***
Проснулась она от яркого света в лицо. При свете дня внутренне убранство повозки выглядело богато, но не это волновало её, а то, что она была одна! Дверца была открыта, а снаружи раздавался топот огромных ног. Поняв, что это, Мэв, чертыхнувшись, рванула из повозки. Долина, залитая солнцем, пошатнулась перед глазами, но девушка почти сразу нашла взглядом Иенн и присевшего рядом с ней Далемара, наблюдавшего за тем, как два великана перегоняли стадо мамонтов по ту сторону небольшого озера. Выдохнув, Мэв безошибочно оценила, что расстояние было солидным и гиганты просто не замечали их. Собравшись, она подошла к берегу. Иенн повернулась. — Мама, мамонт! — произнесла малышка радостно новое слово. — И велкан. — Великан, — поправил её Далемар. Мэв скривилась, вспомнив его тошнотворную педантичность и насмешки над её деревенским говором. Но малышка повторяла за ним, пока не произнесла слово правильно и чётко. Кажется, он похвалил её мимикой или жестом, так как девочка захлопала в ладоши, и Мэв подумала, что хотя бы ради блага Иенн она сделала правильный выбор. — Почему мы остановились? — спросила она, подойдя и поймав момент, пока Иенн склонилась над кустом синих горноцветов. — Мы ехали всю ночь, — ответил он, не поворачиваясь. — Вознице тоже нужен сон. — Это опасно, Далемар. Стэн не… — Даже несмотря на то, что я рассказал тебе ночью, ты все ещё высокого мнения о своём нордике, — раздражённо произнёс мер, швырнув в озеро камешек. Отскочив от водной глади пару раз, камень пошёл ко дну. Мэв посмотрела под ноги, нашла другой камень, более ровный и плоский, и, умело швырнув его, заставила пролететь три десятка шагов целым каскадом касаний. Мер искоса посмотрел на неё. Решив, что ничего лучше шутки не снимет его раздражения от упоминания норда, она развела руками. — Я деревенская девка, Далемар, у меня было больше возможностей для тренировок, чем у городского мальчика. Если он и оценил шутку, то не подал виду, отвернувшись. — Мэв, больше не называй себя деревенской девкой, — сухо произнёс эльф. — Ты сам назвал меня так когда-то, — напомнила она, не понимая его мотивов. — Да и, по сути, я ведь и есть… — Иенн не должна больше слышать этого от тебя. И никто другой. Всегда найдутся те, кто захочет выставить тебя невеждой, незачем облегчать им задачу. К тому же это выглядит глупо и жалко, а глупостью и жалостью уважения к себе не заработаешь, — поучал он. Мэв даже показалось, что так он желает её принизить. — Я не заработаю уважение твоих родных, даже если скажу, что я дочь босмерского принца, — горько выдохнула девушка, поникнув. — И не надо так говорить: у лесных эльфов весьма запутанное отношение к родовой знати. Большей частью это довольно примитивный народ с дикими обычаями. И вообще, не стоит говорить о том, в чём ты не уверена, выставишь себя ещё большей невеждой, — продолжил он, заставляя девушку ощущать себя дурой. — Ты теперь постоянно будешь поучать меня? — спросила она уныло. — Да, — признался он. — До Имперского Города путь неблизкий. Надеюсь, я успею научить тебя держаться достойно и не порочить неприличным поведением нашу дочь. Можешь воспринимать это как новую работу. Работу? Осознание того, чего он хотел от неё, дошло до девушки холодной волной. — А если я не хочу становиться кем-то другим в угоду всяких высокомерных хмырей? — И слова из лексикона своего нордика ты тоже больше использовать не будешь, — неумолимо напирал он, не давая ей спуска. На миг Мэв захотелось схватить камень и запустить его в голову мера. Словно почувствовав опасность, он вновь посмотрел на неё и прошептал: — Думаешь, лежать под нордиком, раздвинув ноги, было бы проще, чем слушать меня? Могло ли это быть банальной ревностью, думала Мэв, продолжая молчать. Понять это она не могла. Это Стэн мог ревновать открыто, а Далемар мог просто измываться над ней за некую, лишь ему известную обиду. Хотя… Вчера, когда он протянул ей руку, она замешкалась и посмотрела на чёртовы ворота. Если он истолковал это, как желание остаться со Стэном, то мог сейчас изливать желчь за это. Стоило ли ей открыть перед ним истинные мотивы? Сказать, как противен был ей норд и как она заменяла их местами в воображении? Если он это и поймёт, то не изменит своего отношения. Для него она, не принявшая его руку тотчас, как он протянул, — жалкая предательница. Ведь она чуть не оставила не только его, но и Иенн. — Когда тебе задают провокационный вопрос, не стоит молчать или долго думать, Мэв, — произнёс он, смотря на другую сторону озера. — Если ты не мастер красноречия, просто холодно скажи: «Нет», дав понять оппоненту всю ничтожность его попыток задеть тебя. — Да, учитель, — произнесла она, стараясь подражать его бесстрастному «талморскому» тону. Кажется, он понял иронию, но не отреагировал. Полная бесстрастность — вот чего он от неё хочет, поняла Мэв с горечью. Вылепить из неё подобие альтмера, заперев в золотой клетке сдерживаемых чувств. Но зачем? Ведь он сам выказывал чувства. В основном злобу и жестокость, но пару раз было и что-то иное. Даже вчера, когда он касался её рук, гладил по спине, обдавал шёпотом ухо. На миг в сознании всплыло воспоминание о том, как он учил её целоваться, и она отпрянула, словно получив слабый удар пониже пупка. Потная ладошка Иенн вложила ей в