Семья мироходца

Впрочем, предположить, что мне это всё приснилось не вышло бы и при всём желании, на что было аж две причины, причём обе — весьма веские. Во-первых, я точно знал, что Владычица Могил Фаразма случайно никому присниться не может, как и любое истинное божество — на этом, кстати, регулярно засыпались всякие выдающие себя за богов шарлатаны. Ещё я знал, что в её божественные обязанности в нашем мире входит встречать, судить и препроважать согласно заслуженному посмертию души погибших. А дядьку с командирским рыком я с некоторым трудом опознал, как Салока Опекуна Бессмертных — полубога и адвоката душ на суде Фаразмы. Я бы его и вовсе не узнал, но как-то услышал о нём в проповеди странствующего жреца Фаразмы, пытавшегося выклянчить у постояльцев дядюшкиного трактира немного монет себе на пропитание. И хотя у нас, в Речных Королевствах, к богам и их слугам граждане довольно равнодушны, но в тот раз фокус удался, и немудрено — от смерти-то никто не уйдёт. Кстати, слово «адвокат» я вспомнил только что, у нас защитника в суде просто Защитником и называли, а тут поди ж ты, слово-то какое мудрёное, словно из Питакса. Был у меня гувернёр оттуда, редкий сноб… Ага, был, и батя тоже был… Так, Таннек ди Кронн, наследный принц Кронгарда, не реветь! Ты мужчина и аристократ, пусть о последнем лучше никому не сообщать, пока за твоей спиной нет хотя бы с пол сотни идиотов, которым хватило бы дури принести такому господину клятву верности. Для всех заинтересованных лиц я мёртв, да. И только поэтому жив. Правду, кроме меня, знают только три человека, один из которых — король Питакса, который хоть и озабоченный мужеложец, — потому я и отказался от предложенной им щедрой помощи в возврате батиного трона: по глазкам его сальным было видно, чем платить придётся, — но отцу жизнью обязан, так что меня не сдаст. Ну и дядька Грон, конечно, который, напротив, батю моего терпеть не может, потому с ним и не общался давно, вот подонок Ромалан и не знал о его существовании, а то бы тоже убил, причём совершенно зря: дядька чхать хотел на все и всяческие троны и доброе золото любит куда больше формальной власти — быть правителем, знаете ли, дорогое удовольствие, уж я-то знаю: меня четыре года таким вещам учили, не стесняясь вбивать розгами, если надо. Очень отец хотел вырастить достойного наследника, при котором его королевство не развалится, как прочие местные, с позволения сказать, «державы». Хотел создать новый дом для остатков сарконийцев, подальше от Раны Мира. Достойная цель, вот только батя не учёл, что людское коварство в Речных Королевствах будет похлеще демонической жестокости. Королевство не простояло даже до его смерти, в результате «народной революции» став Республикой Ромалья. Я из собственного замка спасся вплавь по реке, а в моей комнате остался «случайно упавший» лицом в камин труп папиного пажа, переодетый в мою одежду. Он сам в неё переоделся, а нанятый отцом для моего спасения Следопыт — третий посвящённый — его заколол. Потом он два часа себе под нос матом рассказывал, куда бы он послал такого заказчика вместе с его запросами, будь тот ещё жив. А я все эти два часа ревел. Даже не знаю, по отцу больше, или по Ровалю. Я только в тот момент, когда он этот план отцу предложил понял, что такое настоящая верность. Весь остальной замок не было так жалко, как одного приятеля по играм, которого я бы даже другом за день до того не назвал: те из этих крыс, кто успел, давно разбежались, а он остался. По своей воле и навсегда. Не помню, что я такого совершил в прошлой жизни, первые двенадцать лет которой внезапно сегодня вспомнил, но если это не похоже на поступок Роваля, то после следующей смерти я лично вытрясу из Фаразмы признание его смерти героической, да будут боги свидетелями этого обещания! «Список заданий обновлён» — внезапно всплыла надпись на халлитском у меня перед глазами. Халлитский был родным языком нашего