Nudo con i brividi

Алессандро должен спросить себя, как ему удалось дойти до такого состояния - он словно в изорванной одежде, с клочьями плоти, свисающими из сердца и падающих мерзким кусками вниз к ногам. Имеет ли смысл всё то, о чем он думает, или всё это - бесконечные игры, в которые его разум упорно играет с ним: Мамуд не спал уже две ночи. Первая, проведена в мыслях о Риккардо лежа на кровати и смотря в потолок и он даже не смог раздеться. Второй ночью он прислушивался к собственному молчанию: Риккардо не топал ногами, не разговаривал по телефону с матерью, не ходил по потолку, который сделан словно папье-маше. Алессандро молча пытался отстроить свою душу, но чувствовал её (болезненное) отсутствие. Потому что, какой бы бессмысленной ни была трещина в пространстве, расширяющая слова, Риккардо сделан словно из шума: и, услышать его иногда становится единственным способом, с помощью которого, как думает Алессандро, он сможет понять парня. И в конце всего этого, когда он, наконец, снова заснёт в своей постели, и ритмичное тиканье наручных часов будет прерывать его сны, он, вероятно, будет скучать по нему. Но в чем смысл? Сводить себя к попрошайничеству ради шума. Посмотри, что ты сделал с собой, сказал он себе тем утром, когда увидел в зеркало свои темные круги под глазами, посмотри, что ты сделал с молодым парнем: ему девятнадцать лет, а в его голове столько мыслей, что больно (очень больно) пытаться проникнуть в неё. И понять это, поменявшись ролями, единственная суперсила, которой Але хотел бы овладеть - несмотря на все радостные улыбки, которыми Риккардо делится с миром будто ему ничего это не стоит. Посмотрите на себя со стороны: время проходит для всех, это правда, но почему не для вас? Вы кристаллизовались, как бутылка кока-колы, оставленная в морозилке, и теперь, когда вы ищете тёплое место, вы нигде не сможете найти его. И Риккардо, который является олицетворением этого самого места, словно говорит ему об этом. Что Джулия храпит по ночам, что она простужена, и что он не может спать один - он как ребенок, потерявший своего любимого плюшевого мишку в ту самую ночь, когда родители решили, что он должен спать в своей комнате - поэтому он спрашивает Але. И говорит это называется гостеприимством. - Даже не думай об этом, - ответил ему Алессандро, - Ты уже достаточно взрослый, чтобы спать один. И всё же - и эта мысль разжимает крючки, удерживающие его душу на привязи к коже и тому, что скрывается за ней, - если бы он заснул на этом диване или в этой кровати, Риккардо снова стал бы болезненно маленьким и беззащитным в его голове. Его можно просто сжать, но никогда не сломать: ведь, несмотря на разницу в возрасте, именно Мамуд является самым уязвимым. Риккардо не умоляет, он не знает как это. Но он смотрит ему в глаза и смеётся, заставляя его дрожать. - Ты можешь отказаться, но я всё равно приду, - весело комментирует он, - Я знаю, что у тебя никогда не хватит смелости позволить мне спать в коридоре. - Хочешь поспорить? - Давай поспорим. Но правда, которую Мамуду приходится жевать весь день, наряду с бессонницей и кофеином, который он поглощал весь день, заключается в том, что ставки - это не его хлеб: они мучные, слишком соленые и, если оставить их на время, жесткие. Именно поэтому, когда Риккардо стучится в его дверь в три часа ночи, с сонным видом и упаковкой (очевидно, бесполезных) берушей в руках, Алессандро сторонится, чтобы впустить его в номер. - На диван, - комментирует он, стараясь казаться спокойным, - И я не хочу слышать ни слова, понял? В три часа ночи нормальные люди спят. - Я ненормальный, - отвечает Риккардо, пожимая плечами, - И я не буду спать на диване, ты хочешь, чтобы я покалечил себе спину? - Ты не ляжешь со мной на кровать, выкинь это из головы, - шипит Але, - Я не собираюсь нянчиться с тобой и по ночам. Ты же не ждёшь, что я уложу тебя и поцелую на ночь? - Это зависит от обстоятельств. - Даже не думай об этом, ты спишь на диване и заканчиваем дискуссию. - О, да ладно! - отвечает Риккардо, закатывая глаза, - Ты должен преодолеть это отвращение к физическому контакту. - А ты должен