Калейдоскоп иллюзий

Дни завертелись сплошным круговоротом. Каждое рабочее утро начиналось одинаково: с раннего больничного подъёма. Причём, подъёма для врачей, а не для пациентов. Эдвард нехотя вставал с постели, выворачиваясь из рук Роя, попутно своей вознёй умудряясь разбудить ещё и его. Умывался в служебном туалете, где в углу притиснулась душевая кабина. Здесь же, на крючке у раковины, висело притащенное из дома полотенце, стиравшееся вместе с остальными в местной прачечной. После лёгкого завтрака в ординаторской, которым прижившегося визитёра обычно подкармливали врачи реанимационного отделения, работавшие в два состава, сменяясь через сутки, он переодевался там же в форму, безнадёжно пропахшую антисептиками и спиртом уже на вторые сутки временного пребывания в общем шкафу. А потом шёл менять Рою капельницу, пока тот следил за своим охранником и по совместительству сиделкой одним лениво приоткрытым глазом. Эдвард смазывал кремом раздражение от датчиков на чужой груди, предварительно отключая аппарат и снимая их, чтобы потом налепить обратно на ещё не покрасневшие участки кожи над сердцем. Примерно в этот момент открывались двери отделения. Заходила Риза, чтобы помочь младшему командиру с волосами, отбить пару словесных подач старшего и, оставив того с наигранно грустным лицом, увезти единственного пока дееспособного из них на службу. Связь через коммуникаторы между этими двумя не прерывалась, казалось, ни на минуту с самого подъёма. Штабные будни навевали скуку, но Эдвард придумал способ разбавить их: выкроив из рабочего времени дополнительный час перед обедом для своего отдела, вытаскивал всех на совместную боевую тренировку. Поставить наконец руку он согласился на следующий же день после первой ночи, проведённой в реанимации. Никто так и не узнал, что заставило его изменить своё решение. Впрочем, сам Эдвард тоже затруднялся ответить. Просто, когда осторожное прикосновение выдернуло его из поверхностной дрёмы, напугав до головной боли от бури противоречивых эмоций, внутри будто что-то со скрипом встало на место. Нет, он по-прежнему с трудом добровольно шёл на физический контакт, но решил исправить это. Нельзя ведь было теперь до конца жизни лелеять приобретённую фобию. Любое большое скопление людей могло спровоцировать бесконтрольный приступ паники, чьи последствия оставались загадкой. Эдвард знал единственный проверенный способ избавиться от страха: встретиться с ним лицом к лицу и победить. Поэтому начал с простого, предложив отряду устраивать ежедневные совместные тренировки. В бою, особенно рукопашном, никогда не получалось обойтись без физического контакта. Со стальной рукой, опять ненадолго разболевшейся на стыке крепления с телом от увеличившегося веса, удавалось чувствовать себя увереннее во время спаррингов. А под постоянным прицелом Ризы — ещё и спокойнее. Шли недели, Эдвард действительно заново привыкал к прикосновениям, постепенно возвращая в свою жизнь приятные мелочи вроде объятий, дружеских хлопков по плечу, растрёпанных чужой ладонью волос. С остальными дела обстояли вроде неплохо, но сложнее всего было, предсказуемо, с Роем. Поэтому почти всё время, проводимое рядом, проходило в районе больничной кровати. Пока один был занят своими делами, второй обычно дремал или тоже отвлекался на что-то полезное. Например, Эдвард частенько забирал с собой документы, которые не успевал разгрести на работе. Устраивался, как в первый вечер, возле чужих ног, лицом к лицу, чтобы чувствовать рядом присутствие напарника, и подолгу возился с бумагами. А он, чтобы не умереть от скуки, иногда помогал, иногда молча читал книги, принесённые ему Ватто или Хаймансом. Вроде на первый взгляд всё было хорошо. Однако каждый раз, стоило Рою шевельнуться, сменить позу, от которой у него сводило судорогами мышцы, и случайно задеть Эдварда, как тот крупно вздрагивал от неожиданности, а следующие несколько секунд ещё испуганно смотрел на знакомое лицо, словно не узнавая. Потом, конечно, вспоминал, где находился, кто был рядом, и виновато поджимал губы, пряча взгляд. Порой беззвучно ругался под нос. Рой делал вид, что не замечал, даже не отрываясь от того, чем занимался на момент небольшого происшествия, но внутри каждый раз что-то кололо тонко и больно, в области сердца. Медицинские датчики, однако, изменений не улавливали. Эдвард, вероятно, тоже, что уже можно было считать личной победой. Ведь тот каким-то мистическим образом за время их плотного сотрудничества научился читать старшего напарника по сущим мелочам, обычно ускользавшим от общего внимания. Как именно ему удавалось каждый раз проворачивать подобный трюк, не понимал никто, в частности Рой. А спросить напрямую значило бы признать поражение. Да и странно было вообще задавать подобные вопросы, независимо от ситуации. Поэтому он просто смирился с неоспоримым фактом чужого преимущества, теперь стараясь лишний раз не поднимать глаз от бумаг, чтобы не попасться случайно на какой-нибудь очередной детали. За дни, что Эдвард практически неотлучно проводил рядом, Рой привык ощущать его присутствие. Они сидели напротив друг друга по вечерам, слегка соприкасаясь коленями или стопами, засыпали уже после отбоя в полумраке, разгоняемом ночниками-мониторами, просыпались по утрам неизменно в обнимку. Всё это вошло в обычный ход жизни настолько легко, будто никогда не было иначе. Но ничто не могло продолжаться долго. Рой прекрасно понимал, что его скоро переведут в обычную палату для выздоравливающих, а потом выпишут. Вряд ли Эдвард станет снова ночевать с ним в штабе на неудобном кабинетном диване. Особенно с учётом похищения, произошедшего там же. Возможно, стоило закончить со всем прямо сейчас, пока не стало слишком поздно, пока не привязался слишком крепко, чтоб потом не пришлось выкорчёвывать с мясом крепшее тёплое чувство из едва зажившего сердца. — Поговорим? — спросил однажды Эдвард, когда прочие посетители, приехавшие вместе с ним навестить старшего командира, отправились по домам. — Что-то случилось? — предельно небрежно