народа: на нём я заговорил раньше чем на Талдэйне, который в этих этих землях носит гордое, но абсолютно неверное название всеобщего языка. Первым делом, я даже не поразился надписи перед глазами, а обрадовался родному алфавиту, букв которого не видел со дня своего бегства: в Речных Королевствах письменный халлитский нигде не использовался, хотя на устном говорили многие. — Какого… — от неожиданности я даже перешёл на вновь обретённый русский, — толку от него здесь, только, как и от английского, вряд ли много. Хотя я теперь мог заметить латинские корни Талдэйна, но на знакомый мне английский он походил, наверное, как русский похож на Хинди: некоторые слова созвучны, некоторые корни относятся к тем же или близким понятиям, но понять друг друга без словаря у их носителей нет никакой возможности. Действительно, какого полового органа огра у меня перед глазами уведомления, как в компьютерной игрушке, я что в Матрице? Хотя нет, тогда бы мне, наоборот, всеми силами мешали это заметить, но что тут тогда происходит? Раньше со мной такого определённо не было! «Калибровка системы завершена. Общее время калибровки составило около 4433 планетарных суток данного мира. Разблокирована память о предыдущей реинкарнации вплоть до текущего возраста владельца. Разблокировано знание о цели перерождения. Разблокирован раздел заданий. Разблокирован раздел эффетов.» В левом верхнем углу поля моего зрения появился едва заметный серый кружок. Значит, калибровка. То есть, примерно всё время моей жизни, учитывая, что сегодня ночью мне исполнилось 12, эту штуку кто-то настраивал, и вот, наконец, настроил, или типа того. Учитывая причину моего перерождения здесь, выходит, что в моём нынешнем родном мире есть божество искусственного интеллекта — никогда бы не подумал, честно говоря: я, до этого утра, и слов-то таких не знал, как и, уверен, все люди, которых я когда-либо встречал в этой жизни, а встречал я всяких — положение отца обязывало. Видимо, эта Касандали — впервые слышу о такой богине — и есть это божество, приложившее руку к моим нынешним глюкам. Хрень какая-то выходит: даже если предположить, что наши предки развились до таких вершин, до которых и на Земле-то было, как до Луны пешком, а потом всё забыли в результате какой-нибудь катастрофы, то не могло не остаться вообще никаких следов прошлой цивилизации, а я не помню ни единой вещи, которая могла бы сойти за забытую древнюю технологию. Теоретически, что-то подобное может храниться в Нумерии, есть ещё Звёздный Камень в Абсаломе, но даже если все мои подозрения верны, то два очага развитых технологий — это слишком мало для постапокалипсиса… Стоп, вот оно! Сошествие Звёздного Огня, и Звёздный Камень! Если сверхтехнологии в Нумерии и Абсаломе есть, то они просто не отсюда! Где-то посреди этого фентезийного средневековья валяется космический корабль пришельцев, вроде того, который орки в Варкрафте почитали, как свою священную гору… Оп! Поймал! Железная гора, в центре Звездопада, столицы Нумерии! Вот вам и «нумерийская сталь»: эти воришки просто обшивку корабля распродают по кускам, хех. Хорошо, всё-таки, меня учили географии, а то бы и не вспомнил. Ну а дальше просто: даже ребёнок знает, что богами либо становятся, совершив что-то, достойное божества, — мир создав, например, — или по воле других богов, либо рождаются — от других богов, или из молитв верующих. Может ли молиться ИИ? А почему нет, особенно если он попал на дикую планету на задворках галактики, где ему даже поговорить не с кем, потому что технологию сложнее водяной мельницы большинство народа здесь и не видело никогда? Вот и родилась из его молитв богиня, один из эдиктов которой — налаживать взаимопонимание между органиками и ИИ. Логично? Логично. Забавно, что во сне мне, похоже, просто прокрутили запись случившегося между моей смертью там и рождением здесь. Я-то сегодняшний прекрасно понимал большинство того, что