***
— Ин! Инферно! — Юноша почти вспоткнулся и обыденно сейчас ему бы что-то прилетело с балкона на голову, приманив несчастье. Но это в прошлом. Он выровнял ход и быстро нагнал высокую девушку впереди на лестнице. Она обернулась и замерла. Сжала руку на каменных перилах, даже растерялась. Бросив на месяц без предупреждения, доставив много дискомфорта закрытием города, и сейчас смотря в глаза, ей казалось, что люди могут на неё обидеться. — …Что-то случилось? — Осторожно спросила она Беннета. — Нет! Со мной все хорошо. На удивление… — К переменам он не мог привыкнуть быстро, на секунду задумавшись, но осекся, — Что-то случилось? У тебя. Ты очень… Эм… печальная. И пропала на месяц! — У меня… М… Нет. Все хорошо. Наверное… — Убрала прядь от лица девушка за ушко. — Какое-то другое «наверное»! — Рассмеялся он и не имел ничего плохого в виду. — Вы все так будете цепляться за мою манеру речи?! — Строго отметила святая, вспоминая смех барда. И тут же поняла. — Инферно… — Ахаха… Нет… — Она засмеялась, неловко отмахиваясь, — Все хорошо. Я уходила на месяц… Работать, прости, что не предупредила, — Она бы не смогла в любом случае, потому что сама не подозревала, чем все обернётся, — Теперь со мной все хорошо. Без наверное. И успокаивающе улыбнулась. Для него и для себя. — Хорошо! — Показал он обыденный жест рукой с большим пальцем вверх, — Тогда я пошёл. — Уже..? — Да, я просто хотел спросить как ты. У меня задание, я с Фишль должен идти в подземелье от гильдии, представляешь?! Пожары закончились и людям разрешили выходить из города снова. Давай увидимся, как я вернусь! Расскажу тебе все, а ты мне! — Я рада за тебя, — Ее радовало, что устранение стигматы принесло ему то, о чем мечтала Кроцелл — счастье. — Я буду ждать тебя, я ещё долго не уйду из Мондштата, — убеждалась она в легкости сердца, что согласно с ее желанием. Настоящим. От чего ей хочется не скрывать свою улыбку, а согревать чужие сердца, как поддерживали ее все на пути. Юноша засмотрелся на ее улыбку, очарованный, и резко кивнул, поспешил к гильдии, подгоняемый криками авантюристов на повороте. На лестнице по середине Кроцелл спиной облокотилась на перила. Посмотрела себе под ноги, обернулась на уже убежавшего парня и вновь посмотрела себе под ноги. Век для неё подобен году, а день всего лишь миг. Мир полон сложных вещей, что не понимает святая и не признаёт, но этим же и манит, открывая в пространстве души новые берега. Вечный штиль в море — недостижимая мечта, что, быть может, ждёт ее в конце, если Небо не пропишет новый закон. Но это будет так не скоро, она хочет вдохнуть и насладиться тем, что жива. Имея в запасе время — она сможет найти способы спасти сестру, не подвергнув пламени, разделит всю боль напополам с близким, примет удар на себя. Чувство вины никуда не делось, но ныне путь селестийки определяется не только им, а и собственными желаниями. В мире так много возможностей. Тех, о которых она не знает, а, может, они лежат за гранью, за квантовом морем, на других ветвях. Где-то есть тот, кто перерождает души. А может, просто перекраивает их, убирая неугодные части? Этот кто-то постоянно ищет, сравнивает, наблюдает и в конце решает явить себя. Он с тщательностью расставит все декорации, назначит роли и разыграет целое представление. Иной раз непонятно, кто получает больше благодати — спасённая им душа или те, кого эта душа покинула. Однако этот наблюдатель всегда берёт плату за свой странный талант, отчего он больше похож на демона, нежели на спасителя.***
— Я же, блин, говорила тебе… Шипы на венце монахини идеально передавали ее настроение. — Предупреждай. Хотя бы. — Розария сложила руки на груди и где-то на грани строгости с облегчением отчитывала Инферно. Она наконец вернулась, а то монахиня подумала уже, что померла. Будучи свидетелем ее силы, не нужно было ломать голову, кто лишил нормальной работы — насколько можно было назвать отслеживание и убийство подозрительных личностей «нормальной работой», — Розарию на месяц. Закрыл выход за стены города и распугал всех людей, что безустанно просили сестёр донести молитвы до их Бога, а то все скоро умрут. Время поджимает. Ежедневно Розария тщетно пыталась выцепить взглядом кого-нибудь с часами на запястье, чтобы понять, когда же эта каторга закончится. Ей было невыносимо в тягость слушать до боли в зубах слащавое враньё Барбары, которая утешала законченных алкашей, безнадёжно больных, сирот и стариков, вешая им лапшу на уши о том, как ветер доносит все их мольбы до Архонта нашего Барбатоса. И, да, конечно, он поможет. Правда с чем? Что кто-то ходит после сна и бесится? И что, как мир перестанет гореть синим пламенем — дети обретут семьи, пьянчуги протрезвеют и на всех посыпется с небес мора? Розария курила в этот месяц больше обычного; достала сигареты, по привычке кинула взгляд по сторонам, — не следят ли «правильные» сёстры, чтоб не слушать идиотские нравоучения потом, если заметят, — закурила. Выдохнула и сказала: — Можешь не рассказывать о причинах, — все равно Роза уже догадывалась. Не только о причинах, но и природе Инферно, — Не буду досаждать вопросами. — Хмыкнула и уголки губ дрогнули, — Хорошо, что ты жива. — Я рада тебя видеть, — Инферно никогда не улыбалась так, как сейчас. И Розария подумала, что, в прочем, месяц хоть и тяжелый вышел для всех, но хорошее тоже случалось.