Зарница

      После очередного напоминания о выставке от Иды Васильевны, парень таки решил взяться за дело, благо с недавнего времени его расписание стало свободнее — Арик поговорил с владелицей караоке-бара и объяснил, что не сможет и дальше продолжать в таком же темпе. Мамина подруга была удивлена, ей-то казалось, что он хорошо справляется и все успевает. Быстро нашлось двое студентов, правда, без опыта работы, так что Арика попросили остаться еще ненадолго, пока новички не привыкнут. Хоть так, один-два дня в неделю звучит лучше, чем три-четыре.       За последние пару недель Арик превратил квартиру Яна в свою мастерскую: на столе возле дивана были разбросаны листки с набросками вариантов скульптуры, поверх них громоздились книги по истории искусства и учебные материалы — сплошной хаос творчества в некогда аккуратном холостяцком убежище.       В один из будних вечеров Арик пытался сосредоточиться на работе, но как это было сделать, когда в каких-то нескольких сантиметрах от него находился любимый человек? Чтобы не отвлекать Арика мужчина решил не ставить пластинки, а вместо этого взял книгу и устроился рядом. Вот только он даже не догадывался, что его размеренное дыхание и запах одеколона отвлекают похлеще завываний Стинга — парень то и дело поглядывал на такого задумчивого Яна, который вчитывался в текст старой книги с таким интересом. Что же там может быть? На роман не похоже.       Парень отложил бумагу и, придвинувшись ближе, устроил свой подбородок на плече Яна. Его глаза метнулись на страницы книги, но уже спустя несколько секунд парень недовольно нахмурился:       — Это точно русский язык? — недоумевал он, потому как в книге было настолько много терминов и цифр, что текст скорее напоминал тайный шифр.       — Русско-инженерный, если хочешь, — усмехнулся Ян и захлопнул книгу, со страниц которой в воздух взлетела пыль. — Много нарисовал?       — Так себе. Хочешь посмотреть? — получив в ответ согласный кивок, парень потянулся к стопке изрисованных листов.       Арик решил не отходить далеко от классики и взял за основу мифы Древней Греции и идеализированность внешности того времени. Многие студенты подражали стилю Микеланджело, некоторые, более смелые, создавали концептуальные скульптуры, что редко приветствовали преподаватели. Для Арика же идеалом были статуи Антонио Канова: плавность фигур, перетекание форм, реалистичность ткани и мягкость мрамора. Современники говорили, что его творения напоминают мертвецов — настолько отрешенными и холодными выглядели его образы.       На бумаге был изображен человек с крыльями за спиной, летящий ввысь. Он тянул руки к солнцу, стараясь коснуться его, почувствовать тепло. То был Икар — мальчишка, который подлетел слишком близко к светилу и сжег свои крылья. Эта легенда всегда вызывала у Арика невообразимую тоску, которую он хотел передать в своей скульптуре.       — Выглядит жизнеутверждающе, — неожиданно произнес мужчина.       — Это же Икар, совсем скоро он сожжет свои крылья и утонет в море, — пояснил парень. Наверное, Ян попросту не знал легенду, ведь мало кто назовет такую историю жизнеутверждающей.       — Это твой Икар, у него может быть совсем другая судьба, — улыбнулся мужчина и погладил Арика по кудрявой макушке.       Другой исход легенды? Наверное, действительно стоит попробовать изменить эту историю, он же так любит, когда все заканчивается хорошо. В человеческой жизни и так слишком много страданий, пускай хотя бы глядя на его работу люди будут улыбаться.       — Это тоже эскиз скульптуры? — ехидно усмехнувшись, мужчина выудил из стопки свой портрет и поднес к лицу. — Где-то я уже видел этого человека…       Парень тушуется, смущаясь, и тянется забрать рисунок, но тот ускользает от него и никак не дается в руки.       — Отдай, я из-за него пару мимо ушей пропустил! — ворчал Арик, недовольно надув губы и оставив всякие попытки отобрать листок. Мужчина растянулся в каком-то довольстве и проговорил прямо над ухом своим хриплым голосом:       — Не мог думать ни о чем, кроме меня? — Арик, словно пойманный с поличным, опустил голову, чтобы хоть как-то скрыть горящие румянцем щеки.       — Самовлюбленный нахал, — буркнул себе под нос, а затем ощутил, как его утянули в объятия, словно извиняясь. Грудь Яна мелко дрожала от смеха, а сердце быстро билось за клеткой из ребер. Неужели он чувствует то же самое? Эту постоянную тоску по единственному человеку, желание поскорее встретиться, прикоснуться, заговорить? Невольно Арик улыбнулся, утыкаясь носом в пропахшую запахом мужских духов футболку. В такой момент парень ощущал себя настолько хорошо, что хотел сделать счастливым даже бедного Икара на белом альбомном листе.       Горожане уже давно спали, их окна были плотно зашторены, чтобы желтый свет уличных фонарей не мешал видеть сны, в ночном мраке были видны лишь светящиеся окна университетских мастерских. Пускай это учебное заведение и называлось «Государственным Академическим Институтом живописи, скульптуры и архитектуры» от искусства здесь остались разве что побитые советские витражи: внешне здание напоминало огромный кирпич со встроенными окошками. Слабо верилось, будто в таком месте могут обитать творческие личности, но оказалось, что только люди с богатым внутренним миром способны пережить эту убийственную серость.       На входе почти всегда сидел приветливый вахтер, который за небольшое вознаграждение пропускал студентов к мастерским даже в полночь. После одной подаренной бутылки водки, Арик получил звание «славного мальца» и смог не платить за вход, что очень раздражало его однокурсников.       Парень вытер руки и отошел подальше, чтобы оценить результат проделанной работы: безжизненный кусок глины приобрел очертания человеческого тела, были видны протянутые к небу руки, а также пара крыльев, еще не обрамленных перьями. Проделать такой объем работы за месяц сложно, особенно если нормально поспать удалось лишь пару дней назад. Арик приложился к термосу с кофе, который заботливо предложила взять с собой мама, и уселся на деревянную скамейку в углу помещения. Руки болели после долгой работы и едва заметно дрожали.       Не так давно Арик открыл для себя «Змейку» на своем новом телефоне, и это пресмыкающееся стало настоящим врагом для учебы: он мог бездумно тыкать на кнопки часами, из-за чего стал негласным чемпионом в этой игре. Даже сейчас трясущимися пальцами он водил змейку по экрану и собирал шарики. Когда животное наткнулось на собственный хвост и заиграла мелодия проигрыша, на экране высветилась надпись «Ян Владимирович». Записать его так в телефонной книжке пришлось, чтобы избежать лишних вопросов от мамы — всегда можно было сказать, что это один из множества институтских преподавателей и не нервировать Дарью Петровну лишний раз.       Парень поднес телефон к уху и спустя несколько секунд услышал хриплый голос, звучащий непривычно неловко:       — Не спишь?       — Работаю над скульптурой, — парень поднял глаза на очертания своего творения и улыбнулся удовлетворенно.       — Хочешь послушать пластинки? — спросил вдруг мужчина после недолгой паузы.       — Сейчас?       — Ага, — как-то смущенно отозвался мужчина. У Арика перехватило дыхание, из-за чего он не мог выдавить из себя ни слова, но его молчание Ян истолковал по-своему: — Забудь, это была глупая идея.       — Я приду! — неожиданно громко выкрикнул парень, выдавая свое волнение. — Только не усни, пока ждешь.       — Без тебя не усну, — кажется, Арик смог услышать улыбку в тоне голоса. От этой нежности, промелькнувшей в словах, хотелось лететь сломя голову лишь бы поскорее увидеть его.       И Арик летел по опустевшим проспектам, летел через улицы и совсем не смотрел под ноги. Ян сам позвонил, захотел встретиться, пускай и посреди ночи. Не жаль свой измотанный организм, не жаль уставшие от работы руки, не жаль щипающие от недосыпа глаза — если он способен вызвать улыбку на его лице, то Арик прибежит в ту самую квартиру хоть под свист пуль.       С неба падали дождевые капли и превращались в маленьких паучков на асфальте. Легкая куртка промокла до нитки, как и вся остальная одежда. Парень вбежал на второй этаж по ступеням и, не успев отдышаться, вжал звонок. Сердце бешено колотилось то ли от быстрого бега, то ли по вине нахлынувших чувств, но это было не важно, ведь прямо сейчас он ощущал себя живым, любимым, нужным человеком. За этой дверью его ждут, он даже слышит шаги и приглушенное звучание граммофона. Дверь открывается и все замирает, словно на фото, сделанном старой камерой «Смена».       Арик расплывается в улыбке и налетает на растерянного Яна с объятиями, а тот лишь гладит своими горячими руками его плечи, спину, бока, словно бы успокаивая. Мужчина проводит ладонями по холодным щекам, улыбаясь в ответ почти беспомощно:       — Ты сумасшедший, — шепчет он, зарываясь пальцами в намокшие кудри с застывшими на них каплями.       — Только ради тебя, — парень трется о ладонь, ластится, словно домашний кот.       — Сейчас заварю чаю, а ты пока переоденься. Не хочу, чтобы ты заболел из-за меня, — мужчина порылся в шкафу, достал оттуда одежду и вручил ее Арику.       Выяснилось, что у них был один размер, поэтому футболка Яна сидела идеально: не спадала и не болталась отдельно от тела. Теплый чай согревал изнутри, а приятный голос вокалиста «The Cure» усыплял, погружая в состояние транса. После позднего ужина Ян завалился на диван, оказавшийся раскладным, и развел в стороны руки, зазывая в свои объятия. И Арик, не задумываясь, упал рядом, сжимая мужчину словно большую мягкую игрушку.       — Может, останешься переночевать? — предложил мужчина. Парень отстранился и недоверчиво посмотрел на него, словно пытаясь разглядеть его тайные замыслы. Почувствовав напряжение тела в его объятиях, Ян твердо повторил: — Просто переночевать.       — Ну… Можно и не просто… или в следующий раз не просто… в общем когда ты захочешь я бы тоже был не против…       Где-то подмышкой сконфуженно засопели, и мужчина прищурился, с подозрением вглядываясь в торчащие из-за кудряшек пылающие ушки, что почти сливались цветом с волосами:       — А не слишком ли в тебе много энергии для такого занятого студента-скульптора-подработника?       — Во мне всегда было много энергии, даже сплю не больше четырех часов в сутки — мне и этого хватает, — Арик пошмыгал носом, отзываясь тем ворчливым тоном, который всегда вылезал от смущения. — Иногда только сплю по выходным сутки-полтора к ряду, где-то раз в несколько недель.       — И как ты жив вообще, — выдохнул Ян потрясенно. Сам он был из тех, кто рано вставал по утрам, но и ложиться, как правило, тоже старался пораньше, чтобы подзарядиться необходимыми семью-восемью часами.       — Ну, как видишь, вполне живой, функционирующий и даже вполне себе бодрый, — оправдывался парень, пока пальцы его непроизвольно теребили торчащую нитку, найденную на рукаве Яна.       Тот лишь фыркнул:       — Ну да, когда не переносишь глину в своих мешках под глазами.       Мужчина словно бы воочию увидел, какую обиженную моську состроил Арик, хоть тот и прятал лицо где-то у него на груди. Ян примирительно погладил парня на спине и потянулся, чтобы чмокнуть в макушку.       — Спи уж, неутомимый ты мой. Отдыхай сегодня, вымотанный же весь, руки-то трясутся как у грузчика, отпахавшего смену, — ощущая чужое недовольство почти физически, Ян усмехнулся, добавляя на низковатых тонах: — Но мы обязательно займемся тем, о чем ты так усердно думаешь, судя по пунцовым ушам. Просто не сегодня, так что расслабься.       — Тогда ладно, — выдохнул парень и, наконец, поднял смущенное лицо, потянувшись за поцелуем, на который Ян отвечал неторопливо и ласково, мягко касаясь губ. Нежность укрыла уютным пледом, прикосновения оставляли следы подобные краскам на холсте. Арик засыпал, окутанный этим теплом и любовью — и не хотел просыпаться.       Но по привычке встал еще до рассвета, понежившись в горячих руках Яна не больше четырех часов. Он поднялся с дивана, стараясь не скрипеть старенькими пружинами и не будить мужчину, пребывающего в глубоком сне — только подоткнул сползший плед, больно раненый щемящим в груди чувством, вызванным видом этого безмятежного и спокойного лица. Пытаясь не шуршать громко, Арик сграбастал со стола листы с карандашами и на цыпочках переместился на кухню, где протер стол и продолжил брошенное занятие. Пока присутствие Яна не отвлекало, работа шла хорошо, и в то же время парень скучал каждую секунду, что не видел его, даже если тот находился в соседней комнате. Безумие какое-то. Арик даже самому себе казался слишком влюбленным, почти одержимым. Но, все же, в нем было достаточно контроля и самодисциплины, чтобы уметь сдерживать это всеобъемлющее желание всегда находиться рядом, и позволить им обоим жить своими отдельными жизнями.       Как же хотелось заслонить собою целый мир и запереться в этой квартире только вдвоем. Работа? Учеба? Послать бы все к черту. Слушать старые пластинки, объедаться яновой стряпней, обниматься на диване, целовать так упоительно, как это возможно только с ним.       