***
Говорил он и смеялся. А ей казалось, что плакал меж слов. Или это был ветер, холодно пробирающий невосприимчивую кожу? Снег налипал на ее мокрые щёки, но Кроцелл смотрела на далёкий силуэт города и не замечала. Она чувствовала тепло их кровати, но уже несколько часов смотрела на пейзаж с ущелья драконьего хребта. Ветер пел и плакал. Она вслушивается в свист воздуха — то, как он очерчивает кусты вокруг, трогает ее спину, его прикосновения — легкость и тяжесть одновременно. Странное чувство. Когда чувствуешь его присутствие рядом, но, обернувшись, не находишь ничего. Хочется вернуться. И чем дольше снег терзает одинокий силуэт девушки, тем сильнее кажется несуществование происходящего; все впереди как пастельный сон. Сколько Кроцелл не смотрит исступленно на снежной дымкой укрытый пейзаж — вот же он, прямо под ее ногами на краю ущелья, настоящий, как этот самый камень, на котором она стоит, — реальность не наступает. Она стирается, как и ощущение тепла, выветриваемое вместе с чуждым ей запахом вина и сессилий. Кроцелл так и не узнает, что именно таким запахом Венти пропитал ее всю и полностью; смешал с привычным — всем, но не самой Кроцелл — ладаном. Но теперь плачущие ветра уносят эти невозможные воспоминания с собой. Кроцелл тоскливо смотрит куда-то вдаль — туда, где земля никогда не касается неба, но застревает в бесконечных попытках и вечном «почти». Снова. Реальность окончательно теряет свои яркие краски, растворяется в раздражающей пастели, смешивающейся в белизне. Этот белый — неприятный, холодный и жестокий для неё, выжигающий глаза, которые достаточно болят от слез. И так проходит время. Божество не замечает течение людского часа, растворяется в своей бесконечности и только подводит дёрнувшийся глаз, по которому захотел поползти колючий иней. И Кроцелл готова отдать себя на растерзание этим режущим, холодным льдам, лишь бы ее сердце не горело внутри, раскрывая ребра птицей. Крылья костей готовых вскрыть ее аристократически бледную кожу — ещё более белую, как она сама, из-за снега, — и дать раскрыться легким, которые почти что задыхаются. И все же она делает один короткий, отрывистый вздох. И пар из ее рта на краткий миг задерживается облаком, а после рассеивается порывом ветра. Кроцелл наблюдает за ним сияющими глазами и что-то внутри щёлкает. Так определенно очевидно и просто, что проясняется сам разум, затуманенный слабостью. Ее цикличным желанием сбежать от ответственности, которое, мягко подтолкнув в спину, помогли преодолеть; не бросили на растерзание разуму, отравили ядом мыслей на ближайший десяток веков. Кроцелл, кажется, понимает то странное и неуловимое для себя значение запретного слова «свобода». Вдыхает морозный воздух и шепчет ветрам то искреннее и осознанное, во что вылились ее мысли за эти часы созерцания. «Спасибо.» Всем этим людям, стране и миру, что приняли ее и взрастили личность, робкую и избегающую, в то, кем она стала. «Спасибо всем вам…» Тепло окончательно выветрилось с ее кожи, и ей определено идёт мягкий лунный свет, из которого она создана, ветер, что не открывает раны, а нежно целует щеки. Так считал ее близкий и Кроцелл хочется улыбнуться от всех воспоминаний. Для каждого «свобода» своя, но божественный дух — защитник этого мира и страж баланса — неспособный защитить то сокровенное и мимолетное, хрупких людей, сам не более, чем человек в клети. А человеком Кроцелл не была никогда. И ее свобода в том, чтобы мочь идти вперед, чтобы все в этом умирающем мире — могли быть спасены. Она — не скована кандалами своего Порядка, а руководствуется им; она — может, наконец-то может кому-то помочь в этом мире, а не быть запертой в своей золотой клети, пожиная боль катастрофы с Небес. «Почему же стираются в хаосе миры, что так бережно хранили мы? Почему поглощаются пузырьком в глубоком море и тонут людские мечты? Я хочу дать шанс этому миру и исправить ошибки былых времён. Ибо скверна от боли прошлого ничто иное как моя противоположность. Так воссияет баланс; тьма на горизонте станет гуще, а сердца людей чище. Ведь этот мир вот-вот сгорит в своём