***
Из небытия ее вывел отчётливый шум. Было всё так же темно, а из окон лился спокойный лунный свет. Вспомнив, что последний раз она оставалась в палате одна, Елена рассеянно осмотрелась. Рядом с койкой напротив возилась Светлана. Ее волосы были в беспорядке, а левая рука была перевязана бинтами, кое-где расцветавшими тёмными пятнами крови. Она беспокойно что-то искала, то и дело жалостливо всхлипывая. — Ты… чего беснуешься? — с трудом выдохнула Елена, приподнимаясь на локтях. — Я должна найти бумагу, написать письмо, — пробормотала Светлана, быстро вытерев слёзы со щёк здоровой рукой и продолжив копаться в прикроватной тумбочке. — Это что, не может подождать до утра? — недовольно спросила ведьма, подавив желание зевнуть. — Он попросил меня, — всхлипнула девушка. — Написать его невесте и родителям… — Кто попросил? — Елена откинула одеяло и тяжело поднялась с койки. Светлана ей не ответила, и, оставив в покое тумбочку у своей кровати, принялась рыться в следующей. Несмотря на то что ее раненная рука безвольной плетью свисала вдоль тела, действовала девушка достаточно живо. И это только более настораживало. — Я, право, думала тебе руку отпилят, — пытаясь привлечь внимание, протянула Елена, приближаясь к ней. Светлана всё также не обращала на неё никакого внимания, продолжая плакать и заглядывать в тумбочки в поисках бумаги и чернил. — Кто попросил тебя написать письмо? Ты ведь так и не ответила, — раздраженно спросила Елена, и её грозный тон тут же отозвался болью в рёбрах. — Андрей, — неразборчиво пробормотала девушка. — Это ещё кто? — Гвардеец, которого убила Маска, — Светлана перестала заглядывать в тумбочки, но все ещё не смотрела на Елену. — Он попросил меня написать письмо от его имени, пока он может его мне продиктовать. Елена открыла рот, но, при всём своём остроумии, так и не нашла что сказать. Как разговаривать с душевнобольными ей было неизвестно, а у ее, уже возможно бывшей, ученицы, точно наблюдались признаки безумия. Не придумав ничего лучше, Елена наконец подошла к ней и носком ноги захлопнула очередную тумбочку. — Это больничная палата, здесь нет ни бумаги, ни чернил, — сердито объяснила она. — Как ты вообще поняла что этот Андрей хочет написать письмо? Он явился к тебе в виде духа? Елена уже было подумала, что в ее последних словах звучала слишком явная насмешка, которая могла бы разозлить Светлану, но, к ее удивлению, ученица ничего не заметила. — Нет… вернее не совсем, — сказала она, наконец подняв взгляд на Елену. — Я слышу его голос в своей голове. — Вероятно ты впервые сталкиваешься со смертью, тем более такой неожиданной… — осторожно начала ведьма. — Ты не понимаешь! Я слышу его, он говорит со мной, вот так же как ты сейчас, — пробормотала Светлана. — И что же он там тебе говорит? — Он просит, чтобы я скорее написала письмо, пока он может его продиктовать, — по щекам девушки снова покатились слёзы. — Это его последняя возможность передать весточку близким… я прошу тебя, пожалуйста, помоги же мне найти уже эту чертову бумагу! Елена с сомнением взглянула на заплаканное лицо Светланы. Она определенно была не в себе. Елена вздохнула. Усталость и ноющая боль в ребрах заставляли ее пойти на попятную. — Твой Андрей даст мне поспать, если ты напишешь, что он скажет? — спросила она, зевая. — Конечно, ему только нужно… — Прекрасно, я всё устрою. Надеясь, что не свалится в обморок по дороге, Елена пошла искать бумагу и чернила. Разумно рассудив, что врачи, должно быть, вели записи, она направилась в кабинет дежурного. Сегодня там сидела грузная женщина, с собранными на затылке седыми волосами. Она увлеченно раскладывала пасьянс в свете единственной, стоящей на столе свечи, и даже не заметила присутствия Елены. — У вас, случаем, пера и чернил не найдётся? — спросила она, и седая женщина подпрыгнула на месте, едва не рассыпав свои карты. — Это ещё зачем? — Завещание собираюсь писать, — пожала плечами Елена, уже жалея, что снова не смогла удержаться от колкости. Возможно в больничном