руку горноцвет, и, посмотрев на цветок, Мэв ещё раз увидела себя: нищенка в обносках. Жалкая прислуга. А вокруг не холодное море, а долина со множеством дорог. Впереди же полный жизни Имперский город, где она будет не самой красивой и уж точно не единственной женщиной, способной увлечь его. Что, если, устав от её невежества, он решит уважить отца, связав свою жизнь с возвышенной представительницей собственной расы? Выходя в отставку многие воины так и поступали. Новый страх сжал горло. И она, не удержавшись, сделала ещё один шаг назад. — Мама, вода! — предупредила малышка, и Мэв, осмотревшись, поняла, что стоит на краю обрыва, перед озером. — Нельзя! В этой фразе она тоже безошибочно определила влияние мера. — Ты голодна, малышка? — спросила Мэв, поняв, что солнце стоит высоко, а значит, во сне она провалялась непозволительно долго. — Я ела, — ответила Иенн, гордо взирая на неё. Ещё вчера бы дочь сказала: «Кусяла», исказив слово. Она посмотрела на Далемара, незамечавшего или делающего вид, что не замечает её. Значит, он успел покормить дочь. Не хотел ли он таким образом показать ей, что способен управиться сам и она им не нужна? Не для того ли он предлагал ей деньги, чтобы она ушла и позволила ему найти Иенн мать, которая не испортит престиж его эльфийской семьи? Тогда зачем было забирать её из таверны? Она же отпускала Иенн с ним. Решив не начинать день со скандала, Мэв проглотила обиду и горькие мысли. Опустившись на землю в пяти шагах от него, она протянула руки к дочери, перебирающей гальку. — Иенн, иди сюда, милая, — позвала она. — Заплетём косичку, а то волосы спутаются. Девочка, замахав кудряшками, показала своё нежелание подчиняться её просьбе. Мэв пришлось её уговаривать, обещая, что украсит косичку собранными горноцветами. Малышка подумала и согласилась. Перебирая пальцами волосы девочки, Мэв искоса посматривала на Далемара, сообразив, что впервые видит его лицо при ярком дневном свете. Выглядел он старше, чем в привычном полумраке: тонкие морщинки в уголках рта превратились в узкие бороздки. Глазницы тоже были более выраженными, как и приподнятые крылья бровей. Заглаженные за уши волосы лишь усугубляли этот эффект. И всё же, посмотрев на его тёмные при свете дня губы, она опять вспомнила уроки поцелуев на острове. Будь он иным, как тогда, когда обнимал её в таверне, она бы с радостью повторила тот урок. Но мер, словно почувствовав её взгляд, резко поднялся и ушел. Мэв посетила неприятная мысль, что они поменялись местами и теперь он не хочет видеть её. Знать бы, какие чувства он испытывал… Она заканчивала косичку Иенн, когда малышка, достав из-за пазухи тёмную ленточку, которую ей вчера отдал отец, пожаловалась, что потеряла куклу рядом с кричащим дядей. Потом Иенн рассказывала ей о том, как играла с большим котиком, но Мэв едва слышала дочь, гладила той волосы и всё смотрела на то место, где недавно сидел Далемар, гадая, что же с ними будет дальше. — Поешь. Скоро тронемся в путь, — отрывисто произнёс он за спиной, заставив её вздрогнуть от неожиданности. Округлившимися глазами она посмотрела на него, не понимая, как он ухитрился подкрасться так тихо на открытой местности. А может, он и не крался, а она, впав в забытье, просто не заметила его? Посмотрев на неё, он нахмурился, явив ещё одну линию морщинок меж бровей. Опустив на землю рядом с ней кусок сыра и хлеба в медной миске, он отстранился. Словно ему был неприятен её изучающий взгляд. На миг девушке даже показалось, что он хотел швырнуть ей еду, и не сделал это лишь из-за присутствия Иенн. Но, может, это собственный ум играл с ней в злобную игру, силясь разглядеть подвох там, где его не было. Жизнь научила ждать от Далемара удара под дых в самый неожиданный момент. — Благодарю, — произнесла она чуждое слово, подхваченное от высокопарного мага Манкуро. Но он ушёл, не отпустив даже самой мелкой остроты.***
В том, что мер не хочет смотреть на неё, Мэв убедилась уже в повозке. Сначала его вроде бы отвлекала Иенн. Малышка не отлипала от окна и спрашивала у отца названия всего, на что указывала пальцем. Но ближе к сумеркам девочка заснула, свернувшись клубочком, — на сей раз на его стороне сиденья — и они погрузились в тяжёлое молчание. Сжавшись и отсев подальше, Мэв опасливо посматривала на мера. Тот, не имея возможности укрыться тенью, набросил капюшон и глядел в окно, словно отрицая всякое её присутствие. — Ты злишься на меня за оговор в Данстаре? — робко спросила девушка, вспомнив, что периоды его мрачности никогда не заканчивались ничем хорошим. — Нет, — ответил Далемар, не поворачиваясь и показывая, что не хочет говорить. Мэв понимала, что лучше было его не трогать сейчас, но тяжесть на душе развязала язык. — Если причина не в этом, то в чём? — спросила она чуть смелее. — С чего ты решила, что я злюсь? — спросил он таким тоном, что она почувствовала себя дурой. Но одного Мэв добилась: оторвав взгляд от пейзажа за окном, Далемар повернулся к ней. И тогда она отчётливо поняла, что он и правда зол. Да так, что даже не удосужился это скрыть. «Конечно. Ведь для него я лишь пятно на эльфийском престиже», — подумала Мэв, чувствуя, как страх сменяется злостью. — Если это из-за Стэна, то не ты ли сам советовал мне стать содержанкой при богатом старичке, перед