Зарница

      Курить под окнами Яна каждые два дня и ждать рассвета стало традицией для Арика: возвращаясь с работы под утро, он шел в переулок, где его уже ждал мужчина в своем неизменном полуголом прикиде — как бы холодно ни было на улице, он не надевал ничего теплее футболки. Впрочем, Арик не был против подобного хвастовства прекрасно сложенным телом и только украдкой поглядывал на него. Короткие разговоры и прогулки до остановки трамвая стали чем-то привычным — говорили ни о чем, но казалось, что обо всем.       Несмотря на хроническую усталость и регулярное недосыпание, парень радовался рабочим сменам в караоке-баре — ведь возвращаясь с работы домой он сможет урвать хотя бы часок времени Яна. Противоположно этому те дни, в которые Арик не виделся с мужчиной, хотелось промотать на старом DVD-проигрывателе как неинтересный эпизод фильма. Больнее всего было приходить в знакомый переулок, понимая, что следующие два дня Арик проведет без двух своих зависимостей — Яна и никотина.       Сегодня было именно такое воскресное утро: холодное, с примесью грусти и предстоящей двухдневной тоски. Арик быстрым шагом шел по тротуару, уклоняясь от порывов ветра, и стараясь поскорее добраться до своего убежища — переулка шириной в несколько шагов. Прислонившись к холодной стене спиной, парень облегченно выдохнул и поднял глаза на Яна, неизменно ожидающего его на балконе. В этот раз на нем был коричневый свитер, колючий на вид, и теплые домашние брюки. Из приоткрытой двери с тихим шипением и помехами доносилась отдаленно знакомая мелодия группы «The Divine Comedy».       — Да неужели замерз? — иронично выдал парень, все еще не в силах отдышаться.       — Погодка паршивая, не хочу себе самое ценное отморозить, — отшутился мужчина и сделал глоток из стеклянной бутылки. Такой Ян напоминал домашнего кота, мягкого и ласкового.       «Так хочется обнять…» — подумал Арик, и в тот же момент отвесил себе воображаемый подзатыльник. За все это время их единственным тактильным контактом стало рукопожатие, а о большем мечтать было просто неприлично.       Парень сунул руку в карман куртки и порылся в поисках пачки сигарет. Огонек зажигалки едва заметно дрожал из-за трясущихся от волнения ладоней.       — Тебе стоит одеваться теплее, продрог весь, — прозвучал низкий голос с едва заметной хрипотцой.       Арик вздрогнул, словно был пойман с поличным за нескромными мыслями, но смог ответить сдержано, выдавая деланно спокойным тоном:       — В следующий раз закутаюсь как эскимос, чтобы тебе было спокойнее, — парень сделал глубокую затяжку, ощущая, как спадает напряжение. В утренней тишине отчетливо выделялась музыка, звучащая из глубины квартиры на втором этаже. — Меломан что ли?       — Любитель классики. Мне от деда достался граммофон, хочешь покажу?       Ян смотрел сверху вниз на застывшего Арика. Парень, казалось, был потрясен озвученным предложением и не знал, как ответить. Но Ян решил соблазнять до последнего — он перевесился через ограждение балкона на сколько мог низко и с улыбкой произнес:       — Выпьем пива, послушаем хорошую музыку, что думаешь?       От взгляда на эти маняще изогнувшиеся губы сердце Арика зачастило. Парень затушил сигарету о кирпичную кладку дома и, склонив голову на бок, ответил предательски скакнувшим ввысь голосом:       — Как тут отказать?       Ян самодовольно задрал подбородок и скрылся внутри квартиры, оставив парня смущенно откашливаться в кулак. Удостоверившись, что мужчина ушел, Арик шумно выдохнул и оперся ладонями о колени — кажется, у купидонов закончились стрелы и только что его расстреляли из пулемета.       