Со мною вот что происходит... Воспоминания

Матильда сделала все, как ей сказала Наташа. И надела выбранное ею платье, в котором как-то по-куриному болтались ее костлявые плечи, и рассыпала фразочками типа «спасибо», «будьте любезны» и «благодарю», пытаясь изобразить достоинство и статность. Не помогло ничего. Толстый дядька, совершенно невзрачной внешности, но явно хитрый, подошел к их столику, за которым они сидели с Наташей, вежливо поблагодарил за отправленное Тилли с официантом вино, оставил деньги и, сказав что-то невозможно вежливое, поэтому и такое обидное, откланялся. Тилли, привыкшая, что если ее когда и посылали, то делали это довольно грубо, совершенно не знала, как реагировать на посыл интеллигентный, вконец растерялась. Предложенная Наташей Левандо и так продвигаемая дядей Вадиком формула не сработала. Тилли расстроено откинулась на спинку удобного ресторанного диванчика и, уставившись в потолок, гоняла совершенно ненужные мысли о том, могла ли эта формула сработать, если бы на ее месте был кто-то другой, или это на ней лежит печать вульгарности, про которую так распинался Писаренко тогда, что, как Матильда Бутулева ни оденься, все равно останется собою. Она так увлеклась совершенно несвойственными для нее размышлениями, что даже не сразу уловила негромкий, но вкрадчивый голос. На Наташу она обратила внимание лишь тогда, когда та осторожно дотронулась до кончиков ее пальцев своей мягкой женственной рукой. - Переложи ключи мне в сумку, - уверенно проговорила Наташа. У Наташи, разумеется, получилось все довольно легко. Компромат был добыт, чиновник согласился войти в долю бизнеса Челышева. Самого Челышева на пару с Пироговым должны были выпустить со дня на день. Когда Писаренко позвонил уточнить, поедет ли она встречать ребят к изолятору, у Тилли и тени сомнения не промелькнуло – конечно поедет. Ее совершенно не заботили вопросы, в качестве кого она туда отправится и зачем ее в принципе зовут. Этих вопросов не было в ее голове и когда она садилась в машину заехавшего за ней дяди Вадика, и когда они ехали за Наташей. Да даже когда к изолятору стали подъезжать, голова ее была полна приятных легких мыслей – бабочек, которые порхали в предвкушении от скорой встречи с Ильей Игоревичем. Все изменилось, когда они вышли из машины и Вадим Семеныч уверенным шагом повел Наташу к стоящей недалеко от железных глухих ворот немолодой паре. Матильда потопала за ними. Не оставаться же одной у машины, как какой-то отщепенец. - Здравствуйте! – громогласно поздоровался дядя Вадик и начал всех друг другу представлять. Тилли поняла, что перед ней находится мама Ильи Игоревича, женщина не очень молодая, но, как бы сказала ее мать в прошлом, старой закалки. Мама Челышева пришла встречать сына со своим супругом и теперь, пока ждала сына, смеряла то Наташу, которую представили как солистку в казино сына, то ее, Тилли, которая была представлена просто как крупье, цепкими пронизывающими взглядами. Матильда в очередной раз поежилась, наткнувшись на пристальные прозрачные глаза дамы, несмело натянуто улыбнулась кончиками губ, и вовсе отвернулась. Очень хотелось закурить, но она не решалась. Тилли и так прекрасно понимала, что у нее с Ильей Игоревичем нет ни одного, просто ни единого шанса. Но теперь, стоя под обстрелом вопросительных взглядом его матери, Матильда поняла это уже осознанно, как ребенок, достигший определенного возраста и продолжающий хоть немного надеяться на чудо, понимает, что деда Мороза все же нет. А потом массивные железные ворота скрипнули, открылась встроенная в них дверь, из которой показались Никита и Илья Игоревич. Матильда невольно расплылась в радостной улыбке. Голова вновь стала такой радостно пустой, и всю эту пустоту заполнило только осознание, что