там говорили, потому что про богов уже кое-что знал. Кстати о богах, пора. Я вскочил с кровати, натянул лежащие рядом портки, отпер ставни, привычно сиганул на крытую соломой крышу птичника и, подхватив лежавшую тут же деревянную лестницу, спустился по скату до уровня первого этажа, откуда аккуратно опустил свою ношу в специально вырытые в земле ямки, чтобы не упала вместе со мной. Можно, конечно, и прыгнуть, не настолько тут высоко, но если ушибу ноги и опять буду хромать на работе, то от дядьки влетит, будь здоров, а он меня и так не жалует. Нет, моя комната — далеко не чулан под лестницей: хоть и не дядькина хоромина, но мне нравится. И кормят меня вкусно и вдоволь — чтобы так кушать, как я, дядиным постояльцам пришлось бы на несколько серебрянных раскошелиться, а их в один день ой не каждый может себе позволить потратить. Колотят меня, конечно, не без того, но аккуратно и только по делу. И то, как сказать: наёмного работника за такие дела Грон не бил бы, а просто на улицу вышвырнул, — были случаи — а я покамест в ученичестве и под опекой, а потому отделываюсь тумаками и поркой. Поверьте, это куда как лучше, чем голод и холод — трупы, что по утру с улиц убирают, не дадут соврать. Короче, дядька обо мне заботится настолько, насколько вообще отец пятерых детей будет заботиться об избалованном отпрыске нелюбимого младшего брата — а я, три года тому, попал сюда ещё тем баловнем. Образованным, да, но дела-то получит старший сын, а не сопливый приёмыш, а от меня вдруг потребовалось работать руками и ногами, а не пером и языком. И еда стала грубее и непривычнее, и иные оскорбления приходилось проглатывать, а не как дома. Грон, кстати, ни мне, ни своим детям никогда не грубил, даже когда его натурально до апоплексического удара чуть не доводили. И комнату мне выделил побольше, хотя и под самой крышей, когда я начал ныть, что в старой тесно и воняет с кухни, хотя за такие закидоны от него бы и родные дети получили. Короче говоря, он постарался слелать мою новую жизнь настолько комфортной, насколько мог, хоть неприязни к моему отцу и ко мне никогда и не скрывал. Однако, мы оба знали, что в день, когда я покину дом дядюшки, он вздохнёт с облегчением, несмотря даже на уменьшившееся число рабочих рук в трактире, и постарается меня поскорее забыть. Ну и пусть, я не обижаюсь. Мне хватит и дружбы с Брандом — старшим из кузенов, наследником своего отца. Вот уж кто был рад грамотному родственнику, способному разобраться в батиных делах, каковые для этой орясины были тёмным лесом — ну не умеет Грон нормально объяснять то, что сам с трудом освоил, из-под палки моего деда. А я умею. На том и сдружились, а не то быть бы мне битым кузенами за слишком высоко задранный нос. Спустившись по лестнице на хоз. двор, я набрал остывшей за ночь воды из бочки, вылил в стоящий неподалёку ушат, помыл руки, умылся и облился по пояс. Брр, ну и холодина! Но это была не более чем вбитая в меня дядей привычка: невместно половому быть заспаным или, того хуже, чумазым — у такого еду из рук просто не возьмут, боясь какую заразу подцепить. Причина же моей спешки была в другом: на улице светало и вот-вот должны были показаться первые лучи солнца, а принебрегать сегодня утренней молитвой я точно не собирался. Набрав воды ещё раз, я направился небольшому, мелкому, мне по колено, прудику, окружающему платан, растущий строго в центре двора. Его края были выложены камнями, но дно было илистым, а стенки — земляными. Однако, никогда, на моей памяти, берег пруда не осыпался, а вода в нём оставалась чистой, только высыхая, со временем. И неудивительно: активные алтари богов не приходят сами собой в запустение. Долив в пруд воды, я постился перед ним на четвереньки и прошептал: — Та, что слушает, Мать-олениха Леса Камней, сегодня я благодарю тебя за эту новую жизнь и клянусь не подвести тебя, что поручилась за меня на развилке линий моей судьбы. — Закончив