Когда свет погаснет, ты увидишь меня

       На следующее утро, когда Му Цин вошёл в Большой зал на завтрак, все аплодировали ему стоя.        Вчерашнее представление за ночь перешло из десятков уст в другие уста, прошлось по рукам и засветилось где-то на просторах интернета, поэтому к утру каждый в школе слово в слово знал то, что выпалил Му Цин в порыве гнева.        Закатив привычно глаза на глупые аплодисменты, Му Цин занял своё место за столом и начал завтракать. Несколько ребят, часть которых Му Цин впервые видел, подошли к его столу, чтобы справиться о его самочувствии. Каждый получил от слизеринца лаконичный ответ в формате: «Иди нахуй».        Когда такой ответ получил Пэй Мин, он почему-то обратился к Фэн Синю:        — Плохая работа, Фэн Синь. Он всё ещё злой.        — Это у него характер такой, — пожал плечами Фэн Синь.        И все сидящие рядом улыбнулись себе под нос, осознавая, что Фэн Синь забыл скинуть с себя ответственность за настроение Му Цина, практически прямым текстом подтвердив, что сегодня ночью он старательно работал над тем, чтобы осчастливить своего соседа по комнате.        Впрочем, если Фэн Синь и Му Цин не собирались рассказывать о своих отношениях, по каким-то негласным правилам, все решили не заставлять их. Так даже забавнее.        И если ученики знали о вчерашнем инциденте, то мимо учителей это тоже не прошло. Реакция у них была совсем не столь равнодушная и радостная.        На учительском собрании Гу Юнь попросил Вэнь Кэсина, как прямого свидетеля, процитировать Му Цина, сохраняя авторскую лексику. Когда он договорил, в учительской повисло гнетущее молчание. И прежде чем кто-то на него накинулся, Шэнь И сам обратился к Гу Юню:        — Я тебе говорил, что не нужно детей учить анимагии. Не справятся они пока. Для этого не достаточно быть просто выдающимся учеником, нужна ещё и психологическая зрелость.        — Что-то я не помню, чтобы ты был особо психологически зрелым, когда проходил процесс, — напомнил Гу Юнь.        — Я то был, — усмехнулся Шэнь Цзыпин, — а вот ты нет, поэтому и не смог довести дело до конца.        Гу Юнь никогда не воспринимал подобные подколы от друга серьёзно и не собирался начинать это сейчас, поэтому вместо ответа треснул Шэнь И по голове свёрнутой бумажкой (скорее всего, какой-то важный отчёт, но было не принципиально, он просто попался под руку).        Пока директор с его другом детства дурачились, другие учителя отнеслись к ситуации со всей строгостью. Лань Цижэнь выступил:        — Мы не можем закрыть глаза на инцидент. Это ведь «инцидент».        Му Цин был учеником факультета Шэнь И, и именно с его разрешения юноша и начал трудный психо-физический процесс превращения в анимага, и с треском и скандалом его провалил. Шэнь Цзыпин просто не мог сейчас не защитить парня:        — И что предлагаете? Отобрать у факультета баллы? Как будто ученики других факультетов не обзываются и не распускают сплетни! Может введём новое правило — за каждое оскорбление одноклассника минус пятьдесят факультетских баллов? Тогда что у нас всех останется? И что останется от свободы слова и самовыражения?        — В моё время получали удары розгами за подобное, — поделилась Баошань Саньжэнь, но после её фразы все почему-то замолчали.        Это слишком. Школу немедленно прикроют, а учителей со скандалом уволят, если узнают о негуманном отношении с детьми. Этот вариант наказания отпал.        — Пусть пишет объяснительную, — предложил идею Му Цинфан.        Гу Юнь сразу замахал руками и замотал головой:        — Никаких переводов бумаги и чернил в этой школе. Ну и что он там напишет? «Я был голодный и злой, поэтому обозвал одноклассников, я больше так не буду»? Положить это потом к его личному делу и отнести вместе со вступительными документами в университет? И чему это его научит? Бессмысленности и беспощадности бюрократии?        — Верно, директор, — неожиданно поддержал его Шэнь Цзю, — если мы хотим, чтобы ученик осознал ошибку, он должен получить наказание соразмерное проступку. Если розги недопустимы, то как насчёт работы на благо школы? Пусть оттирает котлы в кабинете Зельеварения целый месяц после уроков.        Шэнь Цзыпин не выдержал и ответил:        — Причём здесь котлы и кабинет Зельеварения? Он будет драить эти котлы и с тем же успехом повторять себе под нос, какие тупые у него одноклассники, какие плохие учителя и какая ужасная школа. Давайте я приму эту ответственность. Его вспыльчивость случилась из-за того, что я позволил ему начать процесс превращения в анимага, не подготовив его заранее! Мы выбираем ему наказание соразмерное проступку, по факту же нужно смотреть на корень — причину произошедшего, и дать ученику нужную ему поддержку, чтобы подобное не повторилось.        Гу Юнь с удивлением отметил, как Шэнь И вырос в своих умозаключениях. Когда он попросил его быть учителем в школе, Цзыпин отпирался очень долго, ссылаясь на то, что не умеет взаимодействовать с детьми. Первое время ученики после его занятий плакали, получая от него грубость за косяки и незнание материала урока.        Шэнь Цзыпин как будто вспомнил, что значит быть ребёнком или подростком. Каково это — не понимать свои чувства и эмоции, каково не разбираться в предмете, каково это — тупить и желать, чтобы кто-то взрослый просто объяснил тебе на пальцах, как правильно нужно делать, а не критиковал ошибки с особой жестокостью.        Гу Юнь не знал кого благодарить за прозрение — то ли учеников, которые помогли ему к этому прийти, то ли эмпатичная умница Чэнь Цинсюй научила его смотреть на детей иначе. В любом случае, Гу Юня, как директора школы и близкого друга Шэнь И, это очень радовало.        Он уже был готов отдать Му Цина и этот проступок полностью на попечение Шэнь И и закрыть этот вопрос, как вдруг поделился мыслями Шэнь Юань:        — Вы говорите, что парнишка плохо себя чувствовал по каким-то (возможно, даже веским) причинам, поэтому нам нужно не наказывать его, а помочь ему, но почему-то мы упускаем из виду тот факт, что его неосторожные слова в адрес учеников травмировали этих самых учеников.        Выдержав секундное молчание, преподаватель продолжил, пронзительно смотря в глаза сидящего напротив Шэнь И:        — Напомните, что он сказал Мэй Ханьсюэ? «У тебя что, мать умерла»? А Му Цин знает, что у одноклассника умерла мама, когда тому было десять? Мы отправляли письмо из Хогвартса прямо в детский дом. Не знаю, как ученики ваших факультетов, но мои обычно приходили с танцев весёлые и счастливые, а вчера пришли без улыбок и даже за весь вечер ни разу не пошутили, хотя я им включил очень смешной фильм, с рейтингом 4,8!        Полностью завладев вниманием, Шэнь Юань распалился, сердечно продолжая тираду:        — Мэй Ханьсюэ я разрешил не идти сегодня на занятия, а все остальные пообещали мне, что с ними всё в порядке и они справятся, хотя я знаю, что это не так. Шэнь Цзыпин, скажите, пожалуйста, как там Сун Цютун, Линвэнь? Девушки нормально отнеслись к оскорблениям и очевидной насмешкой над их чувствами? Или у вас на факультете привыкли к оскорблениям, и к седьмому курсу не обращают на это внимание? А Хуа Чэн? — Шэнь Юань повернулся к Гу Юню, говоря: — Директор, юноше прямым текстом угрожали смертельной расправой и вечными муками после смерти. А он ведь новенький в школе. По-вашему, такое гостеприимство в Хогвартсе и на факультете уместно?        