Падение лазоревой звезды

      — Побудь со мной сегодня, — с обыденной легкостью подлетел к девушке Венти. — Хочу говорить с тобой до первых лучей рассвета от полной звёзд ночи, — шепчет он, прижимая ладонь к груди. — Наполнить этот день музыкой и поделиться яблоками, да не отказывайся ты только, моя муза!              — Хорошо, — без задней мысли она кивнула. Он был весел. Воодушевлен и заманчив, будто в первые встречи. Кроцелл сморгнула, не понимая — Барбатос откинул ее слова о честности, вернулся к изначальному? Святая открыла рот, дабы развеять сомнения, но-              Венти улыбнулся и потянул за собой не ожидавшую девушку, схватив за руку. Легко повернулся, изумрудные глаза сверкали и он обнял ее совершенно растерянную, в ветрах забрал за собой в новое место, дальше от шума города. Он хочет лишь свист ветров и чтобы души рядом не видели их союз, чтобы была лишь она одна.              Он хочет быть сегодня обычным, каким он привык быть. Не хочет никого утомлять своей слабостью, своими мыслями. Не хочет больше заводить неловкие разговоры.              Пусть здесь холодно, но не бушуют более бури старой эпохи. Лишь пробирают до дрожи ветра, но это не страшно для них. Здесь все для него началось и это напомнит ему о прошлом, о том, кто он такой. А холод смирит глупое сердце.              — Это… Прошлый Мондштат? — Кроцелл пораженно осмотрелась, прикрывая рукой глаза от взлетевшей пыли. Впереди виднелась разбитая временем башня, ее слабое сияние печатей света привлекло святую.              — Да, я здесь давно не был. Слишком давно… — Венти прищурился. Разрушенное здание на мгновение воссоздало зрительные воспоминания трагедии революции. Он сморгнул. — Хочу побыть там, там не будет ветра, обещаю. Протяни мне руку и мы отправимся туда, как листья на ветру!~              Вид отсюда поразителен: горы и виднеющееся озеро, вдали город. Все далекое, маленькое и такое… Хрупкое. Вид был прекрасным, но пронзал своей трагичностью. Время не пощадило никого, не позволило оправиться даже деревьям, распустить листья, голыми оставляя стволы на склонах.              Венти тоскливо смотрел на разрушенные стены и здания, потерял улыбку, задерживаясь взглядом на горах. Обжигающие бураны не глодали более камень, а громогласное восстание людей стихло за века в молчании. Здесь начался путь Барбатоса, здесь же он и стал тем самым Венти. Принял своё бремя, разделив с одиночеством.              Кроцелл посмотрела робко из-под ресниц, заметила грусть друга. Не знала, что сделать: обнять, взять за руку, а если сказать, то что? Воображаемые ветра отрезали ее касания, как в прошлом Декарабиан возводил стены, а слова вырывал изо рта этот же ветер.              — Ведь когда-то все было иначе, — отметил бард и его слова осекли девушку, отдернувшую руку. Венти улыбнулся, обескураживающе посмотрев ей в глаза, — Представляешь? — Эта улыбка показалась неуместной. От чего стало ещё тяжелее понять, что ей для него сделать.              Венти призвал свою лиру и так шустро пробежался по ней пальцами, что Кроцелл не успевает проследить за движением. Он заиграл совсем неподходящую мелодию. Легко отдергивая струны, резонирующие с ветром, рассеивающие музыку далеко; но чем дальше уносился звук — он не становился мягче, уместнее. Будто само место не было радо тому, что атмосфера трагичной памяти рассеивается — поднялись ветра и Венти раздраженно выкрикнул:              — Это что такое?! — Но упрямо продолжил играть, — Я хочу веселую музыку! — И рассмеялся. Также неуместно. Нечестно.              Кроцелл в растерянности поджала пальцы, усмирилась, — капризы Архонта бывали всякими и селестийка хотела их принимать любыми; будь то возмущения о гнилом яблоке и просьбы принести новое. Она честно пыталась насладиться музыкой, смотря с высокой башни, но дрожь неуютно, иголками, не давала сидеть на месте. Девушка то и дело поправляла позу. Ей нужно быть спокойной и наслаждаться компанией, а не тянуть одеяло на себя. Пока Венти так радостно. Но радостно ли?..              — Вот, я недавно сочинил. Ой как всем нравится!              Этот смех.              Тяжелое дыхание сковало напряженную девушку. Ветер скользил по лицу, хлестал, недовольный музыкой, не позволял себя вдохнуть.              — Вообще думал взять флейту, но нужно было даже не лиру взять, что-то более резвое! Аха-ха-ха!              Этот смех. Ужасен.              Треском спокойствие на ее лице рушилось. Замёрзшие и дрожащие пальцы нервно собирали юбку и отпускали ткань. Не могли найти покоя. В ушах резался ветер и звуки струн. Все смешивалось, путалось, искажалось. Это не было похоже на мелодию. На приступ паники, расколовший маску селестийки.              — ДА ЧТО С ТОБОЙ?! — Выкрикнула Кроцелл, в ужасе хватаясь за свои плечи, пыталась как-то унять себя. Она уязвима, боится сказать будучи такой что-то, но не может молчать, — Что происходит?! Я не понимаю! Я… я… В-Венти, что не так? Что?              И ветер понял, что сейчас нужно быть тише, чтобы громкость ее искренности достигла барда. Отлетающие осколками маски слова остро впивались в сердце Барбатоса, поражено смотрящего на голубоглазую. Он не мог проронить слова. Девушка, что умеет держать себя и теряет самообладание лишь коснувшись темы о близком, открыта перед ним своими эмоциями. Как то робкое открытие, что он действительно в числе дорогого, хранящегося рядом с сердцем.              — Ты… Не такой. Это… — У неё не получалось говорить правильно, запинаясь. Совсем растерянно, — Не так! Ты обычно улыбаешься. Но сейчас… Нечестно… Что мне сделать для тебя? — Голубые глаза пронзительно всмотрелись в чужие, умоляли об ответе.              Кроцелл могла надумывать, зацикливаться на чем-то и крутить в голове неделями, как и прожила пять веков с шепотом плута. Зацепиться за упрёк, — который упрёком то и не являлся, криком о спасении, — что недодает должного внимания другу. И сравнивать себя неопытно с другими, когда в жестах Венти повсеместно чувствовалось то особенное, что не может дать Кроцелл. Бард всегда улыбался широко и как будто искренне, совсем не так, как остальным, бездушно — так думала Кроцелл, пытаясь собрать воедино осколки расплывающихся мыслей. А могла ли она так? Или переживание о недостаточных стараниях в ее жизни — во всех ее аспектах, — разбрасывали ее же признательные поступки подальше, подминая на глаза лишь психи и дерзкие уходы на месяц?              — Я не хочу, чтобы ты насиловал себя вести так… Из-за меня? Из-за чего? Если тебе тяжело, почему мы здесь? — Хватаясь за любые предположения, она активно жестикулировала. — Давай пойдём в другое место! М-может в таверну? Куда ты хочешь? — И была совершенно не похожа на себя.              Что ещё ей сказать? Что ещё нужно?              Как донести все то трепетное, что она испытывает к этому чудесному существу? Ветерку, принесшему в ее жизнь настолько кардинальные изменения, подарившему тропу к той жизни, о которой она мечтала с небес. Кроцелл бы смущенно назвала их встречу — спасением, тем незаслуженным для неё, развязавшим руки и шелестом страниц прошлого отрезвляющим. Прошлого, которое древнее падения этих стен, того изначального и сокровенного.              «А что я подарила ему?»              «Что чувствует он?»              Она окончательно потеряла свои мысли, спутанным комом разрывавшим изнутри голову. Кроцелл схватилась за лоб, ногти впились в кожу, она осознала, что тянет одеяло своей слабостью на себя. Что теперь ее придётся успокаивать, а это совсем не то, чего она хотела. Болезненно сжав веки, ей хватило моральных сил, чтобы посмотреть на Венти осторожно.              «Венти…»              Слёзы на его щеках не сдувал ветер, и он сам не осознал, что плачет. Пока голубые глаза не распахнулись и Кроцелл потянулась к нему робко.              — Ч-что?