Вы столь близки, и это так опасно, Но разум, верно, утонул в "Дурной крови"! Вы ненавидите меня так страстно, В полшаге стоя от любви. Канцлер Ги
Что было дальше, Мэв помнила урывками. Хромая, она брела по лесу, оставляя за собой кровавые следы и молясь Девяти, чтобы поблизости не оказалось волчьей стаи. Потом шла по пустой дороге, двигаясь на юг, и распрощалась со второй туфлей. Она помнила, как бессильно упала под камень у дороги, но не знала, сколько пролежала в его тени. Потом была повозка и люди, которые рассказали ей, что впереди лежала последняя крупная деревушка в Скайриме — Лесная, куда они и держат путь. Поселение было у границы, а значит, им было по пути. Мыслей не было — была лишь цель. Старушка-травница, ехавшая в той же повозке, услужливо показала на дом ветерана, где можно было купить снаряжение. Правда, посмотрела на девушку как на помешанную, но Мэв было всё равно. Кошель Мэв выкинула, усвоив урок мера, но деньги оставила. Это был вопрос не гордости, а выживания. Большую часть монет девушка отдала за лук и стрелы — в этом ей повезло: ветеран был лучником. Правда, не повезло с полом: норд хоть и не обладал крупным телосложением рубаки, всё же был куда крупнее её, и девушка с ходу поняла, что купить у него броню не удастся. Помогла та же старушка-травница, за умеренную плату продавшая вещи младшего внука, уехавшего в Рифтен несколько лет назад: брюки, рубашку, сапоги и чёрную куртку, чем-то напоминавшую одежду воров. Броню мальчишеские вещи не заменяли, но Мэв и не собиралась подходить к твари близко. Главное, что сапоги не спадали и не топали, а одежда не стесняла движений. Переодевшись и умывшись, девушка вызвала живой интерес со стороны всей без малого деревни, но она не собиралась удовлетворять его. Мэв берегла слова, чтобы удержать поток мыслей. Думать о чём-то другом, кроме цели, было опасно. Это могло вызвать слабость и сомнения. И всё же, когда вояка протянул ей лук и скептически спросил, умеет ли она стрелять, Мэв выдавила из себя: — Когда-то умела. Норд осмотрел её и, верно, приняв за подростка, хмыкнул. — Эх, девка, коль не уверена, то не стоит и брать такое оружие в руки, — протянул ветеран недоверчиво. — Лук это тебе не меч или секира, коими можно махать, как топором дровосека, — тут талант нужен и верный глаз. Они стояли во дворе его дома, а зеваки, собравшись на солидном расстоянии, без устали трещали языками. На другом конце двора росла яблоня. Плоды в это время года уже успели налиться, но еще не покраснели, оставаясь жёлтыми. Мэв застегнула колчан, поправила его за спиной и, достав две стрелы, одну воткнула перед собой, вторую наложила на тетиву, становясь в стойку. Жёлтое яблоко в вечерних лучах отбрасывало блик, похожий на цвет его глаз. Без колебаний Мэв вскинула лук и отпустила стрелу, тут же выстрелив и второй. В лагере Братьев у неё такой трюк получился лишь однажды, но холодная решимость придала ей сил и точности. На землю яблоко упало пронзённое сразу в двух местах и расколотое пополам. Норд, боком приложив ладонь к бровям, лишь присвистнул. — Бандитка? — Воевала. — Где? — спросил он с живым интересом. — Год под Вайтраном. Немного была в казармах Винтерхолда. Норд одобрительно кивнул, давая понять, что он тоже был за Братьев. — На кого будешь охотиться? — На тварь, — холодно произнесла Мэв. — И что эта тварь тебе сделала? — Похитил мою дочь, — не таясь, ответила девушка. Норд поскрёб щетину, будто что-то вспоминая. — Слушай, тут два дня назад повозка останавливалась. Такая богатая, имперская. Каджит — возница, запряжена разом четвёркой, опять же на сиродильский манер. Бабы говорили, что слышали оттуда плач ребёнка. Сердце Мэв гулко забилось. Уже два дня. Проклятье! Иенн плакала без неё, но что для талморской твари детские слёзы? Едва ли дороже мольбы матери. А норд продолжал: — Только пассажиром альтмер был. Приходил в трактир, платил за провиант, выспрашивал, есть ли лавины на старой рифтенской дороге. Видел его: сам из себя маг такой, но мрачный, как будто ему Исграмор в тарелку насрал и сожрать заставил. — Точное описание, — холодно кивнула Мэв. — Значит, та самая тварь? Но вместо ответа Мэв, убрав лук, спросила норда: — Лошадь есть? Купить хочу. — Лошадь-то есть, — произнёс тот с сомнением. — Да только верхом тебе ту повозку не нагнать. Придётся гнать без отдыха: измотаешь и себя и коня. Но я могу отвезти тебя. — Тебе это зачем? Её холодный тон заставил норда стушеваться. — Ну ты ж это… — начал он, смущаясь. — Соратница, выходит. — И что? Пол-Скайрима — нам соратники. Всем помогаешь? Вместе с маской «лучницы» Мэв вернула и недоверчивость. Ошибиться она не могла. На кону стояла жизнь не