тем как швырнуть за борт? — спросила девушка, но мер не отреагировал. И тогда она добавила: — Или тебе не нравится, что я стала содержанкой молодого нордского кобеля? Но неловкая попытка возбудить ревность разбилась о холодное и безразличное выражение лица. Мер без намёка на усмешку осмотрел её с головы до ног, буквально заставляя сжаться под неумолимым взглядом. — Содержанка содержанки? Неудивительно, что ты выглядишь так бедно, — брезгливо протянул Далемар. И вот именно к брезгливости девушка оказалась неготовой. Смотря на эльфа искоса, Мэв выдохнула: — Если так презираешь меня, зачем ты рисковал и вытаскивал из Рифтена? Мер кивком головы указал на спавшую на сиденье Иенн. — Она моя кровь, я не мог поступить иначе. — Но я не твоя кровь, — отозвалась Мэв с отчаянием. — Почему не бросил меня в городе, если презираешь? — Ты её мать, — отвернувшись, Далемар явно давал понять, что желает закончить разговор. Но Мэв не была готова умолкнуть. — А не проще было подыскать для Иенн новую мать, отвечающую всем запросам твоей семьи? — желчно спросила она. — Быть может, чистокровную эльфийку, которая не повредит престижу семьи своим невежеством? — Я считал, что невежественная, но родная мать лучше просвещённой мачехи, — ответил он, стараясь сохранить спокойный тон, и добавил резонный вопрос: — Тебе нравилось отношение к себе отчима? — Нет, не нравилось, — буркнула девушка, нахохлившись, как примёрзший птенец. — Но почему ты сказал, что считал? Сейчас ты уже думаешь иначе? — Возможно, я ошибся, — Далемар пренебрежительно взмахнул рукой. — Ты ещё сама ребёнок, Мэв, и даже материнство почти не изменило эту черту. Сколько тебе сейчас? Девятнадцать? — Мне почти двадцать! — крикнула девушка, на что он жестом показал на заворочившуюся дочь, и Мэв добавила уже тише: — В Скайриме женщины моего возраста уже не считаются детьми. Он повернулся к ней вполоборота, и Мэв заметила, как уголок его губ саркастично пополз вверх. «Презирает и насмехается?» — буквально вспыхнула она. А Далемар продолжил словесное наступление: — Мэв, возможно, и в тридцать лет ты будешь тем же капризным ребёнком, каким являешься сейчас. Ты ведь не видела хорошей жизни, по сути: сначала была ферма, потом война… — Потом ты, — не удержалась она. Он развёл руками, как бы показывая, что не мог ничего с этим сделать в своё время. — Недолгое приятное разнообразие в твоей серой и лишённой радости жизни, — произнёс он с нотками язвительной иронии, а потом уже серьёзно добавил: — Ты любишь дочь, но подсознательно знаешь, что с ней на руках тебе не насладиться дарами краткой молодости. — Мне это не нужно, — яростно прошептала она. — Уверена? Когда ты рассказывала мне о жизни на ферме, я понял, что она тяготила тебя ещё тогда, когда родители не выделяли тебя. И, знаешь, они тоже это чувствовали. Так же, как ты сейчас читаешь моё презрение к твоим неразумным словам, они видели твоё презрение к их быту и укладу жизни. И их злило это осознание. Поэтому, едва появился повод, тебя оттолкнули, как птенца кукушки из чужого гнезда. — Ложь, — зашипела девушка, но разум услужливо подкинул последний разговор с матерью. Женщина назвала её капризной и сказала, что дочь не вписывалась в их жизнь, шумя тогда, когда нужно было промолчать, и являя гордыню. Мать ведь сказала ей, что Мэв никогда не умела быть благодарной за малое. — Мэв, ты думаешь, что если будешь хорошей девочкой, то тебя не оттолкнут вновь, — меж тем продолжал мер, — но ты не хорошая девочка, и окружающие замечают это притворство. Так уж вышло, что единственная душа, которую ты научилась обманывать, — это твоя собственная. В этом ты достигла неимоверных высот… А вот об этом ей уже говорила Дигли, тяжело подумала Мэв, вспомнив, как подруга призывала её никогда не обманывать себя. — Жаль только это недостаток, а не достоинство, — продолжал мер, повернувшись к ней уже полностью. — Причём недостаток жутко мешающий по жизни. Такие пташки, как ты, Мэв, летают от одного ветреного приключения к другому, пока их кто-нибудь не подстрелит. Такова уж ваша суть. Удерживать подобную красотку в клетке — до того затратное дело, что умные мужчины просто не желают тратить на это ни сил, ни времени. А вот такие посредственности, как нордик и отчим, покупаются и позволяют пташкам вертеть собой. Ты ведь знала, как крутить нордиком, так? Правда, не развила этот навык настолько, чтобы полностью контролировать его. И именно это тебя пугало, я прав? — губы исказились злой усмешкой, но он не затихал, тихо шепча: — Но, думаю, со временем бы ты стала в этом хороша. Тебе надо было поехать со своим нордиком в Солитьюд, знаешь? Там бы ты смогла отточить этот талант в полной мере. А если тебя отмыть и приодеть, то выйдет вполне разбитная куртизанка. Бросила бы своего нордика, грубостью напоминающего папашу-фермера, обхаживала бы петухов из Коллегии бардов и придурков типа Эрикура. Может, кто-то особо несчастный умом даже женился бы на тебе, если бы ты, отбросив самообман и маску хорошей девочки, взялась за голову. А если бы и нет, то ты бы могла кутить, растрачивая молодость и красоту, пока не превратилась бы в одну из затрапезных шлюх, оказывающих услуги сброду в подворотне Смеющейся Крысы за глоток… — Остановись, — прошептала девушка, чувствуя, как невидимые