крыле такая просьба была не первой, потому что женщина отложила карты и нашла для Елены то что она просила. Стараясь не помять бумагу, она вышла из кабинета, думая о том, что завтра же нужно будет оповестить начальство о душевной болезни Светланы. Она распахнула дверь в палату, и сидевшая на койке Светлана тут же подскочила. — Только пожалуйста, побыстрее, — попросила Елена, поставив чернильницу и положив бумагу с пером на тумбочку. — Я очень спать хочу. — Спасибо, — отозвалась девушка, и поставила на тумбу невесть откуда взявшуюся свечу. — Можешь поджечь, пожалуйста? Елена недоуменно уставилась на нее. Секунду спустя, она всё же ответила: — Нет. — Я своими глазами видела, что ты можешь дышать огнём! Разве так сложно зажечь свечку? — с неподдельным непониманием произнесла Светлана. — Мне, право, сейчас и просто дышать непросто, — сказала Елена, опускаясь на койку и радуясь тому, что в тёмной палате нельзя было разглядеть, что она начала нервничать. — Ты мертвецов видишь, так теперь ещё и как я огнём дышу? — Можешь не надеяться выставить меня сумасшедшей, остальные тоже видели, как горела Маска. — И откуда же тебе об этом известно? — Мы говорили об этом, когда мне зашивали руку. Елена судорожно соображала, как можно было себя оправдать. Когда они возвращались в крепость, никто и словом не обмолвился о горящей Маске. Ведьма уповала на то, что Светлана тогда пребывала в бессознательном состоянии, а Матвеич и второй гвардеец из его отряда просто ничего не заметили, оттого что находились далеко и были слишком заняты. Что ж, теперь должно быть слухи о том что она является ведьмой расползутся по всей крепости, и если они выйдут за её пределы, а это обязательно произойдёт, то Елене точно несдобровать. Нужно было срочно выдумать что-то, хоть сколько-нибудь более правдоподобное, чем ведьминский огонь. Внезапно она вспомнила, как отец однажды отвел их с сестрой в цирк, когда они ездили в город на ярмарку. Там было много занятных для ребёнка вещей: дрессированные животные, клоуны, акробаты, парящие под куполом цветного шатра… но больше всего маленькой Елене запомнился человек, дышавший огнём. Она сидела, боясь пошевелиться. Высокий загорелый мужчина проделывал разные фокусы с факелами и горящими обручами, но как только из его рта вырвалось пламя… «Не иначе, как колдовство», — подумала Елена, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Лишь потом отец объяснил ей, как на самом деле работает этот трюк. — Я ведь всегда ношу с собой флягу с водкой и зажигалку, — начала ведьма, с облегчением думая, что нашла достаточно складную версию. — Вылечу рёбра, и покажу тебе, как я «колдую». — В таком случае, ты не могла бы одолжить зажигалку? — в голосе Светланы всё ещё чувствовалось недоверие. — Я потеряла ее где-то в снегу, — отмахнулась Елена, чувствуя радость от того, что ложь снова начала даваться ей с поразительной лёгкостью. Она знала, что ее зажигалка как всегда лежала в кармане, но по возвращении в крепость так и не успела ее заправить. Светлана вздохнула, но, видимо не решив что-то предпринимать, принялась писать своё письмо, довольствуясь только лунным светом. Елена думала, что стоило бы дождаться, пока она напишет своё письмо. Ведьма была абсолютно уверена, что у Светланы теперь были большие проблемы с головой, поэтому засыпать вперед нее было бы неразумно. Возможно, ей вовсе стоило бы попросить переселить ее в отдельную палату, но усталость взяла верх быстрее. Елена снова уснула. Из плена беспокойных сновидений ее вырвал звон посуды. Медсестра со звоном поставила поднос с завтраком на тумбочку возле койки и поспешно удалилась. Больничная еда выглядела на удивление аппетитно: на самой большой тарелке лежало два крупных ломтика жареного мяса с гречкой, а в тарелке поменьше кусок румяного яблочного пирога. Елена даже удивилась, когда обнаружила, что несмотря на голод, есть ей совершенно не хотелось. В попытке избавиться от голодной тошноты, она взяла с подноса кружку с чёрным чаем. Сделав глоток, она