только её, но и Иенн. Норд молчал, почёсывая подбородок. А Мэв поняла, что предложение его заманчивое. — Я заплачу, — отчеканила девушка, поняв, что денег в кармане, несмотря на браваду, осталось немного. — Ды не надо, — отозвался норд, махнув рукой. Мэв насторожилась ещё больше. Видимо, поняв это, мужчина пояснил: — Я с тебя за лук много содрал. Думал, торговаться будешь, а ты… как не свои деньги заплатила. Подумал, что бандитка либо дурочка. Дурочка, безмолвно согласилась Мэв, прищурившись, наблюдая за нордом. Рисковать не хотелось, но был бы у неё выбор? С каждым мгновением четвёрка лошадей уносила Иенн от неё всё дальше и дальше. — Тронемся сейчас. — Ага, только соберусь, — кивнул мужчина. — Править будем по очереди, спать тоже. Если те будут чаще остановки делать, через три дня нагоним. «Ещё три дня», — сухо подумала Мэв.***
На следующий день, переняв у бывшего вояки вожжи, Мэв не успела проехать и мили, как лежащий в повозке норд спросил: — Слушай, девка, ты одна-то справишься с ним? — Да, — отрезала она сухо. — А я вот что-то не уверен. Одет-то он рядовым магом, но, когда с Мираном в таверне говорил, я сразу приметил, что не сутулится он. Знаешь, девка у меня была из Винтерхолда, так вот она говорила, что все маги сутулыми ходят, оттого что над книгами корпят. А у этого спина прямая, как палку проглотил. Да и ноги он расставил, когда разговаривал, приметно… Короче, хоть и обрядился магом, а выправка видна. Видать, недавно… доспех-то снял. — Он его не носил никогда, — глухо пояснила Мэв. — А вот про талморский мундир ты верно догадался, хоть и не говоришь. — А ты хорошо его знаешь, я посмотрю, — протянул норд. — Лучше, чем хотелось бы. — Надо было ему морду всё же набить, — с досадой посетовал норд после паузы. — Руки у меня так и зачесались, как гнусавый говор его услышал. Стояли тайным лагерем под Солитьюдом, натыкались на таких. Твари — истинно ты говоришь. Весь бы род их перебить надо, чтоб землю не поганили. Слушай, я тут секиру прихватил, пособлю тебе, а то ведь и на душе неспокойно будет. — Я сама, — отрезала Мэв, но норд не отступил. — Ты таких не знаешь, девка. Для них пристукнуть человека — всё равно что муху раздавить. Горечь обдала волной, но девушка отринула её. — Знаю, — возразила она. — Он привык полагаться на магию, а в остальном ничего из себя не представляет. Один раз я едва его не прирезала, как свинью, но спасовала. Совсем юная тогда была. Дура. Повисло молчание, но Мэв чувствовала, что мужчина не спит и хочет задать ей вопрос, который она прочла на его лице ещё вчера. — Слушай, я всё спросить хочу. Ты ведь девчушка ещё, выходит, и дочурка у тебя маленькая совсем. Зачем альтмеру ребенок-норд? — Она и его ребёнок, — ответила Мэв без содрогания. — Вот оно как, — протянул ветеран. — Так легко говоришь об этом… Не простая ты, видать, девка-то. — Простая, — возразила девушка. — Только, когда этот… тварь забрал дочь и вышвырнул меня, как мусор, я дала зарок больше не обманывать саму себя.***
— Пригнись. У дороги, — резко велел норд, и Мэв, прижавшись ко дну повозки, ощутила, как сердце забилось чаще. Они едва въехали за поворот. Слишком рано! Если бы на козлах сидела она, всё бы могло кончиться тут же. Едва увидев её с луком, тварь всё поймет и в этот раз не станет тешить самолюбие, а прикончит без сомнений. А ведь по расчётам норда они должны настигнуть повозку никак не раньше вечера. Сейчас же стояло утро. — Каджита вижу, остроухого и девочку нет, — доложил норд. — Тихо, — прошептала Мэв, зная, что у мера очень уж тонкий слух. — Езжай мимо и не смотри. Дрожь охватила тело, но она подавила её. Белые облака смотрели на неё с ясного неба, и Мэв, глубоко дыша, старалась придать разуму такую же чистоту. Ну вот и всё. Мимо пронеслась стая птиц. Вдали заревел олень. Повозка со скрипом остановилась. — Отсюда не увидят, вылазь, — уверил норд. Дополнительного приглашения не требовалось. Поднявшись, Мэв выпрыгнула из повозки. Достав из кармана курточки ленту, оторванную от одежды прислуги, девушка положила полосу на лоб и подвязала волосы. Наблюдая за ней, норд ухмыльнулся. — Ты так на босмерку похожа, Шором клянусь! — Мой отец был босмером, — девушка проверила натяжение тетивы. — О как, — протянул норд. — А говорила: простая девка. — Я ублюдок, — немилосердно призналась Мэв. — И шлюха того, кого хочу убить. Поэтому не глупи и не лезь в это всё, норд. Езжай пару часиков вперёд, потом возвращайся назад. К тому времени всё уже будет кончено. Если тварь будет стоять живой, проедешь мимо, и даже не смотри в его сторону. Проницательность у него звериная, равно как и жестокость, а нордов, которые крутятся рядом со мной, он ненавидит. Как