Повернувшись к деканам других двух факультетов, Шэнь Юань сказал:        — Я понимаю, что в столь нежном возрасте нормально быть зацикленным на темах секса. Большинство учеников прекрасно знают, что все их мысли сейчас в большей степени сексоцентричны, и мы с вами, как люди более взрослые, можем смело сказать, что через несколько лет им станет намного проще думать о чем-то другом и направлять свои силы и энергию в более полезное русло. Но, скажите мне, заслуживали ли ваши ученики насмешек на эту тему? Должны ли они чувствовать себя неправильными, если большая часть их мыслей направлена только на желание получить сексуальное удовлетворение?        Слова лились из Шэнь Юаня рекой. Он уже не мог остановиться. Даже брат уже коснулся его запястья, призывая к спокойствию, но именно этот жесть Шэнь Цзю заставил Шэнь Юаня выпалить самое сокровенное, что мучило его всю ночь.        — Шэнь Цзыпин, коллега. Я понимаю, возможно, есть какая-то небольшая доля процентов, почему вы можете считать себя квиром, и эти ваши чувства абсолютно валидны. Но давайте обратим внимание, что на данный момент вы, цис-мужчина, женаты на цис-женщине. И ваш брак в глазах общества выглядит в полной мере приемлемым, учитывая ещё вашу разницу в возрасте и ваши статусы. Через несколько лет вы станете родителями парочки прекрасных детишек и в глазах всего мира вас будут считать в полной мере реализованными людьми, «полноценной семьёй». Но многие из нас никогда такими не будут.        Посмотрев на директора, Шэнь Юань добавил:        — Я знаю, мы в школе очень стараемся объяснить им, что все они — полноценные, правильные и нормальные, невзирая на их самоидентификацию и влечение. Но мир за стенами Хогвартса не такой и вы, директор, это прекрасно понимаете. Некоторые наши ученики, спокойно расхаживающие по школе со значками прайд-флагов, приезжая на каникулы домой, убирают всё это в потаённые полки шкафов или вовсе не забирают эти атрибуты домой, чтобы семья не узнала об этом. Ведь им никогда не получить от родителей того принятия, которое они заслуживают по праву.        — Му Цин не выдал ни капли гомофобии в своих высказываниях, — справедливо отметил Шэнь И. — Что-что, а этого точно не было.        Шэнь Юань почему-то истерично улыбнулся, притворно-робко опустив глаза.        — Верно, открытую гомофобию не проявил. Но призывая одноклассника выразить свои чувства, абсолютно не одобряемые обществом, он практически насильно аутнул Ло Бинхэ.        Хватка Шэнь Цзю на запястье стала только сильнее, но Шэнь Юань не остановился.        — Я читал исследования: в подростковом возрасте абсолютно нормально испытывать влечение к своим учителям, наставникам, людям значительно старше себя и любым другим родительским фигурам, не являющимся кровными родственниками. Если кому интересно, то влечение к кровным родственникам обычно не появляется, ввиду особенностей химико-психологических связей в мозге: эволюция сделала родственников неинтересными и непривлекательными, чтобы уберечь от рождения больного потомства. И даже наоборот, наш мозг заставляет нас испытывать намного больше влечения к людям, как можно более не похожим на нас: будь то люди другой национальности или расы — при смешении разных людей потомство забирает лучшие гены от обоих родителей и ребенок рождается здоровым, умным и талантливым. Что касается гомосексуальности — это такой же эволюционный механизм для сдерживания размножения популяции, так что, да, некоторые из нас рождены такими и ничего в этом такого нет. Возвращаясь к теме стигматизации и табу, отмечу, что в обществе всё ещё не приемлют отношения учителя и ученика, а также молодого человека и его любой не кровной родительской фигуры, хотя на био-химическом уровне эта связь имеет место быть. Но у человека нет инстинктов и общество умеет анализировать прошлые ошибки и устанавливать негласные правила и нормы поведения. Тогда скажите мне, пожалуйста, коллега, если общество никогда не примет чувства ученика к учителю, почему конкретно ваш ученик, считает нормальным вынуждать Ло Бинхэ идти на этот социально-неприемлемый шаг? В чём причина этого желания закопать подающего большие надежды одноклассника в землю? Зависть? Тогда почему из-за личных проблем вашего ученика, должен страдать мой?        У Гу Юня пересохло горло уже в тот момент, когда Шэнь Юань заикнулся про отношения юноши и его родительской фигуры. И Вэнь Кэсин на этой фразе косо посмотрел на директора. Да, у них, вероятно, уже были причины думать, что их с Чан Гэном уже давно связывают отнюдь не сыновье-отцовские чувства. Но можно ли считать слова профессора Ухода за Магическими существами за одобрение их отношений с Чан Гэном?        Как Гу Юнь понял, нельзя. Сколько бы лет ни прошло для них с Чан Гэном, общество никогда не примет их. Возможно тогда он сделал ошибку — ему нужно было найти способ вытащить двенадцатилетнего Чан Гэна из детского дома, не усыновляя его. Но разве на тот момент он знал, что через несколько лет в Чан Гэне проснутся к нему нежные чувства? Разве он знал, что к двадцати годам это будет невероятно красивый, целеустремлённый, умный и заботливый мужчина, к тому же ещё и проявляющий к нему недвусмысленные знаки внимания?        Если бы Чан Гэн не сделал этот шаг, то Гу Юнь никогда бы не сделал его первый. Если бы у Чан Гэна сформировались привязанность и романтическое влечение к какому-то однокласснику или к одному из друзей его приёмного отца, то Гу Юнь бы позволил им быть вместе, да и общество приняло бы это с бо́льшей охотой. Но случилось то, что случилось.        Временами Гу Юнь уже и сам забывал, что когда-то был фигурой отца для Чан Гэна. Разница в возрасте и личном жизненном опыте давно перестала чувствоваться между ними. Иногда наоборот казалось, что Чан Гэн значительно старше и мудрее. Тогда почему общество всё ещё это не принимает? Тогда почему Гу Юнь не может сказать окружающим, что Чан Гэн — это его возлюбленный, человек его сердца?        Ответов Гу Юнь не знал, но настроение у него прилично подпортилось, хотя выдавать он этого не собирался.        Шэнь Юань высказал, что ему хотелось и теперь ждал какого-то ответа от окружающих. Обычно брат его либо поддерживал, либо оставался нейтральным, в случаях, когда он с ним был не согласен. Но сегодня Шэнь Цзю высказался:        — Я согласен с А-Юанем. Мы не должны позволять ученикам встречаться с учителями.        — Но я не это сказал! — поспешил отметить Шэнь Юань. — Я лишь имел в виду, что общество вне школьных стен считает это неприемлемым.        — Так мы должны и в стенах школы считать это неприемлемым. Разве это не правильно, директор?        Услышав обращение к себе, Гу Юнь встрепенулся и вернулся из глубины своих мыслей.        Гу Юнь осмотрел своих преподавателей, пытаясь понять по их пытливым взглядам, как лично они относятся к отношениям учителей и учеников. Были среди них люди старой закалки, которые посчитали бы это неприемлемым во всех видах. Были здесь и прогрессивные учителя, многие из которых совсем молодые, и они старше своих самых взрослых учеников лет на семь и не более. У некоторых знакомых Гу Юню пар разница в возрасте и того больше, так в чём тогда была проблема?        — Моё мнение на этот счёт... — начал Гу Юнь осторожно подбирая слова, — как я раньше говорил, совершеннолетние могут встречаться с совершеннолетними. Учитывая, что из совершеннолетних учеников у нас только семикурсники, то я не вижу проблемы в том, чтобы кто-то из них проявлял интерес к учителям.        — Но директор! — выпалил Шэнь Цзю.        Гу Юнь не дал ему договорить:        — Другое дело, если интерес проявляет учитель. Здесь я всё также не благосклонен: вам нельзя никаким образом проявлять романтический интерес к ученикам и склонять их к отношениям. Вы учителя и продолжаете сохранять преподавательскую этику. Даже если совершеннолетний ученик проявляет к вам интерес, вы должны проявить максимум усилий, чтобы его не принимать. Да, я не могу заведовать вашими чувствами, но я уж очень бы вас попросил оставить всё это на момент их выпуска из школы. Как только они перестанут быть учениками — делайте что хотите. И, по возможности, пригласите меня на свадьбу. Я давно не был на свадьбах!        В своей обыкновенной манере от холодной жёсткости Гу Юнь быстро перешёл на лёгкий юмор, и учителя на выдохе рассмеялись. И точку в серьезном разговоре поставил и атмосферу разрядил. Пока все разговаривали по теме, Гу Юнь пристал к Вэнь Кэсину, выпытывая из него его дату их с Чжоу Цзышу свадьбы.        — Так что с наказанием Му Цина? — вернул всех в реальность Лань Цижэнь.        — А я не понимаю, чего вы это так раздули, — встрял в разговор до этого молчавший Лю Цингэ. — У них же в прошлом году был этот... какая-то группа в интернете, где они выкладывали анонимные мнения. Там было много подобного тому, что вчера выдал Му Цин. Может просто вернём им группу и пусть они там это всё вываливают.        — Так мы поэтому и решили группу закрыть, — напомнил Шэнь Юань. — Это был рассадник сплетен и причина низких самооценок.        — Верно, — кивнул Чу Ваньнин. — Мы решили, что будет лучше, если они станут высказывать свои претензии лично, а чтобы не было при этом драк в коридорах, мы открыли им дуэльный клуб. К слову, директор, меня в этом году многие просили возобновить его.        — Зато теперь мы знаем, что львиную долю анонимных мнений в той группе писал Му Цин, — отшутился Гу Юнь, а Чу Ваньнина попросил остаться после собрания, чтобы обсудить дуэльный клуб. — По поводу наказания: раз уж он всё-таки должен получить наказание, но при этом должен ещё и извиниться перед одноклассниками и осознать свою ошибку, мы можем прибегнуть к старому доброму наказанию Системой.        По спине Шэнь Юаня пробежал холодный пот. Одно лишь слово вызвало в голове ряд острых и болезненных воспоминаний. Он хотел наказать Му Цина, но не настолько безжалостным способом.        — Это не слишком? — спросил он у Гу Юня.        — О, нет, мы модифицировали Систему. У неё теперь есть щадящий режим, лёгкий. Ему не будет больно и ему не будут угрожать смертью всех близких и родных за ошибки. Но искренне извиниться ему придётся, если он хочет прекратить наказание.

***

       Едва нога Му Цина коснулась ковра в слизеринской гостиной, как к нему подошла первокурсница и сообщила, что декан ждёт его у себя в кабинете.        Фэн Синь и Се Лянь поспешили вызваться сходить вместе с ним, но Му Цин отказался от их моральной поддержки. Как бы его ни собирался ругать Шэнь Цзыпин — он это заслужил, и свидетели позора ему не нужны.        Шэнь И проверял контрольные работы и безбожно зачеркивал неправильные трансфигурационные уравнения и ставил двойки второкурсникам. На вошедшего Му Цина он обратил внимание только когда стопка работ закончилась.        Когда учитель удосужил его взглядом, Му Цин сжал кулаки под партой, готовясь к отповеди, но вместо этого Шэнь И спросил:        — По каким дням у тебя тренировки по квиддичу?        Му Цин прекрасно знал, для чего декан вызвал его в кабинет, поэтому вопрос немного выбил его из равновесия. Ответил он чётко:        — По средам, пятницам и субботам с трёх до пяти. Иногда Фэн Синь ставит внезапные тренировки в другие дни.        Услышав ответ, Шэнь Цзыпин кивнул, приняв информацию к сведению.        — А репетиции танцев когда?        — Танцы во вторник и среду после семи вечера и до тех пор, пока нас не выгонят из зала. А последние два воскресения мы с утра до ночи провели в танцевальном зале.        — Хорошо, — ответил Шэнь И. — Тогда в понедельник, четверг, пятницу и субботу в семь вечера я буду ждать тебя в кабинете.        Му Цин поспешил кивнуть, давая понять, что он согласен отбывать наказание в назначенные дни у декана в кабинете, какой бы работой он его ни заваливал.        — Если Фэн Синю вздумается устроить тренировку в это время, ты всё равно придёшь ко мне, а если он будет не согласен — попроси его высказать все претензии лично мне.        Му Цин уже который раз согласно кивнул, хотя и не думал, что у Фэн Синя есть хоть какое-то право не пускать его отбывать наказание.        Решив, что их разговор окончен, Му Цин спросил:        — Я могу идти?        — Не спеши, — уточнил Шэнь И, — есть ещё твоё наказание.        Му Цин опешил, и удивлённо переступил с ноги на ногу. Он не хотел показывать учителю, что у того проблемы с кратковременной памятью, но всё же сказал:        — Но мы же только договорились о наказании? Четырёх дней в неделю недостаточно?        — О чём это ты? — теперь уже не понял Шэнь Цзыпин. — Четыре дня в неделю ты будешь приходить ко мне, чтобы я учил тебя дыхательным упражнениям и медитации. Без этого тебе никогда не пройти первый этап становления анимагом.        Слова учителя прозвучали так неожиданно, что Му Цину захотелось прочистить уши. Переспрашивать он не стал, чтобы не выглядеть ещё глупее, но смысл сразу понял.        По его груди разлилась необъятного размера благодарность, которую Му Цин никогда бы не смог выразить словами. После его провала преподаватель не просто даёт ему второй шанс, а ещё и поможет ему сделать так, чтобы со второго шанса всё вышло!        Му Цин весь день избегал взгляда преподавателя, а пришёл сюда с самым скорбным выражением лица из всех, что он мог из себя выдавить. Но после того, как они всё прояснили, он натурально засветился от счастья.        Всё получилось очень скомкано, потому что Шэнь И не собирался прямым текстом извиняться перед учеником, хотя и осознал, что вина за случившееся полностью на нём.        И виноват он в том, что не воспринял желания и стремления ученика всерьёз. Разрешая Му Цину начать процесс, он надеялся на его скорейший провал. И только когда провал случился, Шэнь Цзыпин понял, какую глупость он сделал. И коллеги, ругавшие его ученика сегодня на собрании, ещё больше подлили масла в огонь.        Теперь это было делом принципа — всеми силами помочь Му Цину стать полноценным анимагом.        Передвинув шкатулку поближе к краю стола, Шэнь И положил на её крышку ладонь, заранее предостерегая:        — Преподаватели и директор решили назначить тебе именно это наказание. Её рабочее название «Система». Сейчас ты откроешь шкатулку и из неё вылетит маленький полупрозрачный зеленый шарик и залезет тебе прямо в голову — это безболезненно.        