поморщилась, обнаружив, что чай оказался остывшим. Она бросила взгляд на Светлану: та всё ещё спала, с головой накрывшись одеялом. Обхватив кружку двумя руками, Елена сосредоточилась на течении пламени в ее теле. Колдовство послушно устремилось в ее ладони, наполняя их огненным жаром. Разогретый чай снова задымился, и девушка довольно отпила из кружки. Рёбра всё ещё ныли, но она чувствовала себя намного лучше, чем ночью. Хоть ведьмы и не исцелялись мгновенно, но пламя позволяло им залечивать раны намного быстрее обычных людей. С наступлением утра неизбежно пришло и осознание того, что со Светланой нужно что-то делать. Елена сомневалась, что признаки безумства ученицы всё ещё не были никем замечены, но исключать этот вариант было бы неправильно. Помимо этого были ещё вещи, о которых ей не терпелось узнать. О приближении Масок, как правило, бывает известно заранее, благодаря разведке небольших отрядов. Поэтому их внезапное нападение с вверенной Матвеичу территории было более чем странным. Она поставила пустую кружку на поднос. После чая противное чувство тошноты немного ослабло, и Елена всё-таки решила поесть. Вопреки ожиданиям, гречка с мясом оказались на редкость пресными, а вот яблочный пирог — очень даже неплохим. Елена откинула одеяло и выбралась из постели. Наскоро сунув ноги в сапоги, она отправилась к выходу из палаты, когда сзади послышался голос: — Ты куда? — сонно спросила Светлана. Елена оглянулась через плечо. Теперь, в утренних лучах солнца, бесцветное пятно на лице ученицы было видно вполне отчётливо. Ведьма почувствовала, как по спине пробежал холодок и, ничего не ответив, поспешила выйти в коридор. Она тихо прокралась мимо кабинетов и свернула к лестнице. Каждая ступенька болезненно отдавалась в груди, но у Елены было важное дело, ради которого можно было и потерпеть. Оказавшись на первом этаже, она быстро выскочила на улицу в одной рубашке. Зимний мороз тут же впился в её плечи маленькими острыми зубками, и она, обхватив себя руками, бегом направилась к противоположному крылу здания. Толкнув тяжелую дверь и оказавшись в коридоре, Елена отмахнулась от проходивших мимо товарищей, удивленно округливших глаза при виде ее раскрасневшегося от мороза лица, но так и не заметивших у нее в руках тулупа. Торопливо взбежав по лестнице на второй этаж, она сразу же направилась в кабинет капитана. Найдя, наконец, нужную дверь, она настойчиво постучала. Из кабинета послышалось приглушенное приглашение войти, и не успела Елена закрыть за собой дверь, как капитан залился раскатистым смехом. — Ну? Говорил же я тебе, что она ещё до обеда заявится? — пророкотал он, приглаживая пушистые черные усы. Его адъютант, сидевший за соседним столом, с досадой вздохнул. Достав из кошелька большую блестящую монету, он бросил ее своему начальнику, а тот, несмотря на свой неповоротливый вид, с лёгкостью её поймал. Елена, уже было открыла рот, собираясь спросить, наконец, то, зачем пришла, но капитан снова ее опередил: — Пришла узнать про Матвеича, а? — усмехнулся в усы мужчина, а Елена лишь продолжила недоуменно глядеть на него, пытаясь понять, чего же во всём этом было смешного. — Сидит пока в темнице, черт морской. Тяжко было служить как положено, так хоть на каторге теперь к труду приучат! — Так что случилось-то? — наконец подала голос Елена. Она и сама уже начинала догадываться, в чем был повинен товарищ, и оттого спрашивала, надеясь оказаться неправой. Капитан шумно выдохнул, качая головой и не переставая странно улыбаться. Его адъютант коротко взглянул на Елену, но тут же снова спрятался за стопкой бумаг. Молчание длилось не больше секунды, но от повиснувшего в кабинете напряжения воздух будто стал гуще и тяжелее. — Матвеич, Морозова, регулярно пренебрегал своими обязанностями, не проверял территорию целиком. Иногда и вовсе пропускал патрули, — протянул капитан, подперев подбородок толстыми белыми руками. — причем вместе со всем своим отрядом. Да разве можно было ждать другого от деревенского мужика? Его