Кто ты, Бункер?

      — Лота, мы больше не пустим тебя к нам на репу. Это из-за тебя он так лажает сегодня. — Тоббе Энглунд — лохматый, похожий на эльфа-распиздяя басист группы, отложил гитару и, состроив хмурую мину, обратился к девушке Пэра.       Она в этот раз была с ним в студии, где они репетировали, хотя до этого старалась не заглядывать туда — это была его территория, где он проводил время в кругу друзей и без нее. Кусочек свободного пространства, которое так было необходимо ему.       Она понимала эту потребность парня и уважала, но в этот раз вынуждена была просить его взять ее с собой, потому как срочно нужно было попасть в город. После того, как она сделала там все, что нужно было, Пэр, чтобы не оставлять ее болтаться одной по улице и ждать его, где придется, привел в студию.       А теперь действительно, путался в словах и сбивался с дыхания, ругался, когда вместо хриплого рычания, нужного в песне, получался какой-то неестественный крик. Стыдился своих ляпов, злился и вообще был на грани того состояния, чтобы плюнуть на все, забрать у Энглунда басуху и загнать его на свое место к микрофону. Пусть сам поет, сатана лохматая.       — Отстань от девушки, Тоббе. — Матиас, ударник, спокойный, как слон, со странным лицом и вечной кепкой на обритой голове высунулся из-за барабанной установки скорее чтобы посмотреть на Лоту, чем одернуть Энглунда. Пэр заметил его любопытный взгляд и пригрозил ему кулаком. Холера, да что ж за день такой?       С утра помял отцовскую машину, пока добирался в город, потерял где-то тысячу, чуть не опоздал на репу, из-за того, что забирал Лоту из больницы, куда она ездила … Теперь она сидит здесь, хотя раньше не было, Матиас на нее пялится, Тоббе юлит ужом и тоже пялится, хотя и видели ее все уже не раз, а он сам как последний дурак стесняется петь при ней так, как делает это обычно. Ещё и трёп этот…       — Не, я что, не прав? Она тут такая красивая, — Снова подал голос Энглунд. Оценивающий взгляд его скользнул по фигуре девушки, — Сидит и смущает его, а он из-за этого лажает.       Он подошёл к ней ближе, не оглядываясь на Пэра, Лота отодвинулась подальше, возмущённо насупилась. Пэр подавился руганью.        — Да-да, милая фрёкен. Он, между прочим, не только ваш кавалер, но и наш вокалист. Поэтому прошу не смотреть на него так томно, дабы не вводить в ещё большее смущение. — Энглунд картинно раскланялся, Лота удивлённо округлила глаза и немного брезгливо улыбнулась. Пэр не выдержал, вскрикнул:       — Тьфу, черт ты адский! — Порывисто подошёл к Энглунду, дёрнул его за плечо, развернул к себе с намерением забрать из рук басуху.      — Уйди на мое место и займи свой рот чем-то полезным.       Тоббе недоуменно округлил глаза.       — Ты чего? Что я сделал?       — Ничего. Просто лучше бы ты молчал. — Ответил за Пэра Матиас.       — Давай гитару и иди на мое место. — Хмуря светлые брови снова проворчал Пэр. Голос его был тихим, но недобрым — он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сорваться на басиста. Что с него взять? Катастрофа ходячая…       — Ээ, если я буду петь, кто тогда на басу будет? Ты две гитары в одни лапы не схватишь. — Тоббе вцепился в свой инструмент, не желая отдавать.       — А я буду. — Йонас Кьелгрен, сосед Матиаса, мощный лысый дядька с огромной бородой, который пришел посмотреть, как барабанит его друг, неторопливо подошёл к Тоббе и протянул руку за гитарой.             — Давай, Тоббе, топай к микрофону.       — Да ты же играть не умеешь!       — Умею, иди давай. Не видишь — Хулкофф не с той ноги встал сегодня. Так что лучше не нарывайся.       — Уу, демоны… — Пробубнил Энглунд и отдал гитару Йонасу. Лота сконфуженно глянула на Пэра — тот только хмуро мотнул головой, мол, ничего. Нормально.       Они все давно знали друг друга, поэтому никто особо не обижался, когда он начинал так психовать. Шли ему навстречу, ибо тоже знали, что хоть и вспыльчивый, он быстро отходит, главное не донимать, когда ему тошно. Тоббе когда присоединился к группе по началу пытался подначивать его в таких ситуациях, но получив пару раз по кумполу за приколы под горячую руку, понял, что это хреновая идея. Хотя, когда нападало желание помахать кулаками наоборот, специально задирал его и тогда они сцеплялись и трепали друг друга как молодые хаски. Сейчас желания драться не было, потому он покорно потопал к микрофону в другой угол комнаты, где они все размещались.       Пэр облегчённо вздохнул, сел со своей гитарой на место Энглунда, снова глянул на Лоту — она внимательно наблюдала за происходящим, но не пыталась вмешиваться.       «Спасибо тебе, малышка» — мысленно улыбнулся он. Хотя ее присутствие в студии было непривычным и неудобным для него, ему в какой-то степени все же было хорошо от того, что она не воображает и не красуется перед парнями, не липнет к нему, как это делает с Матиасом его девушка. Всего в ней было ровно столько, сколько нужно.       После недолгих объяснений и разборов с Йонасом его партий, они продолжили играть. Пэр на автомате подхватил первые аккорды Hjärteblod и погрузился в свои мысли, но почти тут же очнулся, когда Тоббе запел. Песнях была спокойной, лирической и голос Энглунда многим лучше вписывался в нее, чем его собственный. Он был более мелодичным и мягким, в какие-то моменты даже чувственным — Тоббе, хитрая задница, умел и петь, а не только стебаться и тиранить басуху.        Вот и отлично, пусть поет, а ему и с гитарой не плохо. Во всяком случае можно не думать о том, что Лота увидит, насколько страшно он кривится, когда поет и проживает песни. Ему было неловко от себя самого, не мог настроиться на нужный лад и выкладываться на полную. Черт возьми, что он за человек?       Мысли текли фоном — стараясь не сбиваться, Пэр играл и думал, что даже если бы Лоты тут не было, он сейчас все равно не вытянул эту песню — в голове полная каша и настроение ниже плинтуса. Не до лирики. Надо где-то побыстрее отрихтовать машину, чтобы отец не огорчался — после операции на сердце ему нельзя нервничать, Лоте нужно купить подарок на день рожденья, матери — лекарства, а ещё оплатить налог и отдать свою часть денег за аренду студии, где они играют сейчас… И ещё много мелких повседневных дел, которые нужно быстро сделать, чтобы они не превратились катастрофу и не завалили его с головой.       Мысли толпились на периферии сознания, норовили сбить с ритма, но он не поддавался. Не хватало ещё из-за них снова начать сбиваться.             Хмурясь и покусывая нижнюю губу, он сосредоточился на музыке, пытался отогнать подальше навязчивые размышления и не замечал ничего вокруг. Потому не видел, как Лота за ним наблюдает. Как внимательно и жадно всматривается в его лицо, как следит за движениями кистей и пальцев на грифе гитары, будто оглаживает взглядом его руки.       Ее взгляд замечал один Йонас и ностальгически вздыхал — когда-то он тоже был так влюблен и так же увлеченно наблюдал за своей пассией. Остальные были заняты: Матиасу не было видно за установкой, а Тоббе собирался с духом для новой песни. Они начали Дизельную смерть, а это уже было сложнее. Злая и яростная, в ней надо было рычать, как сумасшедшему, а по этой части ему с Пэром было трудно тягаться.       Когда Тоббе запел — с первых слов все поняли, что ему это делать не вариант.