руки душат её. В словах мера было столько яда, что Мэв захотелось выскочить из повозки и вдохнуть свежий воздух. — Нет, — жестоко рыкнул Далемар. — Привыкай к тому, что я не твой зелёный нордик и вертеть мной тебе не по силам. Я сам привык манипулировать другими и все твои неловкие потуги вызвать у меня ревность и чувство вины различаю прекрасно. Хочешь, чтобы я относился к тебе более сносно, — сядь ровно и подумай над моими словами здраво и… — Ты тоже считаешь меня шлюхой? — прошипела Мэв, смотря на него с отчаянием. — Если все вокруг считают тебя шлюхой, Мэв, может, это так и есть? — ядовито переспросил мер в ответ. — Но я не твоя шлюха, — прошептала она, чувствуя, как волна шока вновь подбирается к разуму. Усилием воли девушка отогнала её, но чувство приближающегося шторма не уходило. — Да, ты не моя шлюха, — согласился Далемар, опустив голову и посмотрев в сторону. — Я не платил тебе деньги. Ты шлюха нордика, а я, такой мерзавец, увёл у него ту, которую он оплатил. Сначала девушка не поняла, о чём он, но потом, похолодев, прошептала: — Ты рылся в моих вещах? Подняв лицо и двинув одними бровями, эльф показал, что да. — Это низко даже для такого, как ты, — съязвила она. — Правильно, сбрасывай маску хорошей девочки и страдалицы, Мэв. То, что под ней, мне гораздо больше по вкусу, — тихий голос Далемара окрасился нотками сарказма. Его губы искривились. — Эти деньги не имеют к Стэну никакого… Ухмылка тут же погасла. Указав на неё длинным пальцем, мер злобно прошептал: — Ещё раз соврёшь мне — и я вышвырну тебя, а сам с Иенн поеду дальше, поняла? Тут же Мэв поняла, что это не пустая угроза, и замолчала. Посмотрев на мирно спящую дочь, девушка постаралась внушить себе, что нужно терпеть. Не получилось. — Я заработала те деньги, — буркнула Мэв тихо, но он услышал. — Не сомневаюсь, — голос Далемара звучал глухо и холодно. — Сам видел, как наутро дрожали твои ножки и была заплакана мордашка. Захлопни ротик, Мэв, я не закончил. На будущее: если тебе ещё придётся работать в поте лица под имперским офицером, запомни, что жалованье им платят в кошелях, помеченных гербом Империи. Незаметный такой значок, ближе к правому нижнему уголку. Нам, кстати, тоже платят в кошелях с гербом, только гербом Альтмерского Доминиона и в верхнем левом углу. Так вот, получив такой кошель, любая более-менее сообразительная потаскуха тут же избавится от него, вытащив золотишко. Шалавы знают, что если их поймают с таким, то тут же обвинят в краже. Это, к слову, о том, почему твой нордик кричал о воровстве. А ты, дурашка, ещё думала сбежать с его деньгами? Он предупредил всю стражу, и бегство бы закончилось на первом же посту. Ты, опозоренная, загремела бы в тюрьму, а Иенн отдали бы в приют. Жестокие слова ранили девушку, а ком в горле мешал произнести хоть слово, но мер продолжал. — Кстати, солидная сумма. Что же ты там такого делала? Мне вот даже интересно. Раньше даже в Имперском городе такую сумму за раз могла получить только особа с исключительными навыками, коих у тебя не наблюдалось когда-то. Или он заплатил тебе оптом? — колкость его слов прожигала душу и пугала. Неужели это он не так давно шептал ей, что всё будет хорошо? Касался её рук? Девушка не отвечала, и Далемар подался вперёд, посмотрев на неё холодно и жестоко. Она тут же опустила глаза. — Ты язык проглотила? Мер сделал паузу, ожидая её ответа, но девушка могла лишь молчать, пряча взгляд. Что сдерживало её от того, чтобы посмотреть на него и сказать, что всё это неправда и она была только с ним. Что она никогда не хотела никого другого. Страх быть осмеянной? Тёмная часть души, которая звалась призраком Брит? Эта сущность ослабла, но не ушла. Это она не хотела верить ему. Не хотела видеть ничего хорошего в том, кого всё ещё считала лжецом и убийцей. Призрак Брит хоть и молчал, но сжимал Мэв горло, мешая сказать хоть слово. — Тебе нечего мне сказать? — спросил Далемар, и девушке показалось, что она услышала в этих словах горечь. Впрочем, какая горечь? В талморце? В форме или без — он талморский мясник! Лжец! Убийца! — Как видно, нечего. Что ж, тогда я продолжу, а ты поправь меня, если ошибусь. Верно, тебе было и отвратно, и приятно одновременно, потому что сначала пыхала отвращением, а позже, на пристани, захотела вернуться к нордику, оправдываясь перед собой, что тем самым спасёшь дочь от расправы. Даже после того, как я сказал, что защищу вас! Но нет. Мэв потянуло на приключения. Думаешь, я не понял, что, если бы девочка не позвала тебя и материнский инстинкт не взял верх над блядской натурой, ты бы осталась с этим ничтожеством? Надо было швырнуть тебя на причал ещё там. Но я пожалел девочку, которой и без того досталось под защитой такой непутёвой матери. «Вот она — расплата за глупость», — подумала девушка, не в силах проглотить ком обиды. За единственный миг сомнений он вернул ей мучения сторицей. Вот такой он и есть, решила Мэв. Заманил её обманом, чтобы отобрать дочь, а теперь вышвыривает, как ненужный хлам. — Ты тварь, — прошипела Мэв. — Кажется, я честно предупредил тебя об этом. — И как я могла так сильно любить тебя? — исступленно произнесла девушка, понимая, что не в силах пробить щит его гордыни — не менее стойкий, чем тот, что отражал стрелы. — Ты не любила меня, — отмахнулся