***
однако ни через неделю, ни через две шанса так и не представляется — пешков как сквозь землю проваливается. мелькают только его дружки, с которыми он курил тогда на тусовке, и ваня порывается подойти, но каждый раз сам себя одёргивает — стрёмно как-то. всё-таки они с пешковым даже не друзья — странно, что он про него спрашивать будет. — ты чего такой загруженный? — подмечает саня, дёргая друга за рукав на лекции. ваня ближе пододвигается, чтоб на них препод не наорал и спрашивает: — ты случайно не знаешь серёжу пешкова? — случайно знаю. а с чего вдруг интересуешься? — и смотрит со смешинкой, бровь выгибая в вопросе. — да просто, — с напускным равнодушием отзывается ваня. — давно я его не видел. — он в армавир уехал по семейным. — армавир? это что, в италии? — ебло, это краснодарский край, — саня глаза закатывает, пока ваня хмурится всё ещё, пытаясь город такой припомнить — безуспешно. — отличник нашёлся, блин. впрочем, стыдиться ване нечему — благодаря гуглу он за пять минут всё что нужно узнаёт об армавире. любопытство-то он утолил, но радости это никакой не принесло — саня не в курсе, когда пешков возвращается. говорит, заявление даже в деканат написал. бессмертных интересно, как его друг вообще в эту компашку затесался, но тот отмахивается только — больше на тусовки общажные ходить надо. но что поделать, если не вкатывают ване эти тусовки, где от всех дешёвым пивом несёт да приторными ашками. не вкатывает этот рэп с попсой вперемешку слушать да пытаться комфортно себя почувствовать среди совсем чужих людей. ване больше по душе на стадионе устроиться с пледом часов в шесть, когда только вечереть начинает, да в планшете своём рисовать, доктор пеппер потягивая из трубочки — горло побаливает в последние дни. судя по всему, меньше на улице зависать надо, а то холодает с каждым днём — зима всё ближе. ваня не жалеет вовсе о таком времяпровождении, особенно когда видит знакомую фигуру, приближающуюся так стремительно, что бессмертных пугается даже на мгновение. — я присяду? — и плюхается рядом на краешек пледа, ответа не дождавшись и бедром ваню задевая. вернулся, получается. только странный какой-то, руки заламывает, взгляд опустив, и молчит. а у вани ладонь сама тянется новый файл открыть и набросать наскоро кудряшки, на ветру красиво развивающиеся, пока пешков, кажется, с мыслями пытается собраться. — я тебя в окно увидел просто и захотел с тобой посидеть. можно? — да уже сидим, — откликается ваня, косясь на серёгу с удивлением — ну не похож он на того, кто разрешение спрашивать будет. — у тебя всё нормально? — потому что странно без этого сияющего взгляда и без лукавой улыбки. странно серёжу серьёзным таким видеть, хотя ваня не так уж и хорошо его знает, чтобы пытаться анализировать чужое поведение. однако чувствует, что сейчас пешков перед ним, как книга открытая — нужно только осмелиться пролистнуть страницы. — нет, — просто так, без лишних слов, но искренне до дрожи в ваниных пальцах, стилус сжимающих. потому что какая-то необъяснимая нежность наружу рвётся, когда пешков весь такой поникший. потому что не знает его совсем, но узнать хочет ужасно. хочет узнать, что случилось у него, почему он уехал, почему его еду воровал. хочет узнать, почему кудри его из мыслей уходить никак не желают, к черепной коробке намертво прилипнув яркой картинкой. — хочешь поделиться? — потому что ваня очень хочет, чтоб поделился. — хочу, — потому что серёжа, кажется, готов всё что угодно рассказать, если ваня попросит. но у пешкова есть на то причина, а у вани — только желания, так и не оформившиеся окончательно в голове. желание узнать пока первое место занимает, а остальное не так уж и важно сейчас. и серёжа делится, взглядом встречаясь с ваниным и поражаясь чужой участливости. рассказывает, что у него бабушка в больнице — инфаркт. она его вырастила вместе с дедушкой, который скончался год назад, и не может он не переживать, пока она под капельницей лежит. не может о плохом не думать, хоть родители и заставили в москву вернуться, а то отстанет