Вендланд

Несчастные ангелочки, давно отвыкшие от любого напряжения, были измучены физически и находились на грани истерики. Ждать ее пришлось недолго. Регина снова пукнула, громко и протяжно – обычно это происходило у нее приглушенно, так как ее огромные ягодицы смыкались по всей длине и это мешало распространяться звуку, но сейчас-то ее огромная попа была раздвинута, и пуканье раздавалось в полную силу. В следуюший миг Регина бурно разрыдалась, и, от страха и отчаяния потеряв всякий стыд, закричала в голос: «А-а! Я больше не могу! Заберите меня.. Отвезите меня домой! Я хочу есть! Я хочу пипи! Я хочу, чтобы мне поласкали мою писю... мою пипику! Я пукаю, я сейчас захочу какать! Ай, моя попа! Я вся мокрая! У меня же всюду сейчас зачешется... В моей писе, ай, в щелочке, в моей пипике.. в моей попочке, под животом, в подмышках, под сисями, под подбородочками! Я нежная, я не могу терпеть! Коля, Колечка, любимый, пусть нас увезут, не надо венча-аа... не надо обряда, будем жить так! А-а-ай, ай, моя щелочка, я хочу пипи, ай, у меня пипи, ай, моя писечка, моя пися!» - последнее вскрикивание прозвучало внезапно. Действительно, из щели Регины полило вовсю прямо по ее же телу, на лобок и на массу нижней части ее живота, полукружием выпиравшую у девушки назад между ляжками – Регина описалась. Перенервничавший и истомленный Коля, едва услышав журчание, доносящееся из заплывшего межножья Регины, сам не смог сдержаться и тоже пустил струйку, которая полилась ему на отвисающие книзу массы лобка и нижней части живота - точно так же, как и у Регине. Все, чем ответил Регине Коля – криком: «Ай, я писаю, а-а, ай, ах, мой писюн! Моя пися, моя пипися! Регина, Региночка, у меня пипи!» Лицо старшего мага резко изменилось. Увидев это, немедленно вмешался брат Регины, Ярослав. Это был крепкий юноша 22 лет, хоть и безбородый и безусый, но уже с внушительным массивным животом, массивной грудью и плечами, большими ягодицами и ляжками, - но при своем немалом весе пышущий прежде всего силой. Слуги и родные хлопотали вокруг обоих ангелочков- лелечек с их собственными избалованными писающими лелечками, утешая, а потом вытирая и моя обоих, - ведь эти места приходились у обоих еще по ту сторону порога венчальной комнаты, и помогать им здесь было еще можно... . Пока они занимались этим, Ярослав подозвал знаками старшего мага и тихо, но с силой сказал: - Послушайте, великий отец, я думаю, что ничего такого, что потребовало бы прервать обряд, не случилось. Вот эта горсть денег, думаю, будет уместным возмещением за то, что претерпели ваши половицы в местах, где на них сейчас стоит ногами наша парочка, от ее струй. И не думаю, что это так уж самый первый раз случается не то что с полом перед венчальной комнатой, но и с ковром в ней самой... Пусть изнеженность моей сестры и ее ненаглядного превосходит все, что я пока видел в жизни, но многие не так уж далеко от них ушли, а весят столько, что на пути к статуе от напряжения тоже могут и не сдержаться... В конце концов статуя, будь она даже зрячей, все равно не смогла бы сейчас увидеть их струек, их попы и их писающиеся места любаи обращены к нам, а не к статуе. Так что богиню едва ли следует считать оскорбленной... даже если мы допустим, что она действительно присутствует здесь, в статуе... и что она вообще существует, мы с вами, надеюсь, люди просвещенные... А если эта мысль не убеждает вас сама по себе, то вот вам еще одно добросердечное даяние. Глаза мага странно блеснули. Он походил на Ярослава внешне, только был потяжелее кило на 15 (сам Ярослав весил под 160), и был лет на десять старше. Храмовое его имя было Рогволод, мирское, как все знали – Олег. Усмехнувшись, он ответил: - Ваше мнение подкреплено такими вескими доводами, что сам я ими уже убежден. Но для того, чтобы с нами согласились еще и те, кто стоит надо мной, вам следует прибавить в.... в добросердечности. Конечно, мы оба понимаем, что ваши благородные пожертвования пойдут на украшение храма... а не на девочек и мальчиков с самыми толстыми задами, бедрами, животами и грудями, каких только можно будет найти, располагая дарами вашей щедрости. Словом, по рукам - я готов признать, что все, происшедшее до сих пор – не повод отменять обряд. Однако вам все же будет необходимо отправить ваших подопечных в поход к статуе – если они не доберутся