Му Цин ещё раз кивнул, соглашаясь со сказанным, но всё же спросил:        — И в чем же суть наказания? Просто шарик в голове? Он... научит меня держать язык за зубами?        Шэнь Цзыпин рассмеялся.        — Было бы здорово, если бы она помогала именно так. Тебе бы с первым этапом анимагии очень подсобила! — улыбка резко улетела с лица профессора, и договорил он уже более обеспокоенно: — Когда шарик залетит тебе в голову, ты увидишь перед глазами нечто похожее на меню в компьютерной игре: в углу будет уровень твоего здоровья, снизу ты увидишь количество твоих «Баллов крутости», а механический голос, который будешь слышать только ты, будет время от времени давать тебе задания.        — Как шутер от первого лица, понял, — пожал плечами Му Цин.        — «Как шутер», только стрелять ни в кого не надо, пожалуйста. Система сама поймёт, в чём твои косяки и будет предлагать тебе задания, чтобы их исправить. Учитывая случившееся, она, скорее всего, будет просить тебя извиняться перед одноклассниками.        После секундного молчания Му Цин всё же спросил:        — И надолго это наказание?        — В этом и загвоздка: Система сама решит, когда наказание будет считаться искупленным, и автоматически выключится. Поэтому я советую тебе побыстрее извиниться перед всеми, не важно, насколько искренне ты это сделаешь. Чем быстрее начнёшь, тем быстрее это всё закончится. Думаю, ты не хочешь до конца года жить с голосом Системы в голове.        — И она всё время будет звучать у меня в голове?        — Не постоянно. Она сама решает, когда хороший момент для того, чтобы действовать, и в этот момент ты услышишь её голос в голове. Но ты в любой момент можешь её позвать, чтобы проверить количество твоих баллов и проверить активные задания, назначенные на тебя.        Му Цин на вдохе подытожил:        — В общем, игра в реальном времени. Я понял.        Парень потянулся к шкатулке, чтобы её открыть и встретиться с заветным Шариком Наказания, но Шэнь И не убирал свою ладонь с крышки.        Смежив глаза, Шэнь Цзыпин немного болезненно сказал:        — Гу Юнь сказал, что Система исправлена и теперь не столь жестока, но я бы не был так уверен в том, что Гу Юнь считает жестокостью, а что нет. Я к тому, что Система может обещать весьма неприятные вещи — например угрозы смерти твоим близким, если ты не выполнишь задание и лишишься баллов. Что ещё более важно — так как она завладела твоим подсознанием, она способна ещё и вызывать иллюзии. Поэтому я тебя предостерегаю: пока ты под Системой, не верь её угрозам и не верь кошмарам наяву, которые она тебе шлёт.        Не сказать, что Му Цина это сильно напугало или расстроило. Он уже понял указания и теперь хотел только побыстрее начать, отмучиться и закончить этот бред. Как только учитель убрал руку, он открыл крышку и встретился с злополучным шариком.        Всё как декан и сказал — перед глазами появилось меню, как в игре, и механический женский голос рассказал о правилах игры. Заданий для начала она не выдала, поэтому Му Цин вполне себе счастливый вернулся в гостиную.        И ведь понятия не имел, что пожалеет об этом в ближайшие полчаса.        Одноклассники ожидали его в гостиной, желая узнать вердикт учителя. Как только Му Цин появился на пороге, его поприветствовал десяток любопытных пар глаз: такой интерес к своей персоне показался парню столь неожиданным, что у него заплелись ноги и он ударился со всей силы о ножку дивана.        — Агх, блять! — в сердцах выдал Му Цин.        У Му Цина и без того перед глазами плыли звёзды от внезапного удара, как вдруг перед его глазами загорелась огромная зелёная надпись, как субтитры к прозвучавшим в голове словам:        СИСТЕМНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: БРАННЫЕ СЛОВА ЗАПРЕЩЕНЫ!!! ПОСЛЕДУЕТ НАКАЗАНИЕ!        — Какое ещ...        Му Цин не успел договорить, как нечто невидимое ударило ему по жопе небольшим разрядом тока.        — Ау, сука! — поспешил он отреагировать на боль.        В ответ Система пуще разразилась:        БРАННЫЕ СЛОВА ЗАПРЕЩЕНЫ!!! БРАННЫЕ СЛОВА ПОД ЗАПРЕТОМ!!! НАКАЗАНИЕ!        Му Цин получил очередной удар током по пятой точке, и поспешил схватиться за ушибленное место руками, плотно стискивая зубы, чтобы не сматериться ещё раз.        Всё это происходило на глазах одноклассников, с той лишь разницей, что голоса Системы они не слышали. Мало того, что все считали Му Цина невротиком, теперь ещё и заслужит звание сумасшедшего! Блеск!        — С кем ты разговариваешь? — наконец спросил Се Лянь.        Скрепя зубами, Му Цин пересказал о Системе всё, что ему только что сообщил Шэнь И. И добавил про неожиданное наказание током за маты.        — Разряды током, должно быть, иллюзия, — ссылаясь на сказанное деканом, подметил Се Лянь.        — Иллюзия или нет, но ощущается реально, — хмуро ответил Му Цин. — Скорей бы она свои задания раздала. Хочу отмучиться.        — Почему я впервые слышу об этой «Системе»? — задал Фэн Синь. — Хоть на ком-то когда-то это использовали?        — Я читала о ней, — подала голос Линвэнь. — Она появилась в школе лет десять-пятнадцать назад: говорят, её создал писатель, чтобы она помогла ему закрывать сюжетные дыры в его произведении.        — Как удары током за мат помогут сюжету книги?! —справедливо возмутился Му Цин. — «Запикивание» цензурой?        — По поводу нецензурных слов ничего сказать не могу, но мне известно, что автор Системы писал произведение про школу и одноклассников. А Система подталкивала его на движение сюжета в реальном времени.        — Фанфик что ли? — переспросил Фэн Синь, осторожно осматривая Му Цина. — У нас Лю Минъян и без всякой Системы их пишет. Видимо, хреновый был писатель, раз без помощи не может.        Ша Хуалин, лежавшая свесив голову на кресле, продолжая пялиться в потолок, поддакнула:        — Ага, наверное ещё в школе ничего вдохновляющего не происходило, поэтому приходилось толкать одноклассников друг к другу. Лю Минъян в этом плане повезло больше.        — Пофиг на фанфики, — резко оборвал Фэн Синь. — Что важнее, вместо того, чтобы стать анимагом, Му Цин теперь будет вынужден жить с этой Системой в голове.        Не поверив услышанному, Линвэнь многозначительно взглянула на Се Ляня, а Ша Хуалин даже села нормально в кресле. Чем больше Фэн Синь в открытую защищал Му Цина, тем больше одноклассники удостоверялись, что их отношения вышли на новый уровень. Хотя Се Лянь в начале года утверждал, что они просто переросли детские глупости и теперь стали настоящими друзьями, но сейчас он был абсолютно уверен, что у Фэн Синя с Му Цином особые отношения. Ведь Му Цин не просто принимал его заботу, он ещё и позволял ему это делать на людях.        Впрочем на эту на фразу Фэн Синя у Му Цина был ответ:        — А кто сказал, что я не стану анимагом?        — Да ладно? Цзыпин не зажмотился и будет носиться с тобой в следующем месяце? — пораженно распахнув глаза, воскликнула Сун Цютун.        — В следующем, или в послеследующем, — кивнул Му Цин. — Посмотрим, как пойдёт моё обучение и когда закончится моё наказание.        Опять закинув ноги на спинку кресла и свесив голову, Ша Хуалин фыркнула, приговаривая:        — А я говорила, ты его любимчик. Иначе и быть не могло.