преодолеть это желание прикасаться к окружающим без конца, - отвечает Алессандро с тем же выражением лица, - Теперь, когда мы выяснили, что ты собираешься спать на диване, ты не против прилечь и дать мне поспать? Риккардо ничего не комментирует, но, когда Алессандро направляется к кровати, он следует за ним, не говоря ни слова. - Ты серьезно? - спрашивает последний, приподняв бровь, - Это кажется уже слишком, даже для такого приставучего человека, как ты. - Перестань, - отвечает другой, ложась под одеяло, - Разве ты не хотел спать? Уже нет, - Алессандро воспринимающий эту близость как очередную бесполезную попытку контакта, которого он не знает, как избежать, смотрит в потолок и решает, что это предлог, чтобы поспать там самому, на диване, что ж спасибо. - Даже не думай об этом, - невнятно произносит Риккардо, хватая его за руку, - Если ты ляжешь на диван, я пойду за тобой. - И как ты себе это представляешь? - Я же говорил тебе, я супергерой, - бормочет мальчик, - А теперь спи. Он хотел бы сказать, что это нелегко, когда рядом с тобой есть человек, которого ты чувствуешь болезненно и несовершенным образом, как фантомные конечности. Как ампутированная рука, он чувствует всё это на своей коже, своим сердцем и не знает, как сказать, что если он не уйдет, то больше никогда не заснет. Или он будет спать слишком много, потому что будет настаивать на том, чтобы собирать его во всех своих снах, и нет, он не может этого сделать: Алессандро проглатывает тихий вздох, в то время как Риккардо поворачивается полностью в его сторону, чтобы посмотреть на него (прекрати, пожалуйста, прекрати). - Ты спишь? - Нет, я разговариваю во сне, - шепчет Алессандро, ложась к нему спиной, - Разве ты не пришёл сюда, потому что не мог уснуть? - Ты поцелуешь меня на ночь? - Рикки, пожалуйста, просто спи. Але слышит, как он смеётся и в следующую секунду руками обхватывает его торс, головой оказывается у него на плече, а ноги переплетает с его ногами. Алессандро широко раскрывает глаза, и на секунду задерживает дыхание, пытаясь не дать ему почувствовать свою дрожь. - Что, чёрт возьми, ты делаешь? - Я сплю так с Джулией, - бормочет Риккардо, по голосу слышно, что он уже на грани сна, - Разве ты не сказал, что мне нужно поспать? - Я также сказал тебе прекратить вторгаться в моё личное пространство, но это, очевидно, не сработало. - Тогда я могу спать вот так? - Точно нет, - шипит Але, едва обернувшись - слишком близко, - Слушай, я не... - Пожалуйста. Впервые с тех пор, как они встретились, Риккардо просит – он не притворяется, он не просто ставит перед фактом своему поступка: он просит. И Алессандро, который чувствует, как его ноги прижимаются к собственным, ищет в себе самообладание, разбитое об эту обнаженную и холодную душу: чёрт возьми, ему хотелось бы кричать: чёрт возьми, Риккардо, чёрт возьми. - Нет... - Почему нет? - спрашивает мальчик, пряча лицо на плече Але, - Мы друзья, ты должен заботиться о моём ритме сна и бодрствования. Алессандро не знает, как ему сказать: именно потому, что они друзья, он не может позволить себе спать с ним в одной постели, прижимающимся к его спине, трущимся носом о его плечо и улыбкой, которую он чувствует или воображает себе вдоль (сейчас явно лишней) границы кожи. - А я? - Что? - Как насчет моего ритма сна и бодрствования? - спрашивает Але, забавляясь, - То, что ты пытаешься уничтожить уже две ночи. - Если ты поцелуешь меня на ночь, клянусь, я остановлюсь. Алессандро вздыхает - когда он успел стать таким, ведь сопляку нет и 20 лет? - и поворачивается, заставляя его глаза расшириться. Риккардо улыбается, забавляясь ситуацией, а Але удивляется, как у него это получается, он улыбается всегда и везде, наверное, нужно задаться вопросом - зачем так много улыбаться? - Даю тебе тридцать секунд, чтобы передумать, - сурово бормочет он, - И понять, что ты несёшь чушь с тех пор, как переступил порог моего номера. Но Риккардо ничего не говорит - у него странный блеск в глазах, и, когда эти тридцать секунд истекают, он не сдвигается ни на дюйм. Алессандро хотел бы, чтобы он вздрогнул, заявил, что он просто