маленькие водянистые глазки остановились на лице Елены. Капитан, точно стервятник, с каким-то гнусным удовлетворением глядел на нее, ожидая ответа на свою словесную пощёчину. Елена чувствовала, как лицо наливается жаром в ответ на уязвлённую гордость, но продолжала смотреть в глаза начальнику, не выказав и намёка на несогласие. — Его отряд тоже отправят под суд? — всё так же спокойно спросила она. — Да, — сухо ответил начальник, с плохо скрываемым разочарованием откинувшись на резную спинку кресла. — Я пришла не только про Матвеича спросить. Светлана тоже пострадала при нападении, — начала Елена, и, собравшись с мыслями, добавила: — Она не в себе. Поросячьи глазки начальника испуганно округлились, а лицо и передавленная воротником шея покрылись красными пятнами. Вся веселость сошла с него, точно снег с потревоженной птицами ветки, когда он достал из кармана шёлковый платочек, и, промакивая выступившую на лбу испарину, воскликнул: — Что значит?! Адъютант за соседним столом вздрогнул и втянул голову в плечи, как испуганная черепаха. Сделав вид, будто старательно что-то выводит на бумаге, он то и дело продолжал украдкой поглядывать то на капитана, то на Елену. — Она твердит, будто может чужие души слышать, — мрачно начала ведьма. — ей среди ночи письмо писать понадобилось. Андрей, говорит, попросил. Тот самый, которого вчера мертвым принесли! Ноздри капитана начали угрожающе раздуваться. Он бросил на стол платочек, и, сцепив на столе свои коротенькие пухлые пальцы, подался вперед. Казалось, стоило подойти к нему чуть ближе, как он, перемахнув через стол, набросился бы на смельчака, точно злобная карманная собачонка. Несчастный его адъютант, предчувствуя бурю, так низко склонился над своими бумагами, что вот-вот должен был запачкать кончик носа чернилами. — Ты это брось! — с угрозой в голосе начал капитан, и Елене показалось, что глаза его от гнева начали слезиться. — чтобы вздору этого я не слышал больше! Вдруг на лице его промелькнула легкая тень успокоения. Он принялся барабанить пальцами по столу, глядя куда-то в сторону, будто что-то обдумывая. Наконец, когда лицо его потеряло прежнюю гневную красноту, он снова обратился к Елене. — Так ведь Светлана видела чудищ впервые, — произнёс капитан, будто объясняя ей ответ на совсем уж детскую задачку. — Ну перенервничала девица, все же мы не сразу рубить Масок налево и направо начинали, скажи, Гришка, а? «Да что он тебе скажет, ежели вы оба только и знаете, что в кабинетах кресла продавливать?» — подумала про себя Елена, но вслух, конечно, возражать не стала. — Ну ничего, полежит, полечится, и все с ней будет как надо, — продолжал тем временем капитан, успокаивая, скорее, себя самого. — а проблем нам уже Матвеич устроил. Ну все, иди с глаз моих, — раздраженно пробурчал он, махнув рукой в сторону выхода. Елену, видевшую собственными глазами безумство Светланы, доводы капитана совсем не убедили. Но несмотря на это, спорить с ним она не собиралась. Ведьма прекрасно знала, что человек он был из той породы, с чьей твердолобостью могла совладать, разве что, в упор выпущенная пуля. Но и оставлять все как есть было бы преступлением, сродни тому, за которое собирались теперь судить Матвеича. Если не вышло у нее донести правду до своего начальника, она напишет его начальнику, а после вдоволь позлорадствует, когда злополучного капитана за шкирку вытащат из мягкого тёплого кресла, понизив в звании до обычного гвардейца. Сначала возвращаться в палату она не хотела. Елена итак думала о том что ее уже хватились, и когда она, как ни в чем не бывало, заявится обратно, медсестра, бинтовавшая ее раны, теми же бинтами привяжет ее к койке. Но делать было нечего: там остался ее единственный тулуп, шапка, сабля и прелестный складной ножик с перламутровой ручкой, по которому она уже тоже успела соскучиться. Она вдруг вспомнила, как вчера хвасталась им за завтраком Матвеичу, и в глазах точно потемнело. Верить в его предательство было невыносимо, но и не верить никак не выходило. Елена не заводила друзей, предпочитая ограничиваться только веселым поверхностным приятельством, но Матвеич, несмотря на свою знаменитую лень, вызывал у нее уважение, и оттого разочарование в нем ранило много сильнее.***