откликнулся Рой, не подняв глаз на собеседника. Перелистнул страницу новой книги, которую даже не пытался читать из-за завала мыслей в голове. — Посмотри на меня, — попросил Эдвард тихо, отложив в сторону рабочие документы. Его испытующий взгляд ощущался на физическом уровне, словно настоящее прикосновение. Рой неохотно оторвался от иллюзии чтения, посмотрев прямо в золотистые глаза за очками. Толстые прямоугольные линзы бликовали от света ламп, но это не мешало видеть затаившееся за ними беспокойство. — Это я вообще-то хотел спросить, — произнёс Эдвард, поймав зрительный контакт. — Что-то случилось, Рой? Под рёбрами снова предупреждающе заныло, прямо за датчиками равномерно пищавшего аппарата. Будучи сослуживцами и напарниками, они редко обращались друг к другу по имени, но, если такое вдруг случалось, значит ситуация явно выходила за рамки и рабочего, и товарищеского диалога. Сейчас же, произнесённое нарочито спокойным тоном, оно не сулило адресату ничего хорошего. Хотя бы потому, что после такого начала он попросту не сумеет увильнуть от темы, которую собирался поднять собеседник. — Стараюсь тебе не мешать, — туманно сказал Рой, словно не уловив истинный смысл вопроса. — Не мешать — с чем? — пока без нажима, но с намёком на оный уточнил Эдвард. Светлые глаза чуть прищурились, а разные руки сцепились пальцами над лодыжками. Он, как всегда, сидел, скрестив ноги перед собой, почти касаясь матраса коленями, на которые опирался локтями, подавшись вперёд. Спина, заново привыкшая к весу протеза, была идеально прямой, плечи —расправлены, а подбородок — упрямо приподнят. Отступать без боя Эдвард не планировал. — Привыкать к моему присутствию, — прямо ответил Рой, не готовый воевать на чужих условиях, но не имевший иного выбора. Он насквозь видел тактику, выбранную собеседником — ведь сам регулярно использовал её, когда жаждал получить необходимую информацию. Именно поэтому, даже зная слабые места в ней, не мог ничего противопоставить. Не из-за самих формулировок, конечно же — из-за Эдварда. — Хреново врёшь, — фыркнул тот натянуто, покачав головой. По нему было заметно, что он и сам не в восторге от начатого разговора, но всё равно собирался его продолжить. — Почему ты думаешь, что я вру? — удивлённо вскинул брови Рой без наигранности, действительно искренне. — Потому что я вижу, — со значением произнёс Эдвард, окинув быстрым взглядом фигуру собеседника, сидевшего напротив в такой же позе, что и он сам. Вновь посмотрел в тёмные глаза, всё-таки объяснив. — Ты слишком напряжён: спина вроде прямая, но плечи сдвинуты вперёд, когда говоришь — сжимаешь челюсти, почти не открывая рта. И мне даже не нужно смотреть на монитор или слышать этот надоевший писк, чтобы замечать, как сосредоточенно ты контролируешь дыхание, — перечислил он, не задумавшись ни на мгновение, словно объяснение давно лежало у него, готовое к озвучиванию. — Чем больше времени я провожу здесь, тем реже ты обращаешь на меня внимание. То есть стараешься делать это реже, — быстро поправился, едва заметно нахмурившись. — Если вдруг тебе кажется, что я не замечаю, как ты смотришь на меня тайком из-под чёлки, когда думаешь, что я занят работой, или когда отхожу за чем-нибудь, то ты крупно ошибаешься. Поэтому я спрошу ещё раз — будь добр, не пытайся опять обманывать: что-то случилось? — Теперь в его голосе звучала сталь. Контраргументов у Роя не нашлось, как и способов отвертеться. Он наконец удовлетворил собственное любопытство — узнал, какие конкретно детали замечал Эдвард, делая выводы о настроении старшего напарника. Настал черёд взаимной откровенности. — Случилось, — выдохнул Рой, стараясь максимально убрать из тона обречённость. Отложил на тумбочку книгу, не запомнив страницу — всё равно не читал. Взъерошил подотросшие волосы, свалявшиеся на затылке с висками от постоянного лежания. Вновь отзеркалил позу собеседника, облокотившись на колени и сцепив пальцы над скрещенными лодыжками. "Я ненормально влюбляюсь в тебя — и меня это пугает", — подумал, встретившись взглядом с золотистыми глазами напротив, но произнести то же самое вслух счёл неуместным. Глупая была причина, пусть даже правдивая. — Я постоянно думаю, что же будет после того, как меня признают годным к службе, и придётся вернуться на работу, — сказал он вместо неозвученной мысли. Добавлять что-то сверх этого не стал, понадеявшись на умение Эдварда слышать больше пустых слов. Тот сосредоточенно сдвинул брови к переносице, осмысливая фразу собеседника, не разорвав визуального контакта. Словно использовал в качестве подсказки, чтобы понять истинную суть банальной жалобы. И вдруг его лицо поражённо вытянулось, морщинка на лбу разгладилась, а глаза на мгновение распахнулись шире. Он понял. Рой кривовато усмехнулся, приготовившись к спору ни о чём. Однако Эдвард умудрился даже здесь превзойти напарника в выводах, вернувшись к привычному настроению: улыбнулся тепло, подался корпусом вперёд, положив живую ладонь на чужое колено. — Ну и дурак же ты, — выдал с долей сарказма, склонив голову набок. — Я всё не знал, пошлёшь ты меня с моим предложением или нет, поэтому молчал — ждал подходящего момента, — начал расплывчато, с заметным усилием заставляя себя не отворачиваться. Пришёл черёд Роя хмуриться в попытках уловить суть. — У меня в квартире скоро ремонт закончится, — сообщил Эдвард как бы между делом, многозначительно приподняв брови, сжав пальцами колено собеседника. И тот, потратив около трёх секунд на осмысление информации, неверяще моргнул. Стало смешно за собственную глупость. Вроде бы именно он из них двоих был старше, а позволил себе размякнуть под давлением обстоятельств настолько, что забыл о главном: с Эдвардом никогда не стоило расслабляться, иначе контроль над ситуацией быстро переходил в его руки. Примерно, как сейчас. "Кажется, я старею", — с внутренней ироничной ухмылкой подумал Рой, наконец собравшись с мыслями. — За мой счёт, между прочим, — сказал он с намёком, двинув бровью, и получил широкую улыбку в ответ. — Равноценный