Падение лазоревой звезды

      Кроцелл сомневалась. Кроцелл не понимала. И не могла даже злиться. Ни на себя, ни на Альбедо, ни на несправедливость мира, что ее сильно задела. Хотела только понять ещё раз, что поступает правильно и мертвородящее сердце дракона — не такое, каким себя преподносит Альбедо. Оно скверное от начала и до конца, что нет в нем ни детских желаний, ни трепета рождения; оно — погибель. Хотелось верить, что Альбедо не просто белая обертка с темнотой внутри, скрытой от ее глаз.              Венти впервые последовал с компанией на эту холодную и гиблую землю. Укутанный в плотную бархатную ткань, бард дрожал и потирал сопливый нос. Он уже тысячу раз проклял себя, что пошёл вместе с ней, сейчас отставая, наблюдал как белая фигура отдаляется, сжираемая снегами. Он бы унял эту пургу, но ветра не слушались.              — Апчхи!              Кроцелл остановилась и обернулась. Её совсем не смущал мороз, а может она не подавала вида, но понимала, что юноша замёрз. Лишение гнозиса повредило божественное тело, которое Барбатос создал и так слишком схожим с человеческим; элементаль не  знал ни человеческой анатомии, ни божественной, из-за чего оставил даже недуги — аллергию, вероятно другие болезни ему тоже знакомы.              Кроцелл вздохнула. Придавать угрозе одного из правителей было бы ужасным проступком для низшего сословия Селестии, однако и чтобы Венти пострадал сердце не могло позволить.              — Пойдём через разрыв. Хватит.              — Не хочу…              За снежинками он не разглядел ее лица, не понял, что упорство Архонта не становилось для неё почетным. Он не она, ему не стоит насиловать своё тело.              — Я сказала, хватит. — Подхватывая под руки сопротивляющегося парня, святая насильно затянула его в звездное сияние, выбросив на согретую солнцем землю подножья хребта.              Голубые глаза раздраженно смотрели на красное лицо барда и растерянный взгляд.              — Это была плохая затея…              Кроцелл отвернулась, сожалея, что поддалась эмоциям и согласилась на совместное путешествие.              — Извини, что не дошли… — Венти потёр нос, смущенно утирая влагу.              — Ты не должен себя мучить ради чужих прихотей, — Девушка посмотрела на него и не смогла скрыть чувство вины. Ошибкой было поверить, что он сможет преодолеть этот путь, отказываясь от небесной магии. Кроцелл мрачно думала, что должна была выкинуть его, как Альбедо, сразу поближе. Но не послушала, поверила в сладкие речи, что он здесь уже бывал.              Девушка села на колени рядом с Венти и приложила свою тёплую руку к его оттаивающему лбу. Проверила температуру и тяжело вздохнула.              — Давай у себя отогреешься. Или куда ты хочешь.              — Я хочу вернуться. — Венти нахмурился, смущенный заботой, будто к ребёнку.              — А я не хочу. Чтобы ты был здоров — важнее. Пошли. Или я тебя выкину через портал, — она не шутила.              — Хах! Я согреюсь и пойдём обратно.              — Венти.              Он ее не слушал.              И был взят на руки, как прекрасная дева принцем.              — Эээ?! Я же сказал! — Парень был таким легким, что Кроцелл даже удивилась. Она носила на руках Беннета, но Венти… Такой хрупкий, будто перышко. — КРОЦЕЛЛ! Отпусти меня! — Вырывающееся, вопящее, а по итогу выкинутое на матрас его съемной комнаты.              — Я зажгу камин.              Небольшая комната на время. Скромная: с кроватью в углу и столом у окна, где лучше всего видны цветы от входа — белые сесилии, что слабо наполняли всё пространство своим ароматом. Камин был, но не использовался прошлыми постояльцами: дров почти не было. Бард порой снимал себе ночлег, а порой странствовал, отчего был неприхотлив, и этого ему вполне хватало.              Кроцелл взяла камень для розжига и отстраненно разглядывала. Получится ли у неё зажечь..? Синий огонь заинтересованно пополз по куску породы, перетекал по пальцам, слабо отсвечивая сидящий образ своим цветом.              «Как и думала.»              Ее магия не адаптивна к этому миру, не взаимодействует с элементами и абсолютно бесполезна в быту. Окажись на природе, было бы куда больше сложностей. Сейчас же девушка строгала спичкой по камню, бросив безуспешную затею с магией, и надеялась на искры. Но она умеет только ломать спички.              — Дай я… — Тихо подошёл сзади парень, присаживаясь рядом. Вряд ли селестийка знала быт, безуспешными попытками ломая последние спички. — Вот, получилось. Сейчас только разожгу, — Венти слабо подул на огонёк, взбудораженный от магии и разгорающийся стремительнее.              — Сиди тут, я укрою тебя лучше, — у него это получилось так легко, что Кроцелл не понимала — что с ее руками не так. Лучше сделать что-то, что у неё получится.              — Не нужно, — он схватил ее за руку. Изумрудные глаза умоляли остаться.              Святой нужно было подумать, согласился или сделать так, как лучше считает она. Но вздохнув, девушка села рядом. Тепла камина должно хватить, чтобы он прогрелся.              Тонкие пальцы. Почти девичьи, такие изящные. Даже ее ладонь куда больше его; она смотрела тайком на собственные руки, сравнивала, пока парень грел свои у огня.              «Какой хрупкий…»       