Снова незаметно пробравшись в свою палату, она с облегчением заметила, что Светлана была всё на том же месте и всё ещё спала. На её прикроватной тумбочке лежало сложенным вдвое то самое письмо от мертвеца и несколько чистых листов бумаги. Взяв из чернильницы перо, она прямо на этой же тумбочке принялась писать вышестоящему начальству просьбу об увольнении Светланы в связи с ее душевным нездоровьем. Подождав, пока высохнут чернила, Елена сунула письмо за пазуху и, накинув тулуп и пристегнув к поясу саблю, направилась в жилой корпус, намереваясь справиться о том, когда в следующий раз приедут забирать почту. Когда Елена наконец оказалась в корпусе, перед её взором сразу же предстало какое-то собрание. Лица у всех были понурые, и ясно было, что вряд ли они могли обсуждать что-то кроме смерти своего товарища. — Что у вас тут такое? — всё равно решила узнать Елена, прежде чем подняться к себе чтобы запечатать и подписать письмо. — Надо кому-то съездить на станцию, — ответила стоящая к ней ближе всех девушка с длинной косой. — доложить, чтоб они нам сани прислали, да поскорее. Сама ведь понимаешь… — Да, — встрял другой гвардеец, высунувшись из-за чьего-то плеча. — съездить-то надо, а все заняты. — Тогда я и поеду, — заявила Елена, думая о том, как удачно, если в этой ситуации вообще уместно было это слово, складывались обстоятельства. — Так тебя ж вроде чудище покалечило, — неуверенно протянула девушка с косой. — Глупости, — отмахнулась Елена. — Всё лучше, чем валяться пластом в палате. Да и мне на почту нужно. У меня к сестре дело имеется. — добавила она зачем-то, хотя никто вовсе и не спрашивал, зачем же ей нужно было на почту.***
Никаких дел к сестре у неё, конечно же, не было. Раннее утро ожидаемо выдалось мрачным. Над головой висели привычные тяжёлые серые тучи, и даже чистый блестящий снег был не в силах бороться с глухим полумраком севера. Елена выехала с рассветом следующего дня, рассчитывая добраться до станции до темноты. Несмотря на то, что Масок на выезде из крепости можно было не бояться, дорога пролегала через густой лес, в котором водились дикие звери. Каждый шаг лошади отдавался болью в незаживших рёбрах, то и дело выбивая из девушки болезненные вздохи. Но несмотря на травмы, ждать она не могла: письмо надо было отправить как можно скорее. То, что капитан не принял во внимание ее замечание, могло привести к крайне печальным последствиям. А что будет со Светланой, когда её безумие действительно обнаружится? Елена помотала головой, словно пыталась отогнать эти мысли. Она должна думать совсем не об этом. Тем, о чём действительно стоило беспокоиться было то, что может случиться, если она послушно промолчит о душевном нездоровье бывшей напарницы. Мороз щипал щеки, а ресницы покрылись инеем, став такими же белыми, как ее волосы. Изо рта то и дело вырывались клубы густого белого пара. Путь был донельзя однообразным, лишенным любой краски. Низкое серое небо касалось верхушек деревьев с торчащими в разные стороны тёмными ветвями, походившими на костлявые руки. Пуховое одеяло снежного покрова простиралось дальше, чем хватало взгляда. Единственным ориентиром здесь было время, проведённое в пути. Ехать было скучно. Елена сняла перчатку и запустила руку в сумку, привязанную к седлу. Нащупав несколько конвертов, она вытащила их, стараясь не рассыпать. Наконец, когда среди них показалось письмо Светланы, она снова убрала остальные письма в сумку. Елена покрутила в руках конверт, и найдя место, где он был подписан, с недоумением нахмурилась. Она не видела прежде почерка Светланы, но все равно не могла поверить, что она пишет так. Угловатые и неаккуратные, написанные дрожащей и торопливой рукой буквы то жались друг к другу, а то и вовсе стояли настолько порознь, что тяжело было разобрать