием смотрел из-за стекла в просторную палату на мертвенно бледное лицо. В нем боролись сразу два чувства: бесконтрольная, какая-то детская радость от того, что он наконец смог увидеть его в такой близи, и всепоглощающая, глубокая печаль, что встретились они при таких обстоятельствах. Возможно так действует пресловутый патриотизм, но прямо сейчас он был готов в лепешку расшибиться, но достать его с того света. И, судя по ситуации, которую ему обрисовал РСФСР, именно это от него и требуется. Или… — Вам просто нужно потянуть время. Дать мне возможность сделать его уход быстрым и безболезненным. У мужчины все внутри протестующе сжалось. — То есть ничего нельзя сделать? Александр отрицательно покачал головой. — Поверьте, я искал другие выходы. — Нет. — Простите? — Уж не знаю, зачем вам понадобилось сживать со свету родного отца, но… — а голос злой и уверенный. Даже упертый, — это не важно. Знайте же, что я не отступлюсь и верну его в норму. Помяните мое честное пионерское слово! А Сашка смотрит на него и чувствует, как в душе начинает теплиться тоненькая ниточка надежды. Может… действительно еще не поздно? Он провожает уходящего генсека благодарным взглядом. Всем бы таким горящих энтузиазмом людей. Интересно, а когда он займет свое место, встретил ли он подобных лидеров? Сашка очень надеялся — да. Он подходит медленно и тихо, будто боялся его разбудить. Так же медленно садится рядом. Смотрит на мерно попискивающий прибор, на едва-едва вздымающуюся от дыхания грудь, на бледное и худое лицо. — Прости, пап… — он берет его руку в свою, — прости, что не смог уберечь. Писк. Писк. Писк. Сашка поджимает губы, прикусывая почти до крови. Ну почему он не слушал его? Может, если бы реформы были начаты раньше — эта зараза бы отступила. И ничего не было. Все было бы хорошо. Александр стискивает чужую ладонь поднося тонкую иглу. Нужно собрать немного крови. Хватает пару капель в скляночке и он тут же уходит. Он мельком смотрит в пробирку, как он и предполагал — черная. Если он правильно рассчитал, то в том месте она должна вновь стать алой.

***

Вычурные коридоры, бесчисленные двери, просторные помпезные залы массивной и угрожающе громадной люстрой, а он вновь в удушающей рубашке и жилете. Он слышит их. Эти ехидные смешки, злорадные и приторные улыбки, издевательски блестящие глаза. И стук мужских каблуков об идеально отполированный пол. Он идет к нему, уже замахиваясь. Мальчик вскрикивает, когда по подставленной в защите руке проходятся острые когти. Он падает на пол, но не смотрит на мучителя — страшно. И без этого страшно. Ты — лишь мелкое отродье, что должено было умереть еще в утробе! Ничтожество! Позор семьи и нации! Мое вечное проклятие! — Голос раскатистый, гулкий, но по мерзковатому скрипучий, словно несмазанные петли у двери. А вокруг лишь смех и веселье, всем либо плевать, либо даже по своему увлекательно наблюдать за развернувшейся картиной. Он не здерживает болезненного вопля, когда боль проходит по спине — его ударили еще раз. На это толпа разразилась хохотом. Мальчик испуганно косится на него, а ответом ему служит злорадная улыбка. Это существо по своему прекрастно — тонкое и изящное, с длинными острыми пальцами, плавно переходящими в когти. Провалы глаз столь же черны, что и волосы, ниспускающиеся до колен, вытянутое бледное лицо. И парадный мундир. Страшен, но возвышен. Не чета ему — крестьянскому отродью. Мальчик не знал, куда деть глаза и беззвучно ронял слезы, пытаясь отползти подальше от жуткого создания. Толпа радостно улюлюкала, когда ребенок вновь словил болезненный удар. — Ты же