цикле.» «Такого было мое желание. И лазоревой звездой явилась я в этот мир.» Она не человек и эту роль даже играет неумело. Существо, что трактует неясно людям свои взгляды, потому судить ее свободу негоже смертным. Кроцелл оборачивается и смотрит в кристальные голубые глаза. Он стоит у кустов под скалой перед обрывом и путь его до лагеря — сбился этой встречей. Позади обернувшейся — в усыпальнице дракона картину пастелью режут кости; одно из рёбер отколото, как напоминание о их встрече в той грани, нереальной, которая натянулась струной где-то внутри Альбедо. Он смотрит на девушку и понимает, точно понимает, что эта грань не меж небом и землей, — куда был устремлён взгляд имеющей ответы, — ныне она разделяет их на до и после. Определяет его последний шанс узнать истину этого мира; за гранью этой — один шаг и она уйдёт от него, больше не вернувшись. Несовершенность его природы и тайна рождения искусством кхемии сама собой обрекала на вечный поиск смысла существования, причины, что заставляла Альбедо просыпаться каждый день. Но потом появилась она. То желанное и сокровенное держа за плотно сомкнутыми губами, что не дрогнут в улыбке для него. Совершенное, почти божественное создание в его глазах, искушающее его тёмное сердце на шаг в небытие. Альбедо проводил множество экспериментов за свою жизнь, но рядом с ней чувствовал себя подопытной крысой. И с ужасом для себя — тянулся к этому. Он спросил, почти выдыхая: — Ты не останешься? Девушка отвернулась, по наклонённой вперёд голове можно было догадаться, что смотрит она вниз на ущелье Дурина. — Ты снова уходишь без слов. Инферно, я не имею права тебя просить… Я знаю. Но все же прошу. Позволь мне поговорить с тобой. Она молчит и поднимает взгляд к небу, где рассеивается облака. Ветер утихает, эта ночь будет спокойной. — Зачем мне с тобой разговаривать? — Говорит Инферно куда-то вперёд. — А… — И кажется, Альбедо смущён этим вопросом, потому что не может ничего предложить ей взамен. Закон равноценного обмена не работает, чаша их весов перевешивается. И все же. — Только ты можешь дать мне ответы на вопросы… — Лишить тебя нигредо, да?.. — Вслух размышляла девушка. — А с чего ты вообще взял, что я знаю ответы? — В своём холодном лунном сиянии ранит этими словами Инферно. Чистая девушка, что прибыла в эти земли как благословение, одним взглядом заставила алхимика забыться. Ещё ранее — он замечал в ее глазах блеск звёзд, но не тех, которыми славится нация без богов. Настоящих, будто украденных с неба; но их свет для созданий скверны очень далёкий. Он забывается, что смотрит она на него, как на существо порочащее родством с драконом, что принёс Мондштату много несчастий. — Если ты понадобишься мне, я сама тебя найду. Не доставляй проблем. — Отвернулась она от парня. — Одну проблему я как раз иду решать. Кроцелл желала прекратить биение сердца Дурина очень давно. И если бы не выгода в сохранении жизни высшего демонического зверя, что стоит позади неё, заимела бы вторую цель для убийства. Но все же… — Ты же с «братом» не… — Говорила она бесстрастно, но в конце осеклась, — Хотя… Нет… Неважно. Когда-то она не уйдёт, а останется. Почему подобная мысль возникла меж ними в тот день, когда Кроцелл увидела искусственных бабочек? Как будто ветви других миров пели шелестом листьев реквием о в своём падении в море кванта. В саму тьму. И это эхо трагедии — лишь подтверждение, что их союз невозможный и несёт зло. Она оборачивается в последний раз и видит человека, что не даст волю эмоциям; утопит в своей темноте всё и приблизится к грани, когда синяя звезда на его шее среагирует от вспышки гнева. И Кроцелл, в принципе не против, чтобы Альбедо умер. Она найдёт ещё другой способ спасти сестру, не прибегая к греху кхемии. Сделав шаг с обрыва, Инферно сорвалась вниз, а парень даже не дрогнул, не попытался ухватить воздух, как делал каждый раз. Альбедо вздохнул, поднял глаза вверх. Недосягаемые звёзды смотрели на него, будто насмехаясь.***