сходу, что же за слово они составляли. Недолго думая и совершенно не терзаясь муками совести, Елена перевернула конверт и, поддев ногтем восковую печать, вскрыла его. Вытащив письмо, она снова удивилась жуткому почерку, которым оно было написано. Рассудив, что вероятнее всего виной этому было то, что Светлана писала в темноте, Елена принялась читать. Дойдя до половины, она смяла лист бумаги. По спине пробежали мурашки, а сердце испуганно заколотилось. Письмо действительно было написано от лица покойника, да так, что в нём не чувствовалось ни капли притворства. Несчастное письмо вспыхнуло в руке Елены, мгновенно обратившись горсткой сизого пепла. Нет, она ни за что не отправила бы его семье погибшего гвардейца. Если бы ей самой не пришлось увидеть, что написавшая его девушка была не в себе, то сочла бы это самой жестокой и омерзительной шуткой, которую только можно было придумать. Она отряхнула руку и снова надела перчатку. Боковым зрением заметив какое-то движение, Елена бросила взгляд налево. Что-то яркое, клюквенно-красное промелькнуло среди деревьев, нарушая безмолвное спокойствие зимнего леса. Чувствуя, как сердце начинает биться быстрее и быстрее, она пришпорила коня, всё ещё безнадёжно надеясь, что ей всего лишь почудилось. Будто из ниоткуда прямо на дороге возникла фигура в красном кафтане. В руках незнакомки угрожающе заблестела сталь. «Если она убьет коня, мне тоже не сладко придётся» — мрачно подумала Елена и, резко дёрнув поводья, съехала с дороги. Она поскакала по обочине, но тут в ногу коня по самую рукоять вошёл нож. Животное жалобно закричало, и сломя голову помчалось в лесную чащу. Совсем обезумев от боли, конь на полном ходу врезался в дерево, но тут же помчался дальше. Елена вылетела из седла, провалившись в сугроб и радуясь тому, что ей повезло не быть затоптанной мощными копытами животного. Она поднялась на ноги, пытаясь вытряхнуть насыпавшийся за воротник снег. Подняв глаза, она увидела, как её окружают женщины в алых кафтанах. Елена попятилась. Нападавших было пятеро, и у всех, кроме одной, в руках сияло оружие. Сердце пропустило удар. Елена прекрасно умела драться с Масками, обладала медвежьей силой и ростом была минимум на голову выше любой из пятерых наёмниц. Вот только Маски вряд ли могли соперничать в сообразительности с живыми людьми, а Морозова всё ещё не оправилась от травм. Стоявшая ближе всех женщина бросилась к ней, метя кинжалом не то в грудь, не то в шею. Елена успела увернуться, но клинок нападавшей рассек её щеку, чудом не задев глаз. Оказавшись за спиной у соперницы, она толкнула её в снег, но Елену тут же схватила за плечо другая наёмница. Она попыталась было заломить руку своей жертве, но тут же была отброшена назад тяжелым ударом ноги в живот. Внезапно осознав, кто перед ней, Елена наконец поняла, что можно пустить в ход огонь. «Но если они такие же ведьмы, то почему сами не используют свою силу?» — подумала она, выбросив вперёд кулак и выпуская в сторону одной из ведьм столп пламени. — Довольно, — послышалось вдруг откуда-то сзади, и Елена поняла, что безоружная женщина всё это время стояла в стороне и просто смотрела. Вдруг руки за спиной скрутило, точно веревкой, и её с двух сторон схватили ведьмы. Морозова попыталась было вырваться, но одна из них сильно ударила её ногой под колени, вынуждая рухнуть на землю. Из рук женщины, что до этого не участвовала в потасовке, тянулись сияющие золотые нити, которые, как догадалась Елена, и связывали её руки. Когда она неспешно подошла ближе, Морозова смогла разглядеть странные, напоминающие ожоги, шрамы на её щеках, которые она, должно быть, специально пыталась скрыть за распущенными волосами. Женщина подозвала одну из своих приспешниц и кивком головы указала ей на пленницу. Получив указание, ведьма подошла к Морозовой, распахнула её тулуп и принялась расстёгивать рубашку. Елена предприняла попытку ударить её головой, и почувствовала, как колдовские путы затянулись туже, теперь уже совсем не давая