***
Инферно стояла у стойки регистрации и уточнила. Ну, вдруг не поняла. — Вместе? — Да. Подозрительно посмотрела в лицо Верр и протянула: — Ты обиделась?… — За то, что ее бросили и сбежали на балкон, заставили беспокоиться? Вдруг мрачный адепт разорвал девушку? — Ох, нет, конечно! — Приторно мило улыбается Верр и Инферно неуютно жмет плечи. Вздыхает и смотрит на юношу рядом; он, кажется, не чувствует себя комфортно в этой компании и потирает потный лоб, хватает воздух ртом. Ему будто жарко в этот пасмурный день, но, может, Кроцелл не понимает правильно температуру своим ограниченным печатями телом. Вздыхает снова: — Ладно. — Вот и чудно! Я верю в тебя! — Хлопает в ладоши Верр и улыбается довольно. Как от утреннего рассматривания доски объявлений она перешла к помощи экзорцисту? Тростниковые озера связующая точка в многих торговых маршрутах и достаточно популярное место отдыха для жителей Ли Юэ. Кроме того лакомое место для чудовищ черной крови и демонов, из-за своей истории. В прошлом — поле войны, растекшиеся артерии земли и с месяц назад пропадающие люди — вынудили пригласить экзорциста для контроля энергии; правда, чужой дискомфорт заставил хваткую Верр впрячь в эту затею и Инферно. По контракту и по ощущениям, которые Кроцелл навязывала способностями, Голдет была уверена, что это замечательная идея! Успех был обеспечен, а Кроцелл впервые сожалела, что слишком сильно внушила человеку свое влияние. Она не планировала подобным заниматься; доску-то она вовсе рассматривала в поисках любой информации о Мораксе. — Прости, я никак не привыкну к именам страны камня… — Девушка не оглядывалась на приятельницу позади, выходя на террасу, — Так как тебя зовут? А еще, — она шепнула тише, — Не спрашивай, хоть Верр так и сказала, что мы знакомы, как зовут ее мужа, я не поняла… — А… Чун юнь, — Он уточнил, — Вы можете обращаться по фамилии. Так не возникнет вопросов. Хоть фактически за гостиницу была ответственна шпион Цисин — Верр Голдет — Хуань Ань, в прошлом мастер боевых искусств, представлялся боссом. За что получал от жены порой, за этим постоянно задумчиво наблюдала Инферно. Но сейчас он должен был рассказать подробнее о том, что творится вне холла, в котором была заточена Верр, из-за постоянно меняющихся гостей. Свободный духом мужчина стоял, широко расправив плечи, смотрел на облака и держал руки на талии, внушая прошлое могущество. Ветер приглаживал его черные волосы и такие же черные глаза всматривались вдаль. — Прошу прощения… — Начал экзорцист. Муж хозяйки постоялого двора кивнул, и, опережая слова, выставил кулак на пару, возбужденно выпалив: — Я верю в вас! Как бы я хотел вам помочь, но моя спина сделает меня обузой, ох. Но вы справитесь! На вас лежат жизни наших постояльцев! — Юноша хотел попросить подойти ближе к делу, но пылкая речь продолжилась, — Вы трое будете на защите озер эти дни! Гео-Архонт прибудет с вами! — …Трое? — Чунь сделал шаг назад, кажется, разбитый поворотами событий. — Видимо, нас еще не представили, — отдал честь подошедший солдат. Пара посмотрела на человека в горчичной форме и доспехах; Инферно задержалась взглядом на шлеме с изогнутым красным пером. — Фаг Чэн. Вступаю на службу, пока миллелиты на страже, зло никогда не восторжествует! — Хорошо, рассчитываю на вас! — Рассмеялся Хуань. — Так вот, — прочистил горло мужчина, — Уважаемый экзорцист, думаю, вы в курсе, что тростниковые озера полны нечисти. Которая, к нашему несчастью, активизировалась не так давно и забирает жизни людей. Вот листы заметок и карта, где были случаи нападения, а так же вы можете осмотреть личные вещи погибших, господин Фаг Чэн отведет вас к ним, если что. Не нужно сейчас? Ну ладно. В любом случае, управитесь до полнолуния ближайшего? Боюсь, дожди размоют следы, если это вам важно. — Парень взял в руки листы и осматривал с