обмен? — предложил Эдвард, убрав ладонь с его колена, чтобы протянуть её для рукопожатия, которое получил незамедлительно. — Договорились, — кивнул Рой, сжав пальцы вокруг чужого запястья, впервые даже не дрогнувшего от прикосновения. Кажется, наконец у них наметился прогресс. — Я бы предложил тебе помочь перевезти вещи, но ведь сгорело всё, — поддел его Эдвард, не спеша разрывать физический контакт. — По чьей милости, интересно? — ответил Рой в тон ему, откинувшись на подушку за спиной. — По твоей, конечно, — безразлично пожал плечами тот, всё-таки высвободив ладонь из затянувшегося рукопожатия, чтобы подхватить отложенные в сторону документы и пересесть на свободное место рядом с собеседником, оттеснив его немного вбок стальным плечом. — Кто тут у нас Огненный Алхимик вообще-то? — добавил риторически, в свою очередь устроившись на чужой подушке и согнув сведённые ноги в коленях для удобства. Уложил на них одинаковые папки, открыв верхнюю, где под обложкой пряталась ручка вместо закладки. Задумался ненадолго, повернувшись к Рою с нечитаемым выражением. — Знаешь, наверное, мне стоит извиниться за то, что тебе приходится терпеть меня... такого, — добавил вдруг тяжёлым тоном, вернув взгляд в папку. — И спасибо, что терпишь. Я бы себя давно уже выгнал взашей. — У меня нет выбора, — чересчур театрально горестно вздохнул Рой, на свой страх и риск потянувшись за книгой на тумбочке, перебросив руку через плечи собеседника. Тот ожидаемо напрягся, однако усилием воли заставил себя первое мгновение усидеть на месте. А потом притёрся поближе, устроив затылок на знакомой груди неподалёку от датчиков, вернувшись к работе. — Да и желания, если честно, тоже, — добавил Рой, перекинув книгу из одной ладони в другую, осторожно по ходу движения приобняв Эдварда. — Меня раздражает, что я боюсь тебя, — как на духу признался тот, полуосознанно сжавшись под расслабленной рукой. — Как будто ты мне враг или... Не знаю. — После того, что ты мне рассказал, это не удивительно, — нейтрально отреагировал Рой, не став уточнять, насколько больше на самом деле ему было известно. И насколько больно это ощущалось. — А ещё я не чувствую ничего, — добавил Эдвард совсем разбито, столкнув папки с колен, и те беспорядочным листопадом ссыпались на пол. Снял очки, небрежно бросив их себе на живот, потёр живыми пальцами переносицу. — Ты не представляешь даже, как это погано, — продолжил хрипловато, замерев в этой позе. Рой пожалел, что не мог видеть за чёлкой его лица. Оставалось только мягко держать за плечо и стараться не упустить смены интонаций в тихом голосе. — Вот физически вроде чувствую, — дополнил Эдвард ранее сказанное, — а эмоций никаких. Как будто выключили. Раздражает, просто жуть. И я не знаю, что с этим делать, — выдохнул под конец едва слышно, уронив руку поверх другой, стальной, а лицо спрятал в складках больничной рубахи-распашонки на знакомой груди. Парадоксально, но даже здесь, где всё насквозь провоняло лекарствами и антисептиками, от Роя продолжало пахнуть привычно: в основном — гарью, потому что этот аромат давно стал его неотъемлемой частью, немного — остатками одеколона, въедливого по своей природе, но успевшего изрядно выветриться, смешавшись с едва уловимой мускусной ноткой, в меру резкой, не противной, как обычный мужской пот, вызывавший желание заткнуть нос. После тренировок отряда, по крайней мере, в общей раздевалке амбре стояло то ещё. Густое, горячее, словно оказался в конюшне посреди лета. Глубоко вздохнув, специально, чтоб проверить, Эдвард убедился в собственном наблюдении: сейчас противно не было. Да и Роя всё-таки пару раз отключали от писклявого аппарата, чтобы пустить в душ под присмотром кого-нибудь из дежурных врачей. Местное мыло запаха не имело никакого, зато остальные смывало напрочь удивительно качественно. Чаще одного такого похода в неделю совершать не разрешали, напоминая о запрете кардиолога на физические нагрузки. По крайней мере, до тех пор, пока злополучный рубец между желудочками не затянется окончательно, в чём ему мешало сердцебиение. Рой ворчал на постоянные напоминания об этом, что он не настолько стар, как все почему-то считают, но стоически терпел долгие перерывы между помывками. Безусловно, они сказывались на его обычном запахе, но совсем чуть-чуть, не портя и не искажая до неузнаваемости. Скорее даже, наоборот, подчёркивая. Не удержавшись, Эдвард потянул носом ещё раз, почти неощутимо сильнее прижавшись к чужой груди. — Если это намёк, что от меня воняет, то, спасибо, я в курсе, — насмешливо произнёс Рой, рассеянно погладив живое плечо собеседника ладонью. — А мне нравится, — пробубнил тот, не отстранившись, глупо понадеявшись, что его не услышат, потому что он слишком поздно понял, какого чёрта вообще ляпнул. Зря. Не только у него здесь был хороший слух. — О, — немного растерянно обронил Рой, на секунду напрягшись. Повёл плечом, устроив поудобнее руку, которой обнимал Эдварда, от чего мышца под щекой того плавно шевельнулась. — Ну ладно, сиди, если хочешь, — добавил уже спокойно и резко перевёл тему. — Я понимаю тебя. Насчёт эмоционального ступора, в смысле. Сам сталкивался с чем-то похожим. — После Ишвара? — догадался Эдвард, повернув голову, чтобы слова не заглушались тёплым телом рядом. — И ещё раньше, когда мои родители погибли, — кивнул Рой, сам до конца не поняв, зачем решил вспомнить об этой малоизвестной части собственной биографии. — Я не знал, — удивлённо прошептал Эдвард, повернувшись под тёплой рукой, чтобы устроиться боком, осторожно обняв собеседника поперёк живота. — Сочувствую, — добавил неловко, словно заодно объяснив смысл своего жеста, едва вписывавшегося в рамки выражения дружеской поддержки. Но ведь во время их первого ночного разговора через коммуникаторы Рой вроде сказал, что между ними не только работа, значит, наверное, можно. К тому же, возражений не последовало, и Эдвард окончательно расслабился, постепенно акклиматизируясь в условиях его непривычной близости. — Да ничего, давно дело было, — легко отмахнулся тот, подняв