анонимный чат

Всю неделю Пешкова мучали ужасные кошмары, как тот умирает или к нему приходит дух отца в страшном обличии, после чего он просыпается посреди ночи весь в поту и колющих мурашках, бегающих по всему телу. Так долго продолжаться не могло, и парень, конечно, об этом знал. Все эти кошмары и выпитый в большом объеме крепкий алкоголь… всё очень плохо закончится. Пешков решил исправляться и в конце концов записался к психиатру. Его психиатром оказалась красивая девушка Катя. Ей около тридцати лет, с русыми, длинными, почти как у Ванечки, волосами, с зелёными мутноватыми глазами и пухлыми губами. Но чем действительно был притянут Серёжа, так это взглядом Кати, он был по- особенному добрым, что приносило надёжность и необычайное доверие. Она казалась Серёже чем-то родным и близким, словно он её уже когда-то встречал. Хотелось поделиться с Катей абсолютно всем: от самых мелких переживаний до рассказов о своём бывшем партнере Ванечке и переломной трагической смерти отца в катастрофе. Что Серёжа в конце концов и сделал. До похорон и вылета в Калифорнию оставались считанные дни, и сегодня должен быть последний приём у психиатра до дня похорон. — Проходи, присаживайся, — начала молвить Катя сразу Серёже с порога таким нежно-успокаивающим голосом. — Есть что нового? Помнится, у твоего отца в скором времени состоятся похороны в штатах, и это наша с тобой последняя встреча, ведь так? Через два дня ты улетаешь. — Да… так. — Серёжа прошёл в её атмосферно-уютный кабинет и уселся в нежно-розовое мягкое кресло прямо напротив девушки. Он привычным жестом обвёл взглядом приятное в успокаивающих тонах помещение, ни на чём особо не задерживаясь. — Рассказывай, как спалось? — продолжила Катя, беря в руки небольшой блокнотик, который был предназначен специально для записей состояния Пешкова. Она вписывала туда их каждый приём: все страхи и переживания, какие личные опыты были у Серёжи, она составляла его характер и вписывала туда кошмары, чтобы создать качественный психологический портрет и назначить подходящее лечение, опираясь на все вышеперечисленные факторы. Но, безусловно, Кате можно было довериться и рассказать любой секрет, и Серёжа это знал. Ему однажды даже показалось, что эта девушка была ближе ему по духу, чем собственная мать, что родила и воспитала его. Как бы груба ни была мысль, но Серёжа всегда в голове думал, что родившая его женщина никогда особо и не любила собственного ребёнка. Но даже если так, сказать об этом наяву не позволяла его совесть. Наверное он выглядит слишком грустно, считая, что люди, с которыми он знаком от силы месяц, был более близок, чем со своими родителями. — Спалось? Ну… не очень. Сегодня мне снились похороны отца. Весь сон был мрачным и жутким, но в нём всё мелькал силуэт парня, который единственный светился таким ярким белым и тёплым светом. В конце он подошёл ко мне и что-то собрался говорить, но у меня прозвенел будильник, и я проснулся. Я так и не понял, что он хотел мне сказать, — глубокий вдох и смена взгляда на Катю. — Но там он был единственным комфортным для меня человеком. Катя всё четко записывает на новую страничку блокнота, выписывая ровно и понятно каждую буковку. После их сеансов девушка часто перечитывает собственные записи, дополнительно что-то подчёркивая или дописывая. — Силуэт парня? Как считаешь, на что он был похож? Мог ли быть это кто-то из родных? — девушка отвлеклась от своего блокнотика, перечитывая написанное, и взглянула на Серёжу, мягко улыбаясь. — Не знаю, правда. Но мне кажется, что этот парень был слишком молодым для моей родни. — Так… хорошо. Расскажи мне тогда, пожалуйста, что ты чувствуешь? Готов ли к предстоящему событию? — Ну… если честно, нет, мне жутко страшно. Я боюсь и ничего не чувствую одновременно. У меня постепенно пропадает желание жить, пусть это и стрёмно звучит. Мне хочется рыдать по пустякам и сидеть дома днями напролёт, смотря в потолок. Но появилась ты, и я могу высказать тебе каждую мелочь из своей жизни, чему особо благодарен. — голос его дрогнул, Серёжа готов был разрыдаться прямо сейчас, ведь его выбили свои же слова и осознание происходящего. — Я понимаю. Но не переживай, ты справишься со всеми переживаниями и страхами, а я тебе в этом шаг за шагом помогаю. Всё будет хорошо. Сделай глубокий вдох и выдох. — Катя говорила таким материнским нежным голосом, что Пешкову было очень комфортно и тепло, он слушал каждые её советы. Они общались по душам ещё час, пока их время не подошло к концу. И всё. Это был последний поход к психиатру перед столь важным разбивающим сердце событием. Перед уходом Катя пожелала ему хорошей дороги, как всегда посоветовала несколько успокоительных и обнадёживающую фразу «всё будет хорошо, я всегда готова помочь тебе и я помогу.», что давало Пешкову лишь последние надежды на спокойное будущее. Он выходит из кабинета с поникшими плечами и направляется на своём ярком бугатти, цвет которого полностью противоположен его состоянию, к себе домой. Екатерина в это же время решила совершить противозаконные действия, чтобы пойти на помощь Серёже. Она понимала, что «медицинская тайна между врачом и пациентом» всегда должна оставаться «тайной между врачом и пациентом», но по-другому поступать было нельзя. Поэтому она берет телефон в руки, набирая номер брата.

