Калейдоскоп иллюзий

– Эдвард, успокойся. – Приди в себя, шеф. – Эд, ответь что-нибудь. – Шел бы ты домой, юноша, все равно ты ему уже ничем не поможешь. – Не надоело еще тут сидеть? – Ты, наверное, устал, брат... Все повторялось. Люди, слова, вопросы, просьбы. Чужие голоса доносились издалека и не достигали сознания. Они появлялись, что-то говорили, безуспешно пытались поддержать, успокоить, прогнать, а потом снова исчезали. Эдвард не реагировал, даже не слышал их. Он больше ничего не чувствовал. Ни боли, ни страха, ни вины. Словно свечу эмоций погасили. Так же, как свет в освободившейся палате Роя. Пустой взгляд замер на светлой стене напротив, и больше не отвлекался ни на что. Мимо туда-сюда сновал медперсонал, мелькали белые халаты и красные кресты. Но, вместо них, Эдвард видел могильные. Целый ряд, даже огромное поле, без конца и края. Только смотрел он исключительно на одну мраморную плиту. И никак не мог отвернуться от имени, выбитого на ней. – Эдвард, поешь хотя бы. Вот как-то так выглядела боль. Настоящая, сильная, ломавшая жизни и судьбы. Она была тихой, сухой и холодной. Без слез, причитаний и лишней мишуры. А главное, чистой, прозрачной. Она обнажала реальность во всей её неприглядной наготе. И помогала принимать любой исход спокойно, безразлично, отстраненно. За минувшие сутки Эдвард успел выдохнуться, как не смог за две недели до этого. Ему больше никогда не будет так же страшно, как вчера. По сути, причин бояться и не осталось. Худшее уже произошло. – Эдвард... – Убирайтесь, – хрипло произнес он сорванным голосом, так и не пошевелившись. Надоевшие разговоры мгновенно смолкли. Вся команда Мустанга ошалело уставилась на него, но ни один не ушел. Вероятно, они ждали объяснений, которых, впрочем, не последовало. – Пошли вон отсюда, я сказал, – повторил Эдвард, но и теперь на его слова не отреагировали должным образом. Тогда он набрал побольше воздуха в грудь и закричал, низко, почти рыча. – Вы все, проваливайте! Это приказ старшего офицера! – Эдвард... – пораженно выдохнула Риза, растерянно моргнув. А потом на нее посмотрели светлые глаза. Безразличные, пустые, мертвые. И она вздрогнула. Ей уже доводилось раньше видеть такие же глаза, только у другого человека и в иной ситуации. Так умирала душа и выгорало сердце. Так ломались солдаты. Так – слишком рано! – старели дети. – Есть, сэр, – откликнулась она по привычке, внутренне похолодев, но, быстро взяв себя в руки, увела с собой остальных. Они пытались спрашивать что-то, но любые фразы разбивались о тишину, потому что ответа, по сути, не требовалось. Ещё долго Ризу не покидало чувство дежавю. Неприятное, липкое, как канализационная слизь. В точности такими же глазами смотрел на нее Рой Мустанг, когда поступил приказ прекратить военные действия в Ишваре. Она всего лишь подошла сообщить новость, а тот, не проронив ни звука, просто обернулся к ней. Измученный постоянными убийствами и собственной совестью, опустошенный и безразличный. Поежившись от резкого порыва морозного ветра, Риза вдруг подумала, насколько же эти двое стали похожи. И насколько прав был полковник, когда говорил, что они с Эдвардом сидели на одной цепи. Сперва ничего особенного не бросалось в глаза: скандалы и крики, временные затишья и недолгие обиды. Но после того нападения на юного майора, многие вещи обрели более глубокий смысл и явные очертания. Их реакции во многом сходились, а со временем даже некоторые жесты начали повторять друг друга. Особенно четко Риза помнила ночь, когда впервые химеры напали в открытую. Подмога изрядно опоздала, застав двух алхимиков на пороге ближайшего к месту сражения дома. Рой отдал пару приказов, и они ушли. Совершенно одинаково, держа спины натянуто ровно, словно не имели права ссутулиться или опустить голову. Так всегда уходил полковник с поля боя, выжженного им дотла. Так теперь уходил и майор, разделив ношу вынужденного убийства с командиром, напарником и другом. – Лейтенант, – окликнул Ризу Фьюри, неловко замерев чуть позади. – Что теперь нам делать? – Работать, – лаконично отозвалась та, стряхнув наваждение воспоминаний. Остальные лишь медленно кивнули, согласившись с ее словами после коротких раздумий. И она, больше ничего так и не сказав, поправила ворот плаща и направилась прочь от здания госпиталя. Совсем немного быстрее, чем хотелось бы. *** После того, как все ушли, Альфонс еще долго пытался понять, что же нашло