пошевелиться. Расправившись с чужой рубашкой, наёмница вытащила из-за пояса кинжал и с размаху всадила его в грудь Елены. — Не повреди сердце! — испуганно зашипела их главная и невольно на мгновение потеряла контроль над своим колдовством. Елена опрокинулась на спину, увлекая за собой двух женщин, державших ее за плечи, и вынуждая их ослабить хватку. Вскочив на ноги, она вытащила из ножен саблю, но тут же снова была схвачена огненными нитями. Клинок выпал из рук провалившись в снег. Елена снова вспомнила о том, что и сама могла воспользоваться огнём, но когда попыталась выдохнуть пламя, получила лишь глупый кашель. Две наёмницы подхватили Елену под руки, чтобы она не упала, будучи обездвиженной. Третья, снова поудобнее перехватив кинжал, которым ранила Елену, нависла над ней. Грудь снова пронзила резкая боль. Наёмница вытащила кинжал и, вытерев его краем кафтана, убрала в ножны, застыв, будто в нерешительности. Вдруг, настолько быстро, что Елена даже не успела закричать, рука наёмницы проникла в грудную клетку, безжалостно вырвав сердце. Елена повисла на руках державших её ведьм, отчаянно пытаясь вспомнить, как дышать. Дикий, совершенно нечеловеческий вопль отчаяния застыл в её горле, не находя выхода. Её сердце аккуратно сложили в шкатулку, которую держала наготове четвертая девушка. Женщина со шрамами опустила руки и золотистые путы растаяли в воздухе. Елена безвольно рухнула в снег, затуманенным взглядом наблюдая за тем, как пятёрка удаляется. Пыл битвы успел поутихнуть, и оттого всё ярче и острее начинала чувствоваться боль. Лицо и руки жгло холодом, ребра гудели, позволяя дышать лишь коротко и отрывисто. Единственное, на что сейчас была способна Елена — вот так безвольно лежать в сугробе, не будучи способной даже закричать или заплакать. «Я же своими глазами видела, как они забрали моё сердце, — вдруг подумала она. — и даже без сердца я до сих пор жива…» Она вспомнила, как в детстве, после пожара, в котором погиб её родной отец, часто думала о том, почему же всё-таки осталась жива. Елена не понимала, зачем её, полумёртвую, вытащили из-под обломков горящей избы; не понимала, как смогла выжить с такими огромными и страшными ожогами; не понимала, почему её приютили соседи, у которых и без того было трое детей. «Стало быть, сама Надежда отвлеклась от своих дел, чтобы отвести от тебя беду, — сказал тогда в ответ на ее наивные вопросы кузнец Иван, тот самый, что заменил теперь ей отца. — то, что с тобой случилось — не иначе как чудо. Быть может, ты должна будешь совершить что-то важное». Елена с трудом перевернулась на спину, из глаз тут же брызнули слёзы. Она стянула с головы меховую шапку и сунула ее под рубашку, пытаясь зажать рану на груди. «У меня нет сердца, но я жива, — снова подумала она, будучи не до конца уверенной, что не бредит. — раз так, то умирать мне вовсе нельзя». Елена с трудом попыталась подняться, но конечности точно налились свинцом. Ни до станции, ни до крепости она без коня добраться не сможет, да и если бы ее несчастный конь не затерялся в лесу, она всё равно не смогла бы забраться в седло. Нужно было выбраться на дорогу. Ездили по ней, конечно, редко, но иного выхода не оставалось. Собрав остатки своих сил, Елена встала на четвереньки и медленно, шаг за шагом поползла, ориентируясь по оставленным её конём следам. Она сплюнула кровь, попавшую в рот из рассеченной щеки. Левой рукой она прижимала к ране шапку, а правая, на которую она опиралась, уже перестала болеть от холода, совершенно онемев. Сложно было понять, сколько прошло времени, когда из-за деревьев, наконец, показалась дорога. Добравшись до неё, Елена обессилено свалилась у обочины. Она спрятала под тулуп замёрзшую руку, но та всё никак не хотела отогреваться. Глядя в сизое, уже сумеречное небо, Елена вспоминала все молитвы, которым её успели научить в приходской школе. «…да освети нам путь тысячею белых звёзд, убереги от беды детей своих детей, о всемогущая…», — не успела она закончить молитвы, как силы совсем покинули её.