двух сторон, читая заметки. Инферно попросила карту и удивилась, что одно место ей знакомо даже, — Но сегодня все свободны! Чэн, пока встретьтесь со служащими на восточном мосту и передайте эти документы. А вы, двое, можете отдохнуть. Ты прибыл на день раньше, так? Прости, но комната пока не готова и придется подождать. Понимаю, что вы обычно работаете ночами и все такое! Потому, приглашаю вас отведать наши блюда! — Мы не работаем только по ночам… — Неловко выдавил Чунь Юнь, в тщетной попытке развеять предубеждения. Разделившись, на террасе Ваншу остались двое. Где-то в конце разговора девушка засмотрелась на пейзаж снежной горы. У ее подножья ярким пятном росли желтые деревья, а правее разливалось — море; из-за облаков вода казалась темнее и только эти самые золотые деревья разбавляли мрачность. Задумавшись о чем-то своем, она не сразу услышала: — Ну, тогда я пойду… — Куда? — Инферно посмотрела на юношу. — Уже сейчас пойдёшь искать? — Эм, не думаю, — он понял, что она не слушала их разговор и затёр лоб; вынужденно нужно объяснять постороннему тонкости, — Мне нужно разобрать свои вещи сначала, но делать это на людях я не буду, раз мне предложили переждать на кухне, я буду где-то там. Надеюсь, они не затянут… Ох, — Чунь еще более неуютно приложил руку к горячему лбу, — Лучше бы я потренировался в это время… Экзорцист шел очень тихо, почти бесшумно: практика в расследовании паранормальных явлений сказывалась на привычках. Минуя холл, он кивнул девушке за стойкой регистрации и хотел пойти дальше, но обернулся: — Ты… В-вы будете за мной ходить? Инферно остановилась буквально за шаг до столкновения и пару раз сморгнула. — Я шла по пути просто.***
Они договорились увидеться с утра, а пока — вечер выдался свободным. Девушка проводила время на «высшей точке тростника». Подбородком упиралась в ладони и задумчиво смотрела из-под ресниц на снежный шип. Его холодное сияние дымкой виднелось сквозь густые облака высоко в небе. Светлый взгляд медленно перетек к месту, где держался небесный остров. Кроцелл чуть прищурилась. Зашелестел ветер и она обернулась. Явившийся адепт стоял в центре балкона, рассеивая в руках маску изумрудными частицами. Безучастно посмотрел куда-то туда, где минуту назад задержался светлый взгляд, взглядом отыскал девушку чуть правее. И кратко, бесшумно вздохнул, будто облегченно; черной вспышкой растворился, скрылся в листве на крыше. Он не был похож на себя в золотой листве; не такой светлый образ предстает перед глазами, пока девушка смотрит на него те мгновения; она даже не может его рассмотреть. Чёрная вуаль скрывает чужое лицо и кажется какой-то тяжелой. От этого губы кривятся, плотно стягиваются в полоску, а глаза опускаются разочаровано. Кроцелл протяжно вздыхает и слышит стук подошвы откуда-то сверху. Реагирует и смотрит на адепта, который, к ее удивлению, подошел к краю крыши посмотреть, что случилось. Ночь почти наступила, темно, и за листвой не разобрать дымкой размытый силуэт. — Я тебя не вижу. — И не нужно. — Эта тьма… — Выдыхает она, облокачиваясь спиной на перила. — …Карма, — Глухо поправляет адепт. — Для людей она, как и энергия адептов, опасна. Снова хочешь сказать, что тебе на нее все равно? — Нет, — Хмыкает девушка, и смотрит, мимолетно чувствует, где чужие глаза, — Ты и сам уже это знаешь. Она замолчала, раздумывая, а парень неуютно напрягся. Светлый взгляд мажет по силуэту, снова ищет за циркулирующей тьмой знакомые черты лица. Жуткие бабочки порхают рядом с ним; их крылья еле слышно звенят, а в звоне этом — эхо демонических голосов. Казалось, опустись подобная на кожу — появится язва. Селестийка проследовала за одной упорхнувшей взглядом. В ее присутствии тьма стыдливо рассеивается; и Кроцелл прекрасно знает, что скажи она простое «спустись» сердце адепта сможет биться легче, находись он