***

      Искры отлетали от последних дров, переливы огня отражались в темнеющей комнате на стенах, на улице были сумерки. Каждый смотрел на огонь по своему, танец тепла завораживал. Девушка подперла ноги и закрылась руками, утыкалась подбородком в колени и очень долго молчала. Бард не тяготился ее молчанием, привык к немногословности, восполняя своими речами. Но сейчас задумался, что же происходит в ее голове. Укромно обернулся, замечая, что в ее сияющих глазах отражались искры. И звёзд внутри становилось больше.              — Что ты решила делать с тем созданием? — Венти тихо поинтересовался чужими мыслями, которые хотел узнать ещё на хребте.              — Я поставила метку, если он выйдет из-под контроля умрет до начала катастрофы. — Кроцелл задумчиво прикоснулась к своей шее, — Но…              — Тебя все таки что-то беспокоит в нем, — изумрудные глаза прищурились. Терзания девушки были какими-то другими. Почему-то… Неприятными. Для самого Венти.              — Он странный…              — Чем же?              — Отличается.              — …Чем же..?              Ответы были расплывчаты и подбирались так тяжело. Она что-то явно не хотела договаривать и от того фантазия барда наполнялась мрачными предположениями. Что между ними произошло, что она так вжимается в свои руки и почти… смущена? Нет, нет… Он не видел ее такой. Ему кажется. Может от огня она как-то иначе воспринимается? А может…              Она не смотрела в его сторону так же, как о том «человеке».              Ах.              — Что ты думаешь о том драконе на хребте? — Заговорила девушка, — Ты ведь чувствуешь, как и все, кто вступает на те земли. — Кроцелл вдумчиво выдержала паузу. В камине завалилось одно на другое бревнышко.  -  «Погибель». Я всегда его чувствую. Всегда знаю его опасность. Мертвое создание, но опасно до сих пор. А этот — живой. Но почему-то… Не кажется опасным. И даже дело не в метке. Он сам осознаёт свою угрозу. И старается контролировать. Он сам был бы готов убить себя, произойди что-то. Это странно…              — Это благоразумно, если ему есть чем дорожить… — Венти слушал ее осторожно. Она говорит о нем как о цели убийства, смакуя «за» и «против». Может, Венти показалась какая-то личная привязанность?              Кроцелл посмотрела в изумрудные глаза полные смятения, болезненно поделившись искренностью:              — Почему в создании скверны больше жизни, чем во мне?..              — Что… — Глаза барда чуть распахнулись, — Кроцелл…              — Он создаёт жизнь, даже будучи — скверной. А я лишь лишаю жизни других, неся свой «свет». Это… Я не знаю. Эта несправедливость не даёт мне покоя.              Венти потянулся к ней рукой, но осекся от следующих слов:              — Это жутко неправильно. Я не могу это понять, от чего мне хочется узнать этого человека лучше. Разобраться почему я «резонирую» с ним…              «Не показалось.»              Тонкие пальцы барда сжались в кулак у его ног. Речь девушки вспышками отражалась где-то внутри, а его взгляд потух. Неприятное эхо разносилось и в сердце, разница важности ранила: почему какой-то юнец его святой так важен стал? Не она ли игнорировала его на улицах, избегала и провоцировала злобно? Отправляла на хребет, выжидала момент убийства, а сейчас? А что сейчас? Расстроена, что не может убить. Что он ей интересен и почему он стал интересен, а тот, кто с ней несколько месяцев — нет?              — А меня лучше узнать не хочешь?              Парень рядом смотрел на тлеющие угли в камине и говорил тихо, но слишком отчетливо для ушей Кроцелл. Она никогда не видела его такого лица; его честная грусть была совсем другой, почти трагической.              Кроцелл ничего не ответила. И это молчание резало уши, кровью заливая сердце. От последних углей почти нет тепла, а ему так жарко, неуютно и больно, будто он проглотил зажженные.              «Хах… Кроцелл, ты любишь, когда говорят только о тебе… Но не умеешь говорить о других. Или говоришь о других в лицо тем, кто желает твоего внимания.»               ⠀«Моя глупая святая…»              «И я тот ещё идиот.»              Мало кому есть дела до него настоящего, мало кто хочет видеть, как бард может грустить. Когда тучи сгущаются, он всегда играет что-то веселое для людей, поддерживает и благословляет. Ведь он Анемо-Архонт, Бог, которого не признают сами Небеса, не любят. А она поманила этим признанием, вольностью к своей жизни, искренностью, той свободой, которую он не может принять после всех потерь. Это его часть, что красивой историей пролетает в чужих глазах и мало кто смотрит под другим углом.              Венти прекрасно понимает насколько тяжело испытывать эти чувства, а не заливать алкоголем, как режут ветра его ветрености, когда он снова бежит от проблем. Он живет не один век и хорошо понимает, что мало что меняется. Что быть рядом с улыбчивым дурачком, смеющимся — эхе! — намного проще, комфортнее. Как и ему самому. Барбатос хорошо понимает, что мало кто не отвернётся и не испугается, когда вся ядовитая боль вскроется и потекут слезы.              Уязвимость и страх, лишний шаг — и он пропал. Безответность копает в сердце глубокую дыру, которую, идеализируя, парень наполняет чувствами. Его далекая муза стала его святой — он совсем не заметил как влюбился в неё.              Совсем забывается, будто чувство потери стесалось. Померкло за месяцы рядом с ней, но Барбатос точно знает — она не останется здесь, не должна. Ее путь длинный и тернистый, душа не нашла так много ответов, чтобы стать свободной. Он закроет ее в клетке, если попросит остаться, потребует ответные чувства. Ей нужно идти вперёд.              История поведала ему тяжелыми ранами, что птицы всегда вырываются из клетки.              И тогда он снова потеряет.              Ему снова будет невыносимо больно. И алкоголь не заглушит это. Бездыханная грудь друга пробитая стрелами чувствуется как своя.              …              Нужно успокоиться. Нужно выдохнуть и улыбнуться. Стать как прежде.              И все будет хорошо.              Птицы улетают и это неминуемо.              Главное улыбаться.