Калейдоскоп иллюзий

Тихий плач, отказывавшийся останавливаться, мешал дышать. Голова начала кружиться, из-за слёз перед глазами картинка расплывалась в одно сплошное пятно без цвета и смысла. Эдвард по-прежнему жался к стене, за которой слышал голос Роя. Пусть недолго, пусть негромко, но действительно слышал. Вариант, что тот мог звучать исключительно в неверной голове, вообще не рассматривался. Единственного предположения хватило бы, чтобы превратить хлипкое ощущение реальности в руины, полные пепла с песком. Если это только снилось, Эдвард готов был спать вечно. Главное, здесь — где угодно, наплевать! — Рой находился рядом. Да, не видимый, не ощутимый — бесплотный родной баритон по другую сторону слоя кирпича и бетона. Даже так жизнь уже приобретала подобие смысла. "Что происходит, вашу мать? — вдруг знакомым голосом мелькнула мысль. Эдвард отнюдь не сразу понял, что голос принадлежал ему самому, но будто другому. Сильному молодому офицеру, умевшему бороться, идти наперекор судьбе, отрицать безвыходные ситуации. Отнюдь не его жалкой тени, потерявшейся среди выдуманных реальностей, отказавшейся двигаться дальше, несмотря ни на что. — Чем ты тут занят, плесень подзаборная? А?! Ревёшь, как сосунок малолетний. Недаром полковник тебя вечно мелким звал — не в росте была проблема". "Отстань, — устало отмахнулся Эдвард от старого себя, закрыв глаза. Стальное плечо съехало чуть ниже по стене, издав пронзительный короткий скрежет, от которого зубы свело. — Он ищет меня где-то там". "Да хрена лысого тебе, а не полковник! — справедливо возмутился бесплотный собеседник. — Об такую размазню и ноги вытереть противно. Ты даже имени его произносить не достоин, кусок дерьма". "Отстань", — снова попробовал Эдвард, вжавшись в бетон сбоку. Привычно подтянул колено к груди, обхватил его рукой, спрятал лицо в сгибе локтя. Слушать не хотелось даже собственный внутренний голос — плевать, откуда он взялся. "Во что ты превратился? — продолжил тот, не скрывая отвращения. — Не способен и о себе позаботиться, а ещё удивляешься, что по твоей вине другие люди страдают". "Хватит", — отчаянно попросил Эдвард, закрыв одно ухо ладонью, а второе прижав к плечу, чтобы игнорировать говорившего. "Хера с два — прям разбежался! — нарочито громко фыркнул он, в знакомой излюбленной манере пряча заботу за грубостью. — Посмотри на себя. Давай, размазня, вставай, тут даже зеркало было. Посмотри на себя, кретин! Как ты до такого докатился? Отвечай, блядь!" "Отвали от меня! — сорвался Эдвард, отпрянув. И вдруг обнаружил себя на ногах. Стоявшим на пороге ванной комнаты, ухватившимся за косяк двери. Как сюда добрался, благополучно выветрилось из памяти. Словно хозяев у тела, впрямь, стало двое, а управление раз за разом переключалось без их ведома. Под пальцами ощущалась деревянная облицовка, покрытая толстым слоем краски. Только это, пожалуй, напоминало о реальности. Ведь то, что обнаружилось перед глазами, реальностью назвать было попросту невозможно. Напротив Эдварда, прямо посреди злосчастной ванной комнаты, возле раковины, замер он сам. Идеальный двойник — не мутное отражение в жалком осколке разбитого зеркала. В строгой военной форме, застёгнутой на все пуговицы, аккуратно причёсанный, напряжённый до звона в мышцах и крайне злой. Абсолютно чёткий силуэт на фоне душевой кабины, размазанной в пятно упавшим зрением. Он твёрдо стоял на полу, выпрямив спину, вздёрнув подбородок, как сам Эдвард всегда делал раньше. Ноздри двойника раздувались от тяжёлого дыхания, достаточно размеренного, словно тот готов был броситься на оппонента, застывшего в дверном проёме. Смотрелось дико до дрожи. А главное, жутко до безумия. — Ты не реален", — мелькнула отчаянная мысль, приправленная зарождавшейся паникой. Она льдом просачивалась под кожу, замораживала изнутри, душила, свернувшись кольцом в горле. Захотелось шагнуть назад, отступить, даже не попытавшись дать отпор, на который не имелось сил. Спрятаться хоть куда-нибудь — куда угодно! — от этого прожигавшего насквозь взгляда, тисками сжимавшего сердце, выворачивавшего сознание наизнанку. Но мышцы прочно сковало испугом, не позволив и моргнуть — не то что пошевелиться. Эдварду доводилось видеть многое в своей жизни: результат нарушенного запрета на человеческое преобразование, толпы химер, в том числе из знакомых и друзей, огромное количество трупов, разобранных по частям, сожранных заживо. Самого себя вот так, со стороны, словно душа вырвалась из тела посмотреть на него, он видел впервые. И боялся. До застрявшего в глотке отчаянного вопля — боялся. Потому что совершенно не знал, как реагировать, как отреагирует двойник. Двойник ли это вообще? Или он сам, считавшийся настоящим, не являлся таковым? А их странный диалог, вырвавшийся за пределы головы, отнюдь не помогал разобраться. — Давай, убеди себя в том, что я — не ты, — зло процедил Эдвард из прошлого, заводясь с каждым словом всё больше. — Что меня здесь нет. Что я не понимаю тебя. Удачи! И только теперь стали заметны мелкие детали, на которых сразу внимание не сообразило сосредоточиться. Правый рукав синего кителя болтался вдоль тела пустой, а из левой штанины торчал заострённый костыль. Такой же, как у самого Эдварда сейчас. Плотная ткань висела свободно, не заправленная по обычаю в ботинок — его вовсе не было. Сталь трансмутированного крепления врезалась в плитку, казалось, даже трещины остались. А единственная рука сжимала край раковины, кривым отражением повторяя позу собеседника. Сжать ладонь ещё немного — фаянс хрустнет