взгляд к потолку. — Не знаю, почему вообще упомянул это, — сказал с коротким смешком. — Я раньше никому о них не рассказывал. — Расскажи, если хочешь, — спокойно пожал плечами Эдвард, сложив согнутые колени на чужое бедро. — Иногда для каких-то вещей время нужно... правильное. — Или человек, — дополнил Рой, глубоко вздохнув. — Или так, — согласился собеседник, задумчиво прибавив от себя. — Я тоже недавно понял, что мог бы рассказать, что с нашей мамой произошло. Дважды. Отболело вроде как. Да и в себе держать устал, если честно. — Равноценный обмен? — предложил Рой полушутливо, вернув Эдварду его же фразу, сказанную чуть раньше. — Идёт, — просто кивнул тот, и от короткого движения светлые волосы с лёгким шорохом проехались по больничной рубахе собеседника. — Только ты первый. — Ладно, — улыбнулся он мягко, на секунду сильнее сжав пальцы на чужом плече, словно собирался с духом, чтобы начать. Этот их разговор, в отличие от множества предыдущих, растянулся на долгие часы, не закончившись даже после отбоя, когда свет кругом уже погас, а глаза привыкли к темноте. Каждый успел по несколько раз встать, чтобы ненадолго отойти по нужде, и вернуться на прежнее место: Рой — спиной на подушку, а Эдвард — к нему под бок, головой на плечо. Задремали они только под утро, так же, как и лежали. * * * Впервые за неполных две недели совместных ночёвок Эдвард сумел ускользнуть незаметно, не потревожив всегда чуткий сон Роя. Тот проснулся сам на пару часов позже от негромкой возни врачей, неспешно занимавшихся другими пациентами отделения реанимации. Открыл глаза, едва заслышав первые шаги, доносившиеся ещё из коридора. Осторожно засунул руку, почти свисавшую с края кровати, под подушку, проигнорировав мерзкое покалывание онемевших мышц, нащупал в вырезе наволочки спрятанные перчатки и отпустил их, только когда узнал своего кардиолога, по обычаю проигнорировавшего его присутствие в помещении. Но ладонь оставил на месте для подстраховки — мало ли. После разговора с Эдвардом о шпионе-оборотне Рой начал относиться с подозрением к каждому человеку, появлявшемуся в поле зрения. Однако, как сам и сказал в тот вечер, лучше быть параноиком, но живым параноиком. Подобной точки зрения он старательно придерживался, чтобы ненароком снова не стать причиной нового сильного эмоционального потрясения младшего напарника, ставшего уже не просто другом — намного большим, заполнившим серую жизнь смыслом и ярким калейдоскопом красок. Подобравшимся настолько близко, что мог напрямую достать до израненного сердца, не протягивая руки. До сих пор в ушах порой вставал звон сковывавших его цепей из звеньев скрытности, осыпавшихся к разным ногам: стальной и живой. Ещё в день, когда впервые вернулся на службу после своей сфальсифицированной смерти, завуалированно, но искренне раскаявшись в затянувшейся вынужденной лжи. Пожалуй, именно тот день стал началом конца, апогеем которого явилось недавнее почти признание. Лишь ответ на простой вопрос: "На "ты" или на "Вы"?" — а сколько смысла пряталось в словах. Услышав формулировку, вникнув в подтекст, Рой аж опешил на мгновение. Порой своей прямотой Эдвард ставил собеседника в тупик без намёка на запасной выход. Этот раз относился к числу подобных. Стоило достаточно быстро решить, где ставить рамки — ставить ли вообще? "Чёрт меня возьми, я влюбился в этого мальчишку", — с пугающей отрешённостью констатировал разум, уставший сопротивляться очевидному. Рой решился, но опять, словно из необходимости, словно их мог слышать кто-то посторонний, зашифровал признание в самой прозрачной фразе, на которую оказался способен, хотя язык зудел от более короткой и ёмкой. Пришлось тщательно контролировать каждое слово, чтобы проглотить её, не дать случайно сорваться вслух. По собственным меркам, он совершил подвиг — не меньше. А то, что потом добровольно захотелось вытащить из недр памяти свою неприглядную подноготную, вероятно, прилагалось к не произнесённому толком признанию. Как и вызвавший изрядное удивление факт сегодняшнего ухода бессменного охранника, оставшийся незамеченным. Прежде Рою никогда не доводилось сталкиваться ни с чем похожим. Ему с трудом удавалось вообще заснуть при посторонних людях, даже наиболее близких, не говоря уж об остальных. Поэтому, не желая лишать себя сна полностью, он поселил Эдварда на диване в гостиной, когда только забрал его с амнезией из больницы. Однако даже с подобным вариантом соседства — через две толстые стены и угловую часть коридора — свыкнуться удалось не сразу. Первую неделю Рой дремал, бессознательно вслушиваясь в звуки квартиры. Ко второй его начало периодически отключать на несколько минут, иногда прямо в кабинете на кресле, стоило лишь найти удобное положение. Под конец промежуток вырос до часа или двух. От недостатка отдыха расшатались нервы, хуже получалось сдерживать эмоции, хотелось постоянно ворчать и ругаться. А потом случилось первое нападение химер, после которого Рой наконец-то по-человечески выспался, измученный настолько, что не придал значения наличию ещё кого-то под боком. Просто разложил диван, выиграв дополнительное место, которое занял, сохранив максимально возможную дистанцию до напарника. Тогда уже не беспокоило чужое присутствие в одном с ним помещении. Однако от первого же шороха на следующее утро глаза мгновенно открылись — чуткость сна никуда не делась. Никогда не девалась. С самого Ишвара, где любая невнимательность могла стоить жизни. Именно там впервые довелось услышать мудрую присказку, въевшуюся в мозг хлеще устава. Кто крепко спит — однажды не проснётся. С тех пор ничто не могло заставить Роя потерять бдительность и расслабиться вблизи врага. Даже если потенциального, даже если вовсе не врага. Поэтому совершенно не вписывалось в общую картину утреннее происшествие. Кое-как, со скрипом в приемлемые рамки втискивались последние ночи, проведённые рядом с Эдвардом. Немного, правда, выходило за края то, что проводились они на одной кровати, катастрофически узкой для двоих. Первую Рой предсказуемо провёл