… Да нет… кажется… Н-нет… Кажется… — Мокрые руки показались чужими, а слёзы инородными. Дождь? Нет. Откуда? Он плачет? Да не может быть…              — Венти…              — Да не может… Быть… — Шмыгая носом, как ребёнок он не смог совладать с подступающим плачем, захватившим парня.              Слишком много накопилось, слишком о многом он молчал, много за века скрывал за улыбкой, упивал слёзы алкоголем, осушал их и боялся плакать. Жалобно и измученно, разрывая сердце тоской по прошлому, — вырезающей новые шрамы, прогрессирующей. Настоящее не красило его жизнь только яркими красками; краски в его глазах разъедали своим цветом мир, отравляли и выворачивали забитые и заспиртованные травмы наружу. Все те страхи и желания, что Барбатос пустил на ветер в тот день, когда смотрел на мертвого безымянного барда. Убеждал себя Венти, что отпустил.              Неужели он не заслуживает? Не нужна ему Селестия, не нужен престол, не нужны ему людские дары, он хочет, чтобы их песня ветров не затерялась во времени, как приговорённая. Ему хочется того забытого тепла, близкого, что не умрет через пару десятков со стрелами в груди, когда он просто не переживет новую потерю. Хочется понять, почему именно ее надежда стала столь желанной. Почему его муза смогла вдохновить не только на стихи, но и на то биение сердца, которое Барбатос действительно убеждал себя, что отпустил.              Почему она такая…              …Тёплая.              Все произошло как-то по наитию. Он был таким хрупким в ее объятиях, но совсем не слабым. Кроцелл защищала этого измученного судьбой ветерка, грела совсем не от холода. Ее честность вскрывала то настоящее в людях удивительным образом, — чувство дежавю вымещалось за ненадобностью, — но теперь святая лучше умела нести последствия этого. Чужой стук сердца пульсировал в ушах юноши, сопротивления которого не поступали, он совсем обмяк. Вжался комочком, хотел этой нежности так давно, что боится пошевелиться.              — Тепло…              — Я могу забрать тебя отсюда, если холодно, — она мягко гладила его по голове, сняв берет.              — Нет, хочу остаться здесь… — Выдыхает слова Венти. И чтобы она его не отпускала. Как и он сам держался за неё.              — Что мне сделать для тебя?.. — Кроцелл постаралась заглянуть ему в глаза, со всей нежностью прикасаясь к темным волосам.              Он желал одного так сильно, что это ломало тонкие рёбра его тела. Изрывало в клочья сердце, которое так тяжело отдаётся каждым ударом. Будто пробивает дыру в груди, чтобы птицей упорхнуть.              «Что… Я хочу…»              В тысяче баллад не передать ту радость и боль, что доставляют ему чувства к ней; Венти просто теряется от вопроса, который не может получить честного ответа.              — Просто посиди со мной так.              Так нельзя.              Это его чувства. Нельзя навязывать их ей. Такое пылкое желание, но роковое, после этого — дороги обратно не будет. Он разрушит все своим эгоизмом, обяжет бременем чужих чувств. Вынудит ее уйти раньше. И больше не вернуться.              «Не хочу такого…»              — Не хочу чтобы ты уходила…              — Ах…              — Это… Не вслух!              Бард смущенно отпихнулся, красными глазами не разобрал ее черты лица, слёзы до сих пор туманили взор. Нервно затер глаза и спрятал лицо, боясь показаться странным и неприятным.              И все стало так прозрачно, почти как воздух, так откровенно и понятно.              Венти — она сказала это так тягуче мягко и нежно, что владелец вздрогнул. Чужие тёплые руки легли на его лицо, закрывая глаза, но совсем не чтобы застыдить слёзы.              — Читала я в одной книге… Что этот жест — прообраз наших традиций. Дивная сказка о несчастных, которые кажутся мне смутно знакомыми. Касаясь так чужих глаз, мы подчиняем или символизируем любовь. Но я думала, что испытываю нечто третье. То, что не могу выразить словами, что путается на устах, но очень значимое.              