этого хотел?! Хотел, чтобы я перестал притворяться заботливым перед другими! Так вот он я, но тебя это никак не спасет! Его подняли за шкирку на уровень провалов глаз, в которых была лишь непроглядная бездна. Дамы заинтересованно подались вперед, помахивая веерами, а кавалеры затаили дыхание, когда один из когтей с силой воткнулся пареньку в правый глаз, заставив его буквально завизжать от боли. Скрипучий голос существа лишь смеялся, как смеялась толпа. Его швырнули на пол, словно тряпичную куклу. В голове промелькнула светлая искра, заставив до этого сжавшегося в комок ребенка взглянуть в коридор. Он неестественно чернел пустотой, хоть мальчик и помнил, что он был весь испещрен окнами. Но сейчас это было не важно. Ему нужно туда, в спасительную темноту, добежать до той самой невзрачной белой двери в такую родную лазурную гостевую комнату. Будь там. Будь там, прошу тебя! Когда создание позади него вновь замахнулось, он сорвался с места в спасительную темноту. Рукой зажимая пустую глазницу и хромая, но он бежал без оглядки по знакомым темным коридорам к единственному светлому пятну. Сзади раздавался хриплый хохот и топот множества ног. Его преследователь был не один, но парню даже думать не хотелось, кто еще это мог быть. Шаги раздавались все ближе и ближе, он буквально затылком ощущал чужое дыхание и злорадную усмешку. Но он бежал и не останавливался, едва ли не врезаясь в стены на поворотах в этих бесконечных темных коридорах. Зачем ты бежишь от судьбы, щенок?! Голос за спиной окончательно сорвался в истерические хриплые вопли, заставляя сердце болезненно ухать где-то в районе желудка. Но он бежал. Бежал, цепляясь за единственную мысль: Он меня защитит. Он не оставит. Только бы он был там! Это повторялось как мантра, как пресловутая молитва. Он не оборачивался, смотрел только вперед, отчаянно цепляясь за эту последнюю ниточку: Ты должен быть там! Сердце заходилось в бешеном ритме, в ушах звенело, слезы катились по щекам, застилая глаза, кровь капала из одного из них вперемешку. И чем ближе была заветная дверь, тем тише становились шаги позади. Он споткнулся у самого входа, но тут же поднялся, влетел внутрь, захлопывая дверь. Грудная клетка ходила ходуном, страх все еще сковывал тело, но он прислушивался к малейшим шорохам за дверью, боясь услышать настигающих его преследователей. Или одного конкретного, не так было важно. Тишина… тишина… тишина… шорох. Мальчик встрепенулся, моментально бледнея, но кто-то рядом мягко коснулся его руки, неловко присев на корточки. Он обернулся, тут же встретившись с таким родным сапфиром чуть близоруко прищуренных глаз. Его сокровище. Его спасение. Его… Артур! Чужая узкая ладонь коснулась его щеки, стирая набежавшие слёзы и немного размазав кровь, а мальчик не в силах пошевелиться с непередаваемым счастьем смотрел на так полюбившееся, чуть осунувшееся лицо. Боль словно бы перестала существовать. Ребенок стремглав кинулся в объятия, утыкаясь носом в мягкий вязаный жилет. Он рядом, он никуда не уйдет. С ним — не страшно. Его мягко погладили по каштановым волосам, спокойное мерное дыхание чувствовалось на макушке. Так тепло и так спокойно. — Ты должен очнуться, золотце. Что? Зачем? Он чуть напрягся, не до конца осознавая, о чем ему говорят. — Прошу, очнись. Зачем? — Ты нужен там, а не здесь. Руки сильнее стиснули его в объятиях. Тело, горячее и крепкое, казалось как никогда родным. А мы встретимся там, Артур? Я не хочу покидать тебя. — Обязательно. Я тебя не брошу. Никогда. Я ведь лю… Последние слова он не разобрал, тьма буквально выдрала его из чужих рук.