***

       Как Чу Ваньнин и обещал Гу Юню, он выкроил пару часов после уроков посреди недели, чтобы проработать страхи Хуа Чэна.        К кабинету слизеринец подошёл к назначенному времени, вот только уже несколько минут не решался постучать или дёрнуть за ручку двери. Перспектива рассказывать о страхе или вновь через него проходить, чтобы побороть — вгоняла его в уже ставший привычным ступор.        Хуа Чэн и сам уже не понимал чего боялся. Кажется, его пугало само ощущение всепоглощающего замораживающего до кончиков пальцев страха.        За несколько минут он несколько раз думал развернуться и уйти, вот только не хотелось подводить Гу Юня. Он так старался ради него, обсудил всё с Чу Ваньнином, а без того загруженный профессор нашёл пару свободных часов, чтобы помочь ему. Они оба хотели только помочь, да и сам Хуа Чэн хотел поскорее избавиться от этого. Да только всё не получалось себя убедить сделать этот шаг.        В голове вновь всплыло воспоминание об обездвиженном Се Ляне в руках Сюэ Яна, и Хуа Чэна пробрала злость. Злость на своё бессилие.        Наконец решив, что он сделает это ради своего гэгэ, Хуа Чэн открыл дверь кабинета Защиты от тёмных сил.        Хоть он и ожидал, что профессор замучился его ждать, в кабинете его не оказалось. Зато был кое-кто другой.        Увидев Хуа Чэна, Мо Жань жизнерадостно откликнулся:        — Привет! Учитель будет занят ближайшие пару часов, у него индивидуальные занятия с каким-то учеником. И судя по тому, что он попросил меня притащить боггарта, я думаю, у кого-то проблемы...        Хуа Чэн прикусил губу, не желая признаваться, что боггарта, судя по всему, принесли для него. Он уже собирался делать вид, что он не имеет к этому отношения, разворачиваться и уходить, как Мо Жаня осенило:        — Постой! Так это для тебя учитель попросил притащить боггарта?        В панике Хуа Чэн застыл и агрессивно старался не отводить взгляд от Мо Жаня, чтобы не показать свою нервозность. Одноклассник опять же не дал ответить, продолжив мысль:        — Я никому не скажу, если это личное.        — Правда? — скептически переспросил Хуа Чэн.        В ответ Мо Жань глубоко вздохнул и на выдохе удобно уселся на парту, расслабленно сгорбившись. Он понимал, что случайно столкнулся с чем-то личным и даже видел, что Хуа Чэн не хотел этим делиться. Он ощущал нечто похожее на чувство вины, и чтобы его как-то сгладить, он решил по-доброму поинтересоваться:        — А чего боишься? Я не буду смеяться.        — Да так, ерунда, — махнул рукой Хуа Чэн, сев рядом на парту.        — Если Му Цин тебе часто угрожает, ты скажи — я мигом его на место поставлю!        От подобного предположения Хуа Чэн рассмеялся и взглянул на Мо Жаня столь красноречиво, что тот сказал:        — Ну да, ты прав, его слова трудно принимать всерьёз.        После небольшой неуютной заминки, Мо Жань поделился:        — На третьем курсе, когда Чу Ваньнин только пришёл в школу преподавать, он мне казался очень строгим преподавателем. На первом занятии с боггартом я понятия не имел, как будет выглядеть мой. У других все было понятно: у кого огромные пауки, у кого-то боггарт превращался в родителей, ругавших их за двойки по всем предметам, а третьи боялись высоты. А когда я встал перед боггартом, он превратился... в Чу Ваньнина.        — Извини, но что?! Серьёзно? — не удержался Хуа Чэн, поскольку в этом не было никакого смысла.        — Я и сам не знал, что так будет, — признался Мо Жань. — боггарт в облике профессора называл меня тупым, никчемным, бесталанным, наглым и невоспитанным мальчишкой. Говорил, как ему стыдно зваться моим учителем и грозился избить меня Тяньвэнью.        — Ужас.        — Это ты сейчас так говоришь. Наверное, потому что знаешь, что такое страх. Но одноклассники тогда ржали как черти. Ещё несколько недель показывали потом на меня пальцем и пытались пошутить на эту тему. Было хреново.        Хуа Чэн почувствовал, как стал частью чего-то очень личного, поэтому посчитал правильным не игнорировать искренность одноклассника.        — И как ты с этим справился?        — Если ты имеешь ввиду одноклассников, то они забыли об этом через месяц. Если ты говоришь о страхе, то я ничего с этим не делал, само прошло. Я ведь до сих пор не знаю, почему тринадцатилетний я боялся угроз от учителя, он ведь никогда так ко мне не обращался. Сам придумал — сам испугался.        — Кхм-кхм.        Услышав кашель за спинами, юноши обернулись и увидели на лестнице Чу Ваньнина, которого они только что в разговоре не раз упоминали.        — Можешь идти, Мо Жань, — сообщил он гриффиндорцу.        — Если я буду вам нужен...        — Я знаю, где тебя найти, — договорил профессор.        — Удачи, — сказал Мо Жань напоследок, ободряюще положив руку на плечо Хуа Чэну.        Как только за учеником закрылась дверь, Чу Ваньнин развернулся к Хуа Чэну.        — Гу Юнь немного рассказал мне о твоих проблемах, — сообщил он, — Если бы я знал, что ты лично сталкивался с ошейником, блокирующим способность колдовать, я бы не просил тебя сделать о нём доклад.        — Ничего страшного, вы ведь не знали, — ответил Хуа Чэн, хотя в голове думал, насколько много Гу Юнь успел рассказать Чу Ваньнину и насколько много он сам может ему о себе рассказывать.        — Чтобы я смог понять, с чем нам придётся работать, я бы хотел попросить тебя сейчас при мне столкнуться лично с твоим страхом. Знаешь, что такое боггарт?        — Да, — кивнул Хуа Чэн. — Никто не знает, как он выглядит, потому что он всегда принимает форму того, что ты больше всего боишься.        — Верно. Один из лучших способов борьбы со страхом — это смех, поэтому у нас есть заклинание «Реддикулус», которое надо произнести, смотря в глаза своему страху и представляя вместо него что-нибудь смешное.        Внимательно посмотрев на ученика, нервно хрустящего пальцами, Чу Ваньнин добавил:        — Гу Юнь также сообщил, что тот человек, что по официальной версии собирался похитить Се Ляня, на самом деле хотел похитить тебя. Это он надевал на тебя ошейник. Скорее всего боггарт сейчас будет выглядеть как тот человек. Нет ничего лучше, чем заранее знать, кем станет боггарт и заранее представить, во что именно смешное ты мог бы его превратить. Я дам тебе пару минут, чтобы настроиться.        Чу Ваньнин никогда на своих занятиях не лил лишнюю воду и не ходил вокруг да около, и индивидуальные занятия не стали исключением. Он прямым текстом обозначил страхи Хуа Чэна, заранее готовя его к встрече лицом к лицу с ним.        