Кроцелл отстраняется сама, прижимая ладони к горящим щекам, глядя на него стеклянными глазами, точно наполненными слезами.              — Прости… Что я не могу дать тебе ничего из первых двух, а могу лишь создать третье.              Кажется, она хватала его мысли на лету, что разбивало ей сердце.              «Прости.»              «Я…»              Девушка потянулась к нему, посмотрела в прекрасные изумрудные глаза. И сама хотела разрыдаться от этой несправедливости сердца. Будто бабочка, будто в первый раз, коснулась губами его лба, убирая челку. Задержалась невесомым касанием… И отпустила. Посмотрела в его глаза и смешивалось в них так много, а ее искренность с наивностью разбили все в прах.              — Не Архонт, а позор какой-то, хах… — нервно отшучивается Венти, неожиданно робко улыбаясь. - Я стал слишком сентиментальным.              «Я просто привык быть один,» — повисает в воздухе неозвученным, колющим. Сейчас юноша выглядит особенно уязвимо.              — Мне страшно, что ты оттолкнёшь меня после такого. Страшно, что на самом деле идеал свободы моей — на часть иллюзия. Я сам себя заковываю в цепи, постоянно бегу от честности, улыбаюсь, — вдруг признается он и в голосе его совсем немного от накатившей несколько минут назад тоски. — Ты знаешь об этом?              — Я понимала отчасти, — задумчиво говорит Кроцелл, уставясь в одну точку перед собой. Ей хочется сказать что-то весомое, важное, но оно теряется; она поджимает губы.              — Муза моя, не плачь хотя бы ты. Я так люблю твоё сияние, — берет он ее руку в свою, — Моя святая.              — Мне нравится, когда ты так меня называешь, — улыбается девушка, сплетая их пальцы.              — Правда?              — Правда.              И пусть это все сейчас в окутавшем их мареве чувств — идиллия, такая манящая и сокровенная, как признание в любви, спрятавшееся на корке языка. Бард улыбается, прикрывая рот ладонью, и щеки его внезапно вспыхивают здоровым румянцем. Если вспомнить, что он хорошо знал Кроцелл, то становится очевидным, что она все же поняла, что означали эти слова.              Слишком ветреному барду не нужны отношения; ему хватает того яркого чувства, что заставляет чувствовать себя живым. Кроцелл покоряла своим светом и тем, что была лучом надежды спустя века потери. Она напоминала ему время, вернула забытые чувства. И он был безмерно благодарен за то, что она приняла их и не отказалась, стала спасением. Теперь ему будет проще. Теперь у него есть близкий с которым они взаимно могут быть честны. Даже пусть проклятое Небо осуждает, он желает увидеть ее в конце пути, насколько она изменится!              — Ладно, тебе ещё многому нужно учиться! Ах-аха!              — О-о чем ты? — Девушка нахмурилась.              — Вот будет у тебя человек, которого ты полюбишь, — Венти сел напротив неё, сплёл из ветерков лиру и озорно глянул, — Нужно будет так же, но ещё более горячо добиваться!              — Я не думаю, что в этом мире встречу человека, которого полюблю… — Ее жутко вогнала в краску эта мысль.              — Кто знает, чем обернётся твоя судьба?~              — Если ты продолжишь юлить и смущать меня, — Кроцелл приблизилась к его лицу, открывая рот с синим сиянием, — Я подожгу тебя изнутри, ты надуешься как анемо-слайм и улетишь.              — Л-ладно! — это было смущающе близко, — Я понял!              Да, она не полюбит его. Но живя так легко, Венти готов был чуть-чуть увесить свою жизнь чувствами. Возможно, встретив ее вновь, ее горящие глаза будут смотреть на другого, но такова жизнь. Сейчас он рад тому, что она поняла его, не обиделась и принимает настоящего. За столько веков впервые и это дарит счастье его уставшей душе.              Венти негромко поет что-то одновременно печальное и торжественное, словно грусть, на кончиках пальцев теплившаяся, есть светлая и ласковая, и никак иначе; и внутри Кроцелл расцветает тепло сладким бутоном лилии каллы.