Чувством мести гонимый,

Задумал я признания добиться —

Кипит горячее масло в моём котле,

Его аромат может выдать мою тайну. *1

      У Пэра был сильный и от природы очень низкий голос, потому у него харш звучал более грозно и мощно, Тоббе же этой мощи катастрофически не хватало. Его голос звучал зло и с каким-то истеричным надрывом, что в этой песне хотя и могло присутствовать, но было не к месту.

Сперва я воду отравлю,

И буду смеяться, глядя, как вы умираете от жажды.

Затем я масло подожгу,

И своими руками гибель вам принесу.

Дизельная смерть.

      Когда Тоббе стал выкрикивать строчки припева, Пэр не выдержал. Сам встал, подошёл к нему и оттеснил от микрофона, становясь рядом.

Когда дизельный день озарится рассветом,

Я буду счастлив увидеть, как бегут мои враги.

И тогда наконец-то я буду признан

Как террорист всех террористов.

Дизельная смерть

      Лоте на секунду показалось, что они вот боднут друг друга лбами — Тоббе не хотел уступать микрофон на совсем, продолжал кричать вместе с Пэром, тот же забыл о своем смущении и теперь норовил если не вытеснить Энглунда, то выплеснуть скопившуюся злую досаду на события неудачного дня.

Но кто же станет отдавать почести моим великим свершениям,

Когда все погибнут, умрут, не зная пощады?

Моё великое деяние не станет ждать,

И ненависть во мне пылает,

И когда озарение придаёт мне мужества и сил,

Я выпиваю своё горячее варево сам

      Тексты песен сочиняет Пэр и его герои в чем-то похожи на него самого. Была в нем какая-то самоотрешенносиь, готовность пожертвовать собой ради чего-то и в Дизельной смерти фанатичный террорист убивает себя, чтобы показать другим, насколько он грозен.

Дизельная смерть — испей скипидара и дизеля и умри

Дизельной смертью — в парах и мучениях.

      Лоте стало жутковато от вида Пэра, когда он выкрикнул последнюю строчку песни. Злой, распаленный, тряхнул головой, окинул всех диким взглядом, перевел дыхание и тут же начал наигрывать следующую. Тоббе тяжело выдохнул, тоже встряхнул хаером.       — На тебя работун напал? — Простонал, по-собачьи заглядывая Пэру в лицо и улыбаясь.       — Напал. — Коротко буркнул тот, с трудом сдерживая в себе всколыхнувшуюся энергию, которой заполнялось тело, когда он входил в раж.       — Это конечно круто, но мы жрать хотим. — Подал голос Матиас, высовываясь из-за барабанов. — Уже третий час тут топчемся, пора бы и съесть чего-то.       Он дружески и открыто глянул на Пэра, развел руками в стороны, потом почесал живот. Тот выпустил из рук гитару, глянул на него, щуря один глаз и вдруг как-то смягчился. Опустил натянуто расправленные плечи, повертел головой, глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.       — Хорошо. Давайте одну ещё сыграем, потом пойдем.       Тоббе забурчал, мол, никогда это не кончится, но все равно встал рядом с Пэром у микрофона. Они запели Forgetmigei — не забывай меня. И Пэр пел для Лоты — это поняли все. Отбросив смущение, прямо и твердо глядел на нее, и пел в своей грубой, и отчаянно-злой манере.

Вспышка боли, вспышка пороха —

Единственный путь отсюда.

И все мучения в прошлом.

Ты покинула меня,

Но теперь конец уже близок.

Умоляю, не забывай меня.