Представляя ухмыляющегося лицо Сюэ Яна, Хуа Чэн подумал, что было бы забавно нарядить его в костюм гувернантки стиля прошлого века или напялить на него костюм Сейлор Мун.        Он уже не мог перестать улыбаться, что Чу Ваньнин принял за готовность к работе. Но как только преподаватель подошёл к сундуку, из которого что-то грубыми толчками пыталось вылезти всё это время, смелость Хуа Чэна улетела в отпуск заграницу.        Когда замок был открыт, а крышка отворилась, он был абсолютно не готов, хотя продолжал вертеть в голове образ Сюэ Яна в мини-юбке и кроп-топе.        Когда на бортике сундука появилась рука, по затылку Хуа Чэна пробежали мурашки. Что ещё более важно, на этой ладони были все пять пальцев.        Остатки уверенности улетучились, когда он понял, что из глубин сундука вылезает нечто, но точно не Сюэ Ян.        Чу Ваньнин стоял в стороне с волшебной палочкой наготове. В любой момент может создаться ситуация, где ученик не справится без его помощи. И с каждой секундой ему все больше казалось, что такая ситуация вот-вот настанет.        Из сундука на Хуа Чэна посмотрело лицо. До жути знакомое лицо, но которое он никогда в жизни не видел в столь не симметричном к нему виде. Он смотрел на самого себя.        Боггарт решил, что самый большой страх Хуа Чэна — это Хуа Чэн? Это абсолютно не вязалось со всеми предположениями юноши. Что ещё более важно, увидев себя, он не испытал страха, который должен испытывать при встрече с боггартом, он, скорее, был обеспокоен.        И не зря, ведь юноша в сундуке не издавал ни звука, лишь хрипел и отчаянно хватался за бортики сундука, не в состоянии оттуда вылезти.        Это настолько не имело смысла, что Хуа Чэн с Чу Ваньнином подошли ближе к сундуку, чтобы рассмотреть его содержимое.        Боггарт в образе Хуа Чэна не просто так не вылезал — он как будто из последних сил брыкал ногами и цеплялся ногтями за стенки сундука, но у него не было сил, чтобы подняться. Когда боггарт очередной раз судорожно дёрнул головой, длинные волосы смахнулись в другую сторону, открывая зрителям вид на злополучный ошейник на шее.        Боггарт действительно принял образ того, чего Хуа Чэн боялся. Он боялся себя, бессильного, слабого, запертого и не способного противостоять этому.        Рассмотрев боггарта, Хуа Чэн наконец испытал тот ужас, что должен был испытывать при виде этого создания. Теперь он словно зеркально ощущал всё, что переживал сейчас боггарт. Он без сил упал на колени и схватился за горло, как если бы кто-то перекрыл ему кислород.        Приняв экстренное решение, Чу Ваньнин закрыл крышку сундука и запер замок, после чего подошёл ближе к ученику и строго проговорил:        — Дыши, Хуа Чэн. Дыши, ты можешь дышать. Боггарта больше нет. Ты не в плену. Дыши.        Голос учителя доносился словно издалека, но Хуа Чэн его слышал. Хотя и не мог воззвать к рассудку и заставить себя успокоиться по его просьбе.        У Хуа Чэна не было сил и возможностей думать о последствиях столь безрассудной магии на глазах у преподавателя, но это был единственный возможный шанс прийти в себя.        На грани потери сознания от недостатка воздуха, Хуа Чэн зажмурился и подумал о Се Ляне.        Чу Ваньнин не сразу понял, что произошло. Ему даже показалось, что его ученик прямо у него на руках рассыпался в белый прах, но присмотревшись он понял, что из тела ученика — из рук, спины, головы и живота — вылезли сотни и тысячи светящихся бабочек! Хуа Чэн остался сидеть на полу и переводить дыхание, но весь кабинет от пола до стеклянного потолка заполнился светящимися крохотными существами. Все помещение было словно усыпано звёздами, упавшими с небес. Ещё мгновение и они все разом потухли.        Придя в себя, Хуа Чэн подполз к одной из парт и прислонился к ней спиной. У него не было никаких сил, чтобы как-то объяснить это профессору.        Но Чу Ваньнин не собирался спрашивать, почему Хуа Чэн сотворил заклинание без палочки, намного больше его интересовал сам факт того, насколько это было необычно для волшебника.        — Очень похоже на патронус, — сказал учитель. — Ты подумал о чем-то хорошем?        Хуа Чэн кивнул, продолжая пытаться перевести дух.        — Удивительно. Патронус обычно принимает вид животного — зверя или птицы, но насекомых я вижу впервые... И их так много. Чаще это одна собака или одна чайка, но чтобы тысяча бабочек... Очень интересно. Гу Юнь говорил, что ты необычный волшебник. Теперь вижу. Но всё ещё не понимаю.        — Прошу, не спрашивайте, почему я такой... — хриплым голосом сказал Хуа Чэн.        — Не буду, — пообещал Чу Ваньнин. — Меня больше интересует твой страх и то, как ты с ним справляешься. Патронус — это отнюдь не самое простое заклинание...        — Но я и не обычный волшебник.        — Это я понял, но дело не в этом.        Чу Ваньнин помог Хуа Чэну подняться с пола и сесть на стул. Присаживаясь на соседний, он сказал:        — Вы часто на уроках спрашиваете меня про Патронус и просите научить этому заклинанию, но его нет в школьной программе и не без причины. Да, многие заклинания напрямую зависят от умения правильно взмахнуть волшебной палочкой, другие могут хорошо получиться только если ты достаточно сильный волшебник и у тебя мощная волшебная палочка, но для Патронуса этого всего недостаточно. Ведь для Патронуса нужна концентрация на очень сильных положительных эмоциях и воспоминаниях.        — Хотите сказать, что мы, подростки, пока не способны чувствовать что-то столь серьёзное? — неприятно кольнул Хуа Чэн. — Или что у нас никогда не было ничего плохого, раз мы живем под полной защитой и опекой родителей и учителей. А раз мы защищены от плохих воспоминаний, то все остальные наши воспоминания не такие уж и «положительные» на контрасте?        — Нет, — строго ответил Чу Ваньнин, желая прояснить ситуацию. — Я не собираюсь обесценивать чувства детей и подростков. Многие из вас в раннем возрасте были вынуждены столкнуться с лишениями и грубостью, а другие из вас способны на самые яркие и светлые эмоции и чувства.        — Тогда почему бы не изучать это в школе?        Все прошлые ответы Чу Ваньнин давал с ходу, но в этот раз выдержал паузу, прежде чем ответить:        — Потому что даже многие взрослые не способны вызвать Патронус. Есть те, кто раньше умел, но больше не могут. Есть те, кто никогда не мог, каким бы сильным волшебник он ни являлся. Дело в уникальности человеческого мышления, и в том числе ментального здоровья. Люди с рядом ментальных расстройств не могут сконцентрироваться на чем-то хорошем, даже если им очень хочется.        