Падение лазоревой звезды

      Пространство души не трактуемое; божества не любят рассказывать о своих особых силах, особенное если они касаются истины этого мира. Увидеть историю человека, состояние осквернения, записанные данные на листьях - способность особых, созданных божеств для сохранения баланса этого мира.              Так же для сохранения баланса: прописанные судьбы Небом — обещают всем людям и Тейвату жизнь, хоть и неполноценную, навязанную чужими идеями и планами. Но хотя бы жизнь во вселенной жестокого закона, цикла уничтожения. Отрекаясь от судьбы, люди лишь ускоряют катастрофу, но никто из них не познает блаженный Глубочайший Конец. Они просто мучительно умрут от Хонкая.              Из окна через папирусные ставни мягко сочился лунный свет. Рядом на кровати со спящим сидела девушка и держала в руке странное для божеств изобретение; наполненное скверной энергией, остатками Архонтов, оно могло управлять элементами. Прочитав треть души парня и заметив, что написанная Небом судьба его искажена, выходит из-под контроля Селестии, Кроцелл размышляла, чем обернётся его пробуждение.              Ему было всего четырнадцать, когда Аякс с одним ножиком и куском хлеба сбежал из дома, заблудился в лесу. И провалился в темную трещину — в бездну. Там же он стал воином. Кроцелл тоже была воином.              И вот они на кровати: лежит, ставший им слишком юно, воин, познавший тысячу битв, и рождённый воин сидит, которого трепетно укрывали от войны.              Но кроме этого слова, — «воин» — Кроцелл ничего похожего не замечает.              Она встречала на своём пути разных людей, но никого не могла назвать так. Дилюка, возможно, но ему лучше подошло бы «защитник». И Кроцелл задается вопросом какие же люди здесь — воины.              «Насколько этот человек мог быть счастливым, не упади он в пучину бездны?»              «Когда будет конец мира, можно ли будет одарить подобных милосердиям или они уже полностью осквернены?»              Кроцелл не узнает этот ответ в его душе, потому мирно ждёт утра, разглядывает в руках жгущий ее кожу артефакт порчи.              От утреннего солнца парень жмурится и неуверенно открывает глаза; видит потолок, но определенно он сдыхал в пещере. Как-то глупо вывернулось его сражение с непонятным существом, поедавшим сердце дракона, — истощение от формы духа, десяток мертвых подчиненных и отравление ядовитой энергией. Не назовёт он предоставленную Северным банком комнату — раем. И девушку рядом не хотел бы называть богиней…              — Кто ты ещё… Ай-ай…! — Зажимает он бинты на рёбрах, когда подрывается с кровати. Это она его успела перевязать? — «Какая заботливая глупышка,» — думает Чайлд, что она простая целительница, которая спасла несчастного. Ошиблась в своей идее помочь, оказываясь с ножом у горла.              Так, подождите. Но что эта простая целительница делала на проклятом хребте и меньше чем за день, — он смотрит на календарь, а если вычесть сон, — час притащила его в съемную гостиницу? Или это был кто-то другой? Он не помнит ее в рядах Фатуи, чтобы ее приставили для лечения! Голова болит и он срывает повязку со лба. Смотрит надменно на незнакомку и вжимает лезвие в чужую кожу, провоцирует.              — Что э̃̽͞т͚̣͓̰̞̜̘о̶͇̻̞̜̐ͬͥ такое? — Держит его глаз порчи она и игнорирует чужие поступки, переходит сразу к интересующему.              — Отдай, — Чайлд дергается за ним, пытается отобрать и не боится порезать девичью хрупкую шейку.              — Говори.              — А ты забавная, раз играешься в таких условиях, — хотя скорее безрассудная, потому что лезвие вот-вот рассечет ей кожу, а ей все равно. Скверная игрушка важнее. И Чайлду это почти нравится. Забавит.              — Говори или я это сломаю. - Непроницаемо смотрит она в ответ.              — Да ты что.              Он вонзает ей нож в горло, а она почти повседневно и совершенно спокойно, будто ждала этого, вытаскивает железку и зажимает рану. Молчит, потому что говорить не может. Кровь заполняет глотку и кислотой прожигает язык; девушка давится ей и слюной, держит во рту, чуть подождав, глотает, чтоб не потекло по губам.              И он видит, что алое, то, что он выливает литрами на землю с вспоротых кинжалами врагов — белеет.              — …Эта игрушка так важна? — Отжимает она руку с шеи.              И он не верит. Почти не верит своим глазам. Раны нет.              И улыбка сама ползёт по лицу; взбудораженная, предвкушающая:              — Ты что, бессмертная?              Молча отрезвляет его пощёчиной девушка и немного не рассчитывает силу, а может нарочно демонстрирует. И он чувствует, как челюсть ноет и с хрустом вправляет ее; предрассудки были развеяны, потому что он судорожно начинает думать, что она какая угодно, но не обычная.              — Раз эта вещь такая важная... Тогда лови. — Непринужденно выкидывает глаз порчи она в окно и не меняется в эмоциях.              И он срывается в окно, даже не накидывая рубашку. Кроцелл закрывает глаза, усмехаясь, пока он не видит. Крики перепуганных женщин на улице подтверждают, что он сумасшедший, выпрыгивающий с окна в бинтах и одних штанах.              — Венти, почему ты научил меня разговаривать, а не читать души? — Мрачно усмехается она.              Кроцелл не умеет по-человечески заводить знакомства и, о чудо, это работает.              — Соизволю тебе объяснить, — запыхивается он в проходе, зажимает рукой бинты, — От такого — оно не сломается.              — Вот как, — Кроцелл поднимает на него глаза.              — Ага. Так что давай без таких шуток. — Тарталья садится на кровать рядом с ней. — Забавная девушка, что не боится смерти.              — Уверен?              — Считаешь иначе? Расскажи. — Улыбается он для вида добродушно.              — Если расскажешь за эту вещь. Зачем он вам. Кто создал такую отвратительную подделку.              Брови Чайлда ползут вверх.              — Отвратительную? — Он смотрит на глаз порчи в руке. — Не соглашусь. И не отвечу. Убеди меня тебе рассказать~              — Мы играем в игру, кто кого переборет, что ли?              — Возможно. Я даже согласен поиграть подольше, красавица, — прищуривается он, — Потому что все плохие парни играют нечестно. Ты не увернулась от моей атаки, будь это битва, нет… Будь ты простым человеком, это было бы моментальное поражение.              Она смотрит на него и безмолвно задаёт вопрос, «а ты плохой?». Но воспоминания о Бездне не дают обелить несчастное сердце.              — Ты серьезно настроен идти до конца в таких спорах? — Вздыхает, не поддаётся эмоциям              — Как никогда. Может, ты не понимаешь, — Тянется он к ее шее, чтобы рассмотреть рану получше, но она тыльной стороной ладони отбивает прикосновение. — Хах. Меня давно не интересовал кто-то. Так что я не против поучаствовать в споре, а лучше битве. Ты что, действительно бессмертна? Это для меня вызов, победить такого. Но пока, — он улыбается, — Я хотел бы выиграть, когда твоё лицо изменится.              Его слова — ложь, припорошенная бесполезным флиртом, где правды очень мало. Но все же она есть. Неясное существо, не походящее на адепта, потому что печать согласия никак не реагирует, хотя лежит почти рядом — на тумбочке. Нечто, что может быть опасно. А лучше — полезно. И Чайлду прельщает, чтобы эта необычная девушка стала ему полезна.              — Заслужи, чтобы мое лицо дрогнуло перед тобой, воин, — Соглашается она на эту безрассудную авантюру. Потому что он ей полезен. Потому что она хочет понять людей лучше. Она встречала многих похожих на себя: верность долгу, крепкие тиски масок на лицах. Но никогда не встречала воина, не зная насколько одиозные образы могут быть различны.              Кроцелл любит людей. Меньше тех, кто не верен Небу, противится ему и вешает гордо на пояс греховную вещь. Но все же хочет понять — почему. Как проклятая Бездна и катастрофа этого мира сместила звезды на небе, и испортила чужую судьбу. И каким бы был человек, который не познал это страдание.              Кроцелл хочет спасти. Меньше — участвовать в сомнительных авантюрах и путешествовать с кем-то. Хотя потом, — не хочет признаваться, — свыкается. От очередного сражения вместе, но их «вместе» разве что одна земля в районе двадцати метров. Она не хочет показывать свои силы при нем, когда Чайлд все же дал крупицу информации о Крио-Архонте, которая выступает против Селестии. Она уже достаточно оплошала и показала свою способность регенерировать. И давать Архонту-отступнику преимущество — не хочет.              