Поднимаясь по бетонным ступеням, парень успел сто раз пожалеть, что согласился. Во-первых, он боялся столкнуться с семьей Яна, если она вообще была. Во-вторых, дома его ждет мать, которая уже через час начнет тревожиться и обзванивать все морги страны. Ну и, наконец, оказаться в квартире человека, о котором думаешь дни напролет, было слишком волнительно.       «Говорила же мама: «Никуда не ходи с незнакомыми дядями». Ну и почему ты ее не послушал?» — думал Арик, подходя к приоткрытой двери на втором этаже. За ней его уже ожидал Ян с неизменной бутылкой пива в руках и слабо улыбался. — «Не, херню мама говорила».       Парень шагнул внутрь квартиры и сразу ощутил приятный запах мужского одеколона — так же пахло дома, когда отец еще жил с ними. Ностальгия нахлынула волной, погружая в теплые воспоминания.       — Чувствуй себя как дома, — гостеприимно предложил мужчина и прошел дальше по коридору, приглашая за собой.       «Как дома…» — вторил про себя Арик, рассматривая окружающий его антураж. В квартире была идеальная чистота, все вещи лежали на своих местах, не было пыли и мусора. Теперь парень был на сто процентов уверен, что Ян живет с женщиной: ну не может холостяк быть таким чистюлей!       Снял, повесил за петлю верхнюю одежду и прошел в зал, тот самый, где находился граммофон. Старый, потрепанный, местами потрескавшийся, он издавал прекрасную мелодию, пускай и немного шипящую. Со стен на вошедшего взирали картины, словно в галерее, а рядом на полках — фотографии. На одной из них был изображен молодой Ян, который обнимал за плечи милую девушку и кривлялся в объектив фотоаппарата. Он казался таким счастливым, совсем не похожим на себя нынешнего. Что же с ним случилось?       — Твоя жена? — поинтересовался Арик, надеясь, что в этот раз голос его не подвел.       — Без пяти минут в разводе, — ответил тот и упал на старенький скрипучий диван. Мужчина сделал глоток из полупустой бутылки и грустно улыбнулся. — Не сошлись характерами.       — Здесь ты такой счастливый, — добавил парень, рассматривая фотографию.       — Глупый — от того и счастливый, — хохотнул Ян и махнул рукой. — Не забивай себе голову, лучше выбери, что хочешь послушать. У меня есть Питер Гэбриел, Стинг, Джон Леннон, Моррисси, Дэвид Бирн…       Мужчина перебирал квадратные упаковки пластинок с яркими обложками, перечисляя любимых певцов. Арик скромно присел рядом с ним на диван, наблюдая за таким домашним и уютным Яном. Еще ни разу ему не выдалось момента рассмотреть Яна как следует вот так, чтобы один на один и приличном освещении. Вблизи он казался еще красивее, в уголке рта даже была едва заметная родинка, которая придавала очарования его улыбке — хотелось прямо сейчас притащить сюда мольберт и запечатлеть этот момент на холсте.       — Может «Queen»? — неожиданно Ян повернул голову и встретился взглядом с зачарованными глазами парня. Арик без смущения рассматривал его и даже не попытался отодвинуться на приличное расстояние.       — Ага, я люблю «Queen» — с трудом произнес парень и опустил взгляд на пухлые губы с очаровательной родинкой в уголке.       — Ты это точно про группу? — прозвучал хриплый голос, от которого перехватило дыхание, а сердце обдало жаром. Заметив намек в этом вопросе, парень почувствовал, как припекло щеки, но отрицать не стал:       — Не уверен, — Арик робко коснулся ладонью гладкой щеки и, не увидев протеста, двинулся вперед. Всего одно нежное прикосновение губ как обозначение своих чувств. Ни грамма пошлости, но немое признание в любви.       Парень отстранился в ожидании реакции, но лицо Яна не выражало никаких эмоций — складывалось впечатление, что это был тысячный поцелуй в его жизни. Увиденное прогнало улыбку с лица парня, и он в который раз пожалел, что сначала делает, в потом думает.       — Извини, — Арик уронил голову, не зная, куда себя деть. Встать и выбежать из квартиры? Глупо. Спрыгнуть с балкона? Второй этаж, все равно не разобьется. От грустных мыслей его отвлекло прикосновение горячей ладони к сжатым от напряжения кулакам.       — Я не против, — с улыбкой ответил мужчина. — «Queen» так «Queen».       Ян поднялся с места и подошел к граммофону, оставив парня в растерянности. Что это значит? Игра слов или уход от ответа?       Через мгновение квартиру наполнила музыка.       «Can anybody find me somebody to love?» — пропел голос толпы из резной трубы граммофона. Мужчина повернулся, чтобы что-то сказать, но не успел опомниться, как был заключен в объятия. Арик прижался к нему, утыкаясь носом в колючий свитер. Его сердце колотилось так быстро, что Ян отчетливо чувствовал стук собственной грудью. Руки мужчины легли на плечи Арика, ладони нежно огладили напряженную спину. От этого прикосновения по телу растеклось тепло, согревая каждый уголок души.       — Это был мой первый поцелуй, — едва слышно проговорил парень куда-то в свитер.       — Да неужели? — усмехнулся Ян. — В твоем возрасте некоторые уже с детьми нянчатся. Кстати, сколько тебе?       — Девятнадцать.       — Девятнадцать… — задумчиво повторил мужчина, а затем произнес весело: — Совращением молодежи я еще не занимался.       — Вот и замечательно. Хотя бы в этом я буду у тебя первым, — с толикой грусти ответил парень и нехотя отстранился, лишая себя такого желанного тепла — привлекла внимание замеченная подробность обстановки.       За спиной Яна, в небольшом пространстве между шкафом и стеной, находилась гитара. Было заметно, что ее уже давно не брали в руки, и наверняка она получила звание хлама на деревянном корпусе которого красовались выцвевшие марки и наклейки. Эта гитара напоминала друга детства, с которым вы уже давно перестали общаться, но старые воспоминания не дают забыть его окончательно.       — Ты играешь на гитаре?       — Когда был студентом, любил ходить в походы и петь у костра, — поностальгировал мужчина, и глянул в сторону потертой гитары. — Сейчас голос охрип, и ничего дельного спеть не получится, даже не проси.       — Как работник караоке-бара могу сказать, что у тебя прекрасный баритон, — Арик не смог согласиться с таким заявлением. Хотел было ляпнуть, что с хрипотцой он звучит даже сексуальнее, но вовремя себя прервал. Куда это его понесло? Этот мужчина точно оказывает на Арика какой-то странный эффект!       Загнавшись самоанализом, Арик вдруг вспомнил, что проработал всю ночь и был ужасно голодный. Парень без зазрения совести спросил:       — У тебя есть что-нибудь съестное? А то я со вчерашнего вечера ничего не ел.       — Могу пожарить картошку с салом.       — Давай! — Арик смотрел на Яна как на своего спасителя, который с трудом сдерживал смех.       — Хорошо, подожди здесь, — мужчина скрылся на кухне, оставляя Арика рассматривать вещи, наполняющие его квартиру. Здесь не было телевизора или радио, зато вдоль стен тянулись книжные шкафы, наполненные многотомными произведениями с одинаковыми обложками. В углу стоял письменный стол с лежащим на нем чертежам и расчетами в несколько листов. От такого обилия цифр у Арика, который с самого детства ненавидел точные науки, кружилась голова.       Наконец, осмотревшись и попривыкнув к обстановке, парень устало опустился на диван, не зная, чем себя занять. Глаза щипало из-за недосыпа и очень хотелось прилечь хотя бы на несколько минут. Ян же не будет ругаться, если Арик немного полежит, пока он возится на кухне? Планировалось только лишь прикрыть глаза, но стоило голове коснуться мягкой обивки, как парень мгновенно провалился в сон.       — Готово, можешь идти есть, — прозвучал голос из соседней комнаты.       Не услышав ответа, Ян выглянул из-за дверного проема и наткнулся взглядом на парня, скрутившегося на диване — тот хмурился во сне и тихо сопел. Мужчина подошел к шкафу, достал оттуда клетчатый плед и укрыл его. Тревога исчезла с лица Арика и он наконец-то смог увидеть хорошие сны. Ян тихо улыбнулся и провел рукой по кудрявой макушке.       Абсолютно случайно завтрак превратился в ужин, вот только поесть парню было не суждено. Арик проснулся, когда солнце уже собиралось садиться за горизонт, а небо стремительно темнело. Глянув на часы, он подскочил и на ходу стал одеваться, попутно задевая предметы на своем пути. Напяливая куртку, парень случайно уронил вешалку, стоящую у самого выхода.       — Решил мне дом разгромить? — Ян, прибежавший в прихожую на шум, взирал на парня с веселостью — так забавно выглядело это осоловелое лицо и безобразно встрепанные вихры.       — Моя мама наверняка с ума сходит, я никогда так поздно не приходил с подработки! — глаза были испуганно расширившимися, пока Арик спешно влезал в обувь, прыгая на одной ноге.       Мужчина усмехнулся, узнавая себя в этом шустром подростке которому надо успеть вовремя вернуться домой.       — Иди аккуратно, не перебегай дорогу на красный, — напутствовал мужчина с интонацией строгого родителя.       — Знаю, не малолетка, — буркнул Арик, но тут же замолчал.       Ян отодвинул ладонью спадающие на юношеское лицо кудри и как-то по-отцовски поцеловал в лоб. Парень задержал дыхание, стараясь прочувствовать этот момент и запомнить его как следует.       — Не заставляй мать волноваться.       Парень кивнул и почти скатился вниз по серым ступеням подъезда.       По возвращении домой Арик сразу наткнулся на суровый образ матери: она стояла у порога и, скрестив руки, сверлила его своим тяжелым учительским взглядом.       — Ну и где ты был все это время? — прозвучал угнетающий голос.       Хорошо, что Арик по пути домой обдумывал подходящую легенду для Дарьи Петровны и сейчас выдал все, словно это было чистой правдой:       — Сегодня утром была хорошая погода, и я решил пройтись по городу и сделать зарисовки — задали в универе, — если речь пойдет об учебе, то мама не станет сердиться. К тому же она и не подумает заподозрить своего хорошего сыночку во лжи. — Сам не заметил, как потемнело. Признаю свою вину и готов понести наказание.       Женщина покачала головой и достала из кармана фартука новенькую Nokia.       — Вот твое наказание. Буду звонить по сто раз на дню и спрашивать, все ли у тебя хорошо.       Арик никогда не испытывал нужды в новомодных штучках вроде сотовых и при желании мог воспользоваться общественным телефоном. Вот только такого желания никогда не возникало, поэтому в большинстве случаев он не менял свой график таким «прогулками», чтобы лишний раз не нервировать мать.       — Это слишком жестоко, не уверен, вынесу ли я, — в шутку ответил парень, рассматривая телефон.       «Надо попросить у него номер» — такой была первая мысль, когда экран загорелся, показывая пиксельное изображение рукопожатия.       — Вот ведь молодежь пошла — дай в руки телефон, они обо всем на свете забудут, — тут же запричитала женщина, но мечтательное выражение на лице сына, принятое за радость, смягчило ее тон. — Отнеси его к себе в комнату, переодевайся, мой руки — и за стол.       — Спасибо, мама, — Арик коротко чмокнул щеку, уже не такую гладкую, как в его детстве.       