хоть чуточку ближе. Но она также знает, что он не сдвинется ни на шаг, оберегая всех от самого себя. — Почему ты так смотришь? — Неуютно спросил он, не встречаясь со светлым взглядом. Девушка ответила не сразу, склонив голову в бок: — Временами ты темнее. Но сейчас я не могу разобрать твоего лица за дымкой тьмы. «Что...» — Адепт опустил пустой взгляд на свои руки, на старательно отмытые от крови перчатки и заметил, как кончики пальцев подрагивают. Как что-то внутри с испугом отрицало чужие слова. Он заторможенно посмотрел на девушку и с его уст срывается: — Ты… Ее видишь? — Вижу. — Подтверждает она, медленно опуская веки. Всю эту тьму, кровожадными бабочками разъедающую чужую плоть. В золотых глазах тысячи вопросов и собственное предательство: как он мог такое допустить! Он слишком много взял на себя грехов, слишком долго, цепляясь за светлое в своей жизни, не молил об искуплении? Потому его наказывают подобным? Обнажают до костей всю грешную сущность перед единственной, которая робко захотела остаться. Каждый раз, когда он переводил дыхание, странная дрожь сковывала его руки. Девушка не позволяла себе предположить, хотя прекрасно понимала, что он выглядел таким же встревоженным, угасающим, как в тот день, когда она решила внезапно уйти. «Нет, не снова…» — Он реагирует острее, чем ожидал и то, что всегда отрицает адепт — эмоции — пробивается через маску нелюдимости. И он благословляет ночь, скрывающую собственную слабость для других. Потому что за свои века, встречая богов и людей, он не привык чувствовать подобное: от мысли, что эта светлая девушка отвернется — что-то внутри холодеет. Его боятся смертные; в поисках мнимого благословения, они бегут от запаха крови. Проявившие к нему жалость единицы, вторгающиеся в мир и оставляющие шрамы, исчезали именно в такое время. Удушающе сдирая с себя остатки вскрывшегося так некстати проклятия. И позволив себе, спустя века, вновь приблизиться к людям, отчужденный адепт ожидает одного финала. Потому что хорошее не может длиться вечно, даже если он попытался его удержать. Адепт разжимает кулаки и остаётся на краю черепицы; бесшумно, почти серо, потому что без веры, выдыхая. В удручающем молчании оставаясь как можно дальше от света фонарей и чужого. Эта тишина — молчание — то вечное, что есть меж ними. Это вторится в женском рассудке, как приговор, с первых дней. Но почему-то больше не кажется правильным, нормальным. И девушка делает шаг от перил балкона, поворачиваясь к темноте лицом. И это вечное — пугает так же, как и свое бездействие, когда кожей почти чувствуешь чужую горечь — знать на себе, а потому понимать. Кроцелл знает, что именно ей предстоит делать все шаги на встречу. И договаривает то, что адепт мог лишь предполагать: — И видела изначально. — Ты… — С самой нашей первой встречи. Кроцелл не видит чужих тревог, но за месяцы девушка достаточно понимает, о чем может думать сейчас адепт. Что пугает божественную душу столь сильно: — Я видела изначально, но выгляжу ли я сейчас иначе, смотря на тебя, адепт? «Просветленный адепт, я вижу в тебе не только эту карму, ужасающую людские сердца.» — Не только тьму, кровоточащие раны и боль, которую он прячет ото всех за кронами деревьев или разных уголках Ли Юэ. Как рядом с чужим сном, как вечерами наедине или на поле белых цветов — святая видит душу, расколотую роком судьбы, но сияющую, как грани самоцветов. Шевельнув губами в попытках подобрать слова, он неуверенно, будто боялся разбить что-то хрупкое, спросил: — Не боишься? — Нет. — Смело заявила она. Почему — не озвучивается, но ощутимо повисает в воздухе. — Эта тьма — не грех убитых невинных... Не стану я бояться того, кто столько веков защищает Ли Юэ от созданий черной крови. Это бремя — благословение слабых людей… Ах. — Вспомнив свое путешествие, она задумчиво сказала, — Ныне люди