сразу же на первом курсе — и так уже отстал. и серёжа поехал, чувствуя, как мысли грузом тяжёлым на плечах оседают. потому что не готов он ещё с бабушкой прощаться. а ване вся эта тема так знакома до боли, что только заживший шрам где-то под рёбрами саднить начинает, а серёжу хочется хоть как-то утешить, потому что слова лучше не сделают всё равно. потому что когда рукой неловко приобнимает пешкова за плечо, тот подаётся ближе тут же, ване в шею лицом зарываясь и замирая, пока бессмертных по спине его гладит осторожно — не привык он к тактильности такой да и не знает, как вообще людей успокаивать. но серёже, кажется, и этого хватает, потому что отстраняется через несколько минут и уже гораздо лучше выглядит — словно груз на плечах, хоть и самую малость, но легче стал. — темнеет уже, — произносит тихо, поднимаясь с пледа и ване руку протягивая. — хочешь чаю попить? — только если ты мне расскажешь, зачем вообще еду мою пиздил, — отзывается ваня в неловкой попытке разрядить обстановку, и, что странно, у него получается, потому что серёжа смеётся смущённо, взгляд отводя. — так уж и быть, расскажу. тяжело всё ещё, но с ваней получше как-то. поэтому отвлечься пытается, рассказывая, как сначала чисто случайно йогурт его схамячил, а потом понравилось ему — думал, раз кто-то такие штуки покупает, вряд ли расстроится, если пропадёт парочка. а потом этот доктор пеппер появляться начал всё с той же наклейкой — «бессмертных». и тогда серёжа чисто случайно на стадионе ваню увидел, когда покурить вышел. с пеппером этим увидел, сразу понимая, чью еду повадился брать. — неловко даже было, — рассказывает, чаем сладким сюрпая. — почему неловко? — удивляется ваня, вообще не представляя, что пешкову неловко может стать после того, как он просто так чужую еду брал из холодильника. — потому что это ты. — и? — я ещё тогда подружиться с тобой хотел, — плечами жмёт, улыбку за кружкой пряча. — я тебя заметил, когда ты приехал только — ты мячик гонял в коробочке. — ты уже тогда здесь был? — почему-то ваня был уверен, что на тот момент общага пустовала. — ну да, — смеётся тихо, чай отпивая. — я умею быть незаметным, если захочу, — и не поспоришь ведь. не зря же ваня и правда не замечал его. однако в памяти всплывает тот самый раз, когда он впервые его увидел — тогда на стадионе, — и всё встаёт на свои места. на кухню к вечеру только девочки захаживают то приготовить что-то, то в холодильнике пошариться. уютно так чай сладкий на двоих делить, пока ваня не начинает зевать, а пешкова не тянет пойти покурить. расходятся на такой тёплой ноте, что бессмертных даже хочется обнять серёжу, но держит руки по швам — неловко это как-то и не в его стиле совсем. только пешков сам тишину обрывает: — не хочешь завтра тусануть ближе к вечеру? — завтра суббота, и ваня, если честно, думал проваляться весь день в постели, а не бухать с соседями. по лицу его заметно, видимо, что не горит он желанием, поэтому серёжа добавляет: — я имею в виду, вдвоём, — и это в корне меняет дело, поэтому ваня кивает даже слишком резво, на что серёжа улыбается снова и, посмеиваясь, уходит, телегу ему свою оставляя на всякий случай.***
ваня не спросил тогда, почему пешков не перестал еду воровать, раз узнал, чья она, и серёжа этому рад безмерно, потому что иначе пришлось бы все карты раскрыть. потому что иначе пришлось бы сказать, что из головы он не выходит, стоило впервые увидеть. что серёжа с ним рядом себя влюблённым школьником чувствует, который опозориться перед объектом обожания боится. что серёже самую малость страшно отказ получить, но ваня своими щеками красными и заинтересованным взглядом эти мысли сразу отсекает, потому что, по мнению серёжи, ваня даже больший гей, чем он сам. но ошибиться страшно. поэтому приглашает его к себе, думая окончательно прощупать почву и понять, есть ли у него какие-то шансы. потому что зацепил этими своими непонятными глазами — то ли неогранённые изумруды, о которые порезаться можно, стоит только взглядами встретиться, то ли тёмное болото, в которое затянет, стоит