на брата. Раньше он никогда бы не позволил себе с пустого места повысить голос на людей, которые просто пытались поддержать, растормошить, вывести из того эмоционального ступора, в который Эдвард впал еще ночью. Сразу после того, как накричал на врача, сообщившего скорбные вести, и едва не разнес стену мощным ударом правой руки. Глубокую трещину в бетоне закрыл алхимией, когда немного остыл, а потом тихо сел на стул и замер, уставившись в никуда. С тех пор до недавнего времени он вообще не реагировал на внешние раздражители. – Эд... – осторожно позвал брата Альфонс, мысленно готовый к любому ответу, даже самому грубому. Но тот промолчал. Казалось, он снова ушел в себя, но после небольшой паузы вдруг спросил шепотом: – Знаешь, о чем я сейчас думаю? – Не обернулся, не моргнул. Лишь пальцы сжались в кулаки. – Ты не виноват, – попытался угадать Альфонс, но Эдвард только бесцветно усмехнулся. – Конечно, нет, – произнес он ровно, ссутулившись, чтобы облокотиться на колени. – Это полковник идиот, что пошел один. Я сделал все, что мог. Жаль только, что мог я, на самом деле, так мало. – Тогда о чем ты?.. – Тридцать пять литров воды, – начал Эдвард монотонно, – двадцать килограмм углерода, четыре литра аммиака, полтора килограмма оксида кальция, восемьсот грамм фосфора... – Прекрати! – оборвал его Альфонс. – Неужели прошлый раз ничему тебя не научил?! – Я как раз вспоминаю, чем тогда все закончилось, чтобы не повторять старых ошибок, – не изменив тона, отозвался он. – И пытаюсь убедить себя смириться, чтобы мы смогли продолжить наши поиски. – Брат... – Ничего, все в порядке, – вдруг улыбнулся Эдвард, выпрямившись и посмотрев на собеседника. – Прости, наверное, я немного непоследовательно мыслю сейчас. Альфонс промолчал, опустив голову. Когда он перестал понимать собственного брата? Что вообще случилось между ними? Словно некая связь, бывшая доселе, истончилась, ослабла. Пусть и не исчезла окончательно, но стала заметно менее тесной. От подобных мыслей ему сделалось не по себе. Разве мало они уже потеряли, чтобы сейчас терять еще и друг друга? – Пошли домой, Ал, – прервал невеселые думы брата Эдвард, поднявшись со стула. И ушел, не дождавшись реакции. А Альфонс смотрел ему в спину и молча удивлялся тому, насколько резко и сильно он изменился. *** Солнце слепило глаза, отражалось в стеклах, пуская бегать по улицам свои проворные лучики. Ветра почти не было, и листва на деревьях вяло и редко покачивалась из стороны в сторону. Скорее даже, больше по привычке, нежели из необходимости. Недавно прошел дождь, и сохранивший его свежую прохладу воздух приятно щекотал ноздри. В подобные вечера у людей обычно не оставалось лишних забот, и они неторопливо прогуливались вдоль домов, огибая неглубокие лужи. Асфальт высыхал быстро, буквально на глазах, становясь из грязно-серого снова пыльно-белым. Эдвард с Альфонсом сидели на длинной узкой лавочке на перроне и молчали. Первый смотрел прямо перед собой, подняв подбородок. Его привлекала высь, недостижимая и прекрасная. Она завораживала игрой и переливами закатных красок. Небо постепенно становилось огненно-рыжим, и облака, как выпотрошенные из подушки перья, загорались на горизонте. Он думал о том, что не сможет соскучиться по-настоящему. Ведь Рой и пламя, что он зажег много лет назад в душе потерявшегося мальчишки, навсегда останутся там. Кострами в лесу, пожарами заходящего изо дня в день солнца, маленьким язычком свечи в тишине пустого дома. И, конечно же, собственной целеустремленностью, приобретенной после первого же знакомства с полковником. Он навсегда останется рядом такими вот маленькими, обычно незначительными деталями. Эдвард осознал сию простую вещь еще в госпитале. Когда, сорвавшись, ударил кулаком в стену и случайно выбил искру, которую почему-то никто не заметил. Зато обратили внимание на образовавшуюся трещину. Но в то мгновение, что мелькнул и исчез крохотный огонек, в голове пронеслось столько, что и не перечислить теперь. И пришло спокойствие, совершенно иррациональное, нелогичное, внезапное. Словно Рой по недавней привычке подошел неслышно сзади и положил ладонь на живое плечо, чтобы дать почувствовать поддержку. А потом усмехнулся прямо над ухом и отвесил легкий подзатыльник. Эдвард, как наяву, ощутил тепло его руки. И перегорел. Не осталось больше желания кричать, злиться и изводить самого себя. Душевное равновесие вернулось, будто и не