в бодрствовании, задремав ненадолго, лишь оставшись в одиночестве. Но, начиная со следующей, он всё больше спал, никак не умея поймать злополучный момент, когда проваливался в темноту из мягкого зеленоватого полумрака. День ото дня провалы становились длиннее, малодушно списываемые на необходимость отдыха для нормального выздоровления. Однако уход Эдварда, напрочь проигнорированный вымуштрованным за годы чутьём, наводил на конкретную мысль, отнюдь не радовавшую. Всё-таки привык. Привык накрепко, перестав воспринимать его, единственного в целом мире, как потенциальный источник опасности. Того, кто с самого момента поступления под командование Роя мечтал хорошенько врезать начальнику хуком с правой, вечно доставлял сплошные неприятности, дерзил, язвил, повышал голос, открывал двери с пинка, лез на рожон, повсюду совал любопытный нос, упрямился, скандалил, не боялся высказывать своё мнение, защищал слабых, упорно трудился, влипал в неприятности, выбирался из них и влипал по новой, терял память, склеивал личность по кускам целую кучу раз, не сгибал спины под гнётом обстоятельств, боролся до последнего, улыбался лучисто, поддерживал, когда остальные не могли, искал выходы, которые находились, видел больше других, зная, куда смотреть, заразительно смеялся, приходил на помощь, даже если не просили, терпел потери, мягко обнимал, жарко целовал, влез буквально под кожу, под рёбра, в самое сердце, стал этим сердцем, импульсивным и вспыльчивым, неугомонным и больным, заново научил любить, убил, в конце концов, чтобы научить ещё и доверять. А подсознание, автономно собрав воедино необходимые данные, включило Эдварда в метафизический список людей, рядом с которыми не страшно было оставаться уязвимым. В список, где он оказался первым, он же — последним. Единственным. Из-за него этот список вообще появился, чего уж там. Не список даже толком — заметка. Печать принадлежности. Клеймо, выжженное прямо изнутри — ни смыть, ни отодрать. А Рой лишь теперь соизволил его заметить, когда отступать было некуда: последние мосты догорели, развеявшись пеплом, запасные пути исчезли миражом. Осталась лишь сухая констатация факта на предельно укоротившемся поводке, персональный приговор, эпитафия на надгробии полковника Мустанга, ветерана Гражданской войны на востоке, безжалостного убийцы сотен людей. Видимо, именно ему принадлежала почти фальшивая могила на военном кладбище, где у ног маленькой девочки в деревянном гробу покоился камень вины за старые ошибки, случайно сбитый с души мощным ударом стального автопротеза. Которым конкретно — сказать не получалось. Когда — тоже. Но главное, здесь и сейчас был просто Рой, опять вернувшийся с последней грани. Вроде прежний, только совершенно новый. Словно смерть от руки Эдварда смыла всю грязь, копившуюся не меньше десятилетия, вычистила совесть, оттёрла чужую кровь, дала наконец злополучный смысл жить, указала свет в конце тоннеля, который вёл не в абстрактное Небытие, а к нему самому — непосредственному источнику, яркому и неиссякаемому. К тому спасению, о котором Маэс говорил ещё в Ишваре. Кажется, Рой всё-таки переоценивал себя, потому что на проверку оказался круглым дураком, поняв истинный смысл слов лучшего друга только сейчас. У того уже была Грейсия, когда они воевали — отличный пример, не воспринятый всерьёз. Чудесная, милая, заботливая Грейсия, освободившая его от лишнего груза, развеявшая мрак в сердце солдата, даже не подозревая, сколько сделала. У Роя не было никого, кроме Маэса и Ризы, но никто из них не сумел залечить глубокие раны, оставленные Резнёй. Раны, со временем превратившиеся в кривые шрамы, уродливые рубцы, не видимые глазу. Медленно гнившие изнутри, подтачиваемые виной и презрением к самому себе. Надежды на помощь или — куда там! — спасение не находилось. Время шло, наращивая корку безразличия под готовым прикрытием масок. Но вот, когда Рой почти успел смириться с безысходностью ситуации, как снег на голову ему свалился Эдвард, без особого труда сломавший тщательно выстроенные стены, незаметно исцеливший, на первый взгляд, не подлежавшее восстановлению. Медленно, скрупулёзно, тщательно, как делал абсолютно всё, за что брался. Показал, как должно было быть изначально. Как не бояться доверять и верить, подпускать ближе и не отталкивать, идти вперёд налегке и не оглядываться на ошибки, засыпать вдвоём и просыпаться вместе. Как, чёрт возьми, жить. Он сделал для Роя то, чему не нашлось бы равноценной оплаты в целом мире. Только оплаты не просил. Ничего не просил — ни благодарности, ни помощи в ответ. Понял, наверное, с каким идиотом связался. Неожиданное озарение явилось, словно небо рухнуло. Хотелось смеяться от счастья и плакать от горя. Сердце сбилось с ритма, приборы предупреждающе запищали, Рой схватился за грудь поверх датчиков, не в силах вздохнуть то ли от эмоций, то ли от начавшейся асфиксии. Прибежали врачи, но замерли в недоумении возле его кровати. Он сидел, держась за место пристанища старых шрамов, выселенных прочь без права на возвращение, и беззвучно хохотал со следами слёз на щеках. Оказалось, его ступор, о котором они с Эдвардом проговорили почти до рассвета, отступил только сейчас, а чувств скопилось за целую жизнь. Так много, что плевать хотелось на случайных свидетелей. Спишут на очередную короткую остановку сердца — и успокоятся. Может, направят на приём к психиатру или кому-то подобному. Последствия Роя беспокоили меньше всего. Основная волна уже схлынула, скоро совсем отпустит — он вернётся в норму, а инцидент позабудется. Только главное отныне навсегда останется с ним: знание, что ошибался, ведь на обычную влюблённость, как глупо подумал накануне, это совершенно не тянуло — это была любовь, самая важная и — гори оно всё алхимическим пламенем! — первая настоящая в его никчёмной жизни. * * * Целый день у Эдварда прошёл в лёгкой прострации. Разного рода, но схожего направления мысли не давали сосредоточиться ни на чём, будь то проверка документов, тренировка отряда или традиционная уже беседа по выделенной