***

День Х настал будто за считанные минуты, которые пролетели очень быстро. И вот, Пешков со своим небольшим чемоданчиком, одетый в удобную тёмную одежду, как в его стиле, стоит сейчас в аэропорту, вглядываясь в мигающий табель с рейсами. Его вид был слишком мрачным; прохожие бы сказали, что тот не спал около двух дней так точно: плечи поникшие, взгляд мрачен, а в мыслях непонятная пелена; тошно от всего происходящего и от себя в том числе. Через быстро пролетевший час парень уже устроился в своём комфортном кресле первого класса и работал за макбуком, печатая туда что-то своими длинными тонкими пальцами. Грудастые улыбчивые стюардессы, которые работают здесь только ради папика, начали разносить всем ланчи, похотливо улыбаясь каждому пассажиру, особенно мрачному Серёже. Он лениво принимает свой обед, нехотя ковыряясь в нём вилкой, но всё же съедает весь. Летят они около 18-ти часов с пересадкой в прекрасном Милане, в котором Пешков без остановки работает в ожидании своего рейса до Лос-Анджелеса, стараясь не думать. По прилёте в этот солнечный город, который является мечтой многих девушек, Сергей сразу же забрал багаж и вызвал привычное дорогое такси до пятизвёздочного «Waldorf Astoria Beverly Hills». Там он заселяется в просторную люкс виллу с видом на Беверли-хиллз; вдали красуются горы с знаменитой надписью «Hollywood». В самой вилле несколько богато оформленных спален, несколько ванных комнат из редких камней и просторная модерн гостиная, рассчитанная на компанию друзей. И потрясающая терраса с большим бассейном и зоной для отдыха. Всё выглядело великолепно и в любимом интерьерном стиле Пешкова, поэтому он спокойно мог расслабиться в такой остановке и немного отдохнуть после такого долгого полёта и вечной работы, не считая завтрашнего события…

***

Пешков затягивает чисто-чёрный галстук, всматриваясь в черты своего усталого лица в отражении зеркала. Он не припомнит, когда чувствовал себя таким же побитым, как сегодня; обычно он отвлекался от скучного быта, ходя по разным клубам, в которых мог спокойно лапать грудастых девушек, всовывая им в лифчики «Saint Laurent» по несколько пятитысячных купюр, а потом курил кальян и пробовал новые для себя коктейли. Да, он вряд ли чувствовал к этим особам какое-то влечение, он просто развлекался, потому что мог это себе позволить. Он накидывает поверх на чёрную шелковую рубашку такой же аккуратный чёрный пиджак и вновь всматривается на своё отражение, проходясь глазами по глубоко-чёрным брюкам, обуви, рубашке с тем пиджаком и останавливаясь на своём лице. Долго всматриваться нельзя, иначе он опоздает. Но у Пешкова предчувствие от этого дня странное такое, будто что-то да случится. Парень отводит взгляд от своего тусклого лица и выходит из виллы, вызывая вчерашнюю машину, на которой и приехал в эти хоромы, и с непонятным для себя настроением едет на «Hollywood Forever Cemetery». Сознание расплывается до тошноты сразу после того, как он выходит из машины и видит толпу деловых людей и незнакомых ему родственников вокруг гроба из красного дерева. Место красивое, солнце светит, но тучи вот-вот съедят его; тут много растений, в особенности пальм, что так нахваливал его покойный отец, небольшой искусственный водоём, посреди которого стоит белое архитектурное здание. Пешков не спеша и так нехотя подходит к этой толпе людей, в которой сразу замечает мать; сдержанную, как никогда, ведь она всегда твердила «на людях выливать свои эмоции нельзя». Она стояла перед гробом, держа холодные пальцы отца и всматриваясь в его черты мертвенно-бледного лица. На губах у неё тёмно-красная помада, одета прилично дорого, а взгляд у неё слишком холодный, не такой как в детстве Серёжи. Да и сейчас вовсе не его детство. Сейчас нет гувернанток и нянь, которые