Далемар небрежно. — Это очередной самообман, порождённый болью и страхом передо мной. «А быть может, это правда?» — подумала девушка. Стэн говорил об этом, но она не поверила ему. Может, все эти чувства были лишь самообманом? Может, поэтому она так легко отказалась от мести за Брит? Может, Далемар прав, и она шлюха, погрязшая в самообмане? Капризное дитя, непригодное для роли матери? В голове царил хаос. Мэв упала на сиденье и приложила ладонь ко лбу — он пылал. Она запуталась в паутине их обоюдной лжи, не отличая правду от вымысла. Кто он такой? Кто она? Девушка посмотрела на спящую Иенн. Нет, она бы никогда не бросила дочь ради Стэна! Не рассталась бы с девочкой даже ради объятий воображаемого Далемара и уж тем более не ради одобрения со стороны реального. «Дочь — единственная неоспоримая истина моей мятежной жизни. Пока малышка рядом, талморским уловкам Далемара не сломить дух и не обмануть мой разум», — подумала Мэв, и разум озарила догадка. А ведь именно это он сейчас и делал! То, о чём говорил Стэн: талморец ломал её, изымая душу, чтобы слепить ту куклу, которая могла бы безропотно выполнять его волю и не портить репутацию эльфийской семьи. А если не выйдет сделать годную поделку, то неудачу можно просто выкинуть. Посмотрев на мера искоса и проглотив комок, мешавший говорить, Мэв увидела, что Далемар отвернулся. Отведя взгляд, девушка опять посмотрела на мирно спящую малышку. Дрожь побежала по телу. Мэв поняла, что, если бы не дочь, она бы и не поверила, что некогда сблизилась с этим эльфом настолько, что они зачали ребёнка. Сейчас те воспоминания стали такими нереальными, а высокий эльф — таким невообразимо чуждым, что любовь и правда казалась жалким самообманом наивной девочки, которую возжелал тот, кого она сама никогда бы не решилась не то что полюбить, а даже коснуться. Непостижимый, сильный, опасный, жестокий, невообразимо последовательный… В душе она наделила его этими качествами и добавила к ним иные, которых не было даже в помине: страдающий, раскаивающийся… любящий. Но ведь реальный Далемар просто не способен ни на что из этого. А такой ли он непостижимый? «…Не плачь, Мэв. Я та ещё тварь и слёз твоих недостоин». Тогда эти слова наполнили её теплом, потому что она посмотрела на них сквозь призму собственных живых и мятежных чувств, дополнительно возвеличив, потому что считала Далемара выше себя во всём. Но что, если, говоря те слова, мер просто сказал ей чистую правду, не вкладывая никакой внутренней боли? Что, если его душа куда проще для понимания, а он просто прикрыл это гордыней и напускной непостижимостью? Не это ли так смутило её, но она отбросила эту мысль, веря, что он особенный? Что, если он то, чем назвался, — обычная низкая тварь? Что, если, говоря все эти грязные вещи, он просто заставлял её чувствовать себя такой же тварью? Говоря о желании возвеличить её внешне, он низвергал её душу в то удушливое болото, которое было его собственной натурой. Мир прояснился, когда она посмотрела вновь на Иенн и наконец ответила сама себе на вопрос: почему высокий эльф так вцепился в ребёнка-полукровку. Почему пытался завладеть девочкой безраздельно и оттолкнуть от малышки родную мать? Чудовищный в своей простоте ответ, который девушка не могла принять из-за того, что была существом с живой и способной страдать душой. Мэв медленно посмотрела на мера, отбросив все девичьи чувства и вспомнив всё то, что он ей говорил когда-либо о себе, и поняла… Открытие было таким шокирующим в своей простоте, что весь её трепет перед ним растворился. Уставившись в окно, эльф, верно, решил, что всё кончено, и безмолвно праздновал лёгкую победу над наивной и необразованной девочкой, словно победу в славной сече. Утерев слёзы, Мэв села. Нацепив на лицо притворную улыбку, дождалась, пока наступит облегчение и вернётся власть над голосом. За всё это время он ни единожды не посмотрел на неё, поэтому девушка позвала его. — Далемар, — голос прозвучал насмешливо, и это было то, что ей хотелось до него донести. Мер повернулся, и девушка даже заметила тень изумления, скрывшегося сразу, как он посмотрел на неё. Но девушка успевала замечать детали. — Всё было любопытно: сколько тебе лет? — спросила она с лёгкой ехидностью в голосе. — О, Мэв сдвинула масочку страдалицы посильнее, — эльф подался вперёд. «Похоже, мне удалось пробудить в нём интерес», — решила девушка. — Не уходи от ответа, ты же не «баба», — подколола она, игриво опираясь ладошками в сиденье между ног и качнув плечами. — С огнём играешься, девочка, — серьёзно предупредил Далемар. — С молнией, скорее, — с придыханием ответила она, подаваясь к нему с лёгкой улыбкой. На краткий миг их лица оказались так близко, что Мэв захотелось насильно поцеловать его. Наверняка он отпрянет от такой наглости. Хотя нет — скорее, оттолкнёт её. Нет, это излишне. Легче погрузить губы в сточные воды Рифтена, подумала девушка с неприязнью. — Ведь так выражается твоя суть, Далемар? Ты ведь всегда используешь эту стихию. Я заметила. Она ведь доступна только для таких избранных, как ты. Огонь может разжечь любой дурак, коснуться холода тоже, но вот молния нисходит сама, не повинуясь никому, кто не обладает для этого достаточной… силой, — девушка почти простонала это слово, внимательно следя за