Вершители правосудия

      Когда Драко был младше, каждая вспышка его ярости смущала озадаченных родителей. В моменты злобы он не мог контролировать свою магию. Она пульсирующими волнами исходила из него, прикасаясь ко всем предметам на пути. Малфой не знал, сколько зеркал он разбил, не помнил, сколько стекол пришлось заменить в его комнате.       Впервые, будучи чуть ли не младенцем, разозлившись из-за отсутствия поблизости любимой побрякушки, рассерженный Драко поднял в воздух все предметы рядом. Он не знал, как это происходило, не мог это контролировать. Его собственная магия застилала пеленой глаза, беря контроль в свои руки. Те секунды потери самообладания он не помнил, будто его разум напросто засыпал, а просыпался лишь когда материнские руки прижимали его маленькое тело к груди.       С каждым приступом эмоций подобные вспышки все усиливались.       В следующий раз он взорвал лампу. Она нагрелась под его нахмуренным взглядом, и резко лопнув, мелкими осколками разлетелась по комнате. Один крупный кусок стекла проехался по детской щеке, оставляя за собой след и кровавые разводы.       Малфой помнил, насколько сильно были озадачены его магией родители. Они не раз обращались к целителям, думая, что он не видел. Но он видел.       Он подмечал все в глазах родных. Даже страх, когда те смотрели на него.       Магия росла и крепла вместе с ним. На тот момент оставался год до поступления в Хогвартс, когда последняя вспышка разразилась в его венах.       В тот день к нему пришел частный учитель семьи Малфоев. Они практиковались в базовых заклинаниях. Все должно было пройти гладко, но спокойная обстановка продлилась недолго. Драко воспитывали быть лучшим, и пока все шло именно так: у него получалось абсолютно все, за что он только брался.        До тех пор, пока одно заклинание не хотело поддаваться его магие.       Та вспышка гнева была самой сильной. Малфой точно не помнил, что на тот момент произошло, будто его отсоединили от реальности, как выключатель света. В его памяти лишь сохранилось то, как, распахнув глаза, все вокруг полыхало голубым огнем. Говорят, голубое пламя намного опаснее красного.       Детский разум еще не понимал, что сотворил. Он также не отрицал все то, что произошло, когда увидел перед собой обугленное тело мертвого учителя, и не переставал отрицать реальность, когда подхватившие под руки целители унесли его куда-то. Драко тащили по коридорам Мэнора, как заключенного, убийцу. Его короткие ноги волочились по полу, а он даже не старался убежать.       Он видел родителей. Они смотрели в ответ, и Нарцисса, прижавшись к плечу Люциуса, что-то шепнула одними лишь губами. К сожалению, понять, что именно, он не успел, потому что в следующее мгновение они аппарировали, а после, как настоящего психа, его бросили в белую камеру.       Он провел под наблюдением четыре бесконечных месяца, и с тех самых пор вспышки гнева не появлялись вновь.       Наверное, вплоть до этого момента.       Его глаза застилала пелена слишком сильных чувств, способных снести Пожирателя прямо на его глазах. Он сжимал ладони в кулаки, стараясь подавить шторм внутри него, наблюдал за действиями новобранца, скрывающегося под маской, но все стало очевидным уже в следующий миг.       Пронесясь по всей палатке со скоростью света, он толкнул ПСа в грудь и, судя по слишком сильному скачку в воздухе, осознал, что перед ним девушка.       Та смуглая с диким взглядом? Или…       Выбитый из рук портключ откатился назад, и мальчик в ужасе отпрыгнул в сторону. Малфой тут же сорвал серебряную маску с лица напротив, сталкиваясь взглядом со знакомыми глазами.       