дразнится, что... Что наверху спит Джулия, что между ними висит десять лет разницы, когда речь идёт... о чём? Но, когда Риккардо вцепляется в его майку, так и не сумев избавиться от этой ужасной привычки дергать других за одежду, его глаза круглые, как две миски, и Алессандро заставляет себя покачать головой и поцеловать его в лоб без лишних нежностей, и без, вырывающихся на волю, чувств. - Ты даже не постарался, - говорит Риккардо, надувшись от обиды, - Я имею в виду, я думал... - Что я наброшусь на тебя в три сорок пять ночи? - выпаливает Але, пристально глядя на него, - Иногда я думаю, что у тебя плохие идеи, но сейчас я должен добавить прилагательное к этому списку: часто твои идеи не только плохие, но и глупые, непоколебимые и... Он хотел бы продолжить. Он действительно этого хотел. Но Риккардо кладёт свои руки, легкие, как бабочки в песни Санджованни, ему на затылок, приближая его к себе. И, когда он касается его губ своими, Але должен призвать на помощь всю свою способность сдерживать себя, не потворствовать ему в этой его прихоти, в его плохой, глупой, непоколебимой идее и... Риккардо отстраняется, смотрит на него огромными глазами, всё ещё не отпуская рук, и его губы снова искажаются в счастливой улыбке показывая зубы. Пожалуйста, молит он, пожалуйста, Риккардо никогда не просит, но в тот день, когда Алессандро понимает, что он не может сказать ничего в слух, он находится на грани этого. - Давай спать, да? - спрашивает он, слова выходят невнятными от смущения, - Ты получил то, что хотел, не так ли? - Нет. Он произносит это так медленно, что на мгновение Алессандро думает, что ему это померещилось (снова), но Риккардо повторяет это громче, голосом, окрашенным уверенностью. - Нет, даже не малую часть от того, что хочу. - Рикки, пожалуйста, - неуверенно шепчет Але, - Или объясни мне, что происходит в твоей голове, или я не знаю, что нужно делать. - Очень плохая, глупая и, безусловно, неприличная идея. Но... - глухо смеётся он, проводя рукой по лицу, и молчит несколько секунд, - Я не знаю, что со мной, ясно? - Ты устал. Может быть, нам стоит.... - Нет, послушай, мы должны... поговорить. - О чём? - с горечью спрашивает Алессандро, - Я бы хотел знать, что тебе сказать, правда. - Скажи мне, что я могу остаться. - Я не выгонял тебя. - Скажи мне, что это что-то значит для тебя. - Прекрати это, - шепчет Але отворачивая голову, не в силах смотреть ему в глаза, - С каких это пор для тебя это имеет значение? - С тех пор, как понял что должен выбрать... - шепотом отвечает другой, - Мне показалось ты... - Это уже не смешно. - Я не шучу! - фыркает Рикки, чувствуя себя неловко, - Я не знаю, что происходит, но я бы хотел понять. - И ты хочешь понять это с моей помощью? - спрашивает Алессандро, поднимая бровь, - Прекрасно. - Почему ты постоянно делаешь это? Я не могу объяснить это, хорошо? Но я хотел бы.... - Нет, Рикки, ты бы этого не хотел. - Ты ничего не знаешь, - невозмутимо отвечает мальчик, - Я думаю... - Подумай о сне, ладно? Мне не хочется сейчас спорить, я... Я устал и мне нужно подумать. Хорошо? - О чём? Что я уже сошёл с ума и теперь схожу по тебе с ума, - Алессандро закрывает глаза, измученно вздыхая. Возможно, он надеется, что со всем отчаянием, на которое он способен, этого будет достаточно, чтобы заставить его потерять все свои эмоции: ты найдёшь их для меня? - Риккардо, - вновь шепчет он, - Спи. Пока я позволяю тебе быть здесь, так что помолчи и и дай немного тишины. Риккардо не знает, что ответить - ты потерял свои эмоции, можно я найду их для тебя? - Поэтому он наконец закрывает глаза, и через несколько минут его дыхание улавливает последствия сна. Алессандро вздыхает. Несмотря на включенное отопление, он дрожит от холода – он не может признаться в этом даже самому себе: этот тонкий, бесполезный поцелуй произвел эффект (глупый, плохой и непоколебимый), сняв даже его кожу и то, что осталось это бесполезный покров души. Риккардо сделал ставку на своё непонимание. Плохую и ужасную ставку. И когда он, наконец, поймёт всё и оставит его голым и безмолвным, Алессандро осознает это. Он сделал ставку и выиграл всё.