ним и жаждая вновь увидеть на этом лице хоть что-то, кроме безразличия. — Знаешь, даже когда ты трахал меня, я чувствовала тебя как удар молнии. Порой мне этого не хватало. — Мэв, банально, — разочарованно протянул эльф. — Хотя выстроенная параллель моего характера и молнии хороша. Особенно для такой, как ты. Но ты всё испортила в конце — таким меня не взять. Я не… — Мой нордик, — вставила девушка, слегка отстраняясь, и увидела, как его лицо на миг выдало эмоцию, которую он сразу же скрыл за напускным разочарованием. Мэв не сразу поняла, что это было… Не ревность даже… Скорее… Печаль? Значит, она всё же могла задеть его? Отомстить за все слова, что он сказал ей несправедливо? Да, она могла! Мэв знала это и в то же время не желала принимать почему. Девушка стояла на самом краю. Одна часть души просила её обнять его и сказать, что всё это ложь. Рискнуть, даже если он оттолкнёт или рассмеётся. Другая часть души требовала давить дальше. Причинить ему боль. И она сделала то, что было легче всего. — С ним попроще, ты прав. Вот он был огнём, таким же неуправляемым и опасным. С ним мне было так горячо, что больно, а с тобой просто больно. — Говорю тебе, Мэв, не сработает, — произнёс Далемар, уже явно демонстрируя ей разочарование. — Но отдам должное — изображаешь шлюху ты весьма правдоподобно. Даже в этих обносках поломойки. Всё же мог он уничтожить её одной фразой… одним взглядом. Но она не может принять поражения! — А я и есть шлюха, — призналась Мэв с горечью. — Не можешь ты, великий и ужасный альтмер, ошибаться. Стэн тоже назвал меня шлюхой — талморской подстилкой, если точнее, а он тоже не глуп, как не посмотри. А до этого так меня называли в Данстаре, когда поняли, что у моей дочери явно эльфийские черты. Однажды два особо ретивых эльфоненавистиника даже пытались меня изнасиловать для восстановления расовой справедливости, так сказать. Я Стэну об этом не говорила, кстати. Не из стыда, не думай, просто не люблю об этом вспоминать. Во многом из-за того, что перепугалась жутко, аж ноги отнялись. Думала, после тебя меня ничего уже не напугает, но, когда они потащили меня за дом, обзывая, как ты догадываешься, эльфийской подстилкой, даже сделать ничего не смогла, а рот мне зажали. Но Дигли услышала их и выскочила из дома с коромыслом наперевес… Коромысло — это такое приспособление в деревне, впрочем, зачем тебе это знать… Подожди, лживые слёзы вытру… Стэн тоже был ничем не лучше. Особенно после того, как понял, что я ему вру про тебя. А случилось это в первый же вечер. А я, дурная шлюшка, и не поняла. Поверила, что смогу с ним сладить. Особенно после того, как мать выставила меня из дома, сказав, что знать меня не желает, коль я не хочу становиться достойной женой такого благородного норда. Женой? Ха! Оставила их с ним на несколько минут, а когда вернулась, он уже рассказал им про то, от кого я родила ребёнка. Скорее всего, сказал им даже, что ты был тем, кто прикончил Брит. Только сейчас поняла. Тогда-то я думала, что он этого не знает, и не придала значения словам матери про то, что она бы на моём месте колокольчика наелась, а не родила от такого… ублюдка. Хотя я наивно думала, что как раз она-то меня поймёт. Не поняла. И поехала шлюшка Мэв со своим нордиком в Рифтен… Затихнув, девушка поняла, что говорить больше не может. Даже взглянуть меру в безразличную рожу не смогла, пока говорила, слабачка. Впрочем, чего она хотела от него? Жалости? Понимания? Мэв подняла взгляд. Он молчал, отстранившись, и, сколько она ни смотрела на его красивый и жёсткий профиль, не могла заметить даже тени чувств. Это… злило! До дрожи в коленях! До жара в груди! Нужно было больше! Ударить больнее и наверняка! И она заговорила, почти не отдавая себе отчёта в словах. — А хоть ты его и считаешь дурачком, но просто трахнуть меня ему было мало. Если бы дело было в этом, то пусть бы трахал. Мне было плевать на это, если честно. Лишь бы после этого он отстал от меня. Но Стэну хотелось, чтобы я надела маску Малышки Мэв, которую я носила в лагере Братьев, и такой отдалась ему без остатка. Он утверждал, что на острове ты меня сломал и извратил, а он лишь восстанавливает мою истинную… сущность. Да, он это так назвал. Наверное, от тебя же словечко и перенял. Слишком для него заумное. А я сбежала от него с тобой. Но для чего? Настоящая Мэв тебе тоже не нужна. Ты даже не даёшь мне выбрать для себя новую маску, а насаживаешь ту, что нужна тебе! И вот она вершина моей шлюшности: я содержанка богатого старичка, у которого от крови на руках уже нормально и встать не сможет. Оттого ты и изгаляешься, ломая меня. Только от этого и можешь получить удовлетворение, правда ведь? Это мне Стэн кстати, сказал после посещения вашей крепости. Даже знать не хочу, что он там такого увидел. Девушка замолчала, но в этот раз он молчать не стал. — Находчиво про старичка, — произнёс мер обманчиво благодушно. Мэв подняла взгляд. Откинувшись на мягкое сиденье и скрестив руки на груди, он внимательно смотрел на неё без малейшего проблеска сочувствия. — Я мер, девка ты деревенская. Мы живём столетиями и стареем, соответственно, куда медленнее вас. Через лет десять мы будем выглядеть как ровесники, дорогая. А потом уже ты начнёшь сдавать, а я буду выглядеть всё моложе и моложе