Не забывай меня.*2

      У Лоты дернулось сердце, она встретилась с Пэром взглядом и будто обожглась — отчаяние и обреченность в его глазах были настолько пронизывающими, что можно было подумать, он действительно, потерял ее и собирается застрелиться.       Ее поразило то, как он может проникнуться и вжиться в настроение песни. Захотелось подойти к нему, обнять, прижаться и крепко поцеловать, сминая мягкие губы, чтобы согнать с него это жуткое настроение. Но она не сделала этого. Молча, спокойно дождалась, пока закончится репетиция, и пошла обедать вместе со всеми.       Ели в соседней комнатухе за одним низким столом. Бутерброды с ветчиной, колбаски, пиво, кофе. Парни в группе особо не заморачивались с изысками в еде, лишь бы было чем живот набить. Лота не стала перебирать продуктами и вместе с ними ела бутерброды, пила пиво с Пэром из одной банки. Тоббе за едой начал извиняться и оправдываться, что не имел никаких мыслей даже о том, чтобы обидеть Лоту, а все то сморозил только ради смеху. Пэр извинения принял и сам извинился, сказав, что не в том настроении, чтобы понимать шутки. На вопросы Йонаса и Матиаса о том, что испортило то самое настроение, неохотно рассказал о своих неудачах за день.       Йонас покрутил головой, почесал лысину и, вспомнив, назвал адрес автомастерской, где могут быстро и качественно поправить помятую машину. Пэр записал адрес, поблагодарил.       После короткого обеда они еще немного поиграли — после перекуса и пива у Пэра настроение стало получше, он спел вместе с Тоббе еще несколько песен вполне спокойно и расслабленно.       Лота любовалась ими жалея, что не взяла с собой фотоаппарат — получилось бы много хороших фотографий. Парни за работой выглядели удивительно, а Пэр — так особенно. Просто грех было не пофотографировать такое, да откуда ж ей было знать, что все так сложится.       Примерно через час стали собираться по домам. Они с Пэром ушли первыми, ибо хотели еще попасть в автомастерскую.       Попали. Успели. Их машину загнали в один из ремонтных боксов, принялись за работу. За то время, что ее рихтовали, Пэр успел заплатить за услуг и купить им с Лотой горячего чаю.       Они уселись на лавке во дворе мастерской, принялись за его истребление. На улице была ранняя осень, и, хотя дни стояли ещё солнечные, вечерами было уже холодно.       Лота, наконец, оставшись наедине с парнем, обняла его за узкую талию, прижалась к плечу.       — Здорово как… — Проворковала, присербывая чай из картонного стаканчика.       Пэр напрягся, глянул на нее, округляя без того большие глаза.       — Ммм? В смысле? Что именно? Что мы успели впихнуться сюда до закрытия?       — Нет. — Она улыбнулась. — Ваша музыка. Я же ещё ни разу не видела, как вы играете. Слышать все в готовом виде — это одно, а увидеть, как все делается — совсем другое.       Он глубоко вздохнул и потупился. На что там смотреть? Кучка раздолбаев, которые лажают, ругаются, стебутся и играют зубодробильный индастриал. Чи не диво. В Швеции ткни любого третьего — попадешь в металиста, а в Финляндии так и того больше. А потому как их город как раз на границе…       Поняв, что Пэр подвис, Лота почесала пальцами ему затылок. Он чуть вздрогнул, глянул на нее — нужно было что-то ответить, но ничего внятного на ум не приходило. Тогда он крепче обнял девушку и поцеловал ее в макушку.       — Спасибо. — Пробормотал коротко.       Лота по-своему восприняла его замешательство, помолчав, спросила:       — Злишься еще?       — На кого? — Он удивлённо приподнял брови.       — На Тоббе. Когда вы пели вместе ту песню про дизель, мне показалось, что ты его точно стукнешь за его треп.       — Если б ты знала, как мне этого хотелось. — Он усмехнулся в усы и глотнул чаю.       — Да ну, чего ты?       — А нефиг строить глазки и высказывать всякую дичь будущей матери моих детей. — Проворчал он в ответ, насупившись и заглядывая в стаканчик с чаем.       Лота приоткрыла рот от услышанного — ее удивляла его серьезность. Матиас и Тоббе — его ровесники, думают зачастую о том, где и с кем бы погромче потусить, а он обустраивает собственный дом и уже о детях загадывает…       — Ты чего так смотришь? — Оторвавшись от стакана с чаем, Пэр глянул на девушку и, увидев ее растерянный взгляд, внутренне напрягся. Что она ответит?       Но она не нашлась с ответом, только молча поцеловала его снова, как и хотела — крепко и долго. Потом, оторвавшись, облизнулась и, заглядывая ему в глаза, протянула:        — А ты, оказывается, тот еще ревнивец?       Пэр на миг замялся, но потом ответил:       — А ты не знала? — И улыбнулся. Светло так и хитренько.       — Догадывалась, но не думала, что настолько. — Она подхватила его уловку и тоже хитро усмехнулась. Потом снова поцеловала его.       Но она не преувеличивала. Живя вдали от города, вдвоем они зачастую бывали только в окружении домашней живности, иногда - его родителей, так что ревновать ее было особо не к кому.       — Я и сам не думал. — Оторвавшись от ее губ, он вздохнул, вспоминая, какую злость в нем вызвало поведение Тоббе. Его выходка показалась покушением на дорогое сердцу.       — Сомневаешься во мне? — Она прямо посмотрела Пэру в лицо, спросила намулевший ей вопрос.       Он помолчал, внимательно глядя в ее светлые глаза. Потом покачал головой.       — Нет.       И это было правдой. Зная себя, он понимал, что не захотел бы даже связываться с женщиной, в которой не был уверен. Как понимал и то, что с Лотой он хочет разделить жизнь, сколько будет ему отмерено.