***
Игорь приходит в себя, когда ноги останавливают тело у входа в небоскреб офиса «Вместе». Пожалуй, «приходит в себя» — это слишком амбициозное заявление, которое майор бы обжаловал в досудебном порядке. Игорь будто новенький телефон в упаковке: настройки заводские, никакой личности обладателя в устройстве. Сейчас у Грома в голове пустота, а в животе плавает айсберг. Он смотрит на свои руки с удивлением человека, который видит их первый раз в жизни. Так рассматривает ребенок новые игрушки, так пациенты после операции аккуратно касаются швов на теле. У Игоря предостаточно рубцов, бляшек от пулевых и ножевых белых росчерков на загорелой коже. Он выбирался из бандитских заварушек без единой царапины или дрался до крови в блевоте. Гром ничего не боялся и всегда презирал трусов, которые прячутся в полицейском отделе. Но сейчас он впервые испуган. Не страшно встретить смерть от рук убийцы его лучшего друга (а просто ли друга, Игорь?). Нестрашно снова разочароваться в окружающих — майор никогда не был диснеевской принцессой с неиссякаемой верой в человечество. Он с отстраненным холодом осознает, что произошла ампутация внутреннего «я». Иначе почему сейчас у майора отсутствуют эмоции. Он мог упекать мерзавцев в тюрьму или бессильно сжимать кулаки, когда суд отпускал под домашний арест откровенного преступника — но Гром чувствовал, чтобы о нем не говорили коллеги, называя в открытую «хмурой рожей». Ярость-торжество-радость-отчаяние всегда резонировали с его внутренним камертоном. Игорь не отличался навыками к рефлексии, но еще никогда он не чувствовал себя настолько пустым — даже пологим. Сережа. Сережа. Сережа… — тупо бились мысли о черепную коробку, как теннисный мячик о корт. — Надо поговорить с Сережей. Надо защитить. Нельзя оставлять. Сережа. Сережа. Сережа. Рыжие волосы, голубые глаза. Красивый цвет, как Финский залив летом. Сережа. Пожалуйста, поедем на Финский залив. Сережа, пожалуйста, не будь. Просто не будь. Игорь поднимает стеклянные глаза на неоновую вывеску «Вместе». Из офиса потихоньку выползают сотрудники, огибая застывшую фигуру майора. Сейчас из него бы вышел неплохой часовой на посту — Игорь не знает, сколько времени он уже простоял у прозрачной двери входа. Вдруг он замечает чью-то выбеленную на солнце макушку и вздрагивает. Начинает усиленно моргать и слышит, как оглушающе барабанит сердце о грудную клетку. Показалось. Дурак. Просто показалось. Вспомни, как ты сам ходил тело опознавать. Вспомни, как он лежал на столе в морге. Вспомни, как ты без спроса, пока никто не видит, прислонил подушечки пальцев к его запястью. И показалось тогда, что бьется у Димки пульс, хотя это тебя била дрожь. Вспомни. Электрический ток проходит через тело и Игорь рвано вдыхает. Да, подними себя за шкирку. Майор считает до трех и старается успокоиться при помощи способа, который выучил еще в академии. Вдох Выдох Вдох Выдох Ты справишься, Игорь. Ты всегда справлялся. Когда умер папа, когда погиб Димка, когда ты выл от одиночества, потому что обезьянник оказался роднее собственной квартиры. Майор подбирает осколки себя и чеканным шагом подходит к секретарше за стойкой. Главное, чтобы все видели уверенного человека напротив. Фокус убедителен до тех пор, пока зритель не подойдет слишком близко. Разумовский явно не шутил, когда говорил, что к нему можно попасть без очереди. Стоит секретарше только увидеть майора, она сразу приветливо улыбается и пропускает Игоря к персональному лифту, ведущему на этаж миллиардера. Гром хочет придумать план, честно. Он понимает, что идти к Сереже сейчас чистое безумие. У него с собой нет оружия, нет подмоги или заготовленной речи. Игорь фактически подставляет голую шею под чужие острые зубы. За это ему должны вручить премию Дарвина или путевку в психдиспансер. Куда подевался его расчетливый ум, где мелькающие перед глазами варианты победы? Ничего нет, кроме этой странной пустоты и какой-то идиотской, абсолютно иррациональной уверенности, что он сегодня выйдет из офиса «Вместе» на своих двоих, а не будет найден в черном мешке для трупов. Перед Игорем мягко растекаются металлические двери лифта. Он понимает, что хозяин прекрасно осведомлен о его присутствии, поэтому не видит смысла скрывать звуки собственных шагов. Игорь понимает, что стоит ему с Разумовским пересечься взглядом — тот другой сразу все поймет. Майор готов к этому. Давай же, прикончи меня. Вонзи зубы и разорви к чертовой матери. Я иду к тебе без оружия. Этот человек стоит к Игорю спиной и не оборачивается, когда майор входит в кабинет. На рабочем столе горит единственная лампа: свет мягко расстилается по стенам и от греческих статуй идут длинные тени. — Сережа? — сипло спрашивает Гром. Интересно, когда его голос успел так окислиться, что сейчас выходит только булькающее шипение. С замиранием сердца майор смотрит, как фигура оборачивается и улыбается Сережиными губами. — Игорь, боже, рад тебя видеть! Еще раз извини, что я испортил утро субботы, — человек дёргано заводит рыжую прядь за ухо и мнет край хлопковой рубашки. Они все еще стоят на большом расстоянии и Гром не может четко рассмотреть лицо напротив. Кто сейчас перед майором? Игорь не понимает, Игорь не хочет понимать. Пожалуйста, пусть это будет Сережа, который нарезал круги на его лестничной площадке. Пожалуйста, пусть