Дарье было семнадцать, когда она забеременела Ариком. Восемнадцать, когда родила. Одногодка-муж, с которым они обвенчались только из-за «залета», ушел в армию, и справляться с материнством девушке помогали пожилые родители. Всего один поворот жизни привел умницу-первокурсницу к продолжительному академическому отпуску, а затем к трудностям совмещения учебы и воспитания сына. Вернувшийся из армии муж — почти незнакомец спустя два года военной службы, — устроился на несколько подработок, чтобы обеспечивать молодую семью. Но, как ни странно, в те ранние годы они были счастливы втроем, несмотря на все трудности. Сейчас же, когда матери тридцать семь и жизнь переходит к той фазе, когда оглядываешься на прожитые годы, жалеет ли она о той незапланированной беременности? Ведь не случись Арика — и ей не пришлось бы в одиночку справляться с теми ужасами, которые их семья пережила после того, как ему исполнилось семь. Прежде чем развалиться окончательно, оставив хрупкий мир с пустующим уродливым сколом в том месте, где прежде был отец.       Арик хотел надеяться, что не жалеет. Он делал все возможное, чтобы не жалела, после подслушанного в детстве разговора.       На этой самой кухне много лет назад мама говорила с подругой, отправив Арика-младшеклассника в его комнату после ужина.       — Если бы… если бы только все сложилось иначе… Я забеременела Аричкой, а потом… Куда было деваться?       Ее надрывный, страдающий голос заставил мальчика замереть за дверью. Он был тогда уже достаточно большой, чтобы все понимать, но слишком юный, чтобы нести на себе такой непосильный груз.       — Не пришлось бы так разрываться, если бы… его не было. Понимаешь? Иногда мне так тяжело, что я думаю… Думаю, почему не выкидыш? Была ведь угроза, так почему… Как все стало бы проще.       Подруга напустилась на расплакавшуюся маму за такие слова, но Арик лишь не мог взять в толк: что такое этот «выкидыш»? На следующий же день он спросил у учительницы. Она замялась и уточнила, откуда он услышал такое слово. В тот день Арик впервые скрыл правду, ответив:       — Мама сказала, что у нее была «угроза выкидыша», когда я жил у нее в животе. Что это значит?       Учительница расслабилась и ответила, что иногда так случается — ребенок выходит из животика слишком рано и умирает. Что мама Арика наверняка ужасно переживала и как хорошо, что Арик все же родился таким здоровеньким. Как же счастлива его мама, что такой хороший мальчик был ниспослан ей Богом.       Мама… перестанет так думать, если Арик будет хорошим? Если облегчит все ее тяготы, она перестанет жалеть о том, что он не умер еще до рождения? Перестанет же?       — Ты какой-то задумчивый сегодня, случилось что? — из воспоминаний его вырывает беспокойный голос матери. Арик и сам не заметил, что перестал есть, тупо уставившись в собственную тарелку. Встрепенувшись, он натягивает на лицо дежурную улыбку:       — Нет, что ты. Просто задумался… о плюшках-сердечках, которые ты пекла для меня в детстве, помнишь?       Дарья Петровна рассмеялась.       — Помню конечно, ты их так любил! Давненько я не пекла тебе сдобу, обязательно исправлюсь.       Сердечки от мамы — все, что нужно было маленькому Арику, чтобы радоваться жизни. Почему же он вырос таким несчастным?       Весь следующий понедельник и тянущийся за ним вторник Арик чувствовал лишь тугую скрученную спираль где-то в подреберье — она остро вонзалась во внутренности, причиняла дискомфорт и держала в напряжении. Куратор снова упоминала о выставке и всем, кто в начале сентября вызвался поучаствовать, напоминала не лениться и направить все силы в творчество. Арик, освободившийся от подработок в конце лета, был воодушевлен и мечтал прийти в день выставки как автор созданной им скульптуры. Просьба заменить травмировавшегося официанта в заведении подруги матери спутало парню все планы, но отказаться он попросту не мог. Оставалось только надеяться, что владелица в ближайшее время найдет нового работника и тем освободит Арика. А чтобы видеться с Яном он может засиживаться в университетской мастерской, негласно открытой для студентов даже по ночам.       