лишь шаг навстречу сделать. только вот серёга уже сделал этот шаг и не успокоится, пока полностью не увязнет в пучине чужого взгляда — внимательного такого, но вместе с тем очень ласкового, и этот контраст позволяет надежде в душу просочиться. — ты что это, девочку позвал? — спрашивает макс, когда пешков после обеда притаскивает бутылку дешёвого вина и упаковку с сырной нарезкой — нормально так потратился. — мальчика, — отзывается серёга, пока стол на середину комнаты выдвигает, скатертью какой-то, спизженной из прачечной, накрывает и расставляет всё красиво вместе с выпрошенными у соседок бокалами. — ничего себе, — присвистывает макс. — ну повеселитесь тогда, только не на моей кровати, пожалуйста. — да пошел ты нахуй, — а сосед смеётся только в ответ, удаляясь на очередную субботнюю тусовку, которую серёжа благополучно решил проебать в пользу вани. да и не то чтобы он грустит по этому поводу. — кстати, — макс дверь приоткрывает, голову в проём засовывая, — презервативы и смазка во втором ящике, — и удаляется со смехом, когда в уже закрытую дверь подушка прилетает. макс, конечно, своеобразный сосед, но друг из него хороший, поэтому пешков понимает прекрасно, что всё это в шутку — без пошлых подтекстов. однако почему-то не хочется, чтоб о ване думали, как об очередном мальчике в его постели — таких в общем-то немного, но они были, и серёже даже маленько стыдно, хоть и стыдиться тут нечего. мальчики эти ещё в старших классах были, когда пешков осознал, что его не только пышные женские формы привлекают, но и костлявые угловатые мужские тела, которым порой он даже больше внимания уделяет. серёжа просто в себе разобраться пытался, и ему это удалось. часам к пяти серёга ване весточку в телеге шлёт, чтоб к нему шел, если свободен. а ваня весь день только о встрече и думал, ничего другого делать не в состоянии, поэтому, конечно же, он свободен. сначала ваня даже не замечает странноватой атмосферы, когда серёга его на пороге встречает с улыбкой своей хитрой. но когда приглашает сесть за стол, кривовато скатертью накрытый, ване совсем не по себе становится. — серёж, это чё такое? — потому что напрягает его незнакомая атмосфера, а серёжа только плечами жмёт, говоря, что ничего особенного — просто выпить вместе захотел. и ваня верит — по глазам видно, в которых паника, волнами бушующая, успокаивается сразу, изумрудный штиль после себя оставляя. вино на вкус отвратнейшее — это факт. но делить это мерзкое вино с серёжей как-то по-своему круто — есть в этом определённая эстетика. и уже вкус горьковатый мягче становится, когда алкоголь в голову ударяет. и в теле лёгкость приятная ощущается, когда ваня на спинку стула откидывается, музыку слушая — серёжа включил с ноутбука. — не хочешь поиграть в десять вопросов? — ваня только заинтересованный взгляд кидает из-под чёлки, кивая опасливо. впрочем, опасался он зря, потому что вопросы поначалу ничего необычного из себя не представляли: любимый цвет (у серёжи розовый, у вани синий), первый поцелуй (у серёжи в тринадцать, у вани в семнадцать на первой в жизни вписке), страхи (ваня боится громких звуков, а серёжа — высоты). — у тебя есть кто-нибудь? — спрашивает вдруг пешков. — в плане отношений. — нет, а у тебя? — уже по инерции ответный вопрос кидает, чувствуя, как где-то под рёбрами интерес клокочет тихонько. но серёжа только головой мотает, делая глоток вина и следующий вопрос задавая. — тебе нравятся парни? — и тут у вани что-то щёлкает в голове — то ли от серёжиной серьёзности, то ли от взгляда пытливого. у вани словно розовые очки слетают — смотрит на стол этот, скатертью накрытый, на вино с бокалами, романтичную музыку слышит и понимает вдруг, что либо он спятил, либо это и правда не просто дружеские посиделки. и ване стыдно будет потом, но он, пугаясь, головой машет из стороны в сторону и с места насиженного поднимается, пошатываясь. — слушай, мне идти надо, что-то мы засиделись, — потому что ване протрезветь надо срочно, а серёжа его и не держит. только в дверях уже ваня, не оборачиваясь, бросает ответное: — а тебе? — потому что знает, что пешков поймёт о чём речь. — да, — отзываются тихо, после чего дверь за ваней захлопывается оглушительно, оставляя серёжу наедине с мыслями о том, как же сильно он, кажется, проебался.***