Об этом Хуа Чэн никогда не задумывался. Для заклинания нужно думать о хорошем, не просто думать, а полностью прочувствовать своё самое светлое и положительное воспоминание, пропустить эти эмоции через себя и выпустить наружу. А это часто трудно сделать, если вокруг тебя слишком гнетущая атмосфера или у тебя нарушен баланс гормонов, выделяемых мозгом.        Хуа Чэн решил не спрашивать у профессора, может ли он вызывать Патронус и как он у него выглядит.        Пока Хуа Чэн приходил в себя, Чу Ваньнин анализировал увиденное с боггартом. Сделав вывод, он сказал:        — Значит, ты боишься не того, кто причинил тебе когда-то боль, а тех ощущений, которые тебя заставили испытать. Быть запертым в камере, быть не способным колдовать. Тебя лишили базовых вещей на время, и теперь ты живешь со страхом, что это вновь повторится. В качестве ответной реакции на малейшие блокировки твоё тело выдаёт огромное количество волшебной энергии, чтобы ощутить, что ты свободен передвигаться и колдовать сколько вздумается.        Удивительно, как профессор всё точно, коротко и понятно изложил. Понял и изложил, как на ладони. Что ещё более важно, у него сразу появилась идея как помочь ученику.        — По поводу твоего волшебства — мы уже договорились с директором, что после бала вновь откроем дуэльный клуб. Можешь рассказать всем об этом, так как я уже сказал Мо Жаню, а, значит, это уже не секрет.        — Ду...эльный клуб? — переспросил Хуа Чэн. — Как это мне поможет?        — В дуэльном клубе ты сможешь вызвать на бой любого одноклассника и помериться с ним колдовскими навыками. Чем чаще ты будешь практиковаться в магии, тем более будешь уверенным в том, что её у тебя никто не отнимет. Ещё лучше поднимает самооценку, если побеждаешь. Только тебе нужно будет научиться основным дуэльным заклинаниям. И, пожалуйста, используй для этого волшебную палочку. Ученики не смогут не задавать лишних вопросов, если увидят что-то... не совсем для них привычное.        Отведённого на занятие времени оставалось ещё много, но Чу Ваньнин не собирался открывать боггарта ещё раз — слишком уж непредсказуемо он себя повёл с Хуа Чэном и слишком уж непредсказуемо отреагировал на это сам ученик.        Чу Ваньнин охотно ответил на вопросы Хуа Чэна, они ещё немного обсудили магию и защитные заклинания, после чего профессор поделился с Хуа Чэном шоколадкой и посоветовал всегда носить с собой что-нибудь сладкое — хорошо помогает после перенесённого стресса.        От индивидуальных занятий с Чу Ваньнином Хуа Чэн ожидал много чего, но точно не такого принятия и заботы о себе. На вечерней репетиции танцев он даже мог назвать себя счастливым человеком. А всё потому, что танцевал вместе с его самым счастливым воспоминанием, с его драгоценным гэгэ.

***

       Подготовка танцев к балу не являлась секретным мероприятием, поэтому любой преподаватель мог прийти и посмотреть на репетицию.        Вчерашняя репетиция так очевидно выбила у его учеников почву из-под ног, что Шэнь Юань решил посетить их занятие, чтобы проконтролировать, что всё идёт гладко.        Увидев преподавателя, ребята поспешили поздороваться, после чего вновь включили музыку и продолжили оттачивать плохо получающийся у них фрагмент танца.        Шэнь Юаню удалось увидеть лишь небольшой фрагмент, семикурсники были в обычной одежде, а убранство зала никак нельзя было назвать праздничным, но уже сейчас можно было смело сказать, как у них красиво получалось! Какую колоссальную работу они проделали, чтобы научиться танцевать в такт с музыкой и синхронно друг с другом.        У Ло Бинхэ всё получалось бесподобно! Одно загляденье смотреть, как прямо он держал спину, как высоко подбородок и как бережно и в то же время крепко он держал Ша Хуалин, когда поднимал её на руках.        Им приходилось раз за разом прогонять один и тот же момент, когда пары из внешнего круга меняются партнерами из внутреннего круга: каждый раз спуская партнёров на пол после кружения, и отпуская, ребята снова и снова ударялись головами, руками, наступали друг другу на ноги и падали друг за другом как домино. Ло Бинхэ всегда оставался стоять твёрдо на ногах. Было не важно, кого он поднимает на руках — Ша Хуалин, постоянную партнершу, или временного партнёра в лице Се Ляня, — он делал и то и то без нареканий, не позволяя кому-то из них упасть.        И каждый раз, когда ученик сталкивался взглядом со своим учителем, он улыбался. И сразу после этого спешил опустить взгляд.        Теперь Шэнь Юань понимал многое в поведении Ло Бинхэ.        В прошлом году после их с Цзю-гэ дня рождения в комнате брата была огромная корзина с подарками, среди которых Шэнь Юань краем глаза увидел яркую оранжевую открытку, на которой было написано «Любимому учителю от Ло Бинхэ».        Он видел, как брат, сурово смежив брови, читал содержимое этой открытки.        Шэнь Юань каждый год получал море подарков на день рождения. Хоть они и были близнецами, брат получал несоизмеримо меньше знаков внимания. Но в прошлом году Ло Бинхэ всего одним подарком перекрыл неравенство между братьями.        Гэгэ никогда не лез в подарки брата, поэтому и Шэнь Юань не стал смотреть в ту оранжевую открытку и читать её содержание, которое приводило брата в неистовое тревожное беспокойство.        Ещё в прошлом году Шэнь Юань не хотел даже думать об этом и допускать существование подобных мыслей у себя в голове. Но сегодня он должен был себе признаться, что прекрасно понял ещё тогда, что было в той открытке.        У его дорогого ученика было занято сердце, и никем иным, как его братом.        Цзю-гэ никогда не умел выражать чувства к посторонним людям и тем более не умел их принимать. А тут ему признаётся в симпатии не просто посторонний человек, а ученик!        Шэнь Цзю всегда был человеком строгих правил, поэтому ни на секунду не позволил себе отнестись к этому с пониманием. Или он мог бы игнорировать это, надеясь, что чувства Ло Бинхэ угаснут, если их не подпитывать.        Но Шэнь Цзю выбрал путь открытой ненависти. Чтобы отвадить от себя чувства ученика, он хладнокровно и жестоко начал ругать его за малейшие проступки, безжалостно отнимал у факультета баллы по поводу и без — и всё это, чтобы Ло Бинхэ осознал, в какого монстра он влюблён.        Брат никогда не позволял кому-то любить себя. С чего бы его сердце должно было смягчиться, если этот человек Ло Бинхэ?        Осознание правды накрыло Шэнь Юаня, как если бы на него вылили ведро помойной воды из окна многоэтажного дома, когда он мирно шёл по делам в своём новом и красивом костюме.        