Помолись за меня

Вера даёт надежду или ослепляет.

      Урок математики тянется почти вечность. Нельзя сказать, что математика мне не даётся, но удовольствия от её изучения я не получаю. Все эти логарифмы, уравнения, степени вводят меня в скуку или даже печаль. Ненавижу тратить время на то, что мне не нужно. Это нужно только отцу.       — Хоуп, решите задачу у доски, — закрываю глаза и делаю глубокий вдох, когда учитель обращается. Когда зовут других учеников, никто не обращает внимания, но, если произносят моё имя, то большая часть класса поворачивает голову и следит за каждым шагом. — Хоуп.       — Да.       Выхожу из-за стола и замечаю, как Майки тоже смотрит на меня. Его взгляд немного отличается, он будто не оценивает меня, а заглядывает вглубь. Слегка улыбаюсь ему, пытаясь скрыть нервозность, и делаю шаг.       — Можно мне? — вдруг раздаётся голос за моей спиной.       — Манджиро? — удивлённо спрашивает учитель. — Конечно. Хоуп, присядьте пока, следующая задача ваша.       — Хорошо, — я даже не заметила, как сжала кулаки, но почувствовала, когда напряжение спало и я разжала их.       Разворачиваюсь, стараясь в этот раз не улыбаться сильно, но эйфория длится недолго. Под взглядом Сано, который оказывается в шаге от меня, я теряюсь. В его чёрных глазах таится словно тьма, они не блестят и не сверкают, будто способны только поглощать солнечный свет. Только вот это не кажется страшным. Думаю, он просто серьёзный. Страшные люди улыбаются больше всех, а глаза у них добрые.       — Потом скажешь спасибо, — тихо говорит он, проходя мимо.       Хмыкнув еле слышно, сажусь на место, и продолжаю вести записи. Забавно, но мне не за что благодарить. Я могла решить этот пример, просто не хотелось быть центром внимания. К новеньким отношение другое, предвзятое. Нас только оценивают, проверяют, ищут слабые и сильные стороны, а я не хочу этого. Я просто хочу закончить учебный день и уйти.       Стоит Майки взять мел, как все затихают. Нет, правда, будто даже дышать перестают. Практически никто не пишет, некоторые лишь вводят ручкой по тетради не отводя от него взгляд.       Что ж, стоит отметить, что я, как и все новички, тоже оцениваю ребят. Просто я смотрю на всех сразу, когда они не видят, стараясь не привлечь внимания, сделать так, чтобы меня не заметили, иначе придётся неловко отводить взгляд. В прошлых школах я искала самых крутых, умных, тех над кем смеются и тех, кому все хотят помочь.       Думаю, Майки из умных. Он сидит за последней партой, мало с кем общается, а стоит ему начать отвечать, как все смотрят ему в рот. Может и не плохо, что мы сидим рядом. Умники всегда могут подсказать.       Сано выписывает каждую деталь уравнения, иногда стирая с доски и выписывая ту же строчку более красивым почерком. Странно наблюдать за таким старанием, учитывая, что он и так пишет красиво. Временами он уточняет какие-то мелкие детали у преподавателя, чьё имя я не смогла запомнить, и всматривается в уравнение.       — Я напишу десятичный логарифм кратко? — учитель кивает, Майки стирает ответ и пишет заново. Стоит ему положить мел, как звенит звонок. — Я закончил.       — Молодец, Сано, садись. Остальные записываем домашнее задание.       Пытаюсь убедить себя, что Майки не виноват в том, как повели ребята себя в первый мой день. Он просто не особо разговорчивый, это я заметила, и учится очень хорошо. Он симпатичный, скорее всего добрый и милый, поэтому все так и удивились. Хватит уже дуться из-за ерунды.       Он проходит рядом с первым рядом, смотря вперёд. Стараюсь не пялится, поэтому незаметно подглядываю за ним, опустив голову к тетради и спрятавшись за волосами. Асаноха ловит его за мизинец и Майки на секунду останавливается, а затем подходит к своему месту и собирает тетради.       Она красивая, стоит признать. Длинные пшеничные волосы заплетены в косу, раскосые карамельные глаза подведены карандашом, а ресницы кажутся длинными из-за туши и тонкой стрелки. Губы накрашены розовой помадой, либо у неё просто идеальной контур. У таких девушек бывает идеальный контур. На стройной фигуре идеально сидит белая рубашка и тёмно-фиолетовая юбка клёш. Кажется, она слегка её укоротила, либо ноги очень длинные.       — Помочь найти выход? — резко разворачиваюсь от неожиданности. Майки стоит на пару сантиметров ближе, чем нужно, чтобы быть просто приветливым. Может он тоже был новеньким и хочет помочь? За его спиной замечаю Асаноху, которая секунду застопорившись, сильнее сжимает ремень сумки и выходит из класса. — Ты вчера потерялась.       — Я потеряла библиотеку, а не выход, — слегка улыбаюсь, пытаясь показать благодарность за заботу. Пару ребят начинают медленнее собираться и поглядывать на нас. — Спасибо, но я дежурная сегодня.       — Ладно, — сухо отвечает он. Сано смотрит в сторону учеников, и они быстрее покидают кабинет. — Я тебя спас.       В пустом кабинете слышен каждый шорох. Думаю, Майки услышал, как у меня задержалось дыхание, пусть это и длилось всего миллисекунду.       — Меня не нужно было спасать, я знаю математику.       — Дело не в математике, — он усмехается, делая шаг ко мне. Слишком близко, чтобы быть доброжелательным. — Дело в том, что ты не хочешь привлекать внимания.       Прикусываю губу и задвигаю стул. Я чувствую, как он сверлит меня взглядом, слышу, как засовывает руки в карманы брюк. От Сано слышен аромат грейпфрута, мяты, кофе и сандалового дерева. И с каждой секунды становится всё громче.       — Тогда почему ты вообще решил помочь? — начинаю убирать кабинет, желая быстрее закончить. У меня куча дел сегодня, которые хочется успеть сделать перед выходными. — В спасителя играешь?       — Интересно понаблюдать, как долго будешь играть серую мышку, — без секундной запинки отвечает он. — Обожаю смотреть на мучеников и страдальцев.       — И кто я по-твоему? — с грохотом задвигаю последний стул и поворачиваюсь к нему. Нас разделяет теперь целый класс и на расстоянии я чувствую себя комфортнее. — Мученица или страдалица?       — Притворщица, — он берёт свою сумку и садится на угол парты, улыбаясь. Только вот, его улыбка издевательская, надменная и пустая. Будто он знает всё обо мне. — Я видел тихонь, ты не одна из них.       — Ты меня не знаешь.       — Это и забавно. Я заметил это в первый день, а что я узнаю через время?       — Ты разочаруешься, — вытираю всё с доски. — Выяснится, что я скучная, плохой друг, мало провожу со всеми времени. А знаешь, что выясню я? Что мы отлично ладим, что ты весёлый, умный, добрый и милый. Что ты всегда готов быть рядом и поддержать, — слышу его смех и разворачиваюсь. В голове возникают сомнения в каждом сказанном слове, потому что в глазах у Майки нет и грамма веселья. Всё, что я говорила и думала, кажется ложью. — Или я привяжусь и ты окажешься не тем, к кому стоит привязываться. Это не важно.       — А что важно?       Он пытается узнать обо мне. Найти лазейку, то, за что можно зацепиться. Словно хочет прочитать меня, как книгу. В то время, как я прячу свою историю, Сано копается в ней и скрывает всё, что может выдать его.       — Майки, я хочу друзей, но у меня не выйдет. Я не выхожу на улицу, я не гуляю и не тусуюсь. Я не могу задержаться после уроков в караоке или в парке, как бы не хотела. Мы не сможем делать уроки или болтать вместе.       Он замолкает, внимательнее смотря на меня, хотя казалось, что внимательнее уже некуда.       — Я тебе помог, ты мне должна, — с улыбкой произносит он, словно говорит что-то приятное, но в глазах попрежнему тьма. — Должен быть хотя бы день, когда ты можешь выйти и сходить в кино.       — Его нет.       — Строгие родители?       — В школе, — не лезь ко мне в жизнь. Просто не лезь. — Мы можем общаться в школе.       — Факультатив, курсы, подработка? — он не отступает.       — Сегодня в девять я буду свободна полчаса. Дорога от… центрального…       — Я не могу в это время, — перебивает Сано.       — Значит не судьба.       Мы молча вместе выходим из кабинета. Майки идёт рядом, поглядывая в большие окна коридора, пока я смотрю то прямо, то на него. Почему ему так хочется помочь мне? Что за дикое желание разузнать большего? Что он за человек?       Сначала мне казалось, что он очень добрый и серьёзный, что он не… Когда улыбается мой отец, в его глазах пустота. В глазах Майки тоже нет добра, когда он улыбается и мне это не нравится. Я хочу друзей, хочу общаться с кем-то по телефону, гулять и веселиться, но я не хочу бояться.       Если даже предположить на секунду, что отец отпустит меня после уроков прогуляться, то захочу ли я быть с тем, чей взгляд похож на взгляд папы?       — Чем ты занимаешься после уроков? — спрашиваю, когда подходим к выходу.       — Гуляю, — после недолго молчания отвечает он. — В караоке я не был тоже.       — Меня не отпустят после уроков, — мы выходим на улицу. Солнце слепит, так что я начинаю искать солнечные очки, попутно вытаскивая белый платок и наматывая его на шею. — Я могу только после девяти выделить полчаса.       — Не выйдет.       — Тогда увидимся в понедельник, — сухо, но с улыбкой отвечаю я. — Хороших выходных.       — Хороших выходных, — отвечает Майки, вытаскивая сигарету из пачки. — А дашь свой номер?       — В понедельник, — кричу, засовывая наушник и набирая папу.       Я бы хотела дать свой номер, но мне страшно. Вдруг, он не напишет или будет потом долго отвечать, а я проведу все выходные в ожидании. Господи, если ты даёшь мне друга, пусть он будет настоящим.       Прошу, пусть Майки не передумает за выходные, пусть попросит мой номер снова. Боже, благослави меня и прошу… пусть Майки будет хорошим человеком. Плохого я больше не смогу вынести.       