Ей спокойнее быть простой целительницей, у которой нет дома — Мондштадт ей не родной, да и Ли Юэ тоже, ей нигде не рады.              — Старайся еще, — Небрежно отмахивается девушка от попытки боя, ступая впереди. Кто-то сзади попытался отдышаться и приподнялся на локтях. Он безрассудно рассмеялся и легко кинул ей вслед:       — В прошлый раз я тебе продемонстрировал только силу гидро, может, с электро тебе понравится больше? — Отряхивая штаны от пыли, Чайлд лукаво наклонил голову в бок.       — Как хочешь.       — Ты знаешь как и что я хочу, — Он настиг ее и вынудил остановиться, преграждая путь. Его надменное выражение лица не вызывало в девушке больше мыслей, что люди порой больно дерзкие. Особенно, когда бесцеремонно позволяют себе коснуться ее, ведя пальцами по скуле и затрагивая губы. Рассматривая ее лицо, в сапфировых глазах плясал дикий огонь.       — Но получаешь только пыльные одежды, — Откинула она его руку, усмехаясь.       И за неполный месяц вместе противный голос в голове ехидно замечает, что они похожи. Но видит это только молодой Аякс, утирающий кровь перебитых монстров с лица.              Только он не дурак, не станет обнажать свое сердце перед тем, кто не просто «скорее всего», а точно вонзит туда нож. Его сердце, что колотится после горячей битвы двести ударов в минуту, лишь восторг от сражения, но никакие не чувства. Их, в принципе, он испытывать не может, когда бездна пропитала его сердце. Пустота в оном заполняется, разгоняет мертвую сердечную мышцу — только битва, экстрим, где он находит то подобие эмоций. Когда ты можешь умереть и это даже не страшно, но что-то внутри восторженно дрожит.              Но он видит девушку позади, что смотрит на существо в чёрной крови и его возбужденная улыбка тотчас спадает с лица. Потому что валькирия на поле боя не улыбается. Эта странная девушка, представившаяся Инферно, исполняет свой долг холодно и без эмоций все так же.       — Тебе не нравится убивать? — Интересуется Аякс, когда это бессметное существо смотрит на убитых под ногами.       — Их — нравится. — Небрежно ступает она вперед, — Но когда придется не монстров... — Инферно выдержала паузу, отрешенно посмотрев на Аякса. Она раздумывала и опустила взгляд, словно не понимая сама себя. Или его. Так и не придя к ответу: ни в этом вопросе, ни за этот месяц.              Ее холодное лицо, возможно, в свете заката Аякс счёл бы сочувствующим. Это значит, что он выигрывает? Но чувствуется только горькое поражение. Потому что ничерта он не выигрывает.              И это доводит его, грызёт изнутри. Не потому что это все как-то затянулось и бесполезно. Они все ещё не сразились, он откладывает планы, не возвращается с отчетом на родину, хотя Гео-Архонт отдал своё сердце, фактически умер. Его долг исполнен и ничего его не держит… Его семья и ее величество Царица ждёт.              Царица.              Восседающая высоком роскошном троне, даровавшая ему путь к ещё более масштабным битвам и ещё больше поводов для сражений. Божество, смотрящее на него холодным, чистым взглядом.              А…              Инферно никогда не была похожа на него. Что-то схожее есть в этих двоих, но проводя эту параллель, Чайлду кажется, что он предаёт своего Бога.              Кажется, он слишком увлекся своим «выиграть в нечестном споре». Но он не убегает с поля боя с позором. Хочет всеми честными и нечестными способами увидеть на этом прекрасном лице тень улыбки, сразиться, победить.              И за столом ресторана смеётся, как в сотый раз она отказывается от еды, будто вовсе не нуждается в оной, но говорит как-то поздно.              — А чего ты хочешь тогда, красавица? — Он подпирает лицо рукой, с умиленной улыбкой глядя на то, как она игнорирует тарелки роскошного ужина. — Вина? Тебе не нравится местная кухня? О… Так ты стесняешься есть палочками? — Он не сдерживает безобидный смешок, когда она смотрит на них после этих слов, будто угадал.              Но она поднимает взгляд на его лицо и задерживается. Думает о чём-то и, кажется, решила все для себя.              