ваня морозится. и морозится он уже как две недели. видит через окно курящего на стадионе серёгу, но подойти боится. поэтому совсем из комнаты не вылезает — только на пары, чтобы потом сразу вернуться в общагу, под капюшоном спрятавшись, дабы не столкнуться ни с кем, в учёбу зарываясь с головой. ваня думает и думает слишком много — совсем не об учёбе думает. ваня из головы никак не может выкинуть тот самый вечер с этим невкусным вином и солёным сыром. в голове прокручивает, только сейчас осознавая, как же это было похоже на свидание. ещё и саня допрашивает, почему это он с пешковым не общается — они же вроде подружились. а ваня огрызается только — не подружились. огрызается, ещё больше подозрений у проницательного санька вызывая. так бы и дальше морозился, если бы саня к нему на кровать не подсел как-то вечером, ноутбук чужой захлопывая — эй, я там курсовую не сохранил вообще-то, — и пихая ему в руки бутылку вишнёвого гаража. — ну рассказывай, — потому что заебал его ваня конкретно и хочется уже этого молчуна на чистую воду вывести, а то так и будет ходить дуться непонятно из-за чего. а стоит бессмертных пару глотков сладкого гаража сделать, как язык сразу же развязывается. заикается через слово и щеками краснеет, но всё-всё выпаливает про пешкова ещё с того момента, когда впервые его увидел. — мне кажется, я ему, — мнётся неловко, снова взгляд отводя, — ну это самое, — саня и так уже понял, но ждёт, когда друг уже в руки себя возьмёт, а то сколько можно ходить вокруг да около. ещё глоток делает и только тогда выпаливает: — нравлюсь я ему, кажется. — а он тебе? — и вот теперь пугается уже по-настоящему, чувствуя, как щёки горят. не думал он об этом даже, да и вообще не представлял, что ему парни могут нравиться — да и с чего бы. — нет, конечно! — отрицает чисто по инерции, а саня эту свою бровь проклятую выгибает — не верит ни капельки. — я не гей вообще-то! — да никто и не говорит, что ты гей, — выдыхает саня, к горлышку прикладываясь, остатки пива в себя вливая. — знаешь, ведь бывают и исключения. необязательно быть геем, чтобы тебе парень понравился. есть же, в конце концов, ну знаешь, бисексуалы, — а ваня в ответ глаза только больше выпучивает, совсем не желая соглашаться со словами друга. — не нравится мне серёга, — говорит уже спокойнее, но уши красные об обратном твердят. — ладно, давай по-другому, — понимает, что ваня — упёртый донельзя, и так просто ничего из него не вытащишь. — ты считаешь его красивым? — конечно, — сразу же отвечает — нет ведь ничего такого в том, чтобы другого парня считать красивым. — тебе приятно проводить с ним время? — у вани перед глазами сразу проносится тот вечер на стадионе, когда он серёжу обнимал неловко, пытаясь утешить, а потом и та посиделка с вином у него в комнате, когда они в десять вопросов играли. воспоминания теплом в груди разливаются, если не заострять внимание на том, чем та посиделка закончилась. — ну, приятно, — потому что хотелось бы повторить, если бы не все эти сложности, путающие ване все карты. он бы хотел с серёжей в плойку поиграть в какие-нибудь гонки незамысловатые или, может, сходил бы с ним куда-нибудь прогуляться. он в москве уже пару месяцев, а так и не был ещё нигде — весь в учёбе своей погряз совсем. впрочем, ему в кайф и в комнате сидеть с ноутом на коленках, но с серёжей он бы с радостью куда-нибудь выбрался. — ты хотел бы узнать его поближе? — хотел бы, — потому что до сих пор помнит, как приятно ему было, когда серёжа доверился и рассказал про бабушку. и тот факт, что он ничего по сути о пешкове и не знает, раздражает до ужаса. хочется всё-всё о серёже узнать — всё, что он сам ему готов будет рассказать, а уж ваня обязательно выслушает. — а обнять его хотел бы? — да, — потому что от серёжиных кудрей едва ощутимо пахнет вишнёвыми