***

Когда Михаилу принесли полный отчет о состоянии экономики, то он едва ли сдержал нецензурную брань, ведь проблемы были отнюдь не только в сельском хозяйстве. Советская экономика едва ли сейчас была жизнеспособна. Фиксированные цены, отсутствие конкуренции и частного предпринимательства — из-за этого страна то тут то там сталкивалась с товарным дефицитом. Зачем стараться, если твою продукцию все равно купят, как запланированно и по заранее установленной цене? С продажи исчезали даже товары первой необходимости. Постоянно возникали сбои в организации снабжения и распределения товаров. С трудом можно найти хорошую одежду и обувь. Качество советского машиностроения тоже не выдерживало никакой критики и, если не считать премиумных автомобилей, то часто отправлялась в ремонт чуть ли не прямо с конвеера. Единственная более-менее живая отрасль производства — оборонка. На нее и приходилась существенная часть ВВП. Начались проблемы из-за санкций, наложенных западными странами на СССР в следствии ведения войны в Афганистане. Буквально шаг в пропасть. Помимо очевидных финансовых последствий, война повлияла и на моральное состояние граждан. Никто не понимал, зачем молодым советским юношам идти воевать и умирать в этой далекой стране. Не нужно никакой статистики, чтобы понять, что в стране уже растет недовольство. Резюмируя все, что досталось Михаилу — катастрофа. Вполне реальна угроза голода, поскольку денег для закупки продовольствия за границей — больше нет. Экономика разбалансирована. Военное противостояние с США отнимает колоссальное количество ресурсов. Существенные ресурсы так же уходят на поддержание всего восточного блока, но не только его. Советская армия увязла в войне в Афганистане. Партийная верхушка состоит из людей глубокого пенсионного возраста, что тоже отнюдь не способствует быстрому принятию решений. Впервые необходимость совершенствования существовавшей экономической системы — так называемого Ускорения — была провозглашена М. С. Горбачёвым на пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года. Однако эти меры касались только экономики, носили в основном административный характер и не затрагивали существа «развитого социализма». Михаил не считал необходимым кардинальные перемены. Ведь как может быть корнем проблем идеология, что неустанно преследовалась СССР на протяжении всего его существования? Немыслимо. Целью проводимого курса было ускорение социального и экономического развития Советского Союза. По своей сути термин «ускорение» означал признание отставания СССР в развитии от ведущих промышленных государств и стран мира и являлся новой версией старого лозунга «догнать и перегнать». Для всего этого требовалась модернизация экономики и политической системы. — Нужны революционные сдвиги — переход к принципиально новым технологическим системам, к технике последних поколений, дающих наивысшую эффективность, — заявил тогда Михаил. Развитие советского машиностроения стало одним из приоритетов ускорения, его сверхзадачей. На 27 съезде КПСС в начале 1986 г. задачей №1 было признано ускоренное развитие машиностроения, в котором усматривалась основа быстрого перевооружения всего народного хозяйства. Программа ускорения намечала опережающее развитие машиностроения по отношению ко всей промышленности и достижение им мирового уровня уже в конце 1990-х гг. На развитие машиностроения партия выделила 200 млрд.рублей, в два раза больше, чем за предыдущие десять лет. Однако капиталовложения в тяжёлую промышленность, импортные закупки для неё не давали позитивного эффекта и на товарном и продовольственном рынке не сказывались. Более того, этот рынок стал жертвой «ускорения» развития машиностроения, так как импортные поставки для последнего вели к сокращению закупок продовольствия и товаров народного потребления, что привело к росту бюджетного дефицита, скрытой инфляции и товарному голоду. У Михаила не осталось выбора — нужно было переходить к более решительным мерам.