это будет Сережа, который уверен, что Игорь не замечает на себе этот мягкий, как плавленый воск, взгляд. Пожалуйста, пусть это будет Сережа, который умудрился напомнить майору, что он тоже человек, а не машина полицейского участка. — Что-то произошло на работе? Есть прогресс в нашем деле? Выглядишь как убитый, если честно, — обеспокоено говорит этот человек. — В какой-то степени… — горько усмехается Игорь. — Я действительно нашел нового подозреваемого, Сережа. Ты как-то рассказывал про свою бурную молодость, когда появились первые деньги и признание. Не припомнишь детали? Импульс толкает Игоря ближе к фигуре, которая тонет в слишком большой рубашке. Чутье кричит майору о необходимости подойти и посмотреть Разумовскому прямо в глаза. Но тот уставился в пол и только кусал тонкие губы. — Не могу сказать, что помню это время отчетливо. Со всех экранов говорили о гениальном программисте, сразу посыпались приглашения познакомиться с главной элитой Петербурга. Сливки сливок общества ждали меня с распростертыми объятиями, а я тогда чуть не сошел с ума от одиночества в четырех стенах общаги за компьютером. Одним словом, так истосковался по людям, что с головой нырнул в красивую жизни. Причем оказался на таком дне, даже не мог вспомнить последние два месяца. Если бы не Леша Макаров, однажды нашли бы труп перспективного программиста в луже блевоты, — тяжело вздыхает Разумовский и поднимает взгляд прямо на Игоря. Майор подходит так стремительно, что у миллиардера нет даже шанса сбежать. Они стоят так близко друг к другу, что от дыхания майора у Разумовского на макушке тонкие рыжие волосы колышутся. Игорь на полголовы выше, но он уверен, что если Сережа перестанет сутулиться — их рост будет примерно одинаковым. — Игорь? Что случилось? — тихо спрашивает этот человек и майор видит, как у Разумовского по голубой радужке глаз медленно растекается чернота зрачка. — Не так уж и сильно тебе хотелось проводить время с питерскими мажорами, верно? Просто это был единственный способ не думать о смерти Олега, — мягко отвечает Игорь и видит, как у Сережи начинают мелко дрожать тонкие пальцы. Майор тонет во взгляде напротив и ему очень хочется верить, что это взаимно. Даже если Разумовский сейчас проткнет ему шею перьевой ручкой, которой подписывает миллиардные контракты — пусть. Игорь, черт подери, слишком устал. Он смертельно хочет спать, а еще коснуться подрагивающих бледных рук. Майор всегда отказывал себе в простых удовольствиях. Он был уверен, что домашний уют, дружеские посиделки до ночи и гулянки не созданы для Игоря Грома. Но если это конец, то какой смысл отрицать вспыхнувшие снопом искр чувства. Дайте ему возможность побыть хотя бы один раз честным с самим собой. Игорь осторожно касается хрупких пальцев и слышит, как Сережа резко перестает дышать. Но миллиардер руку не сбрасывает, наоборот, проводит подушечками по внутренней стороне ладони. Кабинет укутывает их тишиной, как пуховым одеялом. — Мне не показалось в первую встречу. У тебя действительно есть шрам, там где проходят линии сердца и судьбы, — беспомощно шепчет Сережа куда-то в шею майора. А пока говорит, обводит еле заметный рубец. — Не знаю, как он там появился. Я уродился сразу дефективным, что с меня взять, — со смешком говорит Игорь. Они стоят так близко, что в нос ударяет резким запахом яблочного шампуня. Неудивительно, Разумовский сладок, как и любой грех. Майор проводит по тыльной стороне ладони миллиардера до запястий-прутиков. Под обманчивой хрупкостью бьется пульс такой силы, что у Игоря начинает шуметь кровь в голове. Сережа настолько же теплый, насколько Димка лежал холодным на операционном столе. — Ты никогда не был дефективным, Игорь, — отчаянно мотает головой Сережа. — Ты даже не понимаешь, насколько цельный человек стоит передо мной. Думаешь, что окружающие не восхищаются усердием, храбростью и самоотверженностью? — Я нихрена не цельный, Сережа. К тридцати у меня пачка трупов за спиной, дерьмово сросшиеся ребра и потёртая отцовская куртка. Ничего больше нет, кроме парочки грамот на стенке и случайных благодарностей… — не успевает договорить Игорь, как Сережа импульсивно закрывает майору рот бледной ладонью. Так они замирают. Прохладную ладонь покалывает недельная щетина и обжигают чужие губы. — Почему ты не видишь себя также, как я? Ты чуть ли не каждый день помогаешь обычным людям этого города, — Игорь протестующе мычит. — Дай мне договорить! Думаешь, что никто не знает о твоих вылазках в приюты животных три раза в месяц? Думаешь, что я не видел твои показания против Гречкина в деле Леши Макарова, когда все остальные свидетели чудесным образом поменяли свое мнение о преступнике за пару дней до суда? Мальчик, может, и забыл тебя, но я-то прекрасно знаю, кто передо мной стоит. Сережа переводит дыхание, волосы из низкого пучка выбились и теперь лезут в глаза. — Игорь, я это все к тому, что мое доверие к тебе не знает границ. Чтобы не произошло, я буду на стороне правосудия, — глаза у Игоря темнеют, взгляд тяжелее на пару тонн. — Да хватит уже никому не верить, боже мой! Несвойственное для Сережи раздражение охватывает его полностью. Все кричит в нем, что слова не будут являться достаточным доказательством для Игоря. Поэтому Сережа аккуратно встает на цыпочки и целует майора через собственную ладонь.***