исчезало вовсе. Альфонс же старался не думать ни о чем. Его взгляд бесцельно блуждал по земле, изредка спотыкаясь о камни или цветочные ростки. Мысли так или иначе вертелись вокруг событий последнего месяца. В голове роились только вопросы, все новые, отвечать на которые не хотелось. В конце концов, не было никакого секрета в улучшении отношений Эдварда с Роем. Однако, насколько они ухудшились между братьями, заметил, пожалуй, только сам Альфонс. И то, казалось, чересчур поздно. Сперва он считал логичным некоторое время не видеться, а теперь осознал, какую совершил ошибку. Только никак не мог понять, сожалел ли о ней в действительности. Ведь Эдвард нашел то, чего ему не хватало на протяжении всей жизни: опору. Надежную, твердую, непоколебимую. Такую, какой ни за что не сумел бы стать младший брат. С одной стороны, было больно и обидно. С другой – легко и спокойно. По крайней мере, отпадал один большой повод для волнений. Зато появился другой, уже сейчас, когда не стало рядом Роя. У Эдварда вышибло почву из-под ног, и он начал проваливаться в себя, сильнее погружаясь в пустоту потери. Альфонс понимал, что ничем не мог помочь ему, потому что на протяжении последних недель находился в стороне от событий и даже понятия не имел о некоторых из них. Тем для разговоров не находилось – и братья молчали. Еще ни разу тишина между ними не была такой долгой и, в то же время, абсолютно спокойной. Безразличной. – Ладно, Ал, пора ехать, – произнес Эдвард негромко и поднялся на ноги, подхватив стоявший возле ног чемодан. – Здесь нам пока что делать нечего. – Майор Элрик? Альфонс даже не успел толком понять, что произошло, как вокруг них с братом сомкнулось кольцо военных. Они изо всех сил старались сохранить уверенный вид, но многие держались за табельное оружие прямо через ткань формы. Боялись. Эдвард обвел их медленным, задумчивым взглядом, уже прикинув, сколько приблизительно понадобится времени, чтобы от них избавиться. Выходило не больше минуты, если не особенно церемониться. Но для начала следовало выяснить, что такого произошло, раз эти люди решили задержать его отъезд. Поэтому он сдержанно кивнул на ранее прозвучавший вопрос. – Мы вынуждены задержать Вашего брата на неопределенный срок. Он подозревается в организации побега Дрейка Лэшера, осужденного за покушение на убийство Государственного Алхимика, – отчеканил, судя по погонам, лейтенант и подал знак своей группе. На запястьях не сопротивлявшегося Альфонса защелкнулись наручники. – Что? – ошалело моргнул Эдвард, выпустив из пальцев чемодан. – Да вы с ума сошли! Это же бред! Конечно, это был бред. Ведь он прекрасно помнил, как сам предложил идею со спасением горе-убийцы из тюрьмы, а потом теснился вместе с ним внутри доспеха. Да и им помогал Рой, который обещал, что обо всем позаботится. Вероятно, не успел. – Сожалею, майор, но это прямой приказ фюрера, – как-то виновато пожал плечами лейтенант, и его группа двинулась к выходу с вокзала, уводя за собой растерянного Альфонса. – Брат?.. – обернулся он на ходу, так и не сделав ни единой попытки вырваться. – Вам запрещено видеться, пока идет расследование по делу, и выезжать из города, – продолжил военный, опустив глаза. – И еще, майор... Сдайте Ваши часы. Удар последовал раньше, чем кто-либо успел осознать это. Лейтенант пошатнулся и, не устояв на ногах, тяжело осел на землю. Эдвард шумно дышал носом, словно бы пробежал добрый километр, а его стальная рука едва заметно дрожала. Солдаты рванулись было на помощь командиру, но тот остановил их уверенным жестом и поспешил обратиться к юному алхимику. – Майор, Вы, вероятно, не совсем правильно меня поняли. У Вас не отбирают звание Государственного Алхимика – лишь временно конфискуют часы, которые вернут Вам по окончании расследования. Но Эдвард думал уже совсем не об этом. Серебряные часы служили лишь символом, напоминанием для него. Куда важнее сейчас была судьба Альфонса. Ведь ему грозил суд и наказание за то, что, по сути, и преступлением не назвать. И, как назло, Рой больше не мог помочь. Оставался единственный логичный выход: бежать. Прямо сейчас, отбившись от солдат, запрыгнуть в любой отходивший поезд и не доехать на нем даже до ближайшей станции, скрывшись на перегоне. Но сделать заветный рывок Эдвард не успел: сильный удар прикладом по затылку погасил мир, будто цветную картинку в телевизоре, и он, потеряв сознание, рухнул на асфальт лицом.