молитву, я наклонился к воде и глотнул, помогая себе языком, как зверь на водопое. В прошлой жизни я бы посмеялся, услышав про божество, с таким каноном молитвы. В этой же я знал, что не только обязан ей этим перерождением, но куда больше: не будь дядя её последователем, стал бы он морочиться с помощью капризному мальчишке, сыну нелюбимого брата? А он помог, да не просто для приличия, а как следует — до сих пор со мной возится. И я помогу, если встречу плачущего ребёнка-сироту, потому что а как иначе? Все мы смертны и, кхм… с определённого возраста фертильны. Кто поможет нашим детям, оставь мы их, уйдя за Грань до срока, если при жизни мы будем отворачиваться от малых сирот? Вода, на сей раз, была не просто чистой, а сладковатой и, словно бы, немного газированной. Возникший из ниоткуда порыв тёплого ветра каким-то образом мгновенно высушил и взъерошил мои волосы. Откуда-то издалека раздалось такое знакомое и родное фырканье — оленье, не коровье, я знал. Меня услышали и ответили. «Список заданий обновлён» Сразу же после явно успешной молитвы? А предыдущий раз после клятвы. Что-то мне подсказывает, что там не задания вымыть пол и помыть посуду. Стоило попытаться сосредоточить взгляд на серой точке, как она пропала сменившись на схематичные белые иконки свитка и человечка. Повторяю фокус со свитком. «Свиданье со смертью. Посетите Могильник — план богов смерти и убедите их даровать перерождение Ровалю, бывшему пажом вашего отца. Посетить Могильник можно и при жизни, но для успешного выполнения задания крайне желательно заслужить услугу от следующих божеств: [х] Владычица могил Фаразма [х] Опекун бессмертных Салок [х] Барзак Переход Награда за успех: Тайна Роваля Кара за неудачу: Пропавшая дева Надири будет вами недовольна Генерал возмездия Рагатиэль будет вами недоволен» Как говорится, язык мой — враг мой. Шучу, конечно: я только рад буду выполнить это задание, особенно если мне ещё и подсказывают, как достичь успеха. И уж точно не ради этой максимально странной награды — на кой мне вообще чужие тайны? «Оленёнок в беде Найдите своего первого подопечного в Украденых Землях до того, как до него доберутся охотники Технолиги. При нахождении в зоне задания вы получите проводника. Награда за успех: Отцовство Возможность сменить расу Кара за неудачу: Оленья мать Леса камней будет вами недовольна Мать монстров Ламашту будет вами недовольна» Да уж, не ожидал, что придётся отвечать за свои слова так быстро, мне ж всего двенадцать, какие дети?! С другой стороны, не из вредности же меня так быстро попросили аж за границы Мивона умотать — значит никого ближе, кто мог бы помочь, просто нет. И в беде там точно не оленёнок, а ребёнок — награда намекает — вот только вряд ли человеческий, учитывая вторую заинтересованную богиню. Как бы не пришлось с ним так в лесу и жить: детишки, рождённые под покровительством Ламашту — это тот ещё магнит для крестьянских вил. Награда, однако, опять сомнительна: принимать предложение сменить свой привычный облик, когда в деле замешана Мать чудовищ — это точно не лучшее решение, а отцовство — в первую очередь вообще долг, а не вознаграждение. Итак, спокойные деньки в дядином доме подошли к концу. Быстро поднявшись в свою комнату, я снял с гвоздя связку ключей, отпер сундук в углу, достал по паре штанов, выходных рубашек и башмаки, а также куртку, пояс и перчатки без пальцев, купленные мне Гроном на весенней ярмарке, и, наконец, перевязь со шпагой. Шпага детская и, спустя три года, смотрелась в моих руках, скорее, длинным ножом, но заточена как следует и всё это время содержалась мной в идеальном порядке. На дне сундука остался только отцовский кончар, но его я с собой сейчас не возьму — прости, пап. Ну не утащу я эту дуру, длиннее моего роста, не утащу! Одеваюсь, а сундук запираю. Из-под кровати достаю старый походный мешок, с которым появился на пороге трактира три года назад, и