и весь людской род. — А что с девочкой будет, коль поубиваете вы друг дружку-то? — задумчиво спросил норд, и Мэв замерла. — Думаю, каджит отвезёт её к его родителям, — выдавила из себя девушка, отбрасывая эту мысль. — Больше некуда. Мои от нас отказались. Три четверти эльфийской крови лучше половины, — повторила она его слова, ощутив боль. — Они высокомерные крысы, но даже с ними ей будет лучше, чем под его опекой. — Крепко он тебя обидел, — покачал головой норд. — Ты это, про то, что я про ваш род говорил, что истребить вас надо и всё такое, в голову-то не бери. Это вот такие, как он, всю славу вашему народу портят. — Я не мер. Норд ещё раз осмотрел её. — Слушай, девка, коль буду ехать и ты живая останешься, выходи с дочкой на дорогу. Довезу вас до деревни. На ноги помогу встать. Место у нас глухое, и граница рядом. Никому и дело не будет: меры ли вы там или полумеры. «Стэну будет», — холодно подумала она. Но перед тем, как решать, что делать дальше, надо вернуть Иенн. А после… если придётся, Стэну она тоже всадит стрелу в глаз. И любому из них.***
У ног журчал бурный ручей. Прижавшись к камню боком, Мэв не могла различить, что именно говорил мер дочери, опустившись на одно колено перед малышкой и откинув капюшон. Сорок шагов. Но ближе она подойти не осмелилась. Пришлось бы покинуть укрытие из высоких камней. А если заметит — всё будет кончено. Второго шанса он ей не даст. Сердце стучало спокойно, но стоило ей перевести взгляд на дочь, понуро склонившую голову и постоянно трущую глаза, как оно забилось быстрее. Нет, нельзя отводить взгляд от мера. Чутьё у него звериное: если почувствует её присутствие, она должна понять это. Лук был в руках, стрела лежала на тетиве, но Мэв не натягивала её, зная, что не станет стрелять в него на глазах у дочери. Нужно было выждать момент. Не мог же он таскать девочку за собой постоянно. Сорвав цветок на самом краю ручья, Далемар протянул его Иенн, наполнив руку магией. Мэв прищурилась, увидев, как бутон распускается прямо на глазах. Потом эльф что-то произнёс, склоняя лицо ниже и изображая лживую улыбку, но девочка, замотав головой, оттолкнула его руку, закричав в ответ: — Хочу маму! Этот отчаянный звонкий крик пронёсся по воде и проник в самое её сердце. Заставил руки задрожать так, что девушка едва не выронила стрелу. Мер что-то ещё говорил девочке, но та отворачивалась от него, мотая головой. Она не принимает его, поняла Мэв, не ощутив почему-то торжества. Следя за его шевелящимися губами, девушка ждала, когда линия станет жёсткой. Мог ли мерзавец ударить ребёнка? Глупый вопрос: конечно же мог! Его гниль, прорвавшись наружу, протечёт и на дочь — для этого нужно лишь время. Но она не даст ему этого сделать. Ладонь мера коснулась плеча Иенн, он что-то произнёс, опуская другую руку с цветком вниз. Отвернувшись, девочка побрела к повозке, сокрытой холмом. Хорошее место, поняла Мэв, и хорошее время. Главное, чтобы Иенн скрылась из вида, и можно действовать. Но девочка брела медленно. Вид её не по-детски поникших плеч заставлял сердце Мэв сжиматься. Но нельзя смотреть на малышку всё время. Важен лишь миг, когда фигурка дочери скроется за пригорком. Для этого хватит и быстрого взгляда. Девушка посмотрела на мера, тот всё ещё стоял в той же позе, преклонив колено и вертя в пальцах отвергнутый дар. Голова была опущена, упавшие на лицо светлые пряди скрывали мимику, но Мэв знала, что там если не пустота, то злобная досада. Мер резко распрямился, повернувшись в профиль, и посмотрел на другую сторону ручья. Хороший момент! Нужно выстрелить ему в ухо — наконечник сразу войдёт в мозг, и он сдохнет раньше, чем поймёт, что случилось. И пусть! Отмщение — это не то, что она не могла себе позволить. Быстрый взгляд на Иенн показывал, что девочка могла услышать и обернуться. Рано. — Стой на месте, тварь, — одними губами прошептала Мэв. И он стоял. Иенн уходила дальше и дальше. Ещё десять шагов. Посмотрев на цветок, мер швырнул его в воду. Коснулся руками лба, пригладил волосы назад. Прошептал что-то. Верно, очередное проклятие. Движения его были нервными, и Мэв поняла, что он не может управиться с ребёнком, не прибегая к силе страха. Всё, что мер умел, — внушать ужас, и это поймало его в ловушку. Не желая признавать поражение, он ещё раз коснулся лица, потирая виски, словно от сильной головной боли. Склонившись к воде, зачерпнув, плеснул себе в лицо. Лучшего момента быть не могло. Выскочив из укрытия, Мэв натянула тетиву и отпустила стрелу. Его откинуло на спину, но стрела попала не в шею или сердце, она торчала из плеча. Проклятье! Вытащив из колчана разом три стрелы, зажав две в зубах, а одну наложив на