сигаретами, а ещё он такой мягкий, как плюшевый медведь. хотелось бы хоть раз нормально его обнять — он бы наверное ваню крепко-крепко к себе прижал, а тот мог бы вдыхать запах его волос. даже в ваниной голове это звучит как что-то очень приятное. — а поцеловать? — ну да, — вырывается раньше, чем ваня успевает осознать, что именно у него спросили. а потом вздрагивает, собираясь уже было отнекиваться, но видит сашину лыбу и сдувается разом. потому что и правда хотел бы. ваня вообще-то целовался всего лишь раз в своей жизни — на той самой первой вписке, — и ему не понравилось от слова совсем. но если даже на миг представить поцелуй с серёжей, почему-то это не кажется таким уж неприятным или невозможным. вспоминает невольно, как пухлые губы красиво сигаретный фильтр обхватывают, когда затягивается, и окончательно понимает, что да — точно поцеловал бы. — он мне нравится, да? — почти шёпотом, руками бутылку гаража к себе прижимая. и на саню смотрит как щенок нашкодивший — реакции ждёт. а саше очень смеяться хочется с этого несмышлёныша, но он только руку ему на плечо кладёт и отвечает: — ещё как нравится, вань, — и улыбка друга успокаивает накатившую было панику — саню это совсем не смущает. не смущает, что его другу, кажется, умудрился понравиться парень. а большей поддержки и не представишь. — и что теперь делать? — снимать штаны и бегать, — со смехом отзывается саня. — ну ты совсем, что ли, дурачок? — а ваня не дурачок, ване просто никогда ещё никто не нравился до мыслей о поцелуе. ваня вообще не знает, как вести себя с человеком, который ему симпатичен не просто в дружеском плане. и что говорить, тоже не знает. — если ты хочешь привлечь его внимание, то тебе стоит придумать что-нибудь, потому что сомневаюсь, что его не задел твой позорный побег с той вашей свиданки, — а ведь саня дело говорит. и ване ещё стыднее становится за ту свою выходку — он ведь мог серёжу обидеть. думает судорожно, как можно всё исправить, пока ещё не совсем поздно — по крайней мере, хочется в это верить. к счастью, фантазия у вани работает как надо. собственно, бессмертных не придумывает ничего лучше, чем уже привычный такой способ чужое внимание привлечь, который, кажется, успел за столь короткое время стать их с серёжей маленькой традицией. ваня покупает в ларьке колу без сахара и пару йогуртов, в холодильнике оставляет на видном месте с подписью «пешков» и надеется на лучшее. а когда замечает, что подарки действительно пропадают, радуется, как влюблённая школьница, спеша обратно в комнату и в окно поглядывая нервно. на улице совсем похолодало с приближением зимы, первый снег уже выпал, растаяв сразу же, но оставив после себя промозглую сырость, однако это не мешает пешкову всё так же курить у турничков, мыском кроссовка лениво ковыряя гравий. и сейчас тоже выходит с баночкой колы в руке, а ваня улыбку сдержать не может. смотрит и улыбается, пока скулы болеть не начинают и их приходится ладошками помять, чтоб прошли. и когда пешков вдруг прямо в ванино окно смотрит, бессмертных пугается самую малость — ноут с колен скидывает и на пол валится, чтоб макушка его не торчала. прячется и не видит, как серёжа ухмыляется уголком губ — даже со своим зрением заметил этого конспиратора. ещё пару дней ваня стабильно оставляет серёже подарки, искренне считая, что делает всё правильно и лучше так, чем разговор с ним начинать. впрочем, пешков с этим явно не согласен. ваня умывается себе спокойно перед сном, когда уже никого нет в душевых, и не ожидает совсем, что серёжа к нему со спины подкрадётся и шепнёт над ухом: — долго в молчанку играть будем? — а ваня вздрагивает, роняя щётку в раковину, и оборачивается резко, чуть ли не носами с серёжей сталкиваясь, и пугается ещё больше, обратно к зеркалу поворачиваясь. — попался, — смеётся серёжа, ставя ладони на раковину — по бокам от вани. улыбается и ловит испуганный взгляд в зеркале. и серёжа вообще-то ничего такого не планировал, но ваня так очаровательно краснеет, что сложно удержаться и не зажать его вот так. — почему