развлекают маленького кудрявого мальчишку, выполняя его хотелки; нет мамы, играющей на фортепиано колыбельные перед сном, а затем целующей в щечку на ночь и, улыбаясь, уходившей из комнаты; нет отца, который возит их каждый месяц в новые города и страны, который шутит замысловато и всеми силами трудится для лучшей жизни Серёжи, пусть он и бывал серьёзен иногда. Сейчас этого нет. И больше никогда не будет. Вообще он лишился всего этого, этой семьи, когда чуть подрос, стал больше думать, стал больше понимать и чувствовать затылком дыхание ближайшего одиночества. Хотел бы Серёжа остаться навсегда в том детстве, когда родители ещё были его «родителями». Мама, конечно, целует его в щеку своими намазанными красными губами, но не на ночь с колыбельной перед сном, а под траурную музыку и перед покойным отцом. Она приобнимает его слегка, будто сама успокаивается от этой ноши, а не успокаивает маленького кудрявого мальчика. Они стоят так минут пять, а потом мама поворачивается к Серёже, замечая молчаливую панику в глазах. — Ему там хорошо. Когда нибудь это должно было случится, малыш, — малышом его мама частенько называла в детстве, но он больше не ребёнок. — Как у тебя дела на работе? — На работе? Нормально. — разве разговор с мамой не лучший повод, чтобы отвлечься от гибели отца? Тогда почему это ощущается совсем по-другому. — Я рада. У тебя ведь… всё хорошо? — мама нежно перебирает его запутавшиеся тёмные кудри. — Ну… — Ну, его бросил единственный дорогой ему человек, не приняв себя, и он не знает, что с ним, как у него дела и жив ли он вообще; он посещал психологов и психиатров на протяжении долгого времени из-за постоянной апатии, панических атак, селфхарма и кошмаров по ночам, после которых хотелось рыдать навзрыд; постоянно пил крепкий виски, находя в этом единственный покой и… — Да, всё нормально. Мама улыбается, не подозревая, как сильно он солгал, а Пешкова совесть мучает за ложь, но признаться нельзя. Лишние проблемы ни матери, ни ему не нужны. Чем больше он будет делать вид, что всё хорошо, тем быстрее это настанет. Разве нет? Вокруг Серёжи ходит куча людей в тёмных одеждах, все болтают между собой, а Пешков впервые их видит. Видать, с папиных связей и работы. Отвлекшись на всех этих людей, он и не заметил, как гроб отца переставили, и тут вышел мужчина. Он начал говорить какие-то фразы, похожие на фразы из фильмов, по типу «он всегда ценил свою семью», «он останется в наших сердцах» и прочие безэмоциональные фразы, но Серёжа уже не слышал. Он слышал лишь биение своего сердца, эмоции было очень трудно держать, и он чувствовал, что вот-вот, и он сорвётся, и у него случится паническая атака. Дышать с каждой минутой становилось всё труднее. Тучи добавляли мрачности ко всему происходящему. Его горло сдавило, и посторонние звуки почти полностью исчезли, остался лишь он, совсем один наедине со своим гулко бьющимся сердцем. Серёжа стиснул зубы, стараясь вернуться в норму и перебирая словно мантру в голове, что «всё хорошо», и это «скоро закончится». Все по очереди, начиная от незнакомых родственников и заканчивая знакомыми по работе отца, начали подходить к гробу, напоследок целуя холодный безжизненный лоб и шепча несколько фраз благодарностей. Очередь доходит и до Серёжи. Стиснув кулаки, чтобы никто не заметил, как его руки начинают бесконтрольно дрожать, он медленно подходит к гробу. Он совсем невесомо целует лоб, смотрит на мертвенно белое тело, шепча последние тихие слова «мне так одиноко… люблю тебя, пап», и слегка останавливая свой взгляд на его лице, отходит в сторону, ведь его очередь подошла к концу. И это последнее, что он мог сделать. Шум и звон в ушах нарастал, вернув слух, скопление незнакомых голосов смешивалось и отходило на задний план. Сейчас он слышал