Дорога до церкви занимает двадцать минут. Я разговариваю с отцом большую часть времени, обещаю, что буду дома к десяти. Меня не отпускают никуда, кроме церкви, без сопровождения. Не знаю, может папа не знает, что даже в этих стенах люди умирают, а может он понимает, что с Богом я люблю поговорить наедине. Атеисты мне только мешают.       Раньше мы всей семьёй посещали воскресные службы, читали молитвы перед едой, но после смерти мамы всё прекратилось. Только я не смогла перестать. Сестра злилась, отказывалась есть, когда я складывала руки перед тарелкой и молилась, так что даже совместные трапезы у нас пропали. Мы стали такими далёкими и чужими, что единственное напоминание о детстве осталось в церкви. Там же и осталась моя вера в то, что всё может быть хорошо.       Папа разрешил ходить в церковь самостоятельно в шестнадцать лет, а через полгода разрешил самой возвращаться. Мне нужно время, чтобы зайти домой, чтобы смириться с тем, что мира в моей жизни нет, нет понимания и принятия. Что мамы нет рядом. Правда по воскресеньям я приезжаю сюда с одним из его приятелей, потому что большое количество народа может быть опасно.       Перекрестившись перед входом, захожу в храм, накрыв голову платком. Теплый свет, проходящий через витражные стёкла, рассеивается и сливается со светом свечей. Здесь пахнет ладаном и воском. Священник легко кивает, приветствуя меня и возвращается к молитве, которую читает себе под нос у одной из икон. Отвечаю ему и присаживаюсь в тёмный угол на скамейку.       Мои молитвы всегда касаются семьи. Я прошу позаботиться о маме, не дать ей скучать, пока рядом с ней не появятся родные. Но я также молю его о том, чтобы он не торопился никого радовать встречей с ней. Пусть жизни моих родных будут длинными, невзгоды обходят нас стороной, а счастье и радость чаще навещают нас.       Боже, будь благосклонен к моему отцу, заботься о нём, защищай и оберегай от врагов и недругов. Прости его за неверие и грехи. Верни его улыбку и доверие. Подари моей сестре смирение и любовь, дай ей силы простить меня и всех, кто сделал ей больно…       Тишина в церкви дарит мне надежду. Покой и складность позволяют думать, что вся моя жизнь может так пройти. Что мне не придётся опасаться проезжающих машин и мимолётных прохожих. Надежда, которую, кажется, можно потрогать, позволяет думать, что мой отец отойдёт от дел, станет добропорядочным гражданином и прекратит утягивать свою и мою жизнь в Ад.       Если мама не связывала жизнь с психопатом, то она сделала это с преступником. Можно вечно врать, что у него не было выбора, что так сложились обстоятельства, но это не так. Миллион и одна причина и столько же возможностей могли послужить ему поводом бросить всё, но он этого не сделал. Фундаментом его империи служат трагедии и трупы. Счёт в банке вырос благодаря страданиям и мукам. И он никогда этого не скрывал.       Поэтому я не понимаю, как мама выбрала его. Ординатором она влюбилась в него, спасала тех, кто сам напросился на пули и ножевые. Любовь к нему сделала из девочки гениального хирурга, и она же возложила букеты к её могиле.       «Сколько не молись, лучше не станет,» — сказал папа, ухмыляясь, несколько лет назад. В этот день он забрал меня с церкви и повёз на ужин в самый лучший ресторан Италии. Тот год казался самым тяжёлым, но он подходил к концу, почти наступило лето и я была в белом платье. На закрытой вечеринке все были слишком довольные, что не давало мне расслабиться. Даже Селин обняла меня крепко и по-настоящему.       Так я привыкла, что мы можем отмечать чью-то смерть. Так я поняла, что святой не стану. Потому что мне тоже было радостно и плохо в одно время, когда я узнала, что убийца мамы поплатился за содеянное. Я заперлась в дамской комнате и рыдала от ненависти к себе, которую чувствовала из-за счастья. Меня разрывало изнутри, меня душили слёзы и смех.       Молитвами я пытаюсь замолить грех, который может отпустить только Господь. Но, если честно, сладко засыпаю я именно с мыслью о том, что этот человек мёртв.       Поэтому я и не хочу общаться с такими, как отец, поэтому я часто болею перед чьим-то днем рождением или чей-то свадьбой. Эти люди заставляют меня ненавидеть себя ещё сильнее, заставляют теряться в собственных чувствах и сомневаться в идеалах.       Если у меня удасться каким-то образом сблизиться с Майки, выйдет уехать и поступить с ним в университет, то я смогу забыть всё, начать с чистого листа. Мы будем ходить на пары, общаться о преподавателях и математике или о том, что увлекает студентов. Я заведу больше друзей и поверю, что моя жизнь может быть другой.       Хорошие люди есть, и Сано должен быть один из них. Боже, пусть он попросит мой номер ещё раз.