"И нет ей прощения больше, В ней сумрак и мрак вековой. И белое царство тревожит Умерших, их мир и покой"
Умирать, потерявших среди вечных льдов — не самая худшая смерть. Матушка, Богиня Зимы и Смерти — Морена, та, которая забирает души, приходит в дома белоснежным снегом и та, которая царствует в мире Нави — и есть сама Смерть. Она великодушна к тем, кто несёт свет внутри, но так же право судит тех, чья душа черна и пропитана насквозь алчностью. Однако, умереть от ее руки не удавалось никому, ибо не она сама несёт Смерть...*Полтава, 1819 год*
— Безмятежность — не моё второе имя, — заминая пальцы, женщина пытается успокоиться, однако в мыслях все так же была неразбериха, — Молох придет, он приходит за всеми, кто ему должен. Дрова в камине трещали. В полутьме комнаты, среди прочих вещей и разбросанных по комнате книг, стояла женщина, держа в руках уже пустой бокал вина. — И именно меня он должен забрать, да, эту сказку я слышу с самого детства, тетушка, — отвечает тихий голос, сидящей напротив камина, — Я не верю в язычество, я верю в Бога, — устало говорит девушка, зарываясь руками в свои каштановые волосы, — Тем более я знаю, что Он существует, и я знаю, как его зовут. — Опять бред несёшь, — возмущаясь, женщина бросает бокал на пол и тот, с громким звоном, разбивается, — Вот же... — Ты ничего не знаешь о мире, ты ничего не знаешь о людях, а тем более ты ничего не знаешь о Боге и тех, кто рядом с ним, — девушка поднимается с кресла, наконец-то отрывая свой взгляд от пламени камина. Только сейчас, а полумраке, можно было разлечить горящий взгляд изумрудных глаз, — Как же это глупо : осуждать тех, чья Вера отличается от других. Признайся, что это всё — самая большая глупость, о которой мы с тобой говорили. Не обманывай себя, все равно умирать придется всем. Даже если и так, даже если и глупо, даже если из-за проклятия предков или же просто из-за того, что это — судьба, Смерть придет за нами и там будет Он, а не твои Боги. Громкий звук удара прерывает разговор. Щеку обжигает боль. — Замолчи, Арсения, замолчи, ради Сварога! — сжимая горящую ладонь, женщина смотрит на застывшую от удивления девушку, на щеке которое расплылся горящий след от ладони, — Никакого Бога — нет! Нет его и никогда не было! Твоя Душа прогнившая изнутри, бесовская ты девица! — Не веришь, так не верь! — в ответ так же кричит девушка, прижимая ладонь к щеке, — Он все равно существует, пускай и внутри меня, но он — тот, в чих руках расположена моя душа и моя жизнь, а ты, тетушка, не вправе вмешиваться туда, куда не следует! Вера людей — их собственный мир, так что, будь добра : не руши то, во что веруют и то, что любят! Подобрав подол платья, девушка покидает комнату, громко хлопнув за собой дверью. Пустота в душе, которую невозможно было скрыть, заполняла собой всё, поглощая сердце молодой девушки в безводные пустыни. Окрылённая болью и страхом Мишкевич Арсения Николаевна, готова была отдать всё, лишь бы избавиться от ужасного голоса, пронизывающего ее тело насквозь душераздирающим холодом. Она знала, что слова ее тётушки были верны. Молох действительно следовал за ней по пятам уже долгое время, но девушка достаточно ловко скрывала это, молясь ночами Богу, и разговаривая с теми, чья душа всё ещё находилась рядом. Она могла видеть их. Мертвых, чьи души находили приют в царстве Богини Смерти и Зимы — Морены. Но кроме них, она видела и его, но во снах. Того, чье имя навечно запечатлелось в ее душе ярким светом и единственным лучиком на спасение. И имя этому лучезарному свету было : Иешуа Га-Ноцри.***