***

Это должно быть тем местом. Александр сверился с записями. Да — это оно. Небольшой поселок близ Иркутска. Уже почти полностью брошенный, Сашка видел такие очень не часто — селения-призраки. В них пахнет сыростью и безнадегой, разбитыми мечтами, на улице редко когда можно встретить хоть кого-нибудь, кроме бродячих псов, котов и прочей самовыгульной живности. Но что вообще могло заставлять его возвращаться сюда? Судя по записям Дияра — он приезжал сюда с достаточно завидной регулярностью, раз в месяц точно. И непременно с купленными еще в Иркутске цветами. Неужели любовница? На дорогу вышла пожилая женщина лет восьмидесяти, загоняя гусей на участок. Может расспросить? — Простите! Александр очень плохо представлял как общаться к незнакомым дамам в возрасте. Возле их поселка, где жила вся семья — их знали, а от того и Сашка каждого в лицо и по имени знал. В Москве много с кем не пересечешься, сидишь как сыч в кабинете и изредка в магазин за провиантом спускаешься. Бабка недоверчиво прищурилась, смотря на Сашку. — Я не хочу отвлекать вас, только спросить. — Ну спрашивай, мил человек. — Я тут ищу… — запнулся. Отец то, конечно, узнаваем в народе, только если описывать начнет, то он больше ему визуально не в отцы, а в братья годится, — ищу брата. Года три назад приезжал сюда часто. Высокий такой, в пальто коричневом, в шапке меховой, на глазу повязка, лицо молодое, глаза светло-карие. С цветами приезжал все время. Вы не знаете куда он ходил и что ему вообще надо было тут? Бабка как-то странно на него посмотрела и хмыкнула. Александру аж не по себе стало от ее взгляда. Рядом бешено гогоча пронесся один из пернатых, врезаясь в заборчик, но быстро втискиваясь в проем калитки. — Ты про Лешку недолюдя этого что ли? Известно куда ходит. Вооон туда, — указала куда-то в конец узкой улочки, — хибара там сожженая стоит, давнишняя, Бог знает сколько стоит развалюха эта. А прям за ним могила безымянная. Туда он цветочки то и таскает. Веник этот свой кладет и сидит горюет, — блеклые глаза бабки недобро блеснули, — так ты ж не брат его! Не было у него братьев никогда. Ты кто таков будешь? Или у вас у чекистов мода пошла, молоденьких брать? Сашка неловко отвернулся от пристального старушечего прищура, но ответить — ответил: — Виноват, что наврал. Сын я его. Старший. — А. Катькин что ли? Парень напрягся. Откуда…? Имя его матери знали только отец и Ульянов. — Не знаю я, как мать мою знали. — Не мудренно. Лешка та, тот еще кабель. За столько лет стольких женщин испортил, козлина. А то что Катька в горячке родильной помела, первенца стране рожая, так это я знаю, известно. Похоронил он ее, правда, в ее родном углу в Мытищах. Сашка смерил бабку прожигающим взглядом. — Да кто вы вообще, что знаете все это? Рот старухи искривился в усмешке, обнажая ряд чуть кривых зубов. Мутные подслеповатые глаза блестели в больной злости, но и бесконечной грусти. — Я много знаю, да лучше бы не знала. Лучше бы издохла еще тогда, вместе с ней. И не видела бы, пошто страну он губит. Не видела и не знала… — Да объяснись ты, кто такая, карга?! — Сашка не выдержал, попытался схватить ту за руку, но бабка резво отошла от ограды, зачесав внутрь дряхлой хибары. Гуси, псы и прочая живность угрожающе в разнобой зашипела, залаяла на незваного гостя, что немного его отрезвило. Сашка нехотя отступил, ставя лишнюю заметку разобраться в этом позже. Поселок маленький, пробить информацию будет не сложно. Он глянул в сторону сгоревшего дома и направился вперед. Могила действительно была прямо за одной из обугленных стен. Поросшая мхом, с уже покосившемся за год застоя без