И следующие слова Аякс слушает внимательно, задержав дыхание и запоминая каждое слово, будто оно стоит дороже всей той моры, что у него есть с собой.              — Я хочу узнать твою душу.              Но понимает Аякс все иначе и вот они как-то спонтанно оказываются в кровати, когда весь путь до съемного жилья — стирается. Парень нависает над Инферно, улыбается своей привычной улыбкой, почти маской. Его сильные руки вжимают женские плечи в мягкий матрас, он наблюдает за ней, глаза его полны дьявольских огоньков; Он этим наслаждается и даже не скрывает — у него в глазах цветет удовольствие, когда его пальцы вдавливают боль в чужие кости. Вот только это не имеет никакого эффекта на девушку.       — Прекрати играть в бесстрастного Бога на троне, — Шепчет он ей на ухо, а девушка приоткрывает рот.       — Ты...       — Разве я похож на глупого, та, что не боится смерти? — Он берет ее подбородок и большим пальцем оттягивает нижнюю губу, оценивает чужую реакцию. Только лишь в глазах Инферно таится тень сожаления за поведанную истину этого мира.        Инферно не сопротивляется, она как кукла, но не назвать покорной. Это чувствуется в их поцелуе, когда его губы накрывают ее и тотчас кусают, почти до крови. Будь ее руки свободны, она бы вытерла эту кровь, но Чайлд не даёт ей этого сделать, двигаться. Держит своим весом, тешится своей властью и когда на его пути возникло такое препятствие как одежда, то ему не составило бы труда понять, что делать со всеми этими золотыми украшениями. Но к черту. Порвать белоснежную и столь лёгкую ткань, открыв взор на грудь и тонкую талию приятнее.              Предвестник провёл рукой задевая сосок, а после наклонился и нежно прикусил его, сжимая при этом другую грудь рукой. Сначала нежно, а потом грубо кусая, заставляя кожу запомнить этот момент, оставляя там след. Посмотрел на девушку исподлобья, тяжело дыша и опаляя ее кожу. Она будто сражается с ним и азарт сводит нутро: сколько она сможет быть бесстрастной? Особенно, когда твёрдый ворот на шее с треском швов давит кожу до красноты; он почти душит ее в момент разрывания ткани, а она закрывает глаза, чуть сильнее хмурит брови, терпит.              Губы хаотично хватают кожу на шее, в том месте, куда он вонзал кинжал. Языком проводит и убеждается где-то на подкорке, что даже нет шрама. Готов сделать новый, грубым поцелуем оставляя синяк, кусая шею. Но девушка все также холодна.              Он касается ее тёплой кожи, но чувствует прикосновение к снегам. Пальцы подушечками горят, а дыхание рокочет на ухо, будто дикий зверь загнал ее в своё логово.              Кроцелл поднимает глаза и где-то между рыжими торчащими волосами и своей растрепанной челкой, смотрит на потолок.              — Ха…              Его дрожащая душа рядом ранит ее сильнее укусов.              Его сломанная жизнь — вина Бездны. Там, где написанная Небом судьба перестала течь по своему пути. Каким бы был этот человек, не познай эту тьму? Она много раз повторяет этот вопрос и все-таки ей приходится это сделать. Пока ее осыпают поцелуями, касается мужской груди...              Месяц ее наблюдений, проживание «его» жизни открыло много правды о Аяксе. Он многим дорожит, что-то его волнует, чем-то он озабочен и имеет мечты. Не те, которые пропитались смердящим металлическим запахом, а более светлые.              Юное дитя в любом случае стало бы воином. Могло быть счастливым и не окрасить свои руки нежеланной кровью, утонуть в чужой, захлебываясь. Все могло быть настолько иначе, что пучина, затягивающая его — имеет лишь один ужасный конец. Аякс слишком любим тьмой, чтобы она его оставила; он закрывает глаза, когда тьма целует его в губы, и с улыбкой думает — в аду он найдёт ещё больше сражений.       Не случись вся эта ужасная цепочка событий, он бы не возжелал так это бессмертное тело: сразить, испытать. И Кроцелл проклинает себя, что показала человеку такое таинство. Ведь так, у него всё меньше шансов остаться в живых. Но отчаянно цепляясь за надежду спасти...       Если бы Кроцелл не открыла рот, эта ночь была иной:              — Откажись от Царицы. Этот путь приведёт тебя к смерти.              Она говорит это так, будто знает все на свете, и Тарталья не сразу поднимает голову. Не до конца ясным взглядом смотрит девушке в лицо, а его сапфировые глаза темнеют; туман в них лишает взгляд последнего человеческого блеска.              — Нет. — Кратко выдаёт он, сухо, без сомнений.              — Боги простят тебя, — Чуть мягче просит Инферно и рука ее пытается подняться, погладить человека по щеке. Дать проникнуться ее милосердным порывом.              — Мне нет дела до богов. Царица — та, кто подарила мне чудесную жизнь и другие мне не нужны. Когда Высшие боги падут, передохнут все остальные Архонты, я не ощущу ни радости, ни облегчения. Мне все равно. — Он держит ее плечо почти до синяков и одним резким рывком вниз может сломать пару костей. Его темные глаза таят раздражение и злобу, — Но пока это её желание, я сделаю все, чтобы оно воплотилось в жизнь              — Ты не изменишь своего мнения? — И все же она вырывается из этой хватки хрустом пары неважных костей. Почти невесомо подушечками пальцев ведёт по его щеке.              — Ни за что, красавица. Даже если ты расплачешься передо мной.              По пальцам девушки пробегает ток от этих слов. Насколько бессмысленно было пытаться. Иногда Кроцелл вспоминает момент, когда в глазах Аякса загорается искра от пожара, уничтожившего его изнутри — самоубийственного желания опускаться во тьму.              Поэтому в момент, когда искаженное пространство под ними открывается, а пол оказывается таким же хрупким стеклом, как и то, что внутри тела, их взгляды пересекаются. И Кроцелл понимает: вот эта искра в его глазах, вспыхивающая за секунду, эта точка — точка небытия, отсчета до нуля, долгожданная битва и ничего его не остановит, облачаясь в форму короля демонов; перемещение выбрасывает пару на холодную, промерзлую землю, в ту мертвую страну, где все для них началось.              Расправляя плечи, Кроцелл воссоздаёт свою одежду из пламени и кратко вздыхает. За ресницы цепляются снежинки и Салвиндагнир не рад возвращению селестийки. Море шумно нагоняет волны о берег, а на белом пейзаже разбросаны потесанные временем строения. Кроцелл думает с разрывающей сердце печалью, что руины сегодня будут для одного из них могилой.              — Ты серьезно настроен идти до конца? — Почти без надежды ещё раз спрашивает она, поднимая взгляд на парня в массивной броне. Святая до последнего хочет его спасти от соблюдения Небесного Порядка.              Взмах дьявольского меча рассекает воздух и снежинки, а потом что-то глухо падает на землю.       Кроцелл отрешенно смотрит на свою обрубленную с плеча левую руку, пропитывающую белый снег кровью. Любимое зрелище Тартальи.              И этим жестом он доказывает, что серьёзен. И селестийке тоже приходится быть серьезнее, нечитаемым зрению шагом оказываясь рядом и выбивая из когтистой лапы один из мечей, замахиваясь, в паре сантиметров до чужой шеи. Тарталья резко отступает и парирует последующий выпад девушки, держится на равных с раненой. Начинается битва.              Темное сердце трепещет от мысли, что воительница его не разочаровывает. Он не думал, что она правда может дать ему отпор, что ему придётся уклоняться от её атак, а не наоборот.              Но в каждом скрещивании их мечей, звонким лязгом и эхом по горам, он не чувствует в ней желания убить его.              Ей приходится это делать.              Другого пути нет.              В этой битве кто-то должен из них умереть за свои принципы.              В долгом сражении ее белое платье окрасилось алым с одной стороны и икебана узоров на снегу украшает их поле битвы. Выжимая из глаза порчи всю силу, пока тот не раскаляется почти докрасна, Тарталья завершает картину на некогда белом снегу вспышками молнии. Те пробивают землю, догоняя уклоняющуюся девушку; взмах меча с электрическим усилением настигает ее, но лезвие рассекает копну волос, оставляя девушке криво отрезанное каре. Она же парирует по шлему и лишает короля демонов рогов, щепками сбивает часть маски, обнажая лицо.              И когда их глаза пересекаются, кажется, лицо Кроцелл меняется, наполняясь отчаянием от безысходности.              Их битва не похожа на танец, она жестока, груба и нечеловечески, почти зверино, свирепа. Снег дрожит на склонах гор и вовсе плавится в округе.              Они скрещивают мечи, как чувствуют оба, в последний раз.              