тетиву, она побежала к нему. Тело казалось таким лёгким, словно к ногам приделали двемерские пружины. Извернувшись, как уж, мер вскочил и посмотрел на неё. Изумления на его лице не было, лишь злость. Пальцы отпустили стрелу в прыжке. Беспечная попытка — она промахнулась, а он, перекатившись, уже поднимался на ноги, словно и не чувствуя боли. Выплюнув стрелу, и поймав её на лету, она увидела, как он поднимает руку, наполняя её жёлтым сиянием. Но поздно! Отпустив стрелу, она пробила его ладонь посередине, словно то жёлтое яблоко. — Сука! — крикнул эльф, пошатнувшись, и тут же отпрыгнул назад, к валуну, за которым мог укрыться. Мэв выплюнула третью стрелу, но он успел раньше, нырнув за камень. Отступить девушка не могла. Побежала вперёд, понимая, что, если промахнётся, то придётся сцепиться с ним в рукопашной схватке. Но, как оказалось, Далемар тоже не собирался отсиживаться. Верно, обломав оперение и выдернув зубами стрелу из ладони, он выскочил к ней, прежде чем девушка успела обежать камень. От изумления она замешкалась: не успела опустить лук и он воткнул обломок стрелы ей в бедро. Прежде чем почувствовать боль и упасть под весом его тела, Мэв опустила лук меру на голову, отчётливо услышав хруст. И всё же он повалил её, оказавшись сверху. Окровавленный кулак заставил мир вспыхнуть алым. Она наотмашь ударила его луком в ответ и, кажется, попала. Каким образом ей удалось выползти из-под него, девушка и не поняла, только он тут же повалил её на землю подсечкой, добавив жёсткий удар ногой в живот, выбив дух и последние силы. Всё же драться он умел, поняла Мэв перед тем, как на фоне кружащегося неба возникла его тень. Рука мера метнулась к поясу, и он прыгнул на неё, впечатывая колено в грудь. И тут Мэв услышала тонкий крик, даже не поняв, кто именно издал его. Вскинув лицо, эльф посмотрел вперёд и тут же опустил кинжал вплотную к её виску. — Везучая ты, сука, — прошипел он, выдёргивая клинок и убирая подальше от лица. Пошатываясь, Далемар встал с неё. Стрела всё ещё торчала из правого плеча. Вошла неглубоко, но, верно, перебила то, что нужно, потому что рука висела плетью, а рукав становился чёрным от крови. Нос кровил не меньше, заливая губы и подбородок. Мэв и сама ощущала во рту привкус крови, а боль в бедре, поднимаясь выше, напоминала, что эту схватку она проиграла. — Эдг! Бегом сюда! — заорал Далемар. Повернув голову, Мэв увидела Иенн, замершую на пригорке и смотрящую на них. — Твою мать! Сука! — ругался мер, коснувшись окровавленной ладонью лица и растирая кровь ещё больше, что сделало его похожим на кроволикого дремору с книжной картинки. — Эдг! Каджит показался за спиной дочери. — Унеси её отсюда! — скомандовал мер, указав рукой на малышку. — Хозяин… — протянул возница испуганно. — Быстро, я сказал! — заорал он, и тон его прозвучал неожиданно истерично. Каджит испуганно посмотрел на Мэв, лежащую на земле, и, кажется, узнал. — Хозяин, она же её мать…– прокричал возница с отчаянием, и только тогда её узнала и Иенн. — Мама! Мама! Мама! — заорала девочка. Побежав вперёд, малышка упала. — Завали хлебало, — крикнул мер, ещё раз смахивая с носа капли крови. — Делай, что я сказал, или шкуру спущу! И не отпускай, пока я сам не приду. Вспомнив, что ещё может двигаться, Мэв потянулась к луку, который разжала, увидев дочь, но мер без колебаний наступил ей на руку, а второй ногой оттолкнул оружие подальше. Не выдержав, Мэв крикнула от боли. — Мама! Мама! Мама! — голос Иенн звучал всё тише и тише. Малышка охрипла? А может, это оттого, что её уносили прочь? — Умеешь же ты, сука, всё испоганить, — ругнулся мер, смотря на неё с выражением, которое нельзя было истолковать неправильно. Крики удалились, но Мэв всё равно слышала дочь. — Но плевать, она маленькая, забудет, — взмахнув рукой и обдав её каплями своей крови, Далемар крикнул. — Ну что, Мэв, Совнгард, сука, ждёт! Передавай от меня привет сестрице! Лишившись возможности думать, девушка глядела на него, высматривая на лице пугающую пустоту, но видела только ярость. Казалось, будь эта злоба способна испепелить её, Мэв бы обратилась в прах под его взором. Не выдержав этот взгляд и не понимая, чего он медлит, Мэв посмотрела на эльфийский кинжал в руке Далемара. Рука мера отчётливо дрожала, и струйка крови ползла по желобку к тёмному кончику клинка. Он его так и не исправил, подумала девушка, узнавая это оружие. И глаза её открылись, заметив, что помимо злобы он смотрел на неё с болью, которая явно не имела общего с ранами от стрел. Убрав ногу с её руки, Далемар отступил назад. — Сука! — ругнулся он, смахивая кровь с губ и подбородка. — Ты мне, блять, нос сломала! Довольна? Мэв не желала принимать