связи. Он тщательно анализировал происходившее между ним с Роем и внутри себя самого. Если с последним ему относительно помогли разобраться во время ночной беседы, с первым возникали сплошные вопросы, которые не получалось даже грамотно сформулировать. Об их произнесении вслух речи не шло. Как бы это выглядело, поинтересуйся Эдвард в лоб, не напрягала ли Роя его эмоциональная блокада, напрочь стеревшая крепшую некогда тягу? Ответ вроде был очевиден без лишних сотрясений воздуха. К тому же, учитывая недавний обмен кривоватыми признаниями, в нём не осталось необходимости. Ему и так сказали явно больше, чем планировали. Отсюда возникало логичное сомнение: не перегорел ли сам Эдвард, продолжая действовать по инерции, на остатках старого завода, как детская механическая игрушка? Здесь не получалось сказать ничего однозначного, потому что для понимания требовались чувства, а он их только помнил — не ощущал постоянно. Переливчатый поток неожиданно исчез, словно кран перекрыли. Или кислород, потому что без эмоций оставался не больше, чем ходячий труп. Сравнение с игрушкой внезапно обретало новый смысл. Самообманы Эдварду никогда не давались достаточно хорошо, в отличие от самокопаний, поэтому сомневаться в зародившейся раньше привязанности не приходилось. Здесь он был полностью уверен, какого рода эмоции ощущал к Рою. Но не истёрлись ли они сейчас, после всего произошедшего? Единственным способом развеять сомнения являлась проверка. Ставить опыты, касавшиеся не только себя самого, Эдвард не любил. Однако не похоже, что имелись альтернативы. И даже это знание не отменяло возникавших внутренних возражений. — Эй, полковник, ты там? — позвал он, наконец соизволив оторваться от заевших на повторе мыслей. — Куда бы мне деться? — в привычной манере отозвался неизменный собеседник в наушнике. — Решил взять перерыв? — Скоро у нас тренировка, так что не помешает, — пожал плечами Эдвард, будто его могли видеть. — Спрашивай, — вдруг серьёзным, но мягким тоном предложил Рой, неосознанно озвучив промелькнувшее в чужой голове. — Что? — растерялся от неожиданного совпадения тот, глупо моргнув. Диван, на котором он сидел, показался вдруг странно колючим, словно сделанный сплошь из гвоздей. Стало на секунду не по себе. — Что собирался, — пояснил Рой, добавив следом. — Ты целое утро рассеянный: отвечаешь невпопад, отвлекаешься, меняешь мелкие темы, о которых даже говорить не хочешь. Явно же тебя что-то грызёт, поэтому спрашивай. — Вот это наблюдательность, — оценил Эдвард с нервным смешком, запоздало осознав целую кучу допущенных за утро проколов. Потёр лоб под чёлкой раскрытой ладонью, всё-таки поднялся на ноги, обойдя стол, чтобы выйти на середину кабинета, где с недавнего времени на полу лежал ковёр, притащенный им из дома. Подпалённый край они с ребятами отрезали, заодно подогнав размер чётко по центру помещения. Зато стало немного уютнее. — До твоей ещё далеко, — улыбнулся Рой, и опять, вопреки разделявшему их расстоянию, Эдвард ощутил прилив тепла. — Говори уже, я не кусаюсь. — Да глупо это всё как-то, — неловко признался тот, положив одну руку на талию сбоку, а второй обхватив себя за шею сзади. — Если для тебя это важно, то оно не может быть глупо, — рассудил Рой, откинувшись на подушку. Последние дни он всё больше старался сидеть или даже стоять, до сих пор привязанный проводами датчиков к аппарату, длины которых едва хватало, чтобы сделать пару шагов от кровати и обратно. Но врачи не выражали особых протестов, потому что показатели оставались в стабильной норме, чем их неугомонный пациент часто пользовался. — Спасибо, конечно, что ты так думаешь, — негромко начал Эдвард, запоздало ощутив лёгкое смущение от чужих слов, — но мне так не кажется. — Сложно судить, когда даже не знаешь предмета разговора, — резонно заметил Рой, съехав в полулежачее положение, забросив руки за голову. Утренний приступ недоистерики давно отпустил, осознание собственных чувств медленно приживалось на поверхности, наконец вытащенное наружу, поэтому он действительно был готов теперь ответить на любой вопрос Эдварда. Если, конечно, тот касался их двоих или кого-то одного. А здесь Рой в своей правоте не сомневался, потому что, грызи собеседника нечто постороннее, оно уже давно вынеслось бы на обсуждение. — Ну да, — согласился Эдвард, начав измерять короткими шагами собственный ковёр, исхоженный уже вдоль и поперёк. Никак не получалось нормально собраться с мыслями, чтобы, как сказали, обозначить предмет разговора. Поэтому, отчаявшись найти правильные слова, пришлось просто выдать вертевшееся в голове. — Я не могу понять, что чувствую к тебе, — произнёс Эдвард на выдохе, и даже полегчало немного. — Эта дрянь меня скоро с дерьмом сожрёт, если не разберусь, — пожаловался до кучи, замерев возле широкого рабочего стола напротив двери. Развернулся к нему боком, прислонившись бедром к краю. — Но, как спросить, понятия не имею. Откуда вот тебе знать, что у меня в голове творится? — Мысли я не читаю, — пространно согласился Рой, толком ничего не сказав, но Эдвард понял его по-своему. — Вот и я о том же, — легко подхватил он, ощутив прилив уверенности уже от того, что не был лаконично послан с очередным странным задвигом. — Глупо пытаться у тебя спрашивать о моих чувствах, — добавил странным тоном, споткнувшись о последнее слово, и поспешил сделать ремарку. — Если они есть, конечно. Чувства, в смысле. — Зато сейчас я тебя больше не раздражаю, как раньше, — спокойно отметил Рой, тщательно контролируя звучание собственного голоса, чтобы боль от чужих слов, полосовавших по свежему, едва вылеченному, не просочилась в интонации. В конце концов, не вина Эдварда, что его любили. Да и если существовал в мире человек, который в самом деле мог безнаказанно оставлять на сердце Роя новые шрамы, то это был именно он. Мальчишка, исцеливший его потрёпанную душу, имевший теперь на неё полное право. Впрочем, не только на неё. К тому же, у него образовались проблемы посерьёзнее в связи с недавними событиями. Ради их решения немного