И что-то мягко принимает в себя оружие. Почти без сопротивления.              Демонический меч пробивает ее грудь насквозь, насаживая перекошенное из-за отсутствия левой конечности тело. Позади неё видно острие меча, а из-за превосходящей разницы в размерах, девушка почти висит на лезвии. Ноги ее бессильно болтаются над землей, но все же… Аякс смотрит на ее лицо и видит ее сакральную улыбку.              — Человек… — Шепчет девушка и он замирает, молится, чтобы вьюга не забрала ее слова с собой.              Ее одна рука хватается за острый край и режет ладонь; превозмогая боль от прорезания груди все выше, девушка подползает убого по мечу ближе и тянет перерезанную конечность, старается дотянуться до его щеки.              — Мне жаль, что твои звёзды опали в бездну… — Хотела бы она его обнять, но может лишь пачкать его лицо своей тёплой кровью. — Ты много страдал, воин. Мне жаль, что путь твой жестокий. И что боги тебя не полюбили, не доглядели…              Царица. Жестокий путь.              Боги, что его не любят. Селестия.              — Ты же знаешь, что Боги на самом деле всех любят?.. — Наклоняет она голову в бок, где нет руки.              Снежное божество тоже когда-то символизировало любовь.              — И я… Вас буду всех любить и принесу покой… Вашим душам…              Улыбается она в последний миг и тогда Тарталья понимает, что он на самом деле проиграл. В их бесполезном споре и этой битве, с самого начала.              Спасти тысячу за смерть одного.              Устранять угрозу Небесному порядку.              Но все равно дорожить каждой бесценной душой и вести их к счастью.              Рождение и смерть Богов подобны катастрофе. В непосредственной близости пережить подобное смертным, даже самым сильным — невозможно. Инстинктивно, в последний миг Тарталья бросает меч с девушкой на землю и пытается сделать шаг, спасительный скачок. Но не успевает.              Бушующее синее пламя разбивает печати на теле погибшей и вырывается в этот миг. Так быстро и неподвластно, накрывая склон горы пожаром.              Люди соседних стран в ужасе смотрели на сияние целой горы, чёрный столб пламени и дыма, пара; всего перемешанного, что нещадно топил огромный выброс энергии. Он не утихал, казалось, неделю. И тяжёлая атмосфера пронизывала сердца людей, наполняла тревогой. Гора горела и не угасала, метель не поднималась.              Ветра молчали, потеряв слова и не звучали песни. Когда рушились чужие связи, надежды и мечты, монахиня без веры отчаянно молилась.              Синий пепел долго оседал на ближайшие земли и дольше вымывался дождём. Никто не объяснил, что это было, никто не пришёл утешить, успокоить. Люди на улицах через несколько месяцев перестали с опаской поглядывать на гору, но никто не забыл это ужасающую, почти божественную картину.       

***

             Парень, скорее юноша, открыл глаза лёжа на песке. Здесь было тихо и нечто эфемерное, что он счёл песком, не издало звуков, когда он поднялся на локтях. Но звук все же был: само пространство, напитанное центром вселенной, медленно текло, шуршало, шелестело.              Он прислушался сильнее, переключился на свет позади него, когда тень от поднятой ладони побежала по песку, обернулся. Посмотрел на руку вновь. Он хотел приложить ее к щеке… Зачем?              Неважно. Его сердце переполняется эмоциями от увиденного. А эхо меркнет в своей важности, когда огромное белое древо сияет в незыблемой пустоте.              — Что для тебя важно, Аякс? — Спрашивает девушка рядом в капюшоне. Она наклоняется к нему и подаёт руку, помогает подняться. Он не видит ее глаз, только мягкую, заботливую улыбку.              — Что важно… — Размышляет парень о вопросе.              Для него, не познавшего сломившую судьбу бездну, на ум первое приходит - семья.              — Тогда дай мне свою руку, и я проведу тебя в дивный мир, где вы будете счастливы, — ее губы в этой заботливой улыбке произносят слова, но слышит он их у себя в голове. Ее белое сияние тёплое, почти родное. С ним хочется остаться и он не боится взять ее за руку, чуть смущенно улыбается в ответ.              Пара шла к корням древа миров, где валькирия найдёт новый дом для воина.