При всей любви к брату, Шэнь Юань слишком хорошо его знал, поэтому не стал тешить себя наивными надеждами на то, что он сможет принять чувства юноши. Но Шэнь Цзю взрослый человек, прекрасно знающий себе цену. А Ло Бинхэ — юноша в очень нежном возрасте, с очень открытым и добрым сердцем. Как он продолжает любить, после всего, что Шэнь Цзю сделал с ним?        Поистине, сердце юноши непостижимо велико. И заслуживал Ло Бинхэ исключительно взаимности и признания его чувств. А не ненависти объекта обожания и насмешек от одноклассников.        И в этой ситуации Шэнь Юань мог ощущать исключительно свою беспомощность. Ему не заставить брата принять чувства Ло Бинхэ и не заставить ученика прекратить любить. Оба они были ему дороги, им обоим Юань желал исключительно добра. Но, казалось, в этой ситуации для них двоих никакого добра быть не могло.        Лишь время и разлука помогут Ло Бинхэ забыть первую влюблённость в своего преподавателя. А Шэнь Цзю просто станет спокойнее, когда ученик покинет стены школы и больше не будет мозолить ему глаза.        И если действительно так обстояли дела, Шэнь Юаню предстояло убедить Ло Бинхэ выбрать себе путь сразу после школы — будь то университет, какая-то работа или путешествия по миру. Ло Бинхэ должен уйти отсюда как можно скорее после сдачи экзаменов.        От осознания этого стало только паршивее на душе. Шэнь Юань уже привязался к своему чудесному ученику, к его помощи с волшебными тварями и его компании в свободное время. Он уже позволил себе думать, что после окончания школы Ло Бинхэ останется работать его помощником, но теперь предвкушение следовало исключительно вырвать, растоптать и отправить в небытие.        На сердце продолжали скрести кошки, но на лице Шэнь Юаня сияла улыбка, когда он аплодировал ученикам, продемонстрировавшим ему свой танец от начала и до конца.        Репетиция подошла к концу и Шэнь Юань сделал пару шагов вперёд, чтобы поравняться с Ло Бинхэ. Теперь желание оберегать его и заботиться о нём до краёв наполняло Шэнь Юаня, он даже чувствовал вину за брата, не способного ответить или хотя бы нормально отреагировать на его чувства.        — Как ты себя чувствуешь? — спросил учитель.        — Учитель, вам не следует беспокоиться, это просто танец, — поправляя выбившийся локон, благодарно ответил Ло Бинхэ.        И действительно, это просто танец. На других занятиях у Ло Бинхэ больше шанса получить серьезные телесные увечья или душевные травмы, чем здесь. Вероятно, каждый урок Зельеварения — для него пытка. Если бы Шэнь Юань в начале года знал что к чему, он бы не заставил ученика возобновить занятия по этому предмету.        Пока Шэнь Юань подбирал слова, к Ло Бинхэ подошёл Му Цин.        — Можно тебя на пару слов, — коротко обратился он к Ло Бинхэ.        Увидев скепсис в лице преподавателя, Му Цин поспешил уточнить:        — Эта штука в моей голове говорит, что я должен сказать пару слов Ло Бинхэ. Если я этого не сделаю, она опять будет бить меня током.        Услышав упоминание Системы, Шэнь Юань не только отпустил предплечье Ло Бинхэ, но и захотел утешительно взять за предплечье теперь и Му Цина.        Все наказания Системы — иллюзия, но «бьёт» она так, что навсегда остаётся в кошмарах.        Не успела выключиться музыка, как у Му Цина перед лицом загорелась огромная надпись:        НАЗНАЧЕНИЕ КВЕСТА!!! ДВИГАТЕЛЬ СЮЖЕТА: ПОГОВОРИТЬ С ЛО БИНХЭ О ВЧЕРАШНЕМ!!        А голос Системы тем временем добавил, что за выполнение задания он получит сто баллов крутости, а за провал у него отнимут тысячу, что невозможно, учитывая, что у него всего пятьсот приветственных баллов, которые он получил вначале.        Позвав Ло Бинхэ в сторону, Му Цин понятия не имел, как начать. Квест Система дала, а как его выполнять — не сказала. Что именно нужно сказать, чтобы это посчиталось? Нужно извиниться или просто обсудить сказанное? Никакой помощи в этом доме!        — Эм, Бинхэ, я хотел сказать... — начал Му Цин, но обжегшись о взгляд Шэнь Юаня, стоящего в стороне, он быстро добавил: — о вчерашнем. Мне не стоило так говорить.        Му Цин и сам не любил когда кто-то пытался перед ним извиниться, потому что не знал, как на извинения вообще реагировать. Как отреагирует сейчас Ло Бинхэ он тоже не знал.        — Всё окей, тебе не нужно извиняться, — спокойно ответил одноклассник.        — Нет? — сказал Му Цин вслух, но обращался он в большей степени к Системе в голове: зачтёт ли она такой «разговор»?        Ответа Системы не последовало, но Ло Бинхэ ответил:        — Не нужно, — покачал парень головой. — Я наоборот думаю, что ты был прав во всём. Я и вправду лузер, только и делаю, что жалуюсь всем на невзаимные чувства, но не делаю абсолютно ничего, чтобы эту взаимность получить. Кажется, твои вчерашние слова я заслужил.        — Так ты... не обижаешься и не держишь зла? — осторожно уточнил Му Цин с намёком, чтобы Система тоже услышала ответ.        — Неа. В какой-то степени даже благодарен за помощь.        Му Цин ещё раз обжёгся о взгляд Шэнь Юаня, после чего показательно игнорируя учителя, посмотрел Ло Бинхэ прямо в лицо:        — Ты решил действовать?        — Я решил... — начал Ло Бинхэ, осматриваясь по сторонам. Встретившись взглядом с учителем, он поджал губы, улыбаясь уголками. Этот взгляд уже не выдержал Шэнь Юань. Он поспешил отвернуться. А юноша продолжил, рассматривая ровную спину и шёлковые волосы возлюбленного: — я решил перестать говорить всем о своём краше. Я больше не буду ни с кем делиться своими чувствами по этому поводу. Любить я не перестану, но взаимность мне никогда не получить. Единственное, что я могу сделать — перестать зря сотрясать воздух. Так что больше я никого не побеспокою своим «грустным ебалом». Спасибо за помощь.        Ло Бинхэ попрощался и покинул танцевальный зал вместе с другими одноклассниками. Слизеринцы, прекрасно знавшие, что этот диалог был только из-за прихоти Системы ожидали финала, чтобы узнать, как всё разрешилось.        Му Цин и сам не знал, прошёл он задание или нет. Система какое-то время просто молчала, они уже дошли до слизеринской гостиной, как голос Системы известил:        ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО ЮХУУУ!!! ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ СТО БАЛЛОВ КРУТОСТИ ЗА ДИАЛОГ! ВЫ ТАКЖЕ ПОЛУЧАЕТЕ ЗВАНИЯ «ПОВЕЛИТЕЛЬ ГЛУБОКОЙ МЫСЛИ» И «СТЕКЛО v.0.5». ПРОДОЛЖАЙТЕ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ И СЮЖЕТНЫЕ ДЫРЫ БУДУТ ЗАПОЛНЕНЫ!        Учитывая, что в их коротком диалоге с Ло Бинхэ он почти ничего не сказал, Му Цин решил, что Система действительно тупая, если даёт ему достижения за то, что делают другие люди.