под пальцами, не выдержав давления. Разлетится острыми осколками, как норовила разлететься на куски реальность. Эдвард натужно сглотнул, сильнее вцепившись в косяк, как в последний её оплот, пока невредимый, настоящий и оттого — надёжный. — Чего ты хочешь от меня? — Чувствовалось, как неотвратимо накатывала истерика. Ноги почти не держали, всё тело било крупным ознобом — зубы и те выстукивали дробь. Пришла глупая мысль обойти двойника — то ли материального, то ли нет — по широкой дуге, чтобы включить воду на полный напор, лишь бы не слышать больше за её шумом собственного чужого голоса, лишь бы чересчур живая галлюцинация исчезла. Но вместо этого Эдвард ухватился за светлые волосы на своей макушке, дёрнул посильнее. Будто пытался вытряхнуть лишнего из головы, стереть до дикости яркий образ, отпечатавшийся на сетчатке, но только вырвал с корнями спутанный колтун. Больно — значит реально. Ухватился снова. Опустил глаза, зажмурился до рези век. — Что мне сделать, чтобы ты ушёл? — прошептал, захлебнувшись страхом, но больше не шелохнулся, на манер ребёнка, пытавшегося спрятаться от подкроватного монстра под одеялом. — Вспомнить, кто ты такой, для начала, — выдвинул требование другой Эдвард, едва проглотив свежую порцию оскорблений для самого же себя. — Вспомнить, как ты здесь оказался, и найти способ выбраться. Думай, мелкий ублюдок, никто тебе больше не поможет! — Я тоже! — Трус, — холодно отрезал он, глубоко вздохнув. — Не припомню, чтобы был таким. Не собираюсь таким становиться. — Какой смысл?! — Рой жив, — припечатал, как ударил. И мысли словно остановились. Эдвард застыл как вкопанный, рука безвольно упала, отцепившись от головы, больно шлёпнув ребром ладони по бедру. Пустой взгляд упёрся в стык пола со стеной напротив. — Пока ты помнишь о нём, он всегда будет жив, кретин. Поэтому не смей забывать, кто ты! Кем ты стал благодаря ему! Хватит уже скатываться в то, с чего начинал — тебе давно не одиннадцать лет! Вспомни, кто ты сейчас, какая на тебе ответственность. Не будь бесхребетной тряпкой, давай же, вспоминай! Или того, что предал родного брата, ещё не достаточно? Хочешь предать ещё и всю свою команду? Ризу, Джина, Хайманса, Каина, Ватто? Хочешь предать ещё и полковника? Он умер ради тебя, спасая твою жизнь. Для чего, интересно? Чтобы ты сам угробил её, а, неблагодарная дрянь?! Ответить Эдвард не мог. Ни на один из вопросов. Оправдания выглядели глупо, да и странно было пытаться спорить с самим собой. Пусть другим, но всё-таки — собой. Который смотрел пытливо, прищурив холодные глаза отнюдь не из-за плохого зрения. Который видел намного больше, чем кто угодно посторонний. Который, вопреки жёстким словам, пытался помочь, а не раздавить окончательно. Его шагов, бесплотных, невесомых, Эдвард не услышал. Зато заметил боковым зрением, как тот медленно подошёл ближе, остановившись чуть сбоку на расстоянии прикосновения — аж дыхание перехватило. Прислонился живым плечом ко второму косяку, спрятав руку в карман форменных штанов. Опустил голову, повернув её в сторону. — Хватит сдаваться, надоело смотреть на это, — произнёс не в пример спокойнее, остыв после вспышки недавнего гнева. — Ответь мне хотя бы на один вопрос: кто ты? — Я... это ты?.. — закралась издалека несмелая мысль. В затылке ответно кольнуло. Знакомо. То же самое Эдвард чувствовал, когда насильно пытался заставить память работать во время амнезии после травмы. И вдруг увидел себя наоборот, словно глазами двойника: раздавленного беспомощного калеку, тощего, бледного, лохматого, жалкого, с совершенно пустыми мутными глазами, казалось, даже посеревшими. Словно не минуло пяти с лишним лет, и он смотрел на одиннадцатилетнего мальчишку, ушедшего в глубокую апатию после неудачной попытки преобразования матери, потерявшего всех любимых, родных и близких по собственной глупости. Когда только душа в доспехе осталась вместо брата, а сердце обливалось кровью от невыносимого бескрайнего чувства вины. Эдвард увидел себя сейчас точно таким же, отчаявшимся, опустившим руки, отказавшимся бороться — и ужаснулся. — Чем же я стал? "Полковник, что мы такое?" — выплыло издалека собственным голосом, дрожавшим от страха, как сейчас дрожало всё тело, едва держась на одной ноге и негнувшемся стальном костыле. "Мы — Государственные Алхимики", — отозвался Рой прямо в голове. И хлынуло. Один за одним моменты жизни вставали на места, собирались в логичную последовательность. Первая встреча в Ризенбурге, злое — нет, взволнованное, теперь-то он точно различал — лицо ещё подполковника, незнакомого военного в строгой уставной форме, чужой голос, запоздало донёсшийся до сознания, дёрнувший ушедшего в себя мальчишку обратно в реальность за шкирку, как грязного подранка: "Либо вести жизнь без всякой надежды с куском железа вместо брата, либо продать себя армии, но получить возможность всё исправить! Тебе выбирать". Экзамен на звание Государственного Алхимика, уже узнаваемая фигура вдалеке среди прочих, искреннее восхищение вперемешку с полуфальшивым испугом в тёмных глазах, когда трансмутированное без круга копьё застыло у горла фюрера. "Забавный ты устроил спектакль. Когда ты получишь официальное назначение — станешь частью армии. Но хоть немного поставь под сомнение свою верность фюреру — и вылетишь в момент. Так что будь поосторожнее". Светлый кабинет получившего повышение теперь полковника, солнце в чёрных волосах наподобие извращённого нимба, ухмылка — нет, спрятанная от непонятливых глаз тёплая усмешка. "Поздравляю, теперь ты официально армейский пёс". Серый дождливый вечер после ареста Шу Такера, холодные ступени у Штаба, видение собственных ладоней, испачканных в крови, снова тот же, ставший привычным пинком голос из-за спины: "...