Ясный небосвод был усыпан звёздами. Кажется, будто весь мир замер и только звуки сверчков и кваканье лягушек были свидетелем тому, что этот мир реален. И так прекрасен... Однако запахи, которое издавало болото было отвратительным и одновременно удушающим. — Чёрта с два повело Вас пойти в эту глухомань, — недовольно бурчит мальчишка, шагая рядом с Ефремычем, — Да ещё и мента прихватить с собой. — Выбирай выражения, — недовольно отвечает упырь, тем самым оглядываясь назад, на идущего сзади Богдана Викторовича, — Он теперь один из нас. — Да от пиявки куда больше пользы, чем от него, — фыркает Редиска, глазами ища кусты клюквы, — Кровь сосет куда эффективнее, чем этот. — Дай ему привыкнуть, ты тоже таким был, — подмечает Ефремыч, тихо смеясь, — Помниться мне твоё первое превращение в волка : человеческая голова никак не вписывалась в тело собаки. — Это была случайность, подобного больше не повторялось, — бурча, Петька пинает ногой корягу, сторчащую прямо-таки из бурлящей зелёной жижи, — Да и к тому же это была частично и Ваша вина! Вы оплатили меня не той кровью, батько потом мне таких оплеух дал, на всю жизнь запомнил. — И то, верно, — кивая, Ефремыч, осторожно поддерживает бывшего участкового за шиворот, избегая препятствий в виде зыбучих ям, — К тому же оплеухи ты получил и от меня, когда на Достоевской племянницу напал. Ну вот кто тебя просил пугать девочку-то? Благо, Чёрт неподалеку был. — Клетчатый тот? Неприятный тип, — Петька проходит дальше, помогая Ефремычу удержать полупьяного мужчину на ногах, — Что с ним случилось? Вы мне так и не расказалли. — Русалка околдовала, вот теперь шагаем расколдовывать нашего горе-любовника. Ну-ка, Петька, потримай его, — перекидывая весь вес мужчины на плечо оборотня, Ефремыч отходит немного в сторону, подходя к голубому светлячку, — А ну, дружок, хозяйку свою покажи. Светлячок вмиг вспыхнул, тут же потухая. Звуки на болоте притихли, и лишь глубокий омут закрутился, поднимая на поверхность самую густую трясину со дна. Желтое, как болото, лицо, появилось на поверхности, а вслед за ним и сама хозяйка болот. Высокая женщина, цвет кожи которой был в точности цвета болота, с длинной густой тиной вместо волос, да и к тому же с горящими желтыми глазами, не могла не привлекать внимание. Голубой светлячок радостно закружился вокруг нее, приветствуя. — Ефремыч, сколько лет, сколько зим, дорогой мой? — она ласково, почти что любвиобильно подплывает к упырю, обнимая того за шею, — Как всегда — до тины красив ну разве ты не прелесть? — проходя пальчиками по груди мужчины, Болотница ловко играет бровями, наконец-то переводя взгляд на остальных, — Вижу, ты не один, познакомишь нас? — Ах, с удовольствием, моя дорогая, —смеется тот, подставляя локоть женщине, — Мои ученики : Петька и Богдан Викторович, которому, как видишь, нужна твоя помощь. — Моих рыбок дело? — игриво смеясь и прикрывая ладошкой рот, Болотница внимательным взглядом проходится по каждому из них, после чего кивает. — Твоих, лягушонка. — Ах, ты, коварный кладбищенский мышонок, — они смеются, после чего Болотница приглашает всех пройти к ней, — Я помогу, но сперва нам стоит обсудить несколько новых деталей нашей сделки, дорогой...***
Неловко... Было до жути неловко сидеть за одним столом, тем самым чувствовать себя, как не в своей тарелке. Сеня уже около двадцати минут пытается сделать хоть что-то, лишь бы успокоиться. Даже горячий чай и медом и малиновое варенье никак не помогали, а пристальный взгляд Госпожи Мокошь лишь усугублял ситуацию. — Я думаю, что тебе всё-таки стоит поупражняться в фехтовании, поверь, Арсения, тебе это ещё пригодится, — Перун, принимая очередной фолиант исписанных Додолой заклинаний, подносит его к огромному глобусу, превращая тот в огромные грозовые облака, после чего насылает дождь и грозы в людской мир Яви, наблюдая