прятался от меня? — я не прятался, — отзывается тихонько, в раковину вжимаясь и боясь пошевелиться — кажется, что одно лишнее движение и вплотную к пешкову окажется. а этого ване совсем не хочется. может, и хочется, конечно, но явно не так быстро. — я, если честно, думал, что ты не захочешь больше со мной общаться, — серёжа усмехается теперь уже совсем невесело, и ваня сам пытается взгляд чужой поймать, который тот опускает упрямо. хочется спросить почему, но он и сам понимает — его косяк. не разобрался в себе сразу и серёжу обидел. — но потом эти твои подарки. это же от тебя или я совсем уже спятил? — от меня, от меня, — и тишина повисает — оба не знают, с чего начать. оба боятся на искренность выйти, но ваня играет на опережение — слишком долго он всё обдумывал, чтобы застопориться вот так. — я тебе нравлюсь? — и такими глупыми кажутся эти слова, когда вылетают. хочется по пути их поймать и не произносить никогда, но серёжа отзывается сразу тихим «да» куда-то в ванину макушку. как там в книжках пишут? и время замерло. кажется, реально замерло, потому что ваня слышит только серёжино дыхание и своё собственное ускорившиеся сердцебиение, прежде чем сказать неуверенно так и смущённо, но всё же сказать: — ты мне, кажется, тоже нравишься, — и вздрогнуть, когда серёжа засмеётся тихонько, лбом ване в плечо утыкаясь. а когда руками его со спины обнимает, к своей груди прижимая крепко-крепко, нервозность как-то даже отпускает — легче становится. ваня видит в зеркале только кудри шоколадные и тянется рукой по ним провести, кончиками пальцев массируя макушку. и смотрит на свою руку в чужих волосах, как завороженный, — так странно, но в то же время так правильно. ване всё ещё страшно и малость тревожно, но в чужих объятиях тепло очень и хочется рискнуть. рискнуть и развернуться к серёже лицом, демонстрируя свои краснючие щёки, но взгляда не отводя. — можно тебя поцеловать? — пешков спрашивает больше из вежливости, зная уже прекрасно, что ему не откажут — всё в зелёных глазах читается. поэтому ваня кивает только и сам ближе жмётся, сталкиваясь с серёжей носами и усмехаясь неловко. не знает, как лучше подступиться, и тогда серёжа сам его лицо ладонью придерживает, направляя, и губами касается ваниных — искусанных таких и шершавых, но стоит провести по ним языком, как они становятся мягче и податливее. ваня позволяет серёже вести в поцелуе, всё ещё смущаясь и цепляясь дрожащими пальцами за чужие плечи, комкая на серёже футболку. и когда пешков отстраняется с влажным чмоком, ваня, кажется, ещё больше алеет, но снова тянется к серёже, целуя уже куда увереннее и накручивая на палец и без того кудрявую прядку. и они могли бы целую вечность так простоять, если бы саня, который испугался, что ваня там утопился, не ворвался в душевую, заставая их с серёжей, зажимающихся у раковины, и тут же удаляясь с извинениями и довольными смешками. долго он ещё будет ване это припоминать, а заодно и гордо заявлять, что это вообще-то его заслуга, иначе ваня так и сидел бы в своей комнате, пытаясь в чувствах разобраться и в себе. впрочем, в себе ваня так и не разобрался, но это и неважно сейчас. успеет ещё разобраться позже, а пока он теснится с пешковым на узкой кровати с ноутбуком, на котором они врубили какой-то сериал, перешёптываясь тихонько, стараясь макса не разбудить. пока он чувствует, как чужие пальцы скользят мягко по его ладони, поглаживая, в то время как серёжа рассказывает, что ваня ему вообще-то сразу понравился и он не придумал ничего лучше, чем продолжить его еду воровать, — ну а как ещё привлечь внимание? и ваня смеётся над чужой глупостью, а потом показывает свои бесчисленные скетчи, на которых, вообще-то, не просто какой-то кудрявый парень, а именно серёжа, и пешков честно пытается сделать вид, что не догадался сразу, за что по плечу получает ладошкой, которую перехватывают сразу же, на себя ваню потянув и целуя нежно. успеет ещё ваня во всём разобраться, а пока ему только одно ясно — вместе с кокосовыми сырками серёжа умудрился украсть и его сердце.