внутреннего дискомфорта Рой вполне мог потерпеть. — Ха, с этой стороны я не смотрел на ситуацию, — задорно усмехнулся Эдвард, ощутимо расслабившись и даже повеселев. — Выходит, ты от моей безэмоциональности ещё и выигрываешь. — Возможно, — задумчиво протянул Рой. "Ты просто представить не можешь, как сильно я на самом деле проиграл", — подумал горько, с усилием проглотив мелькнувшую мысль. Сейчас речь шла отнюдь не о нём. — Полковник, ты мудак, — вдруг серьёзно констатировал Эдвард, чем поверг собеседника в недолгий ступор. — Могу я узнать, почему теперь? — поинтересовался тот флегматично, искренне не поняв взаимосвязи последнего высказывания с предыдущими. — Если голову включишь, то, наверное, можешь, — кивнули ему в тон, впрочем, быстро развив мысль, вероятно, не надеясь больше на его умственные способности. — Никто ещё не выигрывал от безразличия, это вообще дерьмо последнее. А то, как ты легко согласился с моей идиотской шуткой, означает, что тебе не насрать. Спасибо, конечно, за попытку моральной поддержки, но не надо больше такой откровенный бред нести, договорились? — Ты прав, — смиренно согласился Рой, приняв условия несерьёзной сделки. — К тому же, — поспешно вклинился Эдвард, не позволив собеседнику сказать что-то ещё. — Ну... Мы ведь на "ты", верно? Значит, мне на тебя тоже не насрать. Но это пока единственное, в чём я точно уверен. Ты меня иногда бесишь, конечно, но даже спасибо, наверное — хоть какие-то эмоции, кроме одного большого нихрена. — Даже не знаю, что сказать: "всегда пожалуйста" или "пошёл к чёрту", — фыркнул Рой, отметив, как одна из свежих ран на сердце исчезла, поддавшись мягкому укору в услышанных словах. — Дайте два, — отшутился Эдвард в стиле собеседника, развернувшись на месте спиной к столу. Прислонился к нему снова, ухватившись пальцами за чуть выступавшие края его крышки, откинулся назад, запрокинув голову к потолку. — Ты, кстати, помог мне наконец-то нормально проблему сформулировать, — сказал он уже серьёзно, с длинным вздохом встав ровно, опять принявшись неспешно прогуливаться по сотню раз пересечённой местности. — Меня крайне раздражает, что раньше я чувствовал к тебе... много разных эмоций, а сейчас только страх на рефлексе остался. Мы говорили об этом ночью, и мне даже полегчало вроде. Но вопрос всё равно остался нерешённым: как мне из этого болота вылезти? Я не хочу, чтобы так осталось. — Обычно просто нужно время, — ответил Рой, прекрасно осознавая истёртую банальность этих слов. — Не уверен, что у меня... — начал Эдвард, осознав вдруг, что звучал эгоистично. — У нас есть столько времени, — поправился, сделав ударение на главное. Дошёл до угла ковра, повернулся боком к двери и двинулся вдоль края в сторону дивана. — Я ведь нужен тебе, как ни крути. Кто ещё тебя защитит, если что-то случится? — добавил с натянутой усмешкой, мысленно дав себе подзатыльник за чересчур откровенный подтекст. — О, кажется, у меня появился личный сторожевой пёс, — усмехнулся Рой, а в голове мелькнула предательски нежная мысль: "Ты даже не представляешь, насколько нужен". — Да блядь, — зло выплюнул Эдвард, сбитый с едва найденного настроя. — Тебе лишь бы посмеяться, да? — продолжил, постепенно заводясь всё больше. — Отличная шутка, полковник, особенно если вспомнить, что мы оба армейские псы на одной цепи. И то, что я тут пытаюсь о тебе заботиться, боюсь задеть твои чувства отсутствием своих, а ты в ответ только и делаешь, что подкалываешь меня, очень, знаешь ли, показательно, — высказался он, ни разу не прервавшись даже на вдох в течение целой тирады. А потом сам осмыслил сказанное, остановившись возле низкого стола у дивана, где работал, и закрыл лицо одной рукой, вторую уперев в бок. — Болван, — буркнул уже тише после секундной паузы, обратившись не только к собеседнику. — Я всё ждал, когда же тебя прорвёт наконец, — отозвался тот неожиданно довольным тоном, заставив Эдварда прислушаться против воли. — Твои потуги разозлиться на меня за всякие мелочи выглядели неискренне. Теперь хотя бы понятно, почему. Мог бы просто сказать, а не пытаться делать вид, что всё в порядке. — Я говорил, что не чувствую ничего, — нахмурился он, не до конца поняв суть произошедшего. — Чем ты слушал? — Нет, — мягко возразил Рой. — То есть, да, безусловно, ты говорил про свою эмоциональную блокаду, но вместо того, чтобы делать вид, будто её нет, и твои реакции на некоторые вещи остались прежними, мог бы сразу сказать, что хочешь поставить на себе эксперимент за мой счёт, но боишься — как ты сказал? — задеть мои чувства, точно. — Я ведь не... — Конечно же, ты не упоминал это напрямую, однако я не настолько болван, чтобы не понять очевидного, — перебил он собеседника, чтобы закончить, пока у самого хватало решимости продолжать говорить. — Сейчас речь не о моих чувствах — их мы обсудим как-нибудь в другой раз, — а о твоих, которых нет. Позволь предположить, что в плену с тобой произошло нечто особенно неприятное, приведшее нас к нынешней ситуации. Некоторое эмоциональное потрясение, скажем так, хотя тебе лучше знать. И ты пытаешься найти что-то, что заставит тебя испытать нечто примерно похожее, чтобы отключившиеся из-за первого происшествия эмоции снова вернулись. Поэтому ты затеял ежедневные тренировки с отрядом, набрал туда ещё несколько посторонних солдат, выразивших желание присоединиться. Поэтому ты проводишь всё свободное время рядом со мной, в конце концов. Оно понятно: наверняка ведь в первом потрясении был виноват тот самый оборотень, принявший мой облик. — Рой позволил себе взять небольшую передышку перед тем, как произнести главное. — Я не возражаю, если ты перестанешь заботиться о моих чувствах и позаботишься наконец о своих собственных. Более того, можешь считать, что я настаиваю. Они оба замолчали, каждый для себя переваривая законченный монолог. Эдвард грыз костяшку живого кулака, попросту не находя слов. С одной стороны, его моральная дилемма только что благополучно решилась: ему дали зелёный свет на любые действия. С другой же — перед ним