ухода заборчиком. Но РСФСР отчего-то чувствовал, кто это. Он достал из кармана склянку с темной кровью, но ожидаемого чуда не произошло — она по прежнему была густой и вязкой чернющей субстанцией. В тех японских текстах было сказано, что будь это место тем самым — она бы покраснела. Значит, либо место не то, что уже просто невозможно, либо якорь у отца — не территория. Предмет? И вновь вопрос — какой? Легкий порыв ветра всколыхнул только выглянувшую весеннюю траву и словно бы растрепав чернявые сашкины пряди. Он улыбнулся. Было забавно, что он словно бы чувствовал присутствие этой женщины здесь. А может так и есть? В конце концов, даже православие не отрицало существование призраков. Может стоит хотя бы поздороваться? — Я тоже рад вас видеть, пускай и никогда не встречал в живую. Сашке было смешно. Он, наверное, сейчас похож на сумашедшего: сорвался средь бела дня неизвестно куда, в какое-то село под Иркутском, к старой заросшей хибаре, говорит с могилой родной тетки. Ну хоть сейчас на принудительное лечение отправляй. А может это у них семейное? Отец же тоже зачем приезжал сюда и явно не только цветочки на могилку принести. Но прямо сейчас он понимал, что пора возвращаться. Он чувствовал, что дома есть хорошие вести. До дома, правда, он так и не долетел, звонок застал его прямо в аэропорту. — Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика слушает. — Зачем ты ездил туда? Голос… — Дияр? О чем ты? Куда я… — Не придуривайся, ты прекрастно знаешь, что получить нужную информацию от местного отдела не так уж и легко. Тем более нам с тобой. Александр вновь растерялся. Почему он вообще лезет в это? — Брат, я не знаю, почему ты интересуешься, но уверяю тебя — это необходимо для отцовского благополучия. В трубке послышался смех. Какой обреченный и даже немного скорбный. — Саш… он предатель, Саш… — Что?! О чем ты вообще говоришь?! — Не придуривайся, будто ты не знаешь, что он крутит шашни с Британской Империей. Я слышал ваш разговор с США и отцом в его кабинете. Вновь смех, но уже чуть более истеричный. По спине Сашки пробежал холодок. — Дияр, но ведь это не важно сейчас. Важно то, что отец болен и ему нужна помощь. — А зачем вообще ему помогать? — смешок, — Умрет не сегодня — завтра, но он предал наши идеалы. Предал свои идеалы. Он разрушал все, к чему прикасался. Он погубил свою сестру, он извел наших с тобой матерей, относился к нам, как к пустому месту. Ты знаешь, что он выделял меня среди всех вас только чтобы шпионить за вами? Что когда я отказывался — он словно бы забывал, что я существую, я становился для него пустым местом. А может рассказать тебе, что матерей Анны, Аниты и Марты он «любил» так остервенело, что попросту взял их силой? И что будет, если я им это скажу?.. Из него бесконечным потоком сыпались все секреты отца, а РСФСР просто стоял и слушал, не в силах сделать что-либо. В этот момент у него словно бы выбивали почву из-под ног, потому что светлый образ отца рушился прямо на глазах. — Зачем ты так, брат? — только и смог исторгнуть из себя в ответ Сашка, — он ведь и твой отец тоже… — Я просто устал копить это в себе, Саш. Я устал быть дневником, исписанным всей той грязью, что есть в этом человеке. Саш… Не подумай, когда он умрет — ты останешься моим братом… но он мне больше не отец. И я уверен, все остальные скажут так же, когда я расскажу им тоже, что рассказал тебе. Щелчок и короткие гудки. Сашка вешает трубку. Крик отчаяния застрял где-то в горле, но Александр не позволял ему вырваться и стоял так перед телефонной будкой, словно натянутая струна. Теперь все будет еще сложнее и стремительней.