Против воли лист наполнился глазами Яна, улыбками Яна, руками Яна — снова мысли ушли не туда. Арик встрепенулся, похлопав себя ладонями по щекам, и обернулся на неплотно зашторенное окно, за которым виднелся черный провал ночи. Светает все позже, совсем скоро придет зима. Хорошо, что Арику больше нет нужды стоять на холоде под балконом.       — Ты и правда спишь всего по четыре часа, — раздалось сиплое бормотание — Ян стоял в дверях, привалившись плечом к косяку и потирая осоловелое со сна лицо. Глаза его были прищурены, примиряясь с яркостью электрического света.       — Привык уже, — губы Арика невольно разъезжались в улыбке, когда он смотрел на такого сонного и помятого Яна. Тот в ответ поморгал непонимающе, пришлось объяснить: — В десять мама отдала меня в художку, и поначалу было просто, но чем сложнее становилась школьная учебная программа, тем больше сил приходилось вкладывать в занятия, чтобы везде оставаться лучшим. К тому же учителя любили втягивать меня во всякую дополнительную деятельность, типа нарисовать стенгазету, выступить со стихами на мероприятии, поучаствовать в конкурсе на добровольно-принудительной основе. С тринадцати-четырнадцати мать стала устраивать меня на подработки к родственникам-друзьям с художественным уклоном: так я подолгу засиживался в гараже у дяди-сварщика или помогал подруге матери выпекать глиняные горшки. Ну, полученные навыки оказались очень полезны для меня как для скульптора — создание даже сложных каркасов не большая проблема, а с глиной руки могут работать без участия головы. Потом я окончил художку в пятнадцать, попал на подготовительные в универ. А дальше выпуск из школы, работа, студенчество. В общем, тратить время на сон значило терять его понапрасну — сэкономленные несколько часов можно было посвятить учебе или творчеству.       — Значит, полноценный восьмичасовой сон для тебя непозволительная роскошь?       Парень рассмеялся:       — Я бы это так не назвал.       — А для меня это так и звучит. Сам знаешь, моя работа не пыльная, к труду или недосыпу я не привык. Были, конечно, горящие проекты по молодости, но те времена давно прошли, — Ян зажег конфорку и поставил чайник.       — Не говори как старик, — фыркнул Арик, для которого перестали существовать все эти незаполненные листы — отложить их подальше с глаз и продолжить любоваться растрепанным Яном.       — Смотрю на тебя и в самом деле кажусь себе стариком. Ты так молод, в тебе столько энергии, — мужчина смотрел своими хмурыми, вечно по чему-то тоскующими глазами, и у Арика будто все в груди переворачивалось.       — Могу поделиться ею с тобой. Хочешь даже всю забирай, — парень поднялся из-за стола, приблизившись почти вплотную и взял ладони мужчины в свои.       Ян скептически хмыкнул:       — И как ты сбираешься мне ее передать?       — А вот так! — Арик утянул мужчину обратно в зал, где принялся мычать под нос какую-то знакомую мелодию — что-то из недавно прослушанных пластинок, — и кружить вокруг удивленно застывшего Яна.       — Ты что делаешь?       — Танцую, не видишь? Молодые люди могут начать танцевать, когда им захочется, даже если время и место неподходящее. Попробуй, — он всячески пытался расшевелить заторможено реагирующего Яна, но тот отпирался.       — Там чайник сейчас закипит, я лучше…       — Ты его только поставил, у нас десять минут! Ну давай же!       — Танцевать с такой хромотой, как ты себе это представляешь? — хмурился Ян.       Арику же его мрачное лицо совсем не сбивало настрой:       — Да какая разница? Кто увидит нас здесь, скажи? Просто двигайся как хочешь, как чувствуешь. Посмотри, я ведь тоже совсем не умею танцевать, но это так весело!       Рыжий парень, бестолково кружащий по комнате и только чудом не натыкающийся на мебель, в самом деле выглядел радостным, когда вскидывал руки ввысь, к электрической лампе, словно та была солнцем, а он — нарисованным Икаром. Кудряшки вращались, следуя его хаотичным движениям, и он все продолжал мычать что-то мелодичное сквозь расплывшиеся в улыбке губы. Сдавшийся Ян подхватил его на очередном повороте и прижал к себе одной рукой за талию, другой вытягивая их сцепленные замком ладони.       — Напой какой-нибудь вальс, а я попробую вспомнить шаги, — сухо отозвался он, вынужденный присоединиться к этому утреннему шутовству, вот только смягчившийся взгляд и подрагивающие уголки губ выдавали его искренние чувства.       Пусть Ян западал на одну ногу, пусть Арик не единожды потоптался на его носках, пусть они то и дело стукались коленками, но это и в самом деле выдалось веселое утро.       