он вышел и с ним, кажется, все в порядке. Она видела, как Челышев подходит к матери, как трепетно ее обнимает и говорит какие-то успокоительные слова. Как жмет руку отчиму, выражая только ему ведомые эмоции. Следующей на очереди на приветствие была она. И, похоже, он даже обрадовался ее появлению. По крайней мере, улыбнулся довольно искренне, и даже потрепал по носу голой, не замурованной в кожу перчатки рукой. И обнял... Матильда прекрасно понимала, что и радовался Илья Игоревич, и за нос трепал, и обнимал ее скорее как младшую сестру, чем как ждущую его и не находившую себе места в его отсутствие женщину. Пусть будет сестрой, боевой подругой, жилеткой, в которую всегда можно поплакаться, главное – быть где-то на орбите его жизни и знать, что у него все хорошо. Праздновать «возвращение откинувшихся», как по дороге пошутил Писаренко, поехали в небольшой ресторанчик. Впятером поехали. Мать Ильи Игоревича, удостоверившись, что с сыном ничего страшного не случилось, отбыла с супругом за город. Они сидели, беседовали о будущем, Вадим Семенович безапелляционно заявил, что нужно вновь поднимать игорное дело. Шутили, смеялись, выпивали. - Вот мог бы я подумать полгода назад, что буду так сидеть и отмечать свой выход на волю, - в потоке шуток сказал Никита. – За что, конечно, спасибо Тилли. - Да я-то тут при чем? – простодушно усмехнулась она. - На самом деле она хотела сказать, что на фотографиях ее нет, да? - после еще каких-то слов объяснила Наташа, и ее фраза вмиг изменила атмосферу за столом. Наташа так недобро произнесла это «да» и обратилась темными очками прямиком к Матильде, что та растерялась окончательно. Хотела, было, что-то сказать, но ничего подходящего под ситуацию придумать не могла. Она вмиг поняла, что ляпнула глупость, но ее же не предупредили, что ни в коем случае нельзя говорить, что у нее с толстосумом ничего не вышло. - А кто есть? – все еще с улыбкой, но уже более настороженной уточнил Никита. Над столом повисло тягостное молчание, в котором ответ на вопрос пришел как-то сам собой. И вмиг все изменилось. Не было больше ни легкости, ни беззаботных разговоров, ни шуток. Тилли наблюдала, как переменился в лице Никита, в секунду как будто ушел в себя. Как сошла улыбка с лица Ильи Игоревича, сменившись озадаченностью. Она сама не знала, куда деть глаза, не понимала, как должна себя чувствовать. Не понимала, как должна, но точно знала, что ей было стыдно. За все сразу: что не справилась с плевым делом; что, выходило, из-за нее благородная Наташа Левандо искупалась в грязи, и теперь два здоровых мужика, ради которых все и затевалось, не знают, как пережить сей позор; за то, что вовремя не сумела прочитать ситуацию и ляпнула то, что ляпнула. На какой ноте завершился вечер Тилли не помнила. Она, чтобы хоть чем-то занять руки, все время прикладывалась к бокалу с вином, в который не забывал подливать Писаренко. Практически не закусывала, потому что кусок в горло не лез от скверных мыслей, поэтому довольно быстро захмелела, а потом и откровенно опьянела. Вливая в себя спиртное глоток за глотком, Матильда думала над ироничностью жизни. За нее, бывшую проститутку, они всем столом готовы были пить и поднимать тосты. А за Наташу, которая только и сделала, что заменила Тилли в известном всему застолью деле, все, конечно, выпили, но эти рюмки явно были горькими. Она знала, что Никиту раздирают чувства осуждения, видела это в его глазах. Челышев пребывал под гнетом легкой скорби. Писаренко просто чувствовал себя немного лишним после произнесенного Пироговым тоста. И только Бутулевой было обидно за себя. За то, что будь она на тех фотографиях, никто бы ее не осудил, никто не стал бы скорбеть по ее утраченной благодетели. И уж точно никто не чувствовал бы себя лишним.