боль от осознания того, что она только что поняла. Тёмная часть её души, что звалась Брит и являлась раненой гордыней, заглушала криком простую, но в то же время очевидную мысль. «Он убьёт меня», — кричала эта душа. Тварь! Мэв дёрнулась, чтобы заставить умолкнуть этот голос. — Лежать, дрянь! — тут же среагировал Далемар, наступив вперёд. — Сломал я тебя, конечно! Нет, я ждал, что если оклемаешься и вылезешь из леса живой, то подстроишь мне пакость, сука, но не так же быстро! Мер отступил ещё дальше, и Мэв поняла, что он не убьёт её, пока в его голосе звучит эта истерика, а в глазах нет холодной пустоты. Но когда она проступит, явив его истинную суть… Истинную суть? — Сука, не надо было давать тебе деньги! — крикнул Далемар, и голос его эхом отдавался от воды и камней. — Размазал твою гордость? Дебил! Лежи, дура, и не дёргайся, иначе точно пришибу! — предупредил он, направив окровавленный кинжал в её сторону, и тут же сделал ещё шаг назад. А потом ещё. Вскоре Мэв не могла видеть его, но услышала звучание магии. Девушка не двигалась и даже боялась посмотреть на него, понимая, что тишина может породить пустоту. Вместо этого она посмотрела в сторону дороги, откуда всё ещё слышались протяжные детские крики. — Отдай мне Иенн, — прохрипела Мэв, выплёвывая натёкшую в рот кровь. Губы немели, девушка поняла, что верхняя разбита. — Обойдёшься, — дрожащим голосом отозвался мер. Мэв приподняла голову и увидела, как он, сорвав с плеча кафтан и рубаху, наживую выковыривал кинжалом из плеча застрявший наконечник. Со шлепком и кусочком плоти стрела упала на камень под его ногами, а он приложил светящуюся руку к ране, закусив окровавленную губу. — Что уставилась? Надо было целиться лучше. — Я и целилась, — призналась она печально, поняв, что рука её дрогнула не случайно. — В следующий раз… — Не будет следующего раза, Мэв, — оборвал мер, скривившись. — Если уж так вышло, что мы не успокоимся, пока не прикончим друг друга, я сделаю так, как будет лучше для девочки. А потом отвезу Иенн домой и вверю заботам своей матери. Можешь не переживать: она довольно великодушна для крысы и всегда хотела дочь. Вот только после меня не смогла родить живого ребёнка. Тётушка как-то сказала, что это я у неё забрал все силы, так что верну долг, твою мать. От этих слов повеяло могильным холодом — всё было напрасно! Мер зашипел, и девушка увидела, что он с тревогой смотрит на висящую плетью руку. — Мэв, сука, если ты сделала из меня калеку, то в Совнгард я отправлю тебя по кускам. Отправит он её или нет, уже не имело смысла. Она всё испортила. Теперь уже ничего не исправить. Он мог пожалеть об этом, но лишь после того, как вонзит её же кинжал ей в сердце. Завершит то, что начал три года назад, и это, наверное, подарит ему покой. Нет, не так… Всё не так! Но уже поздно что-либо исправлять. Мольбы бесполезны. Он столько слышал их в своей жизни, что утратил способность воспринимать. А ещё он не умел прощать. Мэв посмотрела на лазурное небо. Она ощутила бы пустоту, если бы не слабый крик вдали. Дочь звала её, и каждый возглас вырывал клочок из сердца куда болезненнее всех его угроз разом. — Чёрт, Мэв, встань и успокой её, — крикнул Далемар, опускаясь на землю и положив окровавленный кинжал на землю, рядом с коленом. Она посмотрела на него внимательней и тут же поняла, что лучше ничего не говорить. Поднявшись, она глядела на эльфа: страшный, бледный, перемазанный кровью, он приложил ладонь к плечу и вновь направил туда магию. Тут же Далемар посмотрел на неё в ответ, но пустоты в его глазах не было. — Убирайся с глаз моих долой, — рыкнул он, смотря на неё исподлобья. — Не искушай. Повернувшись, девушка похромала на крик дочери, припадая на раненую ногу и чувствуя, как мир вокруг кружится и гудит вихрем. — Мэв, не пытайся украсть её у меня, — крикнул Далемар ей вдогонку. — Я тебя и с одной рукой из-под земли достану, знай! Но она не обернулась.***
— Хозяин? — встревоженно спросил каджит, увидев, как она, пошатываясь, подходит к повозке. — Жив был, — произнесла она, сплёвывая новый сгусток крови. Возница беспокойно замахал хвостом, явно не понимая, как ему поступить, и не спуская с рук ноющую Иенн. Подойдя к нему, Мэв протянула руки. — Дай. Лишь ощутив на руках жар от тела дочери, Мэв разрешила себе первый явный всплеск чувств за эти дни. Поцеловав в макушку, позволила себе блажь пустить одинокую слезу. И только затем, позвав дочь по имени, начать уверять её, что ничего не случилось и больше она никуда не денется. Сил не оставалось, и, сев на пол приоткрытой повозки, она укачивала дочь, словно в первые дни, шепча что-то, в чём не отдавала себе отчёта. Каджит, стоя неподалеку, смотрел