Запыхавшиеся, они свалились на диван один поверх другого и хохотали от того, какими нелепыми и счастливыми себя ощущали. С кухни призывно засвистел чайник. Ян, сумрачное настроение которого было изгнано непосредственностью Арика, вызвался пожарить им оладушки на завтрак. Парень по-глупому улыбался и мог думать лишь: «Вот бы каждый день так начинался».       С троллейбусной остановки Ян отправляет парня на пары, предварительно взлохматив макушку — большее проявление чувств на публике непозволительно, однако Арику и того хватает. Настроение было приподнятым, так что на парах парень всячески активничал, чтобы реабилитироваться за прошлое мысленное отсутствие, чем преподаватели были весьма довольны. Однокурсники в перерывах между парами втягивались в разговоры, один из которых заставил Арика невольно прислушаться.       — Балашов чего-то весь день за поясницу хватается, кряхтит. Чего это с ним?       — Помрет скоро наш Балашов, если продолжит трахаться с той же частотой, — осклабился один из однокурсников и поспешил просвятить товарищей в интересующей теме: — Он же со спортсменкой замутил, выносливой. Поначалу все ходил и хвастался, какая она у него страстная, а сейчас вон стенает и разваливается.       — Вот уж о чем говорят: «Претендуешь — соответствуй!» — припечатал кто-то из компании, чем вызвал гогот остальных.       Подслушанное обсуждение вернуло Арика к прошлой ночи и случившемуся разговору.       Вообще-то в последнее время он стал задумываться о плотской стороне их с Яном нетрадиционных отношений, но пока все шло своим чередом, и между ними двумя устанавливалась духовная и романтичная близость. Однако совместный сон, пусть даже и на диване, словно бы позволил перейти какую-то невидимую границу, за которой открывались куда большие возможности. Вот только Арик, к собственному стыду, был слабо просвещен в теме, даже когда она касалась мужчины и женщины, а не двоих мужчин.       Как-то так вышло, что вопросы секса Арика не интересовали. Конечно, и с его организмом творилось что-то необычное в пубертат, но для него телесность была неразрывно связана с искусством — обнаженные силуэты античных фигур, интимные места, что в иных культурах не позволялось выставлять напоказ. Парни в общих раздевалках, девушки в обтягивающих нарядах — для Арика все было про линии, про анатомию, про драпировку. Если прежде ему и хотелось потрогать кого-то, так это «Давида» Микеланджело: пусть даже Арику доводилось видеть лишь копию, но насколько же хорош был тот Давид — необычайно красивый, но при этом словно бы живой. Казалось, коснешься — а под мраморной кожей бьется настоящее сердце.       Яна он тоже находил красивым, но иначе, не как произведение искусства или образ из грез. Материальность, насущность, простая человеческая телесность — все это само по себе было индивидуально и красиво в каждом человеке в той уникальности, которой всякий наделен от рождения. Но в Яне было и то, что тревожило, будоражило и цепляло именно Арика, вынуждая смотреть совершенно по-особенному на мужчину, которого кто-то другой мог бы назвать «импозантным», но не более того. Впервые парень чувствовал такое к кому-то. И лишь по случайности этим кем-то оказался мужчина.       Все, что Ян пробудил в нем, не делало Арика гомосексуалистом — так он считал. Ведь из того, что он знал, геями называли мужчин, которых привлекали другие мужчины. Но Арика не интересовали мужчины — только Ян. И парень очень сомневался, что в любви имела значение половая принадлежность. Разве люди любят кого-то не просто потому что любят? Не нужно никаких причин для того, чтобы один человек для другого стал самым важным.       Тело всего лишь форма. Реалистичная в жизни или идеализированная в художественных произведениях — не суть важно. А тело Яна интересовало Арика не потому, что было мужским, но как его физическое воплощение. Интересно, а что он думает о своей ориентации?       