за ними из дали, — Кто знает, что будет дальше? Возможно, это даже спасет тебе жизнь, — деловым тоном утверждает Бог, внимательно оглядывая свою работу. — Из меня выйдет плохой ученик, — отвечает слегка поникшим тоном, вспоминая все уроки с Фаготом, — Даже Чёрт жаловался на меня из-за моей неуклюжести. — Чёрт на то и Чёрт, — мужчина приподнял бровь, улыбаясь. Сидящая рядом Мокошь нервно кашлянула в кулак, всем своим видом показывая, что не желает вести подобный диалог. Однако Перун не обратил на нее никакого внимания, продолжая разговаривать с девушкой, — Чтобы упрекать в чем-то. Погодь, Арсюш, я тебя научу с оружием обращаться, да и с магией помогу, чую, потенциал в тебе есть, а это — уже хорошо. — Лучше помог бы ей вернуться обратно, — отвечает Госпожа, наливая себе кружку теплого молока, — Негоже девчонку мучить здесь, живым в нашем мире места нет, даже не смотря на то, что она — Ведьма. Перун на слова Хозяйки избы хмыкнул, наваливая на тарелку вареники с картошкой и белыми грибами. Додола же, слушая весь разговор, учтиво молчала, не решаясь встрять в разговор. Всё-таки дело было не ее, но помочь Арсении Николаевне она хотела, хотя Папаруда в этом ее ни капли не поддерживала, считая Баюн — частью нечистой силы Дьявола. — И ты-то, Голубушка, мне об этом говоришь? — Перун открыто смеётся, не замечая нахмуренных Агафью и Арсению, — Напомни-ка мне, Дорогая Мокошь, по чьей вине эти дети сюда попали? Женщина замялась, стреляя глазами в Перуна. Если бы взглядом можно было убивать, Перун сейчас же испепелился бы. — Это была случайность, тем более, — небрежно бросив на стол кухонное полотенечко, женщина хмурится, — Кощея выпустил ты, поэтому это всё, — обведя руками новоприбывших, — Твои проблемы. Разбирайся сам. — Другого ответа от тебя, Мокошь, я и не ожидал. — Отлично, теперь ешь, времени у нас не так много... За столом наступила тишина. Все жители маленькой избушки ужинали, уже не разговаривая друг с другом. Единственным исключением был Кот, который до этого плотно поужинал и теперь сидел за компанию со всеми, недовольно урча под нос. Не сказать, что Арсения была впечатлена, но услышанное не шибко ее обрадовало. Если и причину внезапного появления здесь ей косо, но рассказали, то инструкцию, как можно выбраться от сюда — никто даже не собирался рассказывать. Да и у тому же печать на руке жгла, обжигая полностью всю руку. Зуд не уходил, но даже так, девушка пыталась как можно меньше прикасаться к ней. Прикасновение приносили кучу боли. "Сейчас бы Фагота и его обезболивающие действие", — слегка разочарованно, Сенька накалывает на вилку вареник, смазывая его сметаной. Время неумолимо бежало вперёд, тем самым вьюга наконец-то начинала спадать. Снег всё так же лип к окнам, а среди всего прочего, в густом лесу, был слышен крик ворона.***
— Время позднее, может быть подождем до утра? — Сеня, надевая на голову платок, и слегка нахмурив брови, стоит у двери, держась за ее ручку, — Не нравится мне все это, Додола. — Ишь, испугалась? — Додола смеётся, слегка отталкивая девушку в сторону и сама уже открывает двери, — Сейчас то самое время, когда мы можем выйти на реку Смородина. Арсения Николаевна хмурится пуще прежнего, но всё-таки следует за Додолой. Вьюга, за несколько часов после ужина, успокоилась, и теперь мягкий пушистый снег падал большими хлопьями на землю, совершенно спокойно и тихо. — Ничего подобного, просто, на душе как-то неспокойно, — признавшись, Баюн слегка растирает ладони, спрятанные в вязанных варежках, — Да и Господин Перун будет далеко не счастлив, узнав, что мы с тобой вот так вот в наглую сбегаем из дому Госпожи Мокошь. На слова Сени Додола отмахнулась, открывая уже наконец-то дверь. — Не