***

Когда он открывает глаза, Риккардо всё ещё спит - по крайней мере, выглядит так. Алессандро оставался неподвижным, как труп, всю ночь, погрузившись в свои чувства и мысли, которые не оставляли его ни на секунду. Она всегда считал, что существует мало вещей, которые могут его тронуть по-настоящему - уж точно меньше, чем тех, которые никогда его не трогают. Риккардо трогал его очень сильно, трогал и практически бил наотмашь, изуродовав его так, что он даже не думал, что такое возможно. И, в конце концов, есть только одна проблема: это, проблема, всегда одна - физический контакт. Чье отсутствие болезненно, да, но всё же это причиняет меньше боли, чем раздражение, которое можно было бы испытать, ощущая его своей кожей, чем оно уже есть: изящный, как терновый венец, который с каждым движением проникает в вашу душу, и вы ничего не можете сделать, чтобы предотвратить это. - Ты пялишься на меня. - А ты притворяешься спящим, - отвечает Алессандро, улыбаясь, - Я думал, ты повзрослел за девятнадцать лет. Не сильно конечно, но и немного было бы достаточно. Это заставляет его улыбнуться – но за этим бесконечно малым движением, прячется беспокойная мысль, что Риккардо всё ещё здесь. Даже если бы он смог уснуть и на секунду перестать ощущать его присутствие, беспокойство не смывает сны. Наоборот. Если бы у Бланко не было абсолютной и полной уверенности в том, что Але не понравится то, что он делал и говорил, он бы не сделал ничего и никогда. Он бы списал всё на то, что он устал, недоволен, неспокоен. Но правда в том, что он думает о нём слишком часто и даже не понимает, почему. - Могу я остаться ещё ненадолго? Иногда Риккардо спрашивает себя - не является ли спонтанность тем тормозом, который кусает его за колени, заставляя поддаваться на эти глупые, паршивые, невысказанные просьбы. Но, глядя в глаза Але, он понимает, что, в конце концов, он должен быть спонтанным. Понимание - это маленькая лампа, установленная в середине его ребер, и Риккардо так долго пытался зажечь её, что потратил и не один коробок спичек, а все его пальцы обожжены. Ему даже не больно - его раздражает отсутствие понимания, его до смерти раздражает необходимость идти по пути эмпиризма и находить (когда Алессандро позволяет) кусочки головоломки, которые, как бы малы они ни были, никогда не сойдутся: насколько большой она будет, эта картина, насколько красочной, насколько глубокой, насколько ясной? Поймет ли он это, останется ли у него возможность быть самим собой, выйдет ли он из этого изменившимся? - Можешь объяснить мне, почему ты должен быть таким... невозможным? У Алессандро краска на пальцах, но он не умеет рисовать и не хочет пробовать: ведь рисование - это эмоции, а он, должно быть, растерял их по дороге своей жизни (ты можешь найти их для меня?). - А ты объясни, почему просто не можешь понять меня? - Если ты ничего не объясняешь, как я могу понять? Риккардо вздыхает - правда, самая жестокая и болезненная, которую он может предвидеть, заключается в том, что даже ему ясно, что они рискуют, в том какие краски выбрать, будет ли подпись только одного художника или они могут подписаться оба. Вместе. Он никогда не думал об этом. Вы рождаетесь с убеждениями, и когда они рушатся, вы делаете всё возможное, чтобы удержать их вместе - он не знает, как сказать об этом. Впервые он чувствует влечение к кому-то таким болезненным способом, но в основном он не может найти причину этого. Но он спрашивает и ищет ответы. Но даже Алессандро, который