Венок ревенанта

      Испуганный взгляд Серёги красноречивее любых слов говорил о том, что он всё слышал и понял: к нам нагрянул кто-то из родителей. Я рванул к калитке в надежде хоть чуть-чуть задержать пришедшего. Сердце бешено билось. Калитка появилась из-за угла дома с последним щелчком замка. И она, как мне показалось, безумно медленно открывалась. Я сделал последний рывок и, тяжело дыша, остановился в нескольких метрах от забора. К тому моменту я уже понял, что пришёл папа. С пакетами. Из продуктового. Но их вид не заставил меня выдохнуть и обрадоваться, что не придётся бежать в магазин по маминому поручению: пакеты — пакеты из продуктового, в которых точно есть что-то скоропортящееся, вроде молока — означали, что их нужно будет срочно разбирать. А значит времени у Серёги сделать так, чтобы папа ничего не заподозрил, мало как ни крути. — Привет, пап! — помахав рукой, и стараясь выглядеть как можно менее запыхавшимся, поздоровался я.       Калитка окончательно распахнулась. — Привет! Оперативненько ты прибежал! В куртке даже. Куда собрался? — сразу же спросил отец. Обычно я встречаю его около входной двери, а не здесь. — Мама за продуктами послала. Но, смотрю, уже не надо. Спасибо, что сгонял! — не растерялся я, хотя то, как это прозвучало, мне показалось каким-то слегка неестественным, натянутым, — А чего ты сегодня так рано? — Отгул. К зубному ходил, — ответил папа, — заодно за продуктами решил зайти, а то приезжаю домой, а холодильник полупустой.       Я дундук! Вчера! Вчера же они с мамой об этом разговаривали! Как, блин, можно было забыть?! — А — единственное, что я, к своему ужасу, смог ответить. — Слушай, — начал отец, закрывая калитку на замок, — мне надо кое-что с тобой обсудить, пока мамы дома нет.       Что?! Что ему надо обсудить? Мамино психическое здоровье и другие такие вещи и по почте можно... Я осознал, что потерял ведущую роль в разговоре, и в моей голове нет ни одной идеи, как задержать отца. Он неумолимо двинулся прочь от калитки.       На заднем дворе громыхнул чем-то Серёга. Папа невольно покосился в ту сторону. У меня по спине пробежали мурашки. — Что? — спросил я. — Смотри. Кто-то несколько дней назад воткнул наш сломанный фонарик возле цветов. — я обомлел —  Мама этого не делала, я тоже. Плюс, тебе ещё кошмар сегодня приснился, сам помнишь, на какую тему, я так думаю, не на пустом месте. Ты, получается, тоже заметил, что цветы движутся?       Тоже. Тоже — значит заметил кто-то ещё. Была бы это мама — все бы уже давно стояли на ушах. Сложить два и два в голове почему-то оказалось невероятно тяжело: папа заметил то же, что и я. А это практически значит, что можно выдохнуть. — Да. А ты-то как давно об этом знаешь? — Подозревал почти с самого начала. Хотел скосить сразу, как появились, но руки пару дней не доходили. А потом заметил, что...       Мы дошли до того места, откуда открывался вид на задний двор. Серёга, собрав в охапку всё, что мы вынесли для ритуала, пытался скрыться за домом, но добежать не успел. — А.. Даже так... — удивился отец.       То, что произошло дальше, я вполне могу назвать "всё обошлось": небольшой нагоняй за то, что пригласил Серёгу в гости, когда у нас бардак, опасения по поводу того, что мы с Серёгой только что сделали и долгие-долгие рассуждения, как действовать дальше. В конце концов, отец разрешил закончить ритуал, когда соседи слезут с крыши и согласился попытаться съехать, если это не поможет. Попытаться.       Папа — человек относительно спокойный, и если бы он сегодня не пришёл раньше и наши ритуалы не помогли, я бы, наверное, рассказал про цветы ему первым из родителей. А вот как мы будем объяснять всё это маме... Может, её как-то можно убедить, воззвав к чувствам по отношению к нам, вот только если у неё опять приключится приступ паранойи... Я очень сомневаюсь, что то, что мама испытывает к нам с папой сейчас может как-то серьёзно повлиять на неё в таком состоянии. Как и положено тем, кто в браке под двадцать лет, мои родители, вроде, друг к другу тепло относятся, но такой, знаете, Шекспировской... Пушкинской... Да чего ж одни трагедии в голову лезут?! Поэтической, воспеваемой искусством, всесильной любви между ними уже нет. Может, и была, когда я был совсем маленьким, а сейчас выдохлась, как открытое вино. Так что папу мама пошлёт куда подальше с его идеей временного переезда. А про меня она во время приступов говорит, что я её достал и вообще убить хочу.       Маме решили пока ничего не говорить. Может, ещё всё обойдётся, и эта жуть у нас на заднем дворе прекратится...       До Серёгиного ухода соседи с крыши так и не слезли. Ну хотя бы психбригаду не вызвали.       У Вас когда-нибудь было чувство, что рядом с Вами кто-то есть? Кто-то сидит на пустом соседнем кресле; кто-то стоит за спиной, и вот-вот докоснётся до плеча, но стоит повернуться — и там пусто... Это ощущение часто преследовало меня в детстве. Сильнее всего оно, когда вокруг тишина и в комнате никого нет. Я считал моменты, когда это чувство было, единственным опытом столкновения с паранормальным за всю жизнь... До недавнего времени. С годами их становилось всё меньше. Но сегодня вечером это ощущение вернулось.       