так беспечны… В первое время, чтобы эти создания выжили, нужно было перестроить весь мир. А сейчас они берут всё на себя, даже если не справляются… Твоя защита для этих беспечных действительно дар. — Взглядом полным уважения она посмотрела на силуэт адепта. Таким, как всегда смотрела на возвращающихся воинов, будучи запертой в Селестии. Адепт молчал; он делал вид, будто смотрит куда-то сквозь, потому что смотреть в чужое, теплым светом фонарей объятое, лицо кажется невыносимым. Но слушает, пусть непонятное, давящее чувство держит за горло и спускается к груди. Это странно, слышать о кровавом долге, прописанном судьбой, что-то хорошее. — Не все станут нас судить за наше бремя, даже если оно пачкает руки. — Обдумав слова, она договорила, — Не станут судить и за нашу боль. Я не стану. Он вздрогнул. Будто до сих пор боялся позволить себе поверить в свои мысли, которые посещали его об этой девушке. Но ее отношение и мягкие, будто любовно смахивающие с него все невзгоды, слова разбивали всю его оборону. — Меня не пугает твоя тьма. Наверное, я выгляжу для тебя неразумной смертной, раз не боюсь? — Она лукаво улыбнулась, уже воображая, как кто-то недоверчиво кривится, когда она повторяет это, — Но это не так. Это порождает мысль о жестокости нашего мира к светлым душам. — Она непроизвольно посмотрела на небо, — К тем, что веками оберегают этот мир. В конце встречая печальный конец, и не важно, растерзанные тьмой или огнём Кальпы. Это бремя — злой рок для сиянием полных. И лишать их оного — так несправедливо. Потому не смею я судить, сведая, тех, кто к греху не пристрастился. Судить, обличать, бояться… Тем более ты мне ничего плохого не сделал, — Сначала сомневаясь, но договорила, — Даже напротив. Изумление запечатлелось на лике парня вместе с поднятыми вверх бровями. Словами она метит в те тонкости этого мира, людям неподвластной истины, с которой имеет храбрость не соглашаться. И последними бьет в самую цель; как бы неприветливый адепт не страшился чужого внимания, как бы не хотел опровергнуть эти слова — на чужом плече нет даже царапины от его копья. И ему нечего противопоставить этому факту, молча принимая. Кроцелл оценивает чужую реакцию и решает, продолжить свой вдумчивый монолог. Как сказанное впервые о себе, как частичка откровенности, ее намерений: — Наблюдая эти сменяющиеся луны, я много думала и, встречая тебя, веками защищающего людей, раздумывала о своем долге. Мой, так же уготовленный Свыше, полон греха, того, от которого кровь спекается. Но, имея иллюзорный выбор, я чувствую, как во мне бурлит огонь от той несправедливости. И шанса это изменить. Я впервые так четко осознаю это желание, это удивительное чувство. Даже если сложное… — Она посмотрела на свои горячие ладони и на мгновение зависла в осадившей ее мысли о слабости. Кратким вздохом опустила руки на перила балкона, — И ведет меня к подобному совсем не твоя… Чужая тьма… То есть не тьма… Ам… Кхм. Как-то слишком откровенно выразилась селестийка, ретируясь: — Что ж, говорить много я не привыкла. Обычно бард слагает восторги от таких речей, но других, я надеюсь, не сильно погрузила бы в тяготы этим. — Чуть смущенно посмотрела в бок девушка, волнуясь за нагруженную речь; слишком мудрено всё, наверное, звучало. — Впервые ты говоришь так много. — Хах… Адепт хмыкает и по-привычке складывает руки на груди, наблюдая за чужим смущением. Что-то неясное для них двоих ворошит такой разговор, но двое существ, от этого далеких, по разному реагируют. Парень вздыхает, поднимая взгляд на растущий диск луны где-то за листьями. Эти дни, когда незнакомка фамильярно вторглась на его территорию, все больше окрашиваются странными оттенками. Он эгоистично созерцает это, как благословение, оставаясь все так же в тени. Не говорит ничего больше, чтобы не разрушить неопытно то хрупкое, что почему-то становится чем-то важным. Она принимает его выбор и не требует большего, хотя где-то на языке чувствуется то не озвученное «спустись.»***