до нее без помощи человеческих рук, ничего не смогу сделать даже я... при всем вашем благочестии. Существует богиня любви, или нет, - не скажу, не знаю; если и существует – ее власть в мире все равно намного меньше, чем моя власть в этом храме, но все же и эта власть не безгранична... Кстати, - промолвил маг еще тише - хоть это и против моей выгоды, ибо сдается, что, продолжи мы обряд, мне еще на многое придется закрыть глаза в обмен... то есть в ответ на вашу жертвенную ревность к богам... но все же – так ли уж надо мучить ваших голубков этим продолжением? Им, похоже, не по силам совершать то, что от них требуют... а так ли им нужно само венчание? С обрядом или без него, ваш жених все равно не способен ввести свой стебелек – или все-таки можно сказать попроще, свой член? – в щелку своей жены, из-за всех этих масс жира на их телах - и между ног, и в других местах. Ожирение не даст им даже приблизить свои части наслаждения одну к другой, не то что соединиться их в едину плоть. Так ли нужно им благословение богов для того, чтобы делать друг дружке то, что они вообще остались способны делать? А с другой стороны, сколько пар живет друг с другом и ублажает друг дружку любыми проникновениями в тело, обходясь при этом без всякого венчания? Рассудите, не лучше ли вам последовать мольбам вашей безмерно прекрасной, но слишком утомленной и ослабевшей сестры, и просто забрать их домой, чтобы там они предались без забот тем наслаждениям, что им доступны? Конечно, если вы желаете продолжить обряд, я не откажу, помня вашу щедрость, но стоит ли вам желать этого? Ярослав покраснел от тщательно сдерживаемого гнева. Одной рукой он вновь приоткрыл кошель, висящий на его массивном бедре, другую как бы невзначай положил на рукоять старинного шестопера, висевшего на другом, столь же массивном его бедре рядом с длинным кинжалом. Несмотря на общий мир, царивший в Вендланде, это было обычное вооружение молодцов из богатых городских семей, не расстававшихся с ним ни на улицах, ни в храмах. - Меня зовут Ярослав Харза, - сказал он. – Спасибо судьбе, наделившей нас достатком, здоровьем и дородством, мужчины нашей семьи уже с детства не видят своих членов иначе как в зеркале. Но это не мешает им управляться со своими членами не хуже, чем со своим оружием,, а с оружием мы управляемся как нельзя лучше! Мы уважаемая семья в городе. Регина может быть... скажем так... прекрасна и утомлена настолько, насколько захочет. Но я не позволю, чтобы по городу разносили, как моя сестра, мол, даже не смогла пройти венчального обряда и вынуждена жить с мужем «так», потому что неспособна сделать то, что делают все. Мне дела нет до ее сладкого Коли, да, честно говоря, и до нее самой, а вот до нашего имени – еще как есть! Продолжайте обряд и делайте все, что должны делать вы, а я позабочусь о том, чтобы они сделали то, что должны делать они! Маг молча кивнул, получил третье пожертвование и отошел к статуе. Ярослав вернулся к бессильно расплывшимся и распластавшимся на своих ложах жениху и невесте – их, конечно, уже помыли, вытерли и даже смазали кремом во всех нежных местах. Пол, по которому вокруг ног жениха и невесты только что расползались лужицы, сотворенные их ненаглядными избалованными «писями», уже очистили. Ноги Коли и Регины, только что щедро облитые горячими струйками из их «пипик» (эти струйки стекали у обоих ангелочков на пол и по нижним частям свисающих животов, и по внутренним сторонам ног), поневоле некоторое время стояли в натекших в результате на пол тех самых лужицах. Теперь им подняли поочередно ноги, вытерли их и целиком вымыли, от складок под ягодицами до пальчиков. Обтереть аннелочков полностью было, конечно, нельзя, и от обоих шел сильный запах пота. Коля и Регина едва переводили дух, вхслипывали и были не в состоянии даже собраться с мыслями и подумать, что им делать дальше. Как раз когда они находидись в таком состоянии, Ярослав вернулся к ним и коротко бросил: - Ну, ангелочки, делать нечего... На этих тележках тащить себя вы не можете, значит, вас остается стащить с них, чтобы вы доползли до статуи хотя бы на четвереньках... да хоть на собственных неподъемных животах! Будем считать, что ползать на животе – это тоже в каком-то смысле значит «прошествовать», во всяком случае, если речь идет о вас – а я уж устрою, что храм такое проглотит!