придётся ему это преодолеть и двигаться дальше. Верно, Стальной? И сколько ещё ты собираешься здесь вот так сидеть? Плевать, как тебя назовут: армейским псом или дьяволом, лишь бы использовать на всю катушку полученные взамен привилегии и восстановить ваши тела — ты же сам так решил. И вот ты уже в тупике и теряешь время из-за какой-то мелочи. — А в ответ на эмоциональный срыв собеседника мягкое, будто оброненное ненароком. — Ты простудишься. Иди к себе и ложись в постель". Стычка со Шрамом, разрушенная чужой алхимией стальная рука, страх, сковавший намертво, жуткий холод внутри, ливень с тёмного неба, выстрел, а следом за ним — оклик издалека как первая неприкрытая защита. "Никому не двигаться! — И через паузу. — Ну что, Стальной, ещё бы чуть-чуть — и всё". И каждый день как неизбежность: "Эй, Стальной". "Как продвигаются ваши поиски?" "Что произошло на этот раз?" "Опять ввязался во что-то опасное, Стальной?" "Будь осторожен". А под конец на контрасте явная забота, без масок, без лжи, без прикрас, живая, настоящая, искренняя, за которую не жалко было продать и душу, и тело с разумом, лишь бы оберегали так же, разговаривали на равных, интересовались мнением всерьёз, поддерживали без оглядки на совершённые ошибки, грубые порой слова в ответ, резкие реакции по глупости, орали до хрипоты, не умея иначе выражать волнение, пусть бы даже пороли, как однажды уже в Центральном штабе. Только бы всегда оставались рядом твёрдым плечом, на которое всегда можно было опереться, безоговорочной помощью, непрошибаемой стеной, укрывавшей от бед, согревавшей от одиночества. "Мы — Государственные Алхимики". "Мы". Всегда только "мы", с самого начала. Подоспела боль, забытая, новая, мощной волной свалившая Эдварда с ног. "Я в порядке, — истерично билось в голове привычное самовнушение. Живое колено, на которое упал, саднило, ладонь мёрзла на полу, отъехавший в сторону и назад костыль никак не мог найти упор, поскальзываясь на им же поцарапанном кафеле. Вся поза целиком была неустойчивой, шаткой. Примерно, как истрёпанная в лоскуты психика. — В порядке. Сейчас... — Рваный всхлип, пауза, намёк на глубокий вдох. — Сейчас, только..." Качнувшись назад, Эдвард сел на согнутую ногу, выпрямившись, расправив плечи, сжав кулак у обрубка живого бедра с креплением автопротеза. Ещё одна попытка глотнуть хоть каплю кислорода, от недостатка которого, казалось, грудина втягивалась вовнутрь. В этот раз — удачная попытка. И отчаянный, во все лёгкие, едва наполнившиеся, вопль, обращённый к белому потолку, до судороги пресса, до сорванных связок, до звона в ушах, до идеальной слепой белизны перед глазами, до одуряющей боли в затылке. Такой, что содрогнулись не только стены, но и люди, услышавшие его. Такой, что пробирало до жутких холодных мурашек. Такой, с которым обычно ломались сильные. Такой, с которым обычно сходили с ума. * * * Сколько пролежал после срыва на полу, Эдвард не сообразил. Не заметил даже, как упал совсем, обессиленно распластавшись на кафельных плитках кривой звездой. Спина промёрзла насквозь — аж кости сводило, мышцы онемели, став чужими, непослушными. Но слёз больше не было, и сам он ощущал себя наконец-то болезненно живым, настоящим. Внутренний раздрай успокоился, мысли пришли в относительный порядок. Заметно полегчало после того, как цепочка воспоминаний доломала расшатавшуюся психику. Оставалось только собраться заново, с нуля, из осколков. Опять. В который уже раз, не хотелось даже пытаться считать. Горло саднило изнутри, как при сильной простуде, во рту пересохло, душил редкий кашель. Глядя в потолок, Эдвард гонял по кругу в голове воспоминания о команде, брошенной им на попечение слепой судьбы. Так не поступил бы ни один хороший командир. Ему было, за что упрекать себя, но, вместо бессмысленных самокопаний, которых хватило за глаза в последнее время, он склеивал разбитую личность из всего, выглядевшего важным. Из любви и безоговорочной преданности брату, из заботы о друзьях, коллегах, ставших намного ближе, чем просто подчинённые или сослуживцы. Из верности данному слову, из веры в людей. Это походило на странный вариант алхимии, когда из множества мелких частей, разных по составу и количеству, получалось единое целое. И теперь обмен выглядел действительно равноценным: утраченная важная жизнь, за которую трясся сильнее, чем за собственную, стала мозаикой из не менее важных, дорогих, необходимых. Каждая была бесценна, каждую стоило сберечь. В этом состояла его, Эдварда, персональная ответственность. А он малодушно сдался, толком не попытавшись бороться, подвёл их всех. Скажи ему раньше кто, насколько сильно подкосит смерть Роя — не поверил бы. Теперь плачевный результат был налицо, виден невооружённым глазом. Внутренний голос говорил правду — аж смотреть противно. Как только остальные терпели это убожество? Риза наверняка жалела бедного ребёнка, потерявшего двух дорогих людей разом: родного брата и старшего товарища, отношения с которым только наладились. Ей, похоронившей отца, а потом ещё Роя, ради которого вступила в ряды армии, за которым шла долгие годы, было действительно понятно, что творилось в душе в подобные моменты. Только вот с Эдвардом всё работало нелогично. Ему стоило отвесить добротного пинка под зад, чтобы помочь, но никак не оставлять наедине с собой. Вряд ли, конечно, кто-то