Тихо звякали цепи на поясе, растворяясь в хрусте снега под ногами. Ядовитая энергия Дурина, в такт активности еще тлеющего сердца глубоко под землёй, слабым пульсом ощущалась по всему Драконьему хребту. Она веками травила землю, изменяя до неузнаваемости здешнюю флору и фауну — пусть и сдерживаемая морозом, скверной просачивалась сквозь плотный снежный саркофаг. Девушка поднималась к пещере и пошла по склону пещеры вниз; везде росла трава. Источаемая жизнь показалась ей нелепой, слабой и ядовитой. Неправильной: хотелось уничтожить поскорее причину аномалий. Но все же она остановилась. В луже стекающей черной жижи лежали люди и многие уже не дышали. Она видела эту картину уже. И вот она — вновь повторяется. Кто-то позади справа хрипит и дергается, бессознательно проявляет признаки жизни. Нечто стимулирует покорёженное и, наверное, пару часов как мертвое тело — тяга к жизни бессмертного дракона. Но сейчас Кроцелл даже не злится; не кидает людей в кровавую лужу на растворение. Смотрит чуть равнодушно и молчит. Зомби подползает к ее ногам и чистое пламя снисходительно прекращает его страдание. Кто-то в темном уголке пещеры кашлянул от яркой вспышки. Трупов было много, люди вновь пытались собрать чёрную кровь, но селестийка не ожидала, что кто-то — живой. Тихие шаги по траве заставили еле живого парня поднять сапфировые глаза и рассредоточено посмотреть вперёд, тщетно; четкость картинки размывалась ядовитыми испарениями. Он застыл в этом положении и почти рефлекторно сжались пальцы на рукоятке клинка; Кроцелл успела заметить это. А потом парень просто обмяк и затих. Она присела ближе, преподнесла палец ему под нос и почувствовала слабое дыхание. Огляделась. Он был не один живой, но в подобном темном месте заметить сложно. Жизнь колышется ощущением повсюду, как слабое пламя свечи, черт поймёшь — это сердце наводит смуту или умирающий. Пару мужчин она вытащила на белый снег подальше от пещеры. Прошлась пламенем, чтобы облегчить миазмы, и вот только хотела переместить в тёплое место вне хребта — один затих вовсе. Душа рассеялась и ускользнула из ее рук, а девушка не успела получить ответы; понять зачем людям это все. Второй был сильнее. Намного. Потому единственный выжил. — Почему вы… — Ее рука потянулась к чужому сердцу, подушечки пальцев коснулись грязного мундира с меховым воротом. Осеклись, — Стоит ли мне читать твою душу, человек? Быть может, я пойму тебя лучше, поговорив? — Спрашивала она у спящего и вздохнула. Кроцелл посмотрела на ночное небо, будто просила поддержки в этом чуждом ей методе. Но когда-то ее близкий сказал, что не стоит читать чужие души… Располагает ли сейчас ситуация, что не стоит медлить и просто нужно разобраться? Не откладывать очищение, уничтожить искаженный глаз Бога и не тратить время зазря? Ситуация требует, чтобы она разобралась поскорее, но что-то внутри ей подсказывает, что этого человека ещё можно спасти. И все-таки она касается души, пускает рябь в пространстве, где встречает дивного кита. Существо скользит по водной глади и очерчивает границы души, плывет в своём течении и Кроцелл пораженно наблюдает за этим. Замирает, не дышит и созерцает, как тяжелое нечто вырывается из воды и накрывает ее волна, опрокидывает в воду, где нельзя вздохнуть. И очень темно, тьма, сама бездна режет ей глаза… И Кроцелл отрывает руку с чужой груди, чувствует, как проступает пот на лице от ужаса. — Почему… Ты… Был в бездне? — Паром выдыхает она слова и закрывает рот рукой. Судьба благословенная Небом раскололась падением в бездну несчастного юноши. Желание узнать через душу, где дом этого парня, одернуло селестийку в момент, будто один шаг в его сознание глубже и она упадёт в бездонную чёрную пропасть. Кроцелл поджимает пальцы, которыми касалась и смотрит на них, не понимает. Не спрашивает себя, стоит ли отправиться с ним в снежные, далёкие земли; видит по последним воспоминаниям пристанище в стране камня. И на руках относит мужчину через разрыв пространство к кровати. Даже если ему в таком состоянии это тяжело переносить дважды, оставить его на растерзание снегам тоже не выход. — Хотя бы ты выживи к утру… — Наложив последние бинты на его тело, гладит по повязке на лбу рукой.