Примерно такой вопрос задал Арик при следующей их встрече, на что мужчина вздохнул, поставил перед гостем кружку горячего чая и уселся напротив:       — Видимо выдался подходящий случай, чтобы рассказать историю из моего прошлого. Я ведь уже говорил, что повредил ногу в армии? Об этом и пойдет речь, — неторопливо прихлебывая из своей кружки он будто внутренне настраивался, готовился вспомнить неприятное. — В воинской части был один сослуживец, с которым мы быстро сошлись характерами — какая-то природная магия, нас просто притянуло друг к другу, хотя о влюбленности речи не шло. Мы оба мнили себя гетеросексуалами в то время, да и как иначе? Подружились, скентовались, и все было нормально поначалу, а потом… Как-то все само собой так сложилось: вроде просто разговаривали о том и другом, проходит секунда — и мы уже целуемся. Прямо там, возвращаясь в казармы с какого-то поручения дедов. Кто из нас кого первым поцеловал мы так и не поняли, но страшно испугались самих себя. Но только страх по молодости штука скорее пикантная, чем действительно ужасающая — вот и мы устраивали себе целые приключения, чтобы остаться вдвоем. А какова была радость, когда получили увал в один день и завалились в дешевенькую квартирку в городе — дорвались, называется. Какое-то время нам все сходило с рук, но однажды товарищи-сослуживцы застукали, причем за самым невинным из того, чем мы втайне занимались — просто слегка приобнялись, думали никто не заметит. Тогда-то нам и переломали ноги-руки-ребра.       Арик внутри себя весь обмирал, слушая этот невеселый рассказ. Разве нормально сталкиваться с такой неоправданной жестокостью только потому, что одного человека тянет к другому? Разве это преступление, если они принадлежат к одному полу? Только общество, видимо, считает иначе.       — Лечиться пришлось долго, а после выписки нас двоих, «спровоцировавших нападение», перевели по разным частям. Так и завершился мой единственный опыт отношений с мужчиной, — Ян улыбнулся притихшему парню, но как-то тускло и криво. — Дураки мы были, да? Нашли где шуры-муры крутить. Знали же, что нехило огребем, если все вскроется, да пересилить себя не смогли.       — И ничего не дураки, — негромко, но твердо отозвался Арик, через стол протягивающий руки, чтобы коснуться дрожащих ладоней, вцепившихся в бока кружки. — Вы никого не провоцировали и не сделали ничего плохого.       — Думаешь?       — Уверен.       Греясь о горячие ладони, Арик немного сжал их своими пальцами:       — В этом нет ничего неправильного, слышишь? То, что было у тебя в армии, то, что между нами сейчас — это не ошибка и не дурость.       — А если все-таки ошибка? — взгляд мужчины выражал какую-то застарелую боль и неуверенность, которую Арику еще не доводилось видеть.       — Тогда я хочу совершить ее с тобой. Меня устроит даже быть ошибкой, только бы твоей, — если у одного из них нет уверенности, то ее восполнит другой — вот к чему пришел Арик, решительно улыбаясь в лицо яновым сомнениям. Если с того самого для он хромает по жизни, то Арик готов подставить плечо так же, как готов был мчаться к нему под дождем лишь по единственному зову.       — Ты сумасшедший, — повторил Ян собственные недавние слова, но сумрак уже покинул его взор — Арик победил.       — Как я уже говорил: только ради тебя, — и для Арика это были самые правильные в жизни слова.       Все реже Арику удавалось побывать дома, но мама, кажется, и не замечала его отсутствия: у нее появился новый знакомый — учитель литературы, недавно переехавший и устроившийся в ту же школу. Все свободное от работы время Дарья Петровна гуляла по городу, проводя экскурсии некоему Федору Степановичу. По ее рассказам он был всего лишь коллегой, сменивший место проживания и нуждающийся в помощи с адаптацией в незнакомом городе. Верилось в это, конечно, с трудом, и перед каждой такой экскурсией Арик ужасно волновался, но и останавливать маму не хотел — в конце концов, она самостоятельный взрослый человек и имеет полное право проводить время с приятными людьми.       Теперь большую часть времени квартира пустовала, поэтому Арику даже не пришлось выжидать момент, чтобы занять место за стареньким компьютером — мама подарила его на четырнадцатилетие Арика, чтобы тот не отставал от мира и учился, как все дети из нормальных семей. К сожалению, он был далек он современных технологий, а времени разобраться в управлении или хотя бы поиграть в игры у него не было.       Компьютером настолько редко пользовались, что серый пластиковый корпус покрылся пылью, но сейчас настал его звездный час — парень сделал глубокий вдох, размял шею и в несколько кликов вошел в Сеть. Перед глазами появилась пустая поисковая строка с мигающим курсором ввода и в этот момент вся его решительность мигом исчезла. Было такое чувство, словно бы сам компьютер смотрел на него осуждающим взглядом и вопрошал: «Ну и что ты хочешь увидеть, мерзкий извращенец?»       