знал этот действенный способ, однако, например, Рой поступал именно так, чтобы растормошить его. Скорее, правда, сперва по наитию, а потом, убедившись в регулярности успеха — специально, обдуманно. Злость, которую вызывали точные насмешливые подколки, отлично заставляла Эдварда двигаться дальше. Она вообще была лучшим двигателем прогресса в любой ситуации. Даже здесь, в плену, затянувшемся донельзя, раз за разом ставила на твёрдую землю заключённого, готового уже рухнуть в болото отчаяния. Риза так не умела или не считала нужным. Остальные же члены отряда Мустанга-Элрика вовсе старались не совать нос в чужие дела. Особенно — в дела начальства, каким бы оно ни было. Военная выучка — ничего не попишешь. На фоне прочих размышлений Эдвард частенько улавливал сомнения в факте смерти Роя. Но упрямо отбрасывал варианты благополучного исхода, чтобы прекратить уже жить прошлыми надеждами. Пришла пора оставить их позади и идти вперёд, куда бы ни завела дорога. Безусловно, желание ещё раз увидеть родные тёмные глаза, лукавую усмешку, ощутить тёплое прикосновение никуда не делось. Только ждать чуда надоело, а воспоминания всегда будут с ним, когда Эдвард соберётся. Слишком важные, чтобы забыть, слишком привычные, чтобы отбросить. Проще зубами отгрызть себе вторую руку или ногу, чем стереть начисто четыре года. К тому же, добровольно он не стал бы делать ни того, ни другого. Рой буквально вырастил его, взяв под крыло ещё ребёнком. Надолго не выпускал из виду, постоянно проверял, всё ли в порядке, ворчал за безалаберность. Заботился, как умел, потому что не умел в общем-то. А благодаря малолетнему подопечному в итоге научился. Вопреки расхожему мнению, Эдвард никогда не проецировал образ отца на Роя — не пытался даже. Но уроков от него — действительно полезных — получил достаточно. Большинство, правда, понял спустя годы, когда нудные речи старшего товарища приобрели смысл, уложившись в голове через личный опыт. Главный и самый суровый дошёл только сейчас: беречь надо живых, а о мёртвых достаточно помнить. Мама, Нина, София, Рой — они навсегда останутся рядом. В неосознанных жестах, засевших в памяти фразах, спонтанно принятых решениях. Помогут, подтолкнут, если потребуется, но сперва стоило их наконец отпустить. Прикрыв глаза, Эдвард медленно выдохнул. Единственная рука, онемевшая, холодная, едва сумела подняться, чтобы с размаху шлёпнуться на лицо, больно припечатав по носу основанием ладони. Закоченевшие мышцы не слушались, но оно и к лучшему. Зато уже ничего не болело. "Как бы хотелось сейчас просто проснуться, — позволил себе Эдвард малодушную мысль, криво усмехнувшись. — Только ведь хер мне". Не удержавшись, локоть завалился обратно вбок, упав на успевший опять остыть кафель, утянув следом запястье, безвольно съехавшее по щеке вниз, к уху. И вдруг нашёлся выход из дилеммы Роя, подгрызавшей сомнениями где-то глубоко. "Честное слово, — медленно начал Эдвард, тщательно подбирая слова для серьёзного обещания, которое собирался дать собственной душе, — если полковник окажется живым, когда я выберусь отсюда... — Ничего равнозначного на ум не приходило. Сделать гадость было бы слишком мелочно, по-детски. Для чего-то серьёзного не хватало фантазии. Но закончить мысль стоило в любом случае. Не бросать же вот так? Заурчал пустой желудок, будто ответил на немой вопрос, сорвав усмешку с пересохших губ. И тут неожиданно осенило. — Если полковник окажется живым, когда я выберусь отсюда, то я сам свожу его в тот ресторанчик на берегу", — придумал Эдвард, мягко улыбнувшись возникшему воспоминанию. Тихий плеск волн за окном, возле которого они вдвоём сидели напротив друг друга, разделённые столом. Яркий закат, похожий на отсвет пожара, запутавшийся в волосах, отражавшийся в глазах. Расслабленное, но усталое лицо Роя, чуть приподнятые уголки его тонких губ. До сих пор не выходило из головы, какие они были мягкие на ощупь, какие горячие, когда целовал их взапой, забывшись в сильных руках. Впервые не захотелось разреветься после будто заново пережитого момента. Захотелось лишь улыбнуться шире, согревшись изнутри чужим огнём, который уже никто никогда не сумеет погасить. Если это всё, что останется в худшем случае, Эдвард сбережёт его любой ценой, как не смог сберечь Роя. Пытался — не смог. "Да я почти живое наследие Огненного Алхимика, — фыркнул он про себя, повернув голову набок. Разлепил веки, сморгнув усталость, попытался встать, перекатившись на живот по отработанной схеме. Стылое тело не оценило рвения, но послушалось, едва имея силы держать равновесие. — Хотя, сталь ведь закаляется огнём, так что всё логично, твою мать, — прокомментировал иронично с заявкой на странный юмор Роя, который не то что оценить — понять порой бывало трудно. — Но мне всё равно нравится моя собачья кличка", — подвёл Эдвард черту под потоком странных выводов, дохромав до раковины. Опёрся на её край рукой, всмотревшись в отражение в осколке зеркала, прислонённом к стене. О пережитых пытках и длительном голодании напоминали теперь только круги под глазами да лохматая мочалка на голове, в теории являвшаяся волосами. За последние недели — месяцы? — вес почти вернулся к привычной норме. Жилы на руках и шее лишились резкости очертаний, ввалившиеся щёки больше не облепляли череп вплотную, мышцы вернули силу, пусть не совсем, но достаточно. В целом Эдвард перестал напоминать пересушенную воблу и вызывать приступы жалости хотя бы у самого себя. "Я должен вернуться, — решил твёрдо, глядя в глаза своему отражению. — Я нужен моим