будет, пойдем, — и схвативши за руку девочку, Додола выходит, наружу. Первое, что почувствовала Сения — это холод, не большой, но приятный, слегка колющий по щекам и ладоням, такой, от чего по коже бегают мурашки. Но стоило открыть глаза... Вокруг все было бело. Мир, кажется, укрылся пушистым белоснежным одеялом, которое хлопьями ложилось на наметенные сугробы, Госпожой Метелицей... Сосульки, громадные, свисали с крыши избы, а некоторые практически касались стекла окон. Мягкие подушки, будто облака, накрывали ветки ёлок и сосен, чья крона, кажется, тянулась прямиком к небу. В тени, едва различимый силуэт белок, перепрыгивал с ветки на ветку, отчего слег, иногда клубками, падал вниз. От этого вида улыбка сама накрыла румяные ланиты Арсении. — Знаешь, — внезапно, Додола заговорила рядом, отвлекая Сеню от белочек, — Говорят, где-то недалеко есть их укрытие, а там, в норе, есть орешки из чистого золота, внутри которых сам орех — изумруд, чистейшего качества. — Как в Сказке? — улыбаясь, Сеня замечает тропу, идущую сзади Додолы в сам лес. — Поверь, когда-нибудь ты узнаешь, что некоторые Сказки — просто истории, настоящие истории. Как и это Ваша сказка... — Сказка о Царе Салтане, — тут же отвечает Сеня, улыбаясь, — Ее написал талантливый человек — Александр Сергеевич Пушкин. — Знаю его, интереснейшим человеком был, да и остаётся таким по сей день. — Остаётся? Но он умер, умер очень давно... — Люди не умирают, они бессмертны, как и их души, — Додола говорит спокойно, подхватывая Сеню под локоть и идя вместе с ней по тропе, — Просто настает время, когда Вам стоит пройти порог терзаний мук мира живых, и тогда, когда Ваши души обретают бессмертие, для Вас открывается новый мир, полный чудес и безмятежности. — Хотела бы я увидеть такой мир. — Увидишь, когда наступит твоё время. Додола улыбается, после чего затягивает их в пучину леса, тропа которого исчезает в непроглядной тьме...***
Фагот был не на шутку взволнован. Уже порядка двух часов он никак не мог понять как так получилось, что их, с Бегемотом, следы потерялись. И теперь он один, рядом с рекой Смородина, пытается отыскать избу его давней знакомой, у которой, как он надеется, уже гостеприимничает Бегемот. Однако, русалки, живущие в реке, порядком мешали, пытаясь затуманить его разум с помощью своих прелестных песен. Эх, не будь он демоном, пошел бы с удовольствием, в игривые ручонки хвостатых. Правда, пожалел бы от этом раз сто, а то и больше. И какая нелегка принесла его в мир Нави? Ах, да, Арсения Николаевна, будь она неладна. Не то, чтобы он был с ней не в ладах, наоборот, с девушкой он как-то быстро нашел общий язык, единственное, как это то, что она постоянно приносила ему хлопоты. А это было нервозно, тем более для его-то годов... Правда, единственное, что волновало его, так это то, что он так и не смог толком обучить её, за что и переживал. Где-то сверху, над головой Коровьева-Фагота, прокричала белый, как снег, ворона...***
Ступая следом, он скрывался в тени деревьев, ступая следом за уходящими в пустоту, силуэтами. Широкий капюшон мантии скрывал лицо следящего, и лишь только холодная ладонь, белая-белая, скользила по темным деревьям, выделяясь ярким пятном на фоне черного ствола дерева. Ворон приземлился на его плечо, совершенно спокойно, не издавая ни звука. — Это она, — тихий шепот режет тишину, после чего громкий крик ворона раздаётся следом, — Тише ты, нас могут услышать. — Карр-та, карр-та у неё, — кричит ворон, взлетая вверх, — Карр-рты вер-рнулись, вер-рнулись домой! — и прокричав ещё громче, ворон взлетел, оставляя темный силуэт один на один с огромным лесом наедине. И лишь только серебро ножа скользнуло тусклым бликом в темноте ночи...