иногда ведёт себя так, будто у него есть ответ на все вопросы, не знает, что ему ответить. Потому что он не может дать уверенности - он даже не говорит ему, о своих чувствах, так что Риккардо приходится умолять о маленьких зернах привязанности, любви, которые он не знает, как заполучить. Ты всего лишь пыль, твои эмоции находятся в агонии скрипа костей, ты весь в пыли и костном мозге, и не знаешь, что дальше делать. Скажи мне что-нибудь, пожалуйста. Но, как бы Риккардо ни старался своими мыслями и действиями, отчаянно пытаться выманить у него подтверждение (которое Алессандро никогда ему не даёт), этого недостаточно. Для него этого недостаточно. И ему этого недостаточно, потому что если бы он мог принять ту любовь, которую, по его мнению, заслуживает, тогда все было бы просто: жениться через несколько лет, создать семью, и забыться – потерять ту боль в сердце, которая на вкус как Алессандро. Я потерял эмоции, но оставь их там, где они есть. Но он не может. Он живет с Алессандро, приклеенным к сетчатке своих глаз – это потому, что он видит его даже с закрытыми глазами, даже когда спит, даже когда отвлекается и позволяет своему разуму работать: тот всегда рядом, и он не знает, как прогнать его. И он хотел бы сказать ему: давай попробуем. Давайте попробуем, потому что я ничего не знаю о себе, я не знаю, как это делать, но давайте попробуем, завтра я изменю свою жизнь, я изменю свой дом и произведу революцию во всем: я не знаю, как сделать так, чтобы всё прошло хорошо, как принять это, что я не такой каким знал себя. Но я знаю одно, и поверь мне, я знаю точно, что когда я коснулся тебя, мир остановился и больше никогда не начинал вращаться. - Я тоже не понимаю, - шепчет Риккардо с обеспокоенным видом, - Я не знаю, как это сделать, что сказать, я не... Я не понимаю, почему это так чертовски трудно и... - Джулия будет искать тебя, - отвечает Алессандро, внезапно похолодев, - Увидимся за завтраком, хорошо? Может быть, ты проветришь голову и сможешь объяснить мне, что происходит. Это лишает слов. Внезапно он чувствует себя так, словно оказался очень далеко от этого места, чувствует себя разорванным на куски, как одеяло при сорока градусах и без вентилятора, чувствует себя вдали от желанных прикосновений к коже, хотя он все ещё здесь. Отпечатки пальцев Але навсегда спрятанные между венами на его коже, нашли свое идеальное место в мире на его ребрах, и прямо сейчас Риккардо хотел бы крикнуть ему "нет". Нет, не прогоняй меня. Но он не знает, как признаться: что у него не будет идеальной семьи, красивой жены, которая верит в него, в каждое его глупое начинание, во взлетающую карьеру, у него не будет тех самых друзей семьи, может быть даже собаки или кошки. И он не знает, как сказать об этом, потому что не знает, какова альтернатива. Если ты останешься, то окажешься голый и плачущий на заднем плане известной картины, в попытках найти себя (я заблудился, ты найдешь меня?). - Хорошо, - бормочет он, склонив голову и поднимаясь с кровати, - Увидимся позже. Он не говорит, что уже сейчас знает, что не придёт на завтрак, и когда Але наконец, решит пойти и найти его в номере, который находится точно над его, то он его не найдет. Он не говорит ему об этом потому, что оборачивается на выходе из комнаты, и видит Алессандро, который смотрит на свои руки (как хотелось бы сейчас дотянуться до них) и выглядит искренне отчаявшимся. Как быть, когда ты скучаешь по кому-то, а он рядом с тобой, но ты не можешь ему об этом сказать?