тебя… — О! Видать, не одна я занимаюсь самообманом, Далемар, — хмыкнула Мэв, поняв, что самостоятельно нащупала брешь в щите его гордыни. — Ты ведь постарше моего папаши-фермера будешь, верно? Раньше я не придавала этому значения, потому что никогда не видела тебя под прямыми лучами солнца, а сегодня увидела, — растянув губы в улыбке, девушка взмахнула волосами, которые соблазнительно легли на плечи. — Знаешь, не только шлюхи носят следы своих грехов на лице — душегубы тоже. Совесть-то свою и сострадание ты растерял давно, а вот ума понять, что ты такое, хватает. Знаешь же, что тварь. Сам мне сказал. Тварь низкая и лживая, которой легче сдирать с других кожу, чем признать, что это удел трусов, прячущаяся в толпе таких же тварей и трусов. Ты крыса, Далемар! Низкая такая крыса, обвиняющая меня в том, в чём повинен и сам. А вот сейчас ей нужно замолчать, здраво подумала Мэв. Взглянуть на дочь и понять, что оно того не стоит. Принять, что её удел — терпеть и позволять меру надеть на неё ту маску, которую он пожелает. Именно этого он и желал от неё! Ничего более! Но сознание Мэв унеслось от реальности, когда она посмотрела в его прищуренные от холодного презрения жёлтые глаза. «Мы дошли до самой грани», — поняла она. Но этого было мало. Стены повозки исчезли, а граница между ними алела бурным потоком крови. «Нельзя», — сказал ей здравый смысл и угас, а Мэв шагнула вперёд. — Мы оба знаем, что ты такое, Далемар. Ты сам рассказал мне, но не нашёл в себе сил, чтобы сказать всё так, как оно было на самом деле. Самообман — щит не только мой, но и твой. — Заткнись или пожалеешь, — змеёй прошипел эльф, но это лишь толкнуло девушку вперёд. — О, я уже жалею, Далемар! Жаль, я поняла всё это только сейчас. Если б это случилось раньше, то никогда бы не покинула Рифтен с тобой. Да, Стэн не самый лучший человек, но я и правда могла им управлять. Со временем бы, думаю, приловчилась и смогла бы сделать нашу жизнь с Иенн вполне сносной. Мой нордик «трахает старуху»? Как «омерзительно»! Ведь ты бы никогда не пошёл на такую мерзость, так? Возвышенный Далемар, который убил своего единственного друга, потому что тот был лучше него. Вот и всё, поняла Мэв, заметив, как злость в его глазах сменилась жуткой и холодной пустотой, в которой она тонула, словно в бездонном море. Сказанного не воротить, ну и в Обливион! Она будет говорить, пока он не заставит замолкнуть её силой. — Да, он был лучше тебя! Но не в плане таланта или знаний. О нет, в этом ты превосходил его. Но у Нартилия было то, что ты не смог получить, прочтя и тысячу книг, — душа, способная понять и простить врага. Шумный и глуповатый, он притягивал к себе других, в то время как ты оставался одиночкой, запертой в темнице собственной ничтожности и высокомерия! И это злило тебя. Ты завидовал ему, строил пакости, но они возвращались и били тебя же, доказывая твою никчёмность. А имперец… человек… понял, что причина твоего скверного нрава в том, что ты не видишь иной жизни, кроме пыльных книг, и в то же время жаждешь всей этой пошлости, шумности и веселья, доступных остальным. И он дал тебе это. Ввёл в мир тех, кому ты завидовал и кого презирал. И друг сделал это бескорыстно, а не из-за проклятого посоха. Он просто полюбил тебя, как брата. Ведь, когда ты пошёл по наклонной, он познакомил тебя с собственной сестрой, чтобы отвлечь от пьянства и блядства и сделать братом по сути. И ни Нартилий, ни Риэлия не отвернулись от тебя, когда от тебя отказалась родная семья. Нет, это ты сам отвернулся от друга и невесты, когда понял, что нужно взять на себя ответственность и проявить собственную силу без поддержки общины других таких же крыс. Но ты не нашёл в себе сил и придумал удобное оправдание: обозвал друга ничтожеством, принизил его отца. А тот Клинок сразу понял, кто ты такой, потому что не был так наивен, как его дети! Ты лежал и ждал, что они приползут к тебе. А когда этого не случилось, ты решил, что любовь была обманом, а может быть, жалостью к твоей ничтожности. И ты убил их обоих, чтобы скрыть свою ничтожность меж другими, столь же низкими крысами. А заодно и убил остатки совести, которая, думаю, в тебе тогда ещё была. Не могли же они полюбить просто высокомерную пустышку? А вот твой наставник был мудрее и тоже сразу понял, кто ты и от этого отдалился от тебя ещё раньше, чем твой папаша заплатил ему. И это ты тоже понимал, поэтому и его убил. Но пустота не ушла, ведь правда? Далемар, ответь, ты ведь ненавидишь то, что осталось от тебя? Ты сказал, что я не могу любить тебя, потому что ты не можешь допустить, что такого, как ты, вообще можно любить. И всё же тебе этого хочется. Не той любви, которую может дать шлюха, а просто любви другого существа. Чистой и искренней. И поэтому ты хочешь отобрать у меня Иенн. Хочешь, чтобы она принадлежала тебе одному. Чистая душа, которая примет тебя! Для которой ты будешь и сам чистым и непогрешимым, а не жалкой и трусливой крысой! Ну, ответь, Далемар, что грязнее: трахать старуху ради выгоды или задушить невинную беременную женщину ради доказательства собственной ничтожности? Он не ответил. Дал ей договорить, поняла Мэв. Скрестив руки на груди, он просто смотрел, как будто сквозь неё. Выдохнув, Мэв замолчала, чувствуя боль и опустошение. Внезапно ей стало всё