Парень занес палец над клавиатурой и, пересилив дичайшее смущение, нажал на клавишу — теперь ему не только подмигивал курсор, но и улыбался полумесяц буквы «с».       Арик вскочил с места и стал нервно расхаживать по комнате. Он, конечно, хотел узнать, что и как делается, чтобы не оплошать в ответственный момент, но кто мог подумать, что это будет так тяжело! Даже проходя мимо целующихся парочек, он старался поскорее опустить голову и не смотреть в их сторону, что уж говорить о наблюдении за… соитием? Арику захотелось провалиться сквозь землю от одной только мысли. Парень простонал и закрыл лицо руками, пряча непонятно от кого свои полыхающие щеки. С другой стороны, все становилось не таким противным, стоило подумать о Яне. Ян, который целует его, гладит, опускается ниже… Нет, стало только хуже! Арик сдался и выбежал из комнаты.       После умывания ледяной водой и нескольких минут бездумного рассматривания гуляющих по улице людей, он успокоился и пришел в себя. Парень похлопал холодными ладонями по щекам и, смотря на свое отражение в зеркале, решительно сказал:       — Надо, Арик, надо, — следом за чем уселся на стул перед компьютером и закончил фразу в поисковике: «секс между мужчинами».       Он был слишком хорошим мальчиком, поэтому с самой покупки компьютера у его матери не было нужды рыться в настройках и ставить какие-то ограничения — поиск без проблем выдал несколько сайтов по его запросу, и Арик нажал на первый попавшийся.       Хватило нескольких секунд, чтобы интерес переборол стыд и парень нахмурился, всматриваясь в экран. Увиденное казалось слишком пошлым, нереалистичным и наигранным, но смотреть становилось куда легче, стоило подключить фантазию.       Интересно, как выглядит Ян, когда возбужден: он мило краснеет, хмурится, или все так же ворчит? Его тело наверняка такое же горячее, как и ладони, а кожа бледная и приятная наощупь.       Из динамика компьютера на минимальной громкости доносились стоны и непристойные звуки, а Арик смотрел на экран словно зачарованный, не зная, когда мозг заменил образы мужчин на более знакомые. Наблюдая за эмоциями людей, ему все больше хотелось прочувствовать это на себе: поцелуи, прикосновения, тяжелое дыхание над ухом и тихие стоны. Парень вздохнул, ощущая, как нарастает возбуждение, с которым он явно не хотел бы справляться в одиночку.       Внезапно послышался звон ключей в замочной скважине и Арик засуетился, стараясь вспомнить, где же на этом чертовом компьютере уменьшается звук. Он еще не успел нажать на крестик в углу экрана, а в прихожей уже слышалось шуршание одежды и шаги. Сердце быстро колотилось в груди, тело бросало в жар, а дышать становилось все тяжелее.       В дверном проеме появилась радостная женщина — Арик дано не видел свою маму настолько веселой и улыбчивой, и на ней даже было красное платье в горошек, которое она надевала только на важные события. Дарья Петровна не сразу заметила сына, погруженная в свои мысли, и обернулась, только услышав судорожное щелканье мыши:       — Надо же, ты сегодня рано.       — Решил поработать над скульптурой ночью, у меня днем нет вдохновения, — постарался как можно спокойнее ответить парень, но голос предательски дрожал от волнения.       — Ты весь красный, неужели приболел? — спросила Дарья Петровна и с подозрением покосилась на Арика.       — Правда? — парень коснулся ладонью лба, словно пытаясь измерить температуру. — У меня с самого утра в горле першит.       — Тебе сейчас нельзя болеть, иди завари лечебный чай и оденься потеплее, — скомандовала женщина, и удалилась в свою комнату, оставив Арика бесшумно биться головой о поверхность стола.       Ян действительно плохо на него влиял — всего пару месяцев назад он даже представить не мог, что полезет на сомнительные сайты и будет смотреть на то, как один мужчина прижимает другого к кровати. С другой стороны, если бы не знакомство с Яном, он наверняка остался бы девственником до конца своих дней, ведь испытывать сексуальное влечение к другому человеку он просто не представлял возможным. Парень натянул поверх футболки плотный свитер и, немного успокоившись, отправился на кухню, расспрашивать маму о причине ее веселья.       Женщина уже переоделась в свою повседневную одежду и заварила ему чай с насыщенным запахом мяты и трав — на вкус он был горький и не очень-то вкусный, но для маминого спокойствия Арик допил его до дна.       — В школе был какой-то праздник, о котором я не знаю? Ты не надеваешь то платье просто так, — подметил парень, закусывая горечь лечебного чая сладкими плюшками в форме сердечек.       — У меня было свидание, — ответила женщина, словно хвастливая девчонка, и улыбнулась, вспомнив что-то хорошее.       — Да неужели, — хмыкнул парень, любуясь такой непривычно веселой мамой. — А чего ты так удивляешься? Я молодая и привлекательная женщина, неужели у меня не может быть ухажера? — спросила учительница, словно это было чем-то очевидным и само собой разумеющимся.       — Конечно может. Какой он, твой любовник?       — Ой, скажешь тоже, — засмущалась женщина, и стала накручивать на палец прядь, вспоминая его портрет в мельчайших деталях: — Он галантный, умный, внимательный, такой весь из себя джентльмен. «Евгения Онегина» наизусть знает, — со вздохом добавила она, словно это был главный для нее критерий.       — «Капитанскую Дочку» тоже на пятерку заучил?       — Ну не знаю, еще не спрашивала, — задумчиво проговорила женщина и, только услышав тихое хихиканье с другой стороны стола, опомнилась и вскрикнула: — Ты издеваешься что ли?!       Дарья подошла к парню и с силой потрепала его кудрявую макушку, будто разозлившись за такой подкол, но Арик только рассмеялся.       — Я бы поставила ему пять с плюсом, — вздохнула женщина, под звуками этого смеха мгновенно сменяя гнев на милость и нежно поглаживая сына по голове.       — Надеюсь, ты познакомишь меня со своим отличником?       — Конечно, — уверила она, и добавила игривым тоном: — а когда именно пускай будет секретом.       Арик очень боялся, что мама снова встретит недостойного мужчину, обожжется чувствами и будет страдать из-за случившегося, но также парень понимал, что она не маленькая девочка и в силах отличить хорошего человека от плохого. Но, поскольку он был единственным защитником, Арик должен узнать этого мужчину получше, чтобы потом не гнать прочь из этого дома.       Сейчас парень ощущал, что счастье совсем близко, еще несколько шагов — и он дотянется до него. Лишь бы это не было миражом посреди пустыни, лишь бы это не было затянувшимся сном, который развеется с приходом утра. Арик чувствовал, как его замерзшее тело окутывает тепло. Потерять его будет равносильно смерти.       Прохладный осенний ветер задувал в мастерскую сквозь приоткрытую форточку старой рамы. На улице виднелись черные силуэты деревьев и одинокие светящиеся окошки домов, словно далекие звезды на ночном небе. Арик вел пальцами по глиняным крыльям, добавляя к ним одно перышко за другим. Затем он перешел к телу, снимая с него остатки материала и придавая коже гладкость. На голове Икара были завитушки прядей, как у самого Арика, а черты лица все больше походили на собственное отражение в зеркале.       Арик творил, словно его наконец-то посетила муза — он даже знал ее имя и с нетерпением ждал звонка. Раздалась мелодичная трель Nokia, и парень, не раздумывая, взял телефон, измазав его в глине.       — Что делаешь? — раздался низкий голос из динамика телефона.       — Полирую невероятно сексуальный пресс Икара.       — Не перестарайся, а то у меня появятся комплексы.       Парень рассмеялся, из-за чего чуть не выронил телефон. После недолгой паузы он спросил:       — Чего звонишь посреди ночи, опять не уснуть?       — Сегодня отмечали праздник в бюро и мне перепала бутылка хорошего вина, не хочешь попробовать? — предложил мужчина, соблазняя и без того на все согласного Арика.       — Конечно хочу, а что за праздник?       — День инженера-конструктора.       — Сказал бы раньше, я бы что-нибудь тебе подарил.       Мужчина хмыкнул, словно сказанное было сущей глупостью.       — Подари мне свое внимание, этого будет достаточно.       От услышанного Арик расплылся в улыбке и радостно ответил:       — Наливай вино, скоро буду, — парень отложил телефон и посмотрел издалека на Икара, который становился все больше похож на образ из его мыслей. Вот только кое-что в нем отличалось — в глазах не было знаменитой отстраненности скульптур Антонио Канова, они были живые, словно принадлежали настоящему человеку. На пухлых губах читалась едва заметная улыбка, Икар не умирал, он не падал с огромной высоты, лишенный своих крыльев, и не тонул в море. Он летел — и в этом полете чувствовал себя счастливым.