Молодой экзорцист ближе к обеду возвращался с утренней тренировки, разминая руки. С кухни доносился соблазнительный аромат традиционной кухни: заказанный суп с лапшой уже разливался по тарелкам. В это же время по лестнице в холл спускалась девушка, будто привлеченная аппетитным запахом, но нет, Кроцелл решила уточнить у Верр когда же вернётся Чун Юнь и — о чудо — вот он! Девушку настойчиво уговорили отведать блюдо тоже; и пусть селестийка долго отказывалась, — уточняя точно ли людям хватит, если она возьмёт порцию, может лучше ее пусть разольют к другим в тарелки — ее усадили за стол. За трапезой двое сегодня решили узнать больше о пострадавших и осмотреть вещи. Как и говорил Хуань Ань, миллелит сопроводит их к небольшому домику по направлению долины полной руин. Фаг Чэна нужно было найти у восточного поста на мосту. Но пока за столом Кроцелл заметила, что руки юноши, ловко управляющего палочками, полны мозолей: — Ты хорошо владеешь оружием? — Я ежедневно тренируюсь, — Чун Юнь неуютно ответил на внезапный вопрос, — Переживаешь, что если что могу не справиться? Наш род экзорцистов защищал Ли Юэ с древних времён, в совершенстве освоив владения мечом и заклинания. Так что, я думаю, все будет в порядке. Если мы вообще кого-то встретим… — Не~ет, я не волнуюсь, — Инферно улыбнулась, закрывая глаза, — Я вижу, что в тебе течёт сильная светлая энергия. Я заметила мозоли на твоих руках и потому задумалась. — А? — Он посмотрел на свои руки, — А энергия Ян? Как ты ее можешь видеть? Неужели я переусердствовал с тренировками… — Сокрушенный новостью экзорцист поник, оставив палочки для еды в тарелке. — Твои стремления к совершенствованию похвальны! — Инферно приободрила его неумелой похвалой, — Вижу я по иной причине. Будь светлая, чистая и необьятная энергия, будь то тьма, что обычно ускользает из взора людей — мне дано различать. Если оно особенно сильнó, оно витает вокруг человека. Обычно она запрятана в глубине сердца, но ты удивителен. Бледно-голубая, подобная снегу, дымка витает вокруг тебя. — Эм…? Спасибо…? — Я-я что-то не то сказала? — Нет…! Просто… Обычно такое прямо странно говорить, что ли. Но эм. Спасибо. — Чунь смущенно прошел рукой по волосам. Задержавшись на затылке, он посмотрел на тарелку холодной лапши, — Говорят, что такая способность как у меня появляется раз в тысячу поколений. Из-за неё все злые духи просто испаряются от моего присутствия. Я, наверное, единственный экзорцист, который ни разу не видел призрака… Но почему-то, мне кажется, — Он посмотрел на девушку за столом, — Что у тебя похожая энергия. Не знаю, но мне что-то подсказывает это, когда… М… — В мыслях досказал он, — «Когда смотрю в твои глаза.» — Хм… Я запомню как это можно называть тогда, — Так будет удобно отвечать здешним жителям; хотя бы тем, кто вообще рискнет задавать вопросы. — Ладно, ты уже наелась? Не будем терять времени и поищем зацепки, нужно увидеться с Фаг Чэном. У моста стоял на службе мужчина, облаченный в горчичную броню, сегодня он снял свой шлем с пером. Двое передали ему перекус, прихваченный на кухне, и по дороге из брусчатки шли к одинокому домику. По пути разлитых озер тихо шелестел тростник; от воды ощущалась приятная свежесть. В отличии от страны ветра, в Ли Юэ все напоминало вечную осень, из-за золотых кустов, деревьев. Дойдя к месту назначения, девушка посмотрела на ветхую крышу здания: оно явно было отведено под склад, хотя кровать и шкафы внутри намекали — в прошлом здесь жили люди. На стене висели рабочие инструменты и оружие. Какие-то ящики-коробки были сложены у окна и перекрывали часть света. Места ощущалось немного. На застеленной плотной тканью кровати лежали аккуратно