поставили чёткую цель, загнав в рамки обязательного удачного исхода. Теперь, если он всё-таки попробует, то попытка обязана была себя оправдать. Значит, следовало тщательно выбрать момент в плену, от которого стоило отталкиваться. Впрочем, с этим как раз проблем не возникало — изнасилование отлично подходило. Но не просить ведь Роя сделать то же самое? Да и как о таком вообще просить? Эдвард был готов сгореть со стыда на месте, стоило хотя бы подумать о возможности завести подобный разговор. Нет, определённо, следовало найти другой выход. Наверняка он был где-то — следовало лишь хорошенько поискать. Рой по ту сторону связи старательно держался, чтобы не подняться с постели и начать ходить туда-сюда, где дотягивались провода датчиков. Он смотрел в стену прямо перед собой, сжав в пальцах волосы на затылке, дышал нарочито ровно. Произнести недавнюю речь оказалось наименьшей из проблем — крохотной верхушкой айсберга, под которой пряталась наросшая глыба собственных чувств, явно не готовая к будущим испытаниям на выносливость. А их предстояло достаточно, учитывая психологическую травму Эдварда, полученную им в плену. Причём, буквально накануне обрушения Третьей лаборатории, если судить по свежим тогда ещё следам. Рой отнюдь не был уверен в собственных моральных силах совершить нечто подобное. Но, пожалуй, всё равно согласился бы на любой вариант, предложенный напарником, потому что обещал себе сделать всё возможное для его возвращения к нормальной жизни. Здесь уже личные желания отходили далеко на второй план. — Я... — произнёс Эдвард, оборвав потяжелевшую тишину между ними, не решив, что хотел сказать. Но слушать обоюдное молчание дальше стало невозможно. — Мне нужно... — переформулировал зачем-то, проглотив остаток фразы, который звучал чересчур грубо и пошло даже в мыслях, от которых кровь бросилась в лицо. — Подумать, — закончил нейтрально, подыскав верное слово. — Конечно, — согласился Рой, и в его голосе почему-то звучало облегчение. Неужели он боялся, что его щедрое предложение сразу отвергнут? Или, наоборот, примут, решив воспользоваться им незамедлительно? Выбрать из этих двух вариантов ему никак не удавалось, чтобы понять самого себя. — Спасибо, — выдохнул Эдвард таким же тоном, проведя ладонью по лицу, подняв очки на макушку подобием ободка. Сжал пальцами переносицу, надавив в попытке собраться. — И, чёрт, извини, что накричал на тебя. Я на самом деле так не думаю. — Не думаешь, что я показательно смеюсь над тобой? — зачем-то уточнил Рой, зацепившись за более привычную тему. — Вроде того, — уклончиво ответил Эдвард, наконец взяв себя в руки. — То есть я понимаю, зачем ты это делаешь, и ценю твои попытки показать мне, что из-за всего произошедшего ты не изменил ко мне своего отношения. Просто иногда твои слова меня задевают за живое, вот я и... ох, чёрт, — удивлённо прошептал он, распахнув глаза. Медленно убрал ладонь от лица, машинально зацепившись пальцами за шею под косичкой, которую снова начал заплетать с момента установки протеза. — Задевают за живое, точно же, — повторил собственные слова, будто нашёл в них новый смысл. Хотя, в некотором роде, так и было. — Так вот, что ты пытался сделать, полковник. Ты специально выводил меня на злость, чтобы доказать, что я всё ещё способен на сильные эмоции. — Как видишь, не всё потеряно, — хмыкнул Рой, совершенно не расстроенный тем, что его замысел раскрыли. — Ты никогда не был равнодушен к моим подколкам в твой адрес. "Я никогда не был равнодушен к тебе, тупица", — хотел сказать Эдвард, но лишь мягко усмехнулся, покачав головой. Достойного ответа не находилось. Он мог бы упомянуть, что Рою, помимо прочего, всегда отлично удавалось манипулировать им, или переключать его настроение парой точных фраз, или незаметно подталкивать в верном направлении. Мог бы, но не стал. Не было смысла озвучивать очевидные вещи, насквозь пропитанные заботой и волнением. — Пошёл ты к чёрту, полковник, — без тени недовольства произнёс Эдвард, убрав руки в карманы, предварительно вернув очки с макушки обратно на нос. Обернулся на часы, по-прежнему висевшие над дверью и раздражающе звеневшие целую минуту в одно и то же время два раза в день даже в выходные, когда их никто не слышал. Некоторые вещи не менялись, давая приятное ощущение стабильности, независимо от творившегося вокруг бардака. — А я пошёл на тренировку, — сообщил почти без паузы, сойдя наконец с ковра, который топтал на протяжении всего разговора. — Пора выбивать из ребят накопленную лень. — Смотри, дух из них не выбей случайно, — иронично посоветовал Рой, совсем расслабившись. — А я могу, — фыркнул Эдвард без лишнего бахвальства, потому что действительно мог. — Случайно, — добавил в тон собеседнику, потянув на себя ручку двери. К нему тут же повернулись пять пар глаз, ожидавшие неизменной команды, как приговора. Им, конечно, нравились ежедневные тренировки, но наглядная демонстрация превосходства командира немного удручала. Никто из них прежде не задумывался, насколько трудно было с ним справиться в рукопашном бою. Причём, групповые атаки совсем не помогали — Эдвард с умом использовал численный перевес оппонентов против них же, создавая неразбериху за счёт скорости и ловкости собственных движений. А невысокий до сих пор рост помогал ему иногда вовсе затеряться в толпе военных, дезориентировав их перед разгромной контратакой. В общей сложности у него набралось уже больше пары десятков чистых побед против примерно такого же количества противников за раз. Не проигрывал он ещё никогда. — Ну что, народ, — с улыбкой обратился к своему отряду Эдвард, прислонившись плечом к косяку. — Пришло время немного размяться. — Скорее уж — Вам размять нас по тренировочному залу, — отозвался Джин со смешком, высказав общее мнение. — Вот с тебя и начну, — легко отбил подачу Эдвард, шагнув вперёд и закрыв за собой дверь. — Пошевеливайтесь, я вас ждать не буду. — Есть, сэр! — бодро отозвался налаженный хор весёлых голосов. Слышавший короткий диалог через коммуникатор Рой лишь негромко усмехнулся.