Я метнулся из своей комнаты с КИМами по математике по мышкой, сразу же, когда понял, что действительно снова чувствую, что нечто незримое где-то там, рядом со мной. Но со спуском на первый этаж, это ощущение никуда не делось. Не пожелало пропадать даже когда я оказался в одной комнате с матерью и отцом: с невидимым сопровождающим под стук клавиатуры я переступил порог, с ним же шёл к родителям. Я не слышал шагов, просто знал, что они есть.       Родители собирались решать какие-то важные финансовые вопросы: папа заходил в личный кабинет онлайн-банка. Я решил не вмешиваться. Просто порешать КИМы здесь. Но в поднявшемся гомоне и с непроходящим ощущением, что в комнате нас четверо, ничего не выходило. Цифры никак не хотели совпадать с ответами. В итоге я решил пока просто полистать ленту, чтобы расслабиться. Плевать, что родители рядом. Всё равно решить ничего не получается.       Это помогло. На какое-то время. Я отвлёкся. Забылся. До поры до времени мемы и комментарии мелькали перед глазами. Пока передо мной не предстали, будто вырезанные на белой глади экрана провалы в чёрную тьму, уходящие куда-то немыслимо далеко, строки: "Прибежали в избу дети Второпях зовут отца: «Тятя! тятя! наши сети Притащили мертвеца»".       Именно сейчас. Именно это стихотворение. В груди полыхнул холодок, а вслед за ним в голове электрическим разрядом ярко как никогда сверкнула мысль: мы не смогли утаить убийство.       Трясущимися руками я отложил телефон. Под взглядом уже не только ядовито улыбающегося невидимого призрака, но теперь и кого-то ещё...       Рекомендации соцсетей пугали меня и раньше, угадывая что-то вертевшееся у меня в голове, что я никогда не произносил вслух, не записывал, а вслед за тем вываливая такое, что я начинал бояться сам себя. Ужасы и идеи, которых у меня на уме не было и в помине. Но ни разу — ни разу с момента, когда последняя капля крови покинула тело сына Лешего, — они не угадывали мой главный страх и не выдавали что-либо с ним связанное. Во всех предыдущих случаях я успокаивал себя тем, что это, скорее всего, было простое совпадение, случавшееся, к тому же, правдоподобно редко. Сейчас я уже не был так уверен в подобном.       Наверное, если бы у меня хватило смелости всё это рассказать, прозвучало бы очень глупо. Как страхи пятилетнего ребёнка. Но скандал бы непременно поднялся. Возможно, мама, когда начинает ругаться из-за очередных своих домыслов, рассуждает так же, как и я, увидев строки об ожившем мертвеце у себя в рекомендациях. Только стыд и плохой пример перед глазами не заставляют её одуматься.       Я для себя решил, что разумнее всё же будет пока посчитать то, что я наткнулся на этот стих, совпадением. А вот если подобное будет часто повторяться...       Тревожный вечер плавно перешёл в тревожное утро. Спал я просто отвратительно: не успокаивал даже тот факт, что при мне была икона. Я уже не мог быть уверен, что она защитит от проклятущего сынка Лешего, который, казалось, не пожелал оставлять меня в покое и в школе: перед первым уроком из окна я увидел в толпе человека с каштановыми волосами в хорошо знакомой серой шапке. Все уроки убеждал себя, что таких шапок тысячи, но беспокойство не уходило. В конце концов позвонил Серёге и попросил меня встретить. Он согласился.       Возле дома перед нами предстало следующее зрелище: семья Хотэя (включая его самого на инвалидной коляске, которую я, признаться, до этого никогда не видел: Хотэй редко покидал дом) высыпала на улицу и как будто кого-то ждала. — Слушай, Серёг, давай их обойдём как-нибудь... — тихо попросил я, не зная, чего ждать от тех, кто, по идее, давно уже должен был вызвать дурку. — Думаешь, нас ждут? — ответил Серёга и, не удержавшись от заявления, что я стал как Раскольников: везде мерещится слежка и становление моей тайны достоянием общественности, продолжил. — Да даже если и так, не будут же они нас целой толпой лупить?! Они что ли сесть хотят? — Бить, может, и не будут, а вот пару неудобных вопросиков задать — запросто. И, если тебя сие не пугает, то, пожалуй, стоит добавить, что затянуться это всё может надолго — парировал я.       В тот момент кто-то долговязый повернулся в нашу сторону и что-то сказал остальным. Секунд пять шло обсуждение. Я было чуть не мотанул к перекрёстку, с которого можно было свернуть на соседнюю улицу, но вовремя остановился, осознав, что после такого слухи про нас поползут ещё хлеще. Женщина средних лет, вероятно, сестра или жена Хотэя, кивнула и что-то сказала долговязому. Тот помахал нам рукой и жестом пригласил подойти. Проклиная Серёгину любовь препираться (хотя, быть может, Серёга не способен проклинать свои же качества), мы направились к Хотэю.