на неё ошарашенно, выписывая хвостом круги. — Мам, ты боше не пичка? — спросила Иенн, когда её рыдания затихли. — Нет, — ответила Мэв, смотря на красное и сморщенное от слёз лицо дочери. — Папа сказал: ты обелнулась пичкой и улетела в тёплые клая, — произнесла она, тщательно выговаривая слова. — Как латочка. — От тебя я никуда не улечу. Ведь ты мой птенчик, — прошептала Мэв, поняв, что именно этого и ожидала от мера, и всё же… — Холошо. Мне было глустно, — выдохнула малышка, касаясь её лица и пачкая ладошку в крови. — Мама, ты глязная. И липкая. Тебя надо умыть. — Позже, — прошептала Мэв, ощущая, как холодное опустошение заставляет её тело отниматься, становится чужим. — Пошли к воде. Я умою, — не унималась дочь. И только тогда Мэв поняла, что больше никуда идти не сможет. Тело становилось тяжёлым. — Я умею. — Я знаю, — ответила Мэв, чувствуя, как губы немеют окончательно, а язык отказывается служить.***
Проснулась она от того, что дочь горячими ладошками била её по щеке. В повозке было темно, а мерное покачивание указывало на то, что они движутся. — Мам! Мам, плоснись, — звала Иенн, и она, открыв глаза, вздрогнула. Осмотревшись, девушка поняла, что они в повозке с дочерью вдвоём. — Мам, выти, — ныла девочка, тряся её плечо. Мэв посмотрела даже и на пол — никого. — Хатит спать, мам, — не унималась Иенн. — Иенн, где папа? — спросила Мэв. Но вместо облегчения испытала жуткую панику. Она ведь не попала ему ни в одну из жизненных точек, к тому же он исцелял себя, когда она уходила. Что могло пойти не так? Дочь, словно подтверждая её опасения, замотала головой. — Мам, выти. Животик болит, — заныла Иенн, снова прикасаясь к ней. Дрожащей рукой Мэв нащупала повязку на бедре… Конечно, он мог пренебречь магией, отдав её заботам возницы. Но где же он тогда? Приподнявшись и чувствуя слабость, она постучала в стену повозки. Руки казались ватными. Когда та остановилась и дверь открылась, она ожидала увидеть мера, но в повозку заглянул каджит, сверкнув кошачьими глазами. — Котик, выти, — заныла Иенн, и тот, протянув руки, взял её. — Где Далемар? — спросила Мэв, пытаясь встать. — Спокойно, всё хорошо, — проурчал каджит. — Лежите, вам ещё рано вставать. Когда он унёс Иенн, Мэв попыталась встать, но, охнув, упала обратно. Болела не только нога, но и голова, живот, грудь, рука, но не это волновало Мэв. Могло ли быть так, что мер истёк кровью после того, как она оставила его? Потратить все силы на восстановление перебитых связок в руке и упустить другую рану? Каджит вернулся, принеся сонную Иенн. — Он жив? — спросила Мэв, когда каджит укладывал девочку на пустое сиденье. — Да, — коротко произнёс каджит и вышел, но его слова не убедили Мэв. Она была слаба для мыслей, и всё же они окружили, споря меж собой и изматывая дух. Чтобы унять этот хоровод, она скорее провалилась в беспамятство, чем уснула.***
Утром, когда повозка остановилась, Мэв выбралась наружу, наплевав на боль и головокружение. Слезая с ко́зел, каджит напомнил, что ей лучше не выходить, но Мэв, опираясь о стенку, заглянула наверх и увидела высокую фигуру, плотно закутанную в тёмный тёплый плащ. Это мог быть только он, разве что поза, привалившаяся набок, выглядела неестественной. Каджит попытался её остановить, но Мэв похромала ближе и попыталась коснуться его руки, опасаясь, что та окажется холодной и мёртвой. — Не надейся, — отчужденно произнёс мер, не шевелясь, и Мэв отступила, поняв, что как никогда рада слышать его голос.***
На второй день он тоже не спустился к ним, и Мэв, поев и набиравшись сил, вышла к нему снова. Её пошатывало, а холод не желал покидать тело, но иначе поступить она не могла. — Далемар, нам надо поговорить, — с дрожью начала она. — Не о чем, — возразил он холодно из тени плаща. — И всё же я… — Скройся с глаз моих, Мэв. Не хочу тебя видеть, — рявкнул он, заставив её вздрогнуть. Она обернулась: Иенн гуляла с возницей далеко и не слышала этого. Сделав шаг в сторону, она спросила, глядя на тёмную сгорбленную фигуру искоса, через плечо: — Как твоя рука? — Ответ тебя не порадует, — сухо ответил он. И тогда, похолодев, Мэв поняла, что искалечила его. Этим же вечером она сняла повязку с бедра и, увидев практически незаметный след от стрелы, ощутила боль. Значит, он всё же лечил её… Лежа на сиденье, она прикоснулась рукой к стене, подумав, как же тяжела будет эта новая жизнь без самообмана. На сиденье напротив Иенн играла с его перчатками. Смотря на дочь, она спросила: — Иенн, ты скучаешь по папе? Та кивнула, не поднимая глаз.***