ребятам, я нужен брату, где бы он ни был. Я должен выбраться отсюда". Кивнул себе одобрительно, криво усмехнувшись половиной рта. Обернулся через стальное плечо, посмотрев на пол, где лежал недавно. Теперь на том месте стоял его двойник в знакомой армейской форме. По-прежнему единственный чёткий силуэт среди остальных, расплывчатых. Но больше он не пугал, не внушал ужас или желание сбежать. Вместо хмуро сдвинутых бровей, зло прищуренных глаз, напряжённых губ, сжатых в ровную полосу, на знакомом лице теплилась спокойная улыбка, напоминавшая довольную ухмылку. Неудивительно — ведь ему удалось добиться цели. Эдвард вспомнил, кем являлся в действительности, несмотря ни на что. Уже не ребёнком, которому требовалось присутствие близких людей, помогавших двигаться вперёд — армейским офицером, командиром отряда, который сам помогал остальным никогда не сдаваться. Он был Стальным Алхимиком, в конце концов. Стоило оправдывать данное вместе со званием имя. — Я понял, — сказал негромко, получив в качестве реакции вопросительно приподнятую бровь не существовавшего в реальности собеседника. — Ты это я, и я не могу сломаться, пока ты остаёшься частью меня, — рассудил неторопливо, достраивая мысль на ходу, как делал прежде. — Но ты без меня тоже не справишься, хоть и сильнее. Без тебя я стану бледной тенью, которую видел в зеркале, а ты без меня станешь жестоким ублюдком. Мы нужны друг другу. — И, пока мы вместе, нас никакая дрянь не сломает, — поддержал его другой Эдвард, легко угадав направление озвученной мысли. Они усмехнулись уже вместе, синхронно шагнув навстречу. Замерли в считанных сантиметрах друг от друга, присмотрелись внимательно, в упор, словно оценивали взаимную значимость — каждый для себя. Не осталось ни страха, ни злости, ни недоверия ни в одном из них. — Кажется, пора наконец собраться, — озвучил Эдвард вывод, витавший в воздухе между ними. — Я могу быть упрям и жесток, конечно, люблю грубить в лицо, спорить и часто делаю глупости сгоряча, но тут просто не могу не согласиться, — фыркнул другой, склонив голову в ожидании вердикта. — Ты всё равно часть меня, — ответили ему, пожав плечами. — Глупо было с моей стороны пытаться избавиться от тебя из-за того, что ты пытался меня защитить. — Я, кажется, убил полковника, так что могу понять, — вздохнул двойник, по привычке обхватив ладонью шею под светлой косичкой. — Сам на себя до сих пор злюсь. — Мы не узнаем этого наверняка, пока не выберемся отсюда, — твёрдо возразил Эдвард и, набравшись смелости, протянул руку чуть вперёд, то ли предлагая пожать, то ли боясь коснуться первым. — Так что давай сделаем это вместе. — И, не получив ответа, добавил после пары секунд тишины. — Я прощаю тебя. — То есть себя? — иронично скривился собеседник, но попытка придать ситуации облик шутки провалилась с самого начала. Всё-таки тема была слишком важной. Она лежала в основе сумасшествия, до которого довело осознание факта убийства настоящего Роя. Не похожего на него существа из подвалов, а реального. — Ладно... — неловко прошептал двойник, запоздало отразив движение. — Спасибо, — обронил напоследок едва слышно, и их ладони соприкоснулись. Эдвард мелко вздрогнул, не ощутив этого физически. Морок, явившийся голосом разума, обретшим знакомый облик, постепенно истаял, бестелесный. Внутри что-то встрепенулось, напомнив о жалости, сочувствии, понимании, страхе, привязанности. Обо всех слабостях, которые делали его человеком, настоящим, живым. Цельным. Которые помогли принять в самом себе другое: непримиримое, жёсткое, упрямое, злое, мстительное. Эти недостатки, однако, являлись неотъемлемой частью характера, закалённого пройденными испытаниями. От них нельзя было избавиться просто так, не потеряв себя. А совершать одну ошибку дважды Эдвард не собирался. Полугода неявной войны с самим собой оказалось вполне достаточно, чтобы понять это. Ладонь, мгновение назад державшая призрак, сжалась в кулак уверенным жестом. Хватит уже плыть по течению без цели и направления. Пора было начинать действовать. Выбираться отсюда обратно, к свободе. К людям, которые наверняка ждали его, несмотря ни на что. * * * За окном догорал весёлый рыжий закат, когда Эдвард уловил странный шорох за стеной. Сидя возле щели в полу, через которую подсовывали тарелки с едой, и внимательно отслеживая то, что происходило по другую сторону. Из-за упавшего зрения обострился слух, дававший минимальное представление о внешнем мире. Там были шаги, неразборчивые разговоры короткими фразами и много тишины. Ужин подоспел по расписанию пару часов назад, поэтому теперь сытый, набравшийся сил Эдвард неторопливо догрызал порезанное на дольки яблоко, полагавшееся на десерт. Но подозрительный, словно нарочно скрываемый звук, заставил замереть, сосредоточившись. — Шеф? — спустя несколько секунд раздался в районе той самой щели у пола до дрожи знакомый голос. Только один человек обращался к начальнику подобным образом. В горле на секунду встал ком. — Эй, шеф, Вы там? — Хавок? — не веря собственным ушам, позвал Эдвард тоже шёпотом, припав к полу, чтобы его самого можно было услышать. — Лейтенант Хавок? — Да, сэр, это я, — донеслось в ответ с изрядной долей облегчения и радости. — Вы в порядке, шеф? — Я... — начал было тот, но осёкся, проглотив остаток фразы. А вдруг снова обман, как с Роем? Вдруг снова не тот? Или вовсе галлюцинация? — Курить хочу, сил нет, — закончил Эдвард, решив проверить, убедиться наверняка. — Вы же не курите, — искренне удивился собеседник за стеной. Снова что-то зашуршало, шлепнулось