***

К 1987 году уровень безработицы в стране снизился, состояние экономики стабилизировалось, а темпы инфляции были относительно низкими. Немаловажную роль в поддержании экономики Великобритании играли доходы от 90-процентного налога на североморскую нефть, которые в течение 1980-х годов также активно использовались для реализации реформ. Согласно опросам общественного мнения, Консервативная партия пользовалась наибольшей поддержкой среди населения, а успешные для консерваторов результаты выборов местных советов сподвигли Тэтчер назначить на 11 июня парламентские выборы, хотя крайний срок для их проведения истекал только через 12 месяцев. По результатам выборов, Маргарет сохранила за собой пост премьер-министра Великобритании на третий срок. Британия восстановился абсолютно и полностью — спасибо Маргарет. Но это едва ли улучшало настроение. Каждый день созваниваясь с Александром, он слышал один и тот же ответ — ничего. Союз так и не пришел в сознание. Несколько раз он приезжал лично: бледное худое лицо заставляло его сердце болезненно биться о грудную клетку. Сейчас он вновь летел в Москву, едва сдерживая горестный вздох. Британия ехал в приставленной к нему машине и смотрел в окно, тщетно стараясь собрать мысли в кучу. Они ведь уже через неделю после примирения планировали официально прописаться в Нидерландах**. Хотели, чтобы их отношения были хоть немного официальными. Союз после такого предложения от британца еще никогда не был так счастлив. И сам Великобритания чувствовал себя самым счастливым на свете. «Я скучаю, золотце.» Воспоминания о том радостном дне всегда неизменно влекли и воспоминания о, пока что, самом ужасном. Он пытался их отогнать, но картинки уже всплыли в голове: еще пустые глаза, полные непонимания и страха, его трясущиеся руки, тянущиеся к Империи, и эта мерзость и гниль, что продолжала растикаться вокруг. Британии еще никогда не было так страшно. До скрежета зубов и остановки сердца. А сейчас больше больно, но по прежнему страшно. Страшно, что он может не проснуться. Что он уйдет раньше него. Этот светлый юноша, которого он так успел полюбить. Британия принес ему ландыши — его любимые цветы. Белые, но яркие даже на фоне уныло белых стен больничной палаты. Рядом мерно попискивали приборы. Конечно, его состояние накладывало некоторый отпечаток на его внешность — он бледный и исхудавший, но Великобритания все еще видел перед собой очаровательного мужчину, подарившего ему счастье. Империя присел рядом с кроватью, погладив шершавую ладонь. Коснувшись кончиков его пальцев, подумал о тех моментах, когда видел эти сильные руки в работе, будь то готовка или его работа по дереву. На заднем дворике до сих пор стоит купленный специально для его золотца верстак, а на тумбочке у кровати красуется пару деревянных статуэток лошадей. Британия вновь посмотрел на родное лицо. Как ты? — говорило это лицо. Светлое и безмятежное. Как он? Он — рвано и отчаянно, неправильно, потерянно. Он — невыносимо больно. Слезы сдержать не получилось, хоть британец и старался быть стойким и сильным. Еще ни разу не получилось. — Мне так одиноко без тебя, — он сжал чужую ладонь сильнее, — ты должен очнуться, золотце. Слезы застилали глаза, а он был не в силах сдержать вырывающиеся из груди всхлипы. Почему же так больно? Так отчаянно одиноко без него? — Прошу, очнись. А в ответ лишь тишина. Равнодушная, прерываемая лишь коротким писком прибора. Он уткнулся ему в плечо, по прежнему сжимая его руку, но уже в обеих руках. Трость упала на пол, сиротливо закатившись под больничную койку. Появилось ощущение всепоглощающего одиночества, им как будто бы пренебрегли и от этого на душе царапало, словно бы голодный зверь стремился выйти из клетки. — Я так тебя люблю… Он просидел так еще некоторое время, пытаясь полностью прийти в себя, но на душе по прежнему было гадко и горько. За окном начало темнеть, пора уходить, хотя так не хотелось. Медленно и нехотя отстранился… Но чужая широкая ладонь крепко сжимала одну из его рук. Сердце пропустило удар, когда в этой болезненной тишине раздался хриплый, уставший, но такой родной, такой необходимый шепот: — Любишь…? Ты… любишь… меня? Британия вскинул голову одновременно зло, любовно и совершенно счастливо произнёс: — Ах ты, дрянной мальчишка. Глаз Алексея же отливал чистейшим золотом и блестел от подступившей слезы.