Утром пейзаж изменился: дорога пошла вверх, и снег покрыл скалистую долину. На новой остановке Мэв то и дело присматривалась к неподвижному, словно идолу, меру. При них с дочерью он не спускался и не проявлял интереса ни то что к ней, но даже к Иенн. Такая перемена пугала не меньше пустоты в глазах. Погуляв с дочерью и оставив её в шаге от заднего колеса, она с тяжёлым сердцем подошла к нему, на сей раз с той стороны, где сидел он, полностью укрытый плащом. — Холодает, — заметила она хрипло, остановившись так близко, как только мог позволить ей затаившийся страх. Он промолчал. — Далемар, хватит этого ребячества, — произнесла она с дрожью. — Спускайся к нам. Снова молчание. — Я понимаю… — Не понимаешь, — прошипел он едва слышно. — Ты наговорил мне грязи несправедливо, и я ответила тебе тем же, — зашипела она в ответ, чувствуя, с каким трудом даётся каждое слово. — Ты выбросил меня в лесу, словно хлам. С кровоточащей раной! Ударил заклятием. Сказал, что опорочишь саму память обо мне перед Иенн, и чего ты хотел? Чтобы я смирилась с этим? Чтобы стала пищей диких тварей? — Да, — едко ответил он, и Мэв ощутила такую боль, которую не могла себе позволить. Не стоило упоминать слово «тварь», поняла она, ведь именно так она назвала его. И всё же он был тварью, ведь только тварь могла забросить своего ребёнка из ненависти к матери. — Да, я прострелила твою чёртову руку, — прошипела она в ответ. — Хотя могла прострелить и глаз, и ты знаешь об этом. Но я выстрелила лишь потому, что знала: если не обезврежу тебя, ты прикончишь меня… Ты бы убил меня, если бы не крик Иенн. — Убил бы, — холодно согласился он. — И чего ты хочешь от меня? — спросила она с отчаянием, понимая, что теперь уж точно ничего не исправить. — Ничего. Не хочу ни видеть, ни слышать тебя, — прошипел он, буквально извергая ненависть с каждым звуком. Это было больно, но чего она хотела от такого, как он? Прощения? Понимания? — Но зачем ты наказываешь Иенн? Она скучает по тебе, а ты, закрывшись в своей ненависти ко мне, не можешь даже разочек пройтись с ней во время остановки. — Ну и сука же ты, Мэв, — тихо произнёс он с отрешённой ненавистью. — Ты тоже не светлое создание аэдра, — ответила она, смотря себе под ноги. — Но Иенн не должна страдать от того, что ты не хочешь видеть меня… — Мне на тебя посрать, — грубо ответил он. Мэв скривилась, вспомнив замечания мера про лексикон. А ведь от его собственной грубости наверняка даже Стэн покраснел бы! — И пусть, — согласилась она, сглотнув обиду. — Переживу. Но спустись и обрати внимание на Иенн. Она твоя дочь. — Нет, — ответил он кратко. — Убирайся. И тогда к Мэв пришло ещё большее осознание, гораздо хуже всех тех, что были прежде. — Наигрался ролью счастливого папаши, Далемар? — спросила она, отступая назад и понимая, что ответ на подобную дерзость будет предсказуемым и весьма болезненным. — Ненадолго же тебя хватило. Истукан шевельнулся, повернув к ней тёмный безликий капюшон. — Эдг, — позвал он вполголоса, возница поднялся с другой стороны сиденья. — Спустись. Она может опять убежать. Мэв отступила назад, понимая, что сейчас он тоже слезет с привычного места и пойдёт на неё. Она обернулась на Иенн: девочка катала палкой камни рядом с дальним колесом. Нога ещё болела, так что с дочерью на руках ей не убежать от них обоих. Справа уже поднималась стена из валунов, слева довольно крутой склон, скользкий от подтаявшего снега. Каджит обходил повозку, отрезая ей путь к бегству, и, когда он зашёл им за спину, Далемар тяжело поднялся и тоже спустился на землю. Поколебавшись, поднял обе руки и сбросил капюшон, явив привычное — хоть и странно посеревше-бледное — лицо с едва заметной щетиной. Мэв посмотрела на его правую руку, осознав, что та цела и движется легко, тогда что… Иенн захныкала за спиной. Мэв резко повернулась. Бросив палку, дочка тёрла глаза, смотря повыше её плеча. «Она тоже будет бояться меня, если увидит твой страх. А я не хочу…» — вспомнила девушка, замирая. — Надеюсь, теперь ты довольна, Мэв, — опустошённо произнёс мер, набрасывая капюшон обратно и отворачиваясь, чтобы уйти прочь.***
— Но ведь ты скучаешь по папе? — с отчаянием спросила Мэв, качая дочь на здоровом колене. Девочка, положив голову ей на грудь, в очередной раз кивнула. — Тогда давай ты погуляешь с ним немного, когда мы остановимся? — говорить было трудно, но Мэв понимала, что должна сделать хоть что-то и исправить катастрофу, которую они натворили. Хотя бы ради Иенн. Всё же… Наверное, Далемар не был к дочери безразличен. — Папа тоже скучает. На сей раз, отстранив голову, Иенн замотала кудряшками, добавив к этому продолговатый, как вой волчонка, звук: — Ни-и-и-и-и-е-е-ет. — Но почему? — миротворчески спросила Мэв, осознав, что тряска повозки может сэкономить её ноге силы на этом участке дороги. — Я