только звон и быстрое биение своего сердца. Оно началось. Опять. Несмотря на те лекарства, что он принимал последние дни, оно не прекратилось. Ничего не в силах ему больше помочь. Гроб отца на фоне этого гула начали закапывать. Такое ужасное зрелище. Катя в таких случаях советовала не связываться с большой толпой людей, в такие моменты лучше быть с близким человеком наедине или быть одним. Рядом с Серёжей близкого человека нет и больше никогда не будет. Маму не хочется нагружать добавочными проблемами и беспокойствами, а Ваня не хочет даже видеть его. Поэтому Пешков принял решение уйти отсюда как можно быстрей. Начался небольшой дождь. Звонкие капли раз за разом бились о землю и растения. Пешков хотел бежать как можно дальше и быстрей. Бежать и не оглядываться. Он начал потихоньку отступать назад, с каждой минутой передвигаясь быстрее. Набрав скорость, он повернулся и бежал теперь вперёд, смотря себе под ноги. Слёзы рванули из глаз, размывали его зрение, из-за чего его взгляд был покрыт мутной пеленой. Не прошло и пяти минут, как он выбежал на безлюдную просторную поляну. Казалось, что она бесконечна, потому Пешков бежал, не смотря вперёд, лишь под ноги. Он даже не заметил, как врезался в какого-то парня, чертыхаясь, но тот сразу прижал его к себе, крепко и успокаивающе обнимая. Серёжа конкретно прихуел, сразу вспоминая тот самый аромат одежды Вани. Нет, не мог же он тут, посреди Калифорнии, оказаться и знать, где сейчас находится Серёжа. И вообще, ему он не нужен… Галлюцинации появились? Возможно. Но объятия этого человека однозначно успокаивают его, а родимый аромат даёт повод расслабиться. Он вдыхает полной грудью, обнимая знакомое худощавое тело крепко, будто тот может исчезнуть прямо из его рук. — Спокойно, всё хорошо… — нашёптывал родной голос убаюкивающе, что даже и не верилось. Действительно Ваня…? Серёжа слышал его голос чётко, даже несмотря на тот звон в ушах, что у него стоял. Взгляд мутный из-за слёз, которых нарастало с каждой секундой всё больше. А сердце бешено колотилось, выбивая из колеи. Парень это всё прекрасно чувствовал, и ему было страшно за дальнейшее состояние Серёжи. — В-ваня, это ты? — подрагивающим голосом усмехнулся Пешков. Он был в панике и в неком счастье одновременно. — Да, я. — ответил голос нежный. Бессмертных инициативно обнял Пешкова ещё крепче, старательно прижимая к себе, да пальцы в мягкие мокрые кудри зарыл, легко проводя по ним. — Я подумал, у меня снова галлюцинации… — пытался отшутиться, но, видимо, неудачно. Ванечка забеспокоился не по-детски, но это они обсудят позже. — Но как? — Серёжа выглянул, слегка повернувшись, чтобы посмотреть в любимое лицо. Ваня же выглядел получше, чем Серёжа: взгляд у него был нежным и беспокойным таким, смотрел на Серёжу, не отрываясь; лицо выглядело здоровее, нежели у Пешкова, а волосы были напрочь мокрыми из-за ливня. — Потом расскажу… успокойся. Можешь рыдать в моё плечо. Всё хорошо, я рядом. — от этих слов Пешков правда не сдержал эмоции и по-детски разрыдался, утыкаясь лицом в тело Бессмертных. — Всё хорошо, солнце. Я рядом и больше не уйду. Я люблю тебя. Он обнимал и прижимал такое держащее себя на ватных ногах тело до последнего, пока тот не успокоился и постепенно полностью не пришёл в себя. Но даже после этого Серёжу не отпустили, а наоборот продолжали прижимать к себе, нежно поглаживая по сырым волосам, что намокли от дождя. — Чшш… Всё хорошо. — ещё несколько поцелуев в мокрые кудри, и Пешков окончательно успокоился. Они долго лежали на мокрой траве. Им не надо было лишних слов и расспросов о друг друге. Каждый всё понял. Они просто обнимались, прижавшись как котята, и лежали, пусть даже этот дорогущий костюм из цума испортится. Серёже наконец-то стало легче в объятиях любимого человека.