сложенные вещи, там же лежал один дневник. Разбредаясь по помещению, двое осматривали разное: Чунь листал оставленную книгу, а девушка подошла к стене. — Оставьте оружие пожалуйста, — Чопорно приказал Фаг Чэн, ожидая пару в дверном проёме. Инферно обернулась, не понимая почему, что такого, — Вы поранитесь еще невольно. Вы здесь для помощи в расследовании? Тогда не подвергайте себя ненужной опасности! — Я здесь больше для защиты, чем для расследования… — Селестийка повесила меч обратно на стенку. — Что? — На лице мужчины появилось крайнее возмущение — Что за глупости! Вы еще скажите, что в ночи будете с нечистью сражаться, как уважаемый экзорцист! — Ну, вообще-то мы по пути сюда это обсуждали и да. Верр Голдет сказала, что Инфр… — Аккуратно подтвердил Чун Юнь. — Вздор! Миллелит отставил копье и потер переносицу. Раздосадованный новостью, он смирил взглядом девушку в светлых одеждах; она выглядела чуждой от всего житейского, такой, что даже одежду не решилась начать осматривать сразу, боится испачкаться что ли? К тому же в облаках витает. — Я понимаю мне придется помогать обученному экзорцисту, но вы куда безрассудно рветесь? Хотите присоединиться одеждой к этим остаткам? Их здесь семеро, будете восьмой? — О чем вы вообще говор… Чун Юнь отложил вещи на кровать, наблюдая за перебранкой двоих. Стоило ему захотеть вмешаться, солдат продолжил: — Женщина и будет обеспечивать нашу безопасность… Это не работа для такой хрупкой девушки! Я сопровожу вас на постоялый двор потом, чтобы избежать несчастных случаев. — Я не понимаю, о чем вы вообще. В чем проблема? Многие Боги и сильные Боги были женщинами. Есть люди сильные и они тоже женщины. Я лично знакома с монахиней, что защищает весь город от преступников ночами, а днем помогает несчастным. Ну, вроде. — По крайней мере днем она что-то делала в церкви точно, — Люди забывают о легендах о 14 защитницах, которые… — Какая разница какими были эти все почившие Боги и неизвестные мне монахини?! Ох… — Он снова устало затер переносицу, — Сейчас есть сейчас. И сейчас мы имеем семь погибших, среди них даже мужчины. Это опасное дело. И потерять кого-то от неоправданной храбрости… Снова... — Этот разговор будто взворошил старые раны солдата, он потупил взгляд в пол. Но договорил уверенно, — А девушек нужно защищать, им не место на войне и опасных заданиях. — Но если говорить о… — Инферно, — Положив руку на женское плечо, Чунь остановил ее, помотав головой. Мол, не стоит. Они и сами разберутся, и ссориться тем более не нужно. Парень ощущался холодным и это заставило девушку покорно согласиться, приступая к совместному обследованию вещей. Окровавленная одежда, мужская и женская. Перепачканная в грязи болот, какая-то из них была на ощупь твердой. У одного фиолетового платья лежала цепочка с инкрустированной подвеской. Пока экзорцист прикладывал к комплектам печати, проверяя наличие темной энергии, Кроцелл взяла подвеску. Светлые глаза померкли, наблюдая на свету переливы зелёного камушка. — Потемнели, — Констатирует вслух экзорцист, рассматривая испорченные амулеты. — Это не были люди. Кто убил их. Кроцелл посмотрела косо на повторяющиеся дырки на одежде; каждое платье или рубаха были разорваны на верхней части. И перевела взгляд на подвеску. И без амулетов ощущается эта неприятная, колючая энергия от любой вещи: они насквозь пропитаны тьмой. Но, касаясь, селестийка не чувствует связи с людьми. Возможно предположить, что они просто мертвы, потому не осталось даже кусочков воспоминаний. Хотя это немного странно. Как можно не срезонировать с такой, пропитанной энергией, вещью…***