на пол. — Подкинь сигаретку, лейтенант, будь другом, — попросил Эдвард, принюхавшись, как настоящая собака. Табаком тянуло знатно, даже через маленькую щель. — Только лейтенанту Хоукай не говорите, пожалуйста, — произнёс Джин, просунув в неё початую пачку и бензиновую зажигалку. — Она же меня на куски порвёт, если узнает. — Ага, меня тоже, — фыркнул его собеседник. Марку сигарет он узнал сразу же, а на зажигалке отыскалась гравировка — подарок от бывшей. Об этих вещах Эдвард услышал однажды от самого подчинённого, когда отчитывал того за курение в неположенном месте. Поэтому сейчас обмана быть не могло — за стеной точно находился именно Джин Хавок. Аж от сердца отлегло, как спокойно стало. — Шеф, а мы за Вами, — сказал тот, судя по изменившемуся звучанию голоса, усевшись на пол спиной к стене. С другой стороны в примерно похожей позе замер и пленник. Не будь между ними преграды, пожалуй, они опирались бы друг на друга. — Пакуйте вещи — скоро вытащим Вас отсюда. — Сигареты, главное, не забудь, — напомнил Эдвард, отложив одну и для виду пару раз щёлкнув зажигалкой у бедра, прежде чем вернуть чужое имущество обратно владельцу. — Вы охренительно задержались с моим спасением. Я думал, уже забыли про меня. — Конечно, Вас забудешь, как же! — рассмеялся Джин немного натянуто. — Простите, что так долго, шеф. Не очень-то легко было Вас найти. — Я так и подумал, — выдохнул Эдвард, потерев ладонью лоб под неряшливой челкой. — И сколько ещё ждать? План-то у вас есть? — Обижаете, шеф! Всё уже готово. Меня просто на разведку послали. — Ну и чего мы, в таком случае, ждём? — Действительно, — усмехнулся Джин, постучав по стене, словно проверял на прочность. — Отойдите подальше, пожалуйста, и голову прикройте. — Начинайте уже — мне тут недалеко, — отозвался Эдвард, встав на одно колено. Оттолкнулся ладонью от пола, поднявшись на ноги, и проковылял до угла напротив, где находилась дверь в ванную комнату. Того, как его команда связывалась по рации, он уже не слышал, присев на корточки, выставив вперёд негнущийся костыль. Зато отлично услышал взрыв, грянувший через пару секунд. Инстинктивно втянул голову в плечи, прикрыв её рукой, зажмурившись от пыли. Бетонная крошка засыпала его сверху, пара крупных осколков ударила в локоть и под рёбра сбоку. Стена слева осыпалась, прихватив с собой часть потолка, рухнувшего сверху большими глыбами. На мгновение Эдварду показалось, что нечто подобное уже происходило прежде. Треск камней, жуткий грохот, обвал над головой, грозивший похоронить под собой молодого алхимика. "Алхимия, точно! — осенило его, и память наконец сработала, как надо. Вспомнился подвал, крошечная каморка, в которую пленника бросали отдыхать между пытками, визиты лже-Роя, последний из которых закончился злым, бесчувственным изнасилованием. Фантомно заныла поясница, а чуть ниже засаднило, как было сразу после. На миг потеряв дыхание, Эдвард осмотрелся вокруг, убрав локоть от головы. В этот раз под обломками он находился один. — Тогда я использовал алхимию, чтобы обрушить всё здание, которое находилось сверху, — подумал, успокоившись, постепенно восстановив хронологию событий. — Как же чертовски похоже". Сердце испуганно дрогнуло в груди. Повторения не хотелось совершенно. Вдруг, стоило ему оказаться снаружи, там опять будет ждать Рой. И снова не разобрать — настоящий или нет. Эдвард отнюдь не был уверен в собственной способности среагировать адекватно. Ведь в прошлый раз, не поверив, бросился на старшего товарища, приняв его за подделку. А, когда поверил, оказалось уже слишком поздно. Или этого всё же не случилось? Может, пленника просто хорошенько приложило чем-нибудь, и встреча с настоящим Роем ему приснилась? "Я должен убедиться, — решил Эдвард, ползком, припадая на бесполезную левую ногу, направившись в сторону завала, чтобы вскарабкаться наверх, откуда тянуло сквозняком ночной прохлады. — Я должен убедиться, что полковник мёртв, иначе это сожрёт меня". Щель, через которую просачивался воздух, оказалась маловата даже для невысокого роста заключённого. Критично не хватало второй руки или хотя бы ноги, чтобы удержать равновесие и немного разобрать камни, подпиравшие друг друга, будто давние друзья. Костыль оступался, не находя опоры, соскальзывал, но Эдвард упрямо стоял на другой ноге, распластавшись по кривой горе обломков, пока старался вытащить один конкретный. По примерным расчётам это должно было спровоцировать новый небольшой обвал, который открыл бы наконец путь на свободу. Глыба не поддавалась, прочно прижатая сверху другими крупными кусками, но пути назад не осталось. Теперь, когда почти всё уже кончилось, поздно было отступать. Безусловно, Эдвард чувствовал страх перед неизвестностью. Боялся оказаться опять лицом к лицу с Роем и совершить старую ошибку во второй раз. Но ещё больше боялся не увидеть напарника совсем. Ведь это означало бы, что тот в самом деле умер. Хуже осознания собственной вины в его смерти не существовало, пожалуй, ничего. Даже тогда, поняв, что именно натворил, Эдвард до последнего сомневался. И полз к бездвижному телу из последних сил, из чистого упрямства, подгоняемый необходимостью проверить. Но до чужой ладони в белой перчатке, где под кожей как доказательство должна была легко прощупываться титановая пластина, в итоге всё равно не дотянулся. Сознание отключилось раньше, не позволив коснуться безвольной руки. Сейчас всё повторялось, как будто судьба давала шанс заново прожить конкретный эпизод, чтобы исправить собственную глупость, поступить