боись, — протянула девочка. Она вновь начала коверкать слова, словно показывая этим несогласие с той кошмарной сценой, которой стала свидетелем. Мэв не могла её винить: окровавленное и искажённое злобой лицо Далемара, клинок в его руке и ей являлись в кошмарах, что уж говорить об этой маленькой душе. — Папа похой… Как Стиен. Сжав дочь, Мэв похолодела, представив, как разъярится мер, если услышит такое из уст дочери. Тут же решит, что это она научила малышку, и отомстит так, как умеет только он. Холод пустоты коснулся виска эльфийским клинком. Нет, она не может показывать страх, если хочет побороть его в Иенн. — Не говори так, — сказала она, стараясь подражать убедительным ноткам мера. — Стэн был чужаком, а он твой папа. Папа никогда не обидит тебя. Я знаю. — Он делаль маме больно, — упорно твердила дочь, ещё больше сжимаясь в её руках. — Мы с папой поругались и подрались, — начала Мэв осторожно. — Помнишь, к Кираве приходили люди, они тоже дрались иногда. У взрослых такое бывает. И у детей тоже. — А если папа поделётся со мной? — спросила Иенн на удивление разборчиво, показывая, что коверканье — это и правда акт несогласия с их раздором. — Нет! Никогда! Он любит тебя! — Маму любит, а делётся, — со вздохом произнесла Иенн, заставив Мэв смутиться. Девушка едва не сказала, что не любит, но потом вспомнила, что делу это точно не поможет. И всё же нездоровый интерес пересилил, и Мэв спросила: — Он тебе сам сказал о том, что любит маму? Иенн закивала, трогая пуговицы на её куртке. — А когда он это сказал? — Когда сказал: мама обелнулась пичкой и улетела. С трудом Мэв сдержала горький смешок. Ну конечно же, грязный лжец! Решил проверить свои навыки манипуляции и на родной дочери. Впрочем, чему здесь удивляться. — И когда мама упала, — продолжила девочка внезапно. — Котик кличял. Папа плибежал. Сташный. Я испугаясь. Он звал маму — любимая. Котик унёс, но я сышала. Сцена, которая предстала перед Мэв, оказалась такой нереальной, что она решила, что дочь перепутала что-то от страха. Наверняка так и было. Думать об этом нельзя, или паутина самообмана опять запутает её. Нет, сейчас дело было даже не в ней. С ней всё кончено, но Иенн ещё могла обрести то, что утратила мать. И для этого Мэв нужно было переступить не только через самообман, но и гордость. Смешная цена, по сути. — Иенн, а ты знаешь, что папа может творить чудеса? Девочка, посмотрев на неё, кивнула. — Значит, и ты можешь! — Ни-и-и-е-ет! Папа говолит: я маленькая, но выласту, и он научит. Я сказала: хочу, чтобы мама плилетела облатно. — И видишь, я прилетела, — уцепилась Мэв, горько осознав то, что, отказавшись от самообмана, она начала самым бессовестным образом врать дочери. — Упала с неба и ударилась. А папа меня сразу и не узнал. Ты ведь тоже не узнала? Девочка, не по-детски серьёзно посмотрев на неё, кивнула и, тронув курточку, сказала: — Мама пелеодевалась. — Да, вот именно! И папа не узнал в чёрном. Подумал: я ворожея и хочу украсть тебя, поэтому мы и подрались. Он защищал тебя. Какая же наглая ложь, горько думала Мэв, но дочь своей наивной душой готова была поверить в неё, и ей ничего не оставалось, как врать дальше, выдумывая целую сказку и чувствуя небывалую гадливость, словно целовалась со Стэном на её глазах, но в конце Мэв всё же поняла, что поступает правильно.***
И её ложь дала плоды. На следующий день, погуляв немного, она таки уговорила дочь подойти к отцу. На сей раз он слез с ко́зел и стоял в стороне от повозки, у большого, похожего на медвежий коготь камня. Можно было бы подумать, что он наблюдает за ними, но он демонстративно смотрел в другую сторону. Пару раз Мэв слышала его тяжёлый кашель. У Мэв подкашивались ноги, когда она вела дочь к нему. Словно шла на заклание к самому Молагу Балу. Но притворная улыбка в очередной раз смогла сотворить чудо, и затравленное выражение исчезло. Когда мер медленно повернулся к ним, не сбрасывая капюшон, она произнесла: — А Иенн хочет с тобой погулять, — голос предательски дрогнул, но он не стал ничего говорить, медленно опустившись на уровень взгляда дочери, жмущейся к её бедру, но, к счастью, не порывавшейся убежать. — Правда, Иенн? — спросил он обыденным голосом — так, словно это давалось ему легко. Но Мэв поняла, что это не так. Ей захотелось откинуть его капюшон и посмотреть в глаза, как он глядел в её, когда хотел понять истинные чувства. — Мама не воложея, — произнесла Иенн, суя в рот палец. — Не надо длаться. — Больше не буду, — ответил он серьёзно. — Обещаю. Иенн оторвалась от Мэв и шагнула к отцу, но её руки не отпустила. И только тогда Мэв поняла, что прогулку им придётся продолжить втроём. Это было страшно, но всё же правильно.