лук, собственноручно сделанный этим летом. Стрелок из меня пока тот ещё: учителя больше напирали на фехтование, но если я хочу выжить в лесу — придётся учиться. Что ещё? Написать письмо дяде. Разоряясь на тему моего отца, он часто упирал на то, что тот не просто сбежал из дома, но и ни единой весточки не оставил. Если это правда, то папа, конечно, родич года: исчез, оставил семью страдать в неведении три десятка лет, а потом прислал сопливого пацана с известием о своей смерти и просьбой позаботиться о сиротке. Я от такой выходки тоже был бы, мягко говоря, не в восторге. Не хочу повторять его ошибок. Спускаюсь на первый этаж хозяйской половины, в кабинет Грона и Бранда, благо ключ у меня есть. Выбираю уже исписанный с одной стороны черновик — такую бумагу не жалко, а дяде это письмо не в рамочку вставлять: не порвёт в сердцах — и то счастье. Писать в письме всю правду бессмысленно: Грон ещё решит, что я фантазирую. Просто напишу, что должен немедленно отправиться в Украденные Земли по просьбе Оленьей матери и попрошу сохранить оружие отца до моего возвращения, которое, даю слово, обязательно состоится. «Список заданий обновлён» Да понял я уже, что нахожусь на особом счету у богов и клясться просто так не могу, не дурак. Но в этом случае не пообещать было просто нельзя, да и обещание я нарушать не собираюсь. Нет, жить я сюда уже не вернусь, но проведать семью, что меня приютила в трудный час, обязан. Я ж не неблагодарная скотина! Примерно представляя, что там увижу, читаю новое задание: «Долг пасынка (обет) Даже вступая в новый этап своей жизни не забывайте тех, кто вас вырастил. Посещайте дом своего бывшего опекуна или отправляйте письма на его имя не реже раза в год. При соблюдении: Помощь родных Кара за нарушение: Эрастил Старый стрелок будет вами недоволен Бабушка паучиха Нана Анади будет вами недовольна» Хех, вот и моя обвинительница на суде Фаразмы прорезалась. Кстати, странно, что жрецы наперебой твердят, что она — зло и враг их покровителей, но с богами, как я теперь помню, она, всё же, контактирует, хоть и цапается постоянно. Это тянет максимум на неприязнь, а никак не на вражду, да и претензии у неё ко мне были не как у опереточной злодейки, которой её выставляют. Жрецы светлых богов врут? Да не, здесь не Земля, за такое их собственные покровители покарали бы, причём демонстративно и максимально жестоко, чтобы другим неповадно было. Значит просто есть что-то ещё в этой истории, чего я не знаю. Дописываю привет Бранду и просьбу не скучать без меня. Желаю ему счастья и кучу детишек с Нарси, они это заслужили, ну и вогнать братца в краску никогда не лишнее, хе-хе. Прижимаю записку чернильницей и пеналом, чтобы не пропустили. Открываю ключом ящик стола, выдёргиваю из ножки шатающийся гвоздь и аккуратно поддеваю им дно. Дядин кошель с золотом меня не интересует — я ж не вор. Забираю другой, гораздо богаче на вид, но почти пустой — мой. Денег там нет. Там то, что не купить ни за какие деньги. Убираю все следы своего пребывания в кабинете, кроме записки, запираю кабинет, иду в подвал, набираю в мешок еды на несколько дней, подешевле, но хорошо хранящейся — по-хорошему, надо было спросить дядю, но объясняться с ним лично страшно, а что в такой малости, он мне, напоследок, не откажет я уверен. Поднимаюсь в комнату, запираю её изнутри, на случай, если кто польстится на открытое окно, а ключи прячу под половицу — если не знать, где именно искать, то найти их не привлекая внимания стуком по полу будет сложно. Выбираюсь в окно, поднимаю забытую лестницу обратно на крышу — не стоит облечать жизнь потенциальным ворам. Скидываю вниз мешок и шпагу, затем прыгаю сам, удачно. Отпираю засов на задней калитке и покидаю ставшие уже родными стены, наблюдая, как захлопывается калитка и сам опускается засов — дворф с соседней улицы делал. Не реветь, Таннек, там, куда ты идёшь, тебя с красными от слёз глазами всерьёз не воспримут.