иначе. Поэтому Эдвард, вдох за вдохом проглатывая страх, упрямо откапывал путь наружу, в ночь, в темноту, прочь от осточертевших флуоресцентных ламп. Удавалось, правда, плохо, потому что глыба засела намертво, а подцепить или приподнять её было нечем. На всякий случай пленник даже обернулся, окинув взглядом устроенную разруху. Кровать со всеми приборами похоронила под обломками взорванная стена, в ванной, кроме зеркала да пары полотенец, ничего не предусматривалось изначально. Но вдруг внизу у основания горы из груды камней что-то знакомо блеснуло. Прищурившись, Эдвард насилу сумел рассмотреть торчавший из-под куска бетона металл длинного прямого лезвия. "Откуда здесь оружие? — растерялся на мгновение, кубарем скатившись на пол, чтобы подобрать неожиданную находку. Как только она оказалась в руке, он вспомнил. Вспомнил, как пришёл в себя в белой больничной палате. Вспомнил, как испугался, заметив движение рядом. Вспомнил, как на инстинктах отбросил от себя этого человека, по короткому вскрику запоздало узнав Уинри. Вспомнил, как кричал на Ризу, прибежавшую на подозрительный шум. Вспомнил, как создал этот мачете из стального заграждения койки, метнув его в сторону двери. Вспомнил, как потом постоянно натыкался на торчавшую из стены рукоять то ногой, то головой, когда приносили еду. Всё не мог взять в толк, что это такое было и зачем. — Я выбрался тогда, — осенило Эдварда, когда сжал в ладони оружие, вывалившееся из замурованной им же двери. Теперь, правда, кругом лежали только куски цемента да кирпичей, и выход был лишь один — наверху, между рухнувшими стенами и потолком. — Я выбрался тогда, а потом чуть не сошёл с ума, поняв, что убил полковника. Я спас их от себя, — подумал Эдвард, ощутив противный укол совести где-то под рёбрами. — А они теперь взорвали больницу ради меня, идиоты. Что, интересно, они делали бы со мной, приди раньше, когда я ещё был не в себе? — почти разозлился он на глупость своих подчинённых, но быстро остыл, вспомнив, что сперва к нему подослали Джина. — Если бы он понял, что я до сих пор невменяем, они оставили бы меня здесь, — догадался Эдвард, напоследок окинул взглядом палату — теперь-то он точно знал, что никакая это не камера для пленника — и бодро усмехнулся. — Отлично сработано, ребята. Теперь мой черёд!" Повторный путь наверх по кривым камням дался намного проще первого. Тонкое лезвие, подсунутое под злополучную глыбу, сработало на манер рычага, в итоге переломившись пополам, но выполнив главную задачу: небольшой обвал действительно освободил достаточно места, чтобы Эдвард вылез наконец наружу. Перегнулся через край, уперся ладонью чуть сбоку и вытолкнул себя на улицу правой ногой. Костыль на левой скрежетнул по остаткам стены наверху, выбив искру, а тело по инерции кувырком полетело вниз, затормозив уже на траве, распластавшись во весь рост. Дышать было тяжело, но пока удавалось. Горло сжимал страх из-за затянувшегося дежавю, которое не отпускало до сих пор. Рука, повинуясь памяти, потянулась к небу. Эдвард видел перед глазами только темноту наверху, но знал, что где-то там светили звезды. Сжал кулак, словно пытался поймать одну из них, чтобы загадать желание, единственное оставшееся: "Я не хочу быть убийцей". Вспомнил сегодняшнее утро, когда слышал из соседнего помещения голос Роя, подавился собственным страхом и вскочил на ноги, качнувшись на неустойчивом костыле. Вдруг он, и правда, выжил? "Я точно вытащу тебя в этот ресторан, полковник, клянусь, блядь, только окажись живым! — взмолился мысленно, обратившись по привычке к единственному, с кем продолжал разговаривать всегда, невзирая ни на что. Заставил себя успокоиться, прикрыл глаза грязной ладонью. — Но если это был всего лишь очередной высер моего больного подсознания, я никогда себя не прощу", — добавил с нотками злости, опустив руку и наконец осмотревшись. Пришлось прищуриться, чтобы различить тёмные силуэты неподалёку. Пятеро. Явились полным составом. Эдвард улыбнулся незаметно, но не успел ничего сделать или сказать, как раздался слитный звук трёх выстрелов подряд. Каждую пулю он почувствовал левой ногой. И каждая попала в цель, выбив несколько искр у самой земли, заставив костыль сдвинуться, выкорчевав кусочек газона. Небольшой кусок металла откололся, истончившийся заостренный конец подломился. Коротко вскрикнув, Эдвард едва не упал ничком, насилу удержав равновесие. "Кажется, я их сильно напугал", — подумал совестливо, выпрямившись. Поднял руку над головой, помахав ею из стороны в сторону. — Майор Элрик? — окликнула его Риза, и он молча показал большой палец над головой. Голос всё ещё толком не вернулся к нему, звуча неуверенно, хрипло. Докричаться до места, где стоял отряд, точно не удалось бы. Выдохнув, Риза опустила пистолет, убрав обратно в поясную кобуру. Сделала несколько неуверенных шагов вперёд, жестом приказав остальным оставаться на расстоянии. Вторая её ладонь предусмотрительно лежала на ещё тёплой рукояти, готовая в любой момент снова выхватить оружие. — Привет, лейтенант, — улыбнулся Эдвард, когда дистанции между ними почти не осталось. — Простите, со мной вечно столько хлопот, — повторил слово в слово собственную давнюю фразу, когда они ещё работали вместе, когда ещё не было плена, когда разум ещё был в порядке. Юный командир действительно чувствовал себя виноватым перед всем отрядом. Но особенно — перед Ризой. Ей пришлось пережить столько потерь, что никому не пожелаешь. Одного мелкого идиота не хватало для полного комплекта. Эдвард принуждённо усмехнулся, потерев