Чун Юнь так и не объяснил ей почему тот человек так разозлился. Все же было как обычно? Обычно люди покладисто соглашаются. А может, ей нужно было воздействовать на него божественностью, чтобы усмирить? Хотя не хотелось… И тогда бы она разрушила аурой ниточку к поиску виновника убийств. Кроцелл безучастно рассматривала в руках потемневший бумажный амулет экзорциста; Чунь оставил его по приказу того миллелита, как напоминание. — Скажи, что для адептов есть экзорцизм? — Почему ты меня спрашиваешь? — Вернувшийся час назад отдыхал на краю крыши в излюбленной позе; свесив одну ногу, а вторую поджав в колене. Он посмотрел на девушку у перил; стоявшая спиной белая фигура контрастно выглядела на фоне ночных гор. — Это удел людей. Немногочисленных семей, что в общем-то ничего не делают. Они слабы и я не желаю раздумывать о них. — И так все-таки? — Кроцелл выкинула бумажку, закружившуюся на ветру. Обернулась к адепту. Он продолжительно смотрел на нее и вздохнул. Делая то, что в их первые встречи не совершил бы даже под угрозой смерти, терпеливо начал объяснять: — Техники экзорцизма и боевые искусства в Ли Юэ берут свои истоки в искусстве Адептов. В прошлом, когда война только оставила эти земли, неупокоенные души и сознания вынуждали бороться всех. Тогда-то люди, зависимые от нас, адептов, и начали использовать наши заклинания. — Говоря непривычно много, адепт на время сделал паузу, — Мы видим экзорцизм как примитивное использование таинств адептов, а именно Фулу, людьми, что не достигли и части возможностей. Запечатывая талисманами, они восстанавливают баланс в этом мире. Сведуя за часть знаний, селестийка вспоминала о прошлом. В чем-то и экзорцизм, и искусство адептов, и сама ее божественная сила — в конечном итоге схожи, но не в изначальном. Они все возвращают угасающий мир к балансу. Но способности Кроцелл и ей подобных похожи на нейтрализатор, переписывающий реальность; она, присутствуя рядом с осквернённым адептом, аурой очищает его тьму. Но только внешнюю, внутреннюю же она не может коснуться, пока напрямую не будет воздействовать на сердце. Это не похоже на запечатывание, которое используют экзорцисты или изгнание адептов. Синий огонь воздействует буквально на мир, связываясь с артериями и самим Древом. Раздумывая о таком могуществе, отведенном низшим сословиям Селестии, у Кроцелл невольно появлялись вопросы. Возможность через данные связываться с душами и их же сопровождать на покой или на иную ветвь Древа воображения… Мировоздания, зовущего к своим корням всех умирающих валькирий… «А что если… Ай—!» Нить связи воинов и чего-то родного насильственно заглушалась Законом Порядка: на лице Кроцелл промелькнула секундная боль, виски закололо изнутри, буквально диктуя ей не думать. Адепт заметил чужую боль, вопросительно посмотрев на девушку. Она отмахнулась, будто потеряла из памяти последние пять минут. Уже привыкшая к подобному, даже не смутилась, говоря, мол, все в порядке. — Так значит я могу свой долг для удобства так, экзорцизмом, называть. — Кроцелл добавила очередную отговорку в словарик к диете и месту жительства Мондштат. — Не совсем подходит, но хоть Верр будет понятно. И среди людей он считается достаточным аргументом силы… Сложив руки на груди, адепт скептически отнесся к такому решению: — Я думал, твой долг стоять на балконе. — Непричастно будто говорит он, закрывая глаза и абстрагируясь от чужого присутствия. — Ох… Хотя на вопросы мужа Верр «вы все, экзорцисты, работаете по ночам?» будет сложно ответить. Сейчас ночь, луна во всем своем сиянии, а девушка на балконе, а не в чаще леса ищет призраков. Ночь… Время для многих вещей, ведь именно сейчас темная энергия набирает свою силу. Ночь блокирует временем многие вещи — кулон с зеленым камнем срезонировал с девушкой, оставив смятение от полученной информации. Кроцелл осторожно отцепила его от пояса, рассматривая в руках и ахнула. Это вынудило адепта приоткрыть один глаз, проверяя, что случилось. Кроцелл растерялась: — А, нет… Просто вспомнила, что подвеску взяла сегодня, надо вернуть…