К концу дня Арик уже не мог выносить этого острого чувства… Тоски? Нужды? Он и сам не умел найти названия чему-то, что пробудилось и стало сильнее с тех пор, как Ян вошел его жизнь. Парень осознал, куда так стремительно рвался только года замер напротив двери с потертой временем обивкой на втором этаже обычной хрущевки.       Засомневался на секунду, но все же вдавил визгливый звонок, понадеявшись, что хозяин квартиры не будет неприятно удивлен такому неожиданному визиту. Вот только по ту сторону двери стояла тишина. Яна не было дома.       Арик опомнился и взглянул на наручные часы, циферблат которых показывал начало шестого — мужчина наверняка только освободился с работы и ждет свой тролейбус. Верно, Арик пришел слишком рано, только и всего. Можно покурить снаружи и дождаться Яна с работы.       Полчаса ожидания перетекли в полтора, а те в три — Яна все не было. Арик понятия не имел, как живет этот мужчина все то время, что они не видятся, с кем проводит часы досуга. Может, не стоит ждать дальше? Это ведь Арик заявился в незапланированное время, Ян встретит его на балконе утром четверга, как было заведено.       Парень чувствовал тошноту из-за полпачки скуренных сигарет, но все не мог остановить себя, будто если не может увидеть Яна сегодня, то должен утолить зависимость хотя бы никотином.       — Что ты здесь делаешь? — раздалось удивленное откуда-то слева, и Арик вскинулся на звучание этого голоса неосознанно, распознавая мгновенно: Ян приближался к фасаду здания чуть более шатко, чем обычно. Галстук его был развязан, снят и торчал из кармана осеннего плаща, шарф был повязан на его месте кое-как, что было совершенно нехарактерно для этого аккуратного мужчины.       «Он пьян», — тут же понял Арик, ощущая, как что-то внутри предательски поджимается — точно хвост у дворняги, привыкшей к пинкам.       Оробев, он невнятно произнес вслух:       — Соскучился, вот и пришел.       Совершенно неожиданно мужчина расплылся в улыбке, интересуясь с неподдельным интересом:       — Давно ждешь?       — Сигарету-другую, — уклонился Арик от честного ответа, а тем временем мужчина обхватил его рукой за плечи.       — Замерз совсем, пошли в дом.       Пьяный Ян оказался не таким уж и пьяным при ближайшем рассмотрении: да, несколько более расслабленный, слегка неряшливый и пошатывающийся, но и только. Арика отпустило, а запах одеколона, полюбившийся с первого раза, окончательно успокоил.       — Я задолжал тебе картошку с салом. Пожарить?       — Давай! — охотно согласился парень на щедрое предложение.       Пока хозяин квартиры предложил подождать, Арик решил занять себя чем-то, чтобы не уснуть как в прошлый раз. Устроившись на диване, он выудил из рюкзака альбом, парочку карандашей и принялся набрасывать на листе старую гитару, так зацепившую его в прошлый раз: тонкий гриф, плавность линий, сокрытая в глубине сокрушительная сила музыки. В голове возникла мысль однажды попросить Ян хотя бы попозировать ему с инструментом в руках, раз уж играть и петь он отказался наперед.       — Хорошо рисуешь, — тихо похвалили над ухом, вынудив Арика вздрогнуть и вернуться в реальность из того подобного трансу состояния, которое поглощало всякий раз, стоило ему остаться с чистым листом один на один.       — Спасибо, — ответил, смущенно улыбаясь. — Из твоей старой подруги вышла отличная натурщица.       Мужчина смешливо фыркнул, покосившись глазом на гитару, вытащенную на свет из затененного пространства между шкафом и стеной, где она обычно пребывала до и после каждой влажной уборки.       — Должно быть, ей ужасно приятно это слышать. А теперь бросай карандаши и иди мой руки — все пальцы в грифеле измазал.       Арика развеселило это странное, промелькнувшее внезапно сходство матери и Яна, который в точно таком же тоне отправил художника в ванную отмывать вечно чем-то запачканные руки.       — Время позднее, мать волноваться не будет? — уточнил мужчина, на что Арик спокойно ответил:       — Я ее предупредил, что домой вернусь поздно.       Во время еды они особо не разговаривали — видимо, у Яна была привычка к молчаливой трапезе, то исконно русское «когда я ем — я глух и нем». Зато после ужина поставил виниловый диск на проигрыватель, отточенным жестом подводя к краю иглу, и принес им по бутылке пива на диван. Играла «Like Humans Do» и Дэвид Бирн пропел: «I never watch TV except when I'm stoned», отчего Арику подумалось, что хозяин этой квартиры и этого граммофона не смотрит телевизор даже когда пьян — у него просто нет телевизора.       — Чем ты обычно занимаешься по вечерам после работы? Слушаешь пластинки?       — Обычно да. Иногда читаю, но на самом деле я далеко не такой интеллигент, как может показаться, — Ян небрежно махнул рукой в сторону полок, уставленных многочисленными одноликими томиками явно не художественной литературы.       — Может показаться, но не тому, кто видел тебя с обнаженным торсом и бутылкой пива в шесть утра, — непроизвольно фыркнул Арик, расслабленный добродушной атмосферой, ощущением сытости и близостью человека, по которому так беспощадно тосковало его дурное сердце каждую секунду, которую они проводили не вместе.       Как-то странно улыбнувшись, Ян выдал то, что заставило Арика ошарашенно вытаращиться:       — И что тебя тогда во мне так зацепило, раз смотришь такими влюбленными глазами? Обнаженный торс?       Парень разволновался, не зная, куда себя девать, и подскочил с дивана, вышагивая по комнате. Уцепившись взглядом за рабочий стол, он поспешил сменить тему их разговора, пока пожар с его щек, выдавших все потайные мысли, не перекинулся на предметы интерьера.       — Ты так и не ответил в тот раз, нравится ли тебе работа инженера? В первую встречу ты сам сказал, что заниматься нелюбимым делом — это как проживать чужую жизнь. Значит работа, которой ты занимаешься одиннадцать лет, должна тебе нравится? — торопливо бормотал парень, старательно отворачивая горячее лицо.       Посмеивающийся Ян, казалось, находил его донельзя забавным, рассматривая с каким-то нервирующим любопытством. Даже голос его был пропитан искренним весельем:       — Сам задал вопрос, сам настроил предположений, сам ответил — есть ли мне смысл что-то говорить? — но, взглянув на обиженную моську, сдался со вздохом. — Ладно-ладно, отвечу серьезно. Не сказать, чтобы я пошел учиться на инженера по призванию, мечтая изобретать и конструировать. Но потом, уже в процессе, полученная профессия начала мне нравится — как я и говорил, хорошая работа, не хуже любой другой. Она меня не особенно сильно увлекала даже в лучшие годы, так что я и не перегорал. Сейчас она для меня просто часть жизни — привычная, удобная, стабильная.       Успокоившись, Арик вернулся на диван, внимательно вслушиваясь в рассказ мужчины. Задумчиво надув губы он протянул:       — Звучит не очень воодушевляюще.       — Оно и не должно, — улыбнулся Ян уголком губ. — Мне тоже давно хотелось спросить: твоя мама не была против твоего выбора профессии?       — Звучит неблагонадежно, да? «Сумеет ли скульптор прокормить себя и семью?» — часто слышу такое, — Арик тоже заулыбался в ответ, только иначе — понимающе и с ноткой печали. — Вообще я с детства был творческим — разноцветные фломастеры, художка, пленэры. Мама всегда поддерживала эту мою предрасположенность, и всем подругам говорила, что я человек совершенно иных материй, тонко чувствующая и близкая искусству личность. После такого, признаться честно, открывать рот в их присутствии не хотелось: сразу поймут, что я совершенно обычный. Когда мама устраивала посиделки, я рисовал им портреты или читал вслух стихи и поэмы. Так что пусть некоторые и говорили, будто художник — не профессия, мама считала этот треп пустым, мол они просто завидуют, ведь их сыновья трутся по дворам в сомнительных компаниях, а я однажды прославлюсь как великий творец.       Арик поднял взор и натолкнулся на взгляд Яна, словно на стену, врезавшись в эту сочувствующую грусть на полном ходу, так что воздух выбило из легких. Вдруг руки мужчины утянули Арика к себе на грудь, в теплые объятья. Давящая изнутри тугая спирать с треньканьем распрямилась, порождая глубокий, долгий выдох.       — Нелегко тебе пришлось, — некрупная, но такая горячая ладонь погладила по голове, и легла под затылок, почти обжигая. Кожа под ней практически плавилась, да и сам Арик как-то весь позорно размяк, вжимаясь в этого мужчину, не оставляя между ними никакого приличного пространства.       Сменялись песни Дэвида Бирна, а они сидели на диване в обнимку, бесслезно и тихо горюя по неслучившемуся детству, по всем невысказанным капризам и ребячливости, которые Арик так и не познал. Он не объяснил причин, по которым всегда соглашался с матерью и старался стать ее идеалом, но Яну, казалось, и не нужно было знать, чтобы понять и утешить. Так просто, так искренне.       — А в честь чего ты сегодня пил? — на грани слышимости спросил Арик куда-то в плечо, когда за окном разлилась чернильная полночь, а ему предстояло вскоре вернуться домой. — На самом деле я с шести тебя ждал.       — Так долго на холоде, дурак что ли? — Ян отодвинул парня от себя, вглядываясь в это веснушчатое лицо, усталость на котором не виднелась так явно разве что из-за молодости. — Друг пригласил выпить после работы — это его способ поддержать меня, он и сам несколько лет назад разводился и из баров не вылезал.       Сколько бы тем они не обсуждали, Арик всегда деликатно обходил стороной вопросы о жене Яна. Парень робко уточнил:       — А ты сейчас тяжело переживаешь развод?       — Уже нет, — мужчина неярко улыбнулся в своей обычной манере и за шею притянул парня ближе, мягко касаясь его губ своими.       Все слова, которые Арик хотел сказать, вся неловкость, которую он испытывал при упоминании этой темы, вмиг исчезли. Он часто читал о том, что в такие моменты для людей пропадает все, будто разом исчезает — но Арик чувствовал этот миг иначе. Все вокруг, наоборот, стало ярче. Запах одеколона, жареной еды и алкогольного перегара.       Протяжный голос Дэвида Бирна, шипение и покряхтывание винила. Гудение кухонного холодильника, звуки улицы, доносящиеся из приоткрывшейся от ветра форточки. Собственное набатом гремящее сердце. И слабость, слабость, слабость. И сладость, сладость, сладость.       Поцелуй вышел почти благопристойный — лишь немного языка, легонько пробующего его губы, но не предпринимающего попыток вторгнуться куда-то за пределы этих границ. Арик, чтобы не оставаться безответным, прилежно копировал движения мужчины, который не выдержал и прыснул:       — У тебя комплекс отличника? Почему так старательно учишься?       — Чтобы нравиться своему учителю, — выдал парень, не задумываясь, и едва справляясь со сбитым дыханием.       Перебирая между пальцами гладкие рассыпчатые кудряшки, Ян улыбнулся ласково.       — Ты уже мне нравишься.       Купидоны добили Арика контрольным в голову.