ладонью шею по давней привычке. Хотел снова извиниться, однако не успел даже губ разлепить. Риза неожиданно подошла вплотную и крепко обняла его, уткнувшись носом в растрёпанные пыльные волосы, не различимого в полумраке цвета. Её руки мелко дрожали, дыхание звучало неровно, поверхностно. На секунду Эдварда выбило из реальности. Опять, как наяву, вспомнились чужие мерзкие прикосновения, цепкая хватка на плечах и бёдрах, удерживавшая его на месте, не позволявшая двинуться. Он буквально оцепенел, к горлу подступила паника, закончившаяся так же резко, как началась. — Эдвард, — прошептала Риза у самого уха — и страх от нелогичного дежавю пропал. В её голосе слышались проглоченные слёзы, ладони на спине, закрытой только тонкими бинтами, были мягкими, тёплыми, знакомыми. — Я так рада, что с тобой всё в порядке. — Простите, что заставил волноваться, — смущённо пробормотал Эдвард в чужое плечо, обтянутое шершавой тканью военной формы. Помедлил и неуверенно обнял в ответ. Он никогда не знал, как поступить, если доходило до подобного. Вроде бы стоило привыкнуть — Уинри достаточно часто плакала из-за него. Но реагировать правильно или как минимум нормально ему по-прежнему не удавалось. Каждый раз Эдвард откровенно терялся, путался в словах, мыслях, не понимая, что делать, что говорить. Да и нужно ли вообще. — Ничего, тебе не за что извиняться, — выдохнула Риза, отстранившись, когда сумела взять себя в руки. Это ей удавалось явно лучше, чем Уинри. — Главное, что ты в порядке. — Ну вообще-то не совсем, — решил признаться Эдвард, чтобы в будущем не возникло серьёзных недопониманий. Он уже видел, к чему они зачастую приводили. А доставлять новые проблемы совершенно не хотелось. — У меня кривой костыль вместо ноги, на котором я еле стою, нет одной руки и, кажется, пластина в голове погнулась, — начал с самого простого, незначительного, чтобы хоть немного разрядить обстановку перед тем, как сообщить о реальных проблемах. Риза мимолётно улыбнулась, почувствовав его настрой. Отступила на полшага назад, будто готовилась к удару, но ждала, не перебивала, не задавала вопросов. Эдвард ценил её тактичность и терпение, которые были очень к месту. Особенно сейчас, пока он набирался мужества произнести главное. — А ещё у меня, кажется, лёгкая фобия на прикосновения после пыток в плену и спутанность сознания. Я порой теряю ощущение реальности. Не понимаю, что настоящее, а что — плод моего воображения. Вот... — Эдвард выдохнул, опустив голову. Снова коснулся ладонью шеи и заставил себя улыбнуться, посмотрев на собеседницу. — Но в остальном я в порядке, это точно, — закончил уверенно, расслабив наконец руку, повисшую вдоль тела. — Ясно, — сдержанно кивнула Риза, ощутив неприятный укол вины за недавний эмоциональный порыв. Но извинения оставила при себе, прекрасно помня о нелюбви Эдварда к подобным пустякам, которые постоянно всем спускал на тормозах. — Какие будут указания, майор? — Мне срочно нужен мой механик автопротезов, — сказал тот первое, что пришло в голову, потому что в прямом смысле ощущать себя инвалидом за долгое время устал. А потом подумал немного, посмотрел за плечо собеседницы на остальных членов отряда, и добавил. — Но это может подождать до утра. А пока... У вас же есть при себе лопаты? — Да, сэр, по количеству человек на случай, если пришлось бы помогать Вам выбираться из-под завала, — отрапортовала она, тут же уточнив. — Зачем они Вам? — Надо будет кое-что выкопать, — туманно ответил Эдвард, нахмурившись. Первым делом, отложив допрос подчинённых и проверку больницы на наличие в ней конкретного пациента, он обязан был собственными глазами увидеть содержимое могилы полковника Роя Мустанга. Как бы ни отреагировали остальные, что бы ни говорили. Не им пришлось переживать регулярные визиты то ли призрака, то ли двойника мертвеца. Не их преследовали излишне реалистичные галлюцинации. Ему нужно было отделить вымысел от событий, произошедших на самом деле. Вскрыть гроб, похороненный больше полугода назад, казалось наиболее простым и быстрым способом сделать это. — Можете, конечно, считать меня сумасшедшим, что тоже в каком-то смысле правда, но выполните, пожалуйста, мою просьбу. — Хорошо, — осторожно ответила Риза, нахмурившись. Она не любила не понимать мотивов чужих поступков, но знала, что существуют вещи, которые просто нужно сделать, какими бы странными они ни казались. Учитывая непростую ситуацию Эдварда, вероятно, нынешняя была из их числа. — Спасибо, лейтенант, я Ваш должник, — улыбнулся тот, теперь уже легко, искренне, от души. — Тогда поехали. И, обойдя собеседницу, похромал к машине, припадая на левую ногу, описывая ею широкую дугу, чтобы переставить вперёд негнувшийся костыль. Риза двинулась следом, на каждый его шаг ощущая нелогичный болезненный укол вины. Словно острый конец удлинённого крепления автопротеза втыкался не в затвердевшую от холода землю, а ей под ребра, царапая по живому, едва залеченному. В очередной раз она не смогла ничем толком помочь. По крайней мере, чувствовала себя именно так, даже если Эдвард считал иначе. Последний раз с подобными мыслями Риза шла за ещё майором Мустангом, когда он уводил своих подчинённых с поля боя в Ишваре. Изрядно потрёпанный, замученный, но не сломленный. Нашедший силы собраться и двигаться дальше, к новой цели, появившейся у него взамен старых наивных идеалов, которые сгорели в жестоком пламени огненной алхимии вместе с городом у восточной границы страны, где едва отгремела гражданская война. И это сравнение Ризу ничуть не радовало.