равно, задели ли мера эти слова или она права, и в его душе уже не осталось ничего живого. Если так, то, возможно, и лучше, подумала она. Пусть молчит и презирает дальше. Она тоже будет презирать его. И когда девушка уже поверила, что буря развеялась. Когда опустошённо посмотрела на собственные ноги, он заговорил: — Ты выиграла, Мэв, — произнёс Далемар спокойно. Девушка вздрогнула. Посмотрела на эльфа, и образ, ещё более жуткий, чем тот, который он явил ей на острове в их первую встречу, заставил Мэв онеметь от ужаса. — Но надеюсь, ты понимала, какую цену придётся заплатить за эту победу. Далемар двинулся к ней, и Мэв, отпрянув, инстинктивно прикрыла горло, но он не стал её душить. Просто постучал в стену, давая вознице знак. Повозка остановилась. Посмотрев на беспокойно шевельнувшуюся дочь, Мэв закрыла глаза. Зажав девушке рот рукой, он вытащил её за волосы из повозки и потащил дальше. Сначала Мэв даже боли не ощущала, поняв, что это её смертный час. — Хозяин! — испуганно крикнул возница. — Присмотри за девочкой, — отозвался Далемар спокойным и мёртвенным тоном. — Я скоро вернусь. И только тогда Мэв стала сопротивляться, молотя руками, суча ногами, пытаясь укусить его, но перчатка надёжно закрывала руку, а удары рассекали пустоту. И внезапно девушка поняла, что ничего не сможет сделать. Далемар делал это слишком часто и тащил её просто на рефлексах. Дальше и дальше. Дорога исчезла, в полумраке сумерек мимо неё проносились деревья. Она потеряла одну туфлю. Сбила лодыжку в кровь. А эльф тащил и тащил её, явив вроде бы не свойственную его расе силу. А потом швырнул на камни неизвестного строения. Прежде чем девушка успела вскочить, эльф наступил ей ногой на грудь, пригвоздив обратно. Глаза в полутьме походили на пустые провалы, и лишь искажённые губы указывали на то, что какие-то эмоции он испытывал. — Ты ничего не знаешь, дешёвая шлюха! Ты — никто! Он надавил, и Мэв начала задыхаться, не в силах ничего произнести. — И ты мне не нужна! Ты не нужна девочке. Она забудет о тебе. Я сотру всё. Изменю её нордское имя на альтмерское, и ты никогда его не узнаешь. Ты не узнаешь, какой она вырастет. Не услышишь её смех! И не прикоснёшься больше никогда. Нет! Ужас охватил Мэв, и, смотря на Далемара, она поняла, что совершила роковую ошибку, сорвав покров с его гниющей души. Она хотела явить его слабость и ничтожность, но там было нечто иное… Пустое, отравленное. — Я знаю, что смерти ты боишься меньше этого, дрянь, поэтому и не убью тебя, — говорил мер, делая свой тон всё более и более отрешённым. — Я оставлю тебя жить с осознанием, что твои тупость и неуёмность лишили тебя дочери, вверив её жизнь такой твари, как я. А я постараюсь и выращу из неё образцовую альтмерскую крысу. Вселю ненависть в весь твой проклятый грязный род. Когда девочка вырастет достаточно, чтобы понять, я скажу, что ты сама бросила её, променяв на веселье и мерзкого норда. Скажу, что ты была шлюхой. Посею в её чистую душу ненависть и презрение к тебе, а ты ничего не сможешь сделать, потому что вместо того, чтобы вести себя достойно, выбрала участь стать грязью в наших глазах. Пока живёшь, ты будешь помнить об этом, дрянь. Она ничего не сможет изменить, поняла Мэв, и в её душе что-то надломилось. Мер убрал ногу, но девушка обхватила её, прижимаясь щекой к его бедру. Нет, сможет! Эта пустота… Мог ли он скрывать за ней то, что осталось в нём светлого? — Далемар, прости меня! — прошептала девушка, забыв о гордости и испытывая лишь отчаяние и страх. — Ради дочери, что я родила от тебя! Ради Богов, в которых ты веришь! Если хочешь, отрежь мне язык, чтобы я больше ничего не смогла сказать! Но не лишай Иенн! Хочешь, я сама отрежу себе язык прямо сейчас? Я сделаю всё, что ты захочешь! Буду такой, как ты захочешь! Надену любую маску! Я буду твоей рабыней, твоей шлюхой… Кем захочешь. Оторвав от ноги, он швырнул её на землю, но Мэв тут же поднялась и, упав на колени, закричала, извергая из души всё отчаяние: — Ты прав, я ничтожная дура! Я не умею быть благодарной! Я не могу понять тебя, и поэтому низвожу до своего ничтожества! Но я клянусь, я изменюсь! Далемар молчал, роясь на поясе. На миг ей показалось, что он бросит ей кинжал. И она и правда отрежет себе язык. Она будет целовать его сапоги в благодарность за этот дар! Только бы быть рядом с Иенн. Но вместо ножа перед её коленями упал тяжёлый кошель, заставив сердце замереть. — Нет! Далемар, не поступай так со мной. Не поступай так с Иенн! Я не прошу, чтобы ты пустил меня под свою крышу после той чудовищной лжи, что я сказала! — кричала девушка, сложив руки в жесте мольбы. — Просто позволь мне видеть дочь… Я дойду до Имперского города пешком! Я никому не скажу, что я её мать… Ветки хрустнули, он уходил. Иенн… — Ты сломал меня, слышишь?! Сломал! — кричала она ему вслед, но он не останавливался. — Далемар, молю, я не могу без неё… И без тебя тоже… Вскочив, она хотела побежать за ним, но, резко развернувшись, мер ударил заклятием, которое, сковав, отбросило её на землю. Скрученная адской болью, девушка могла лишь бессильно наблюдать за тем, как эльф уходил, не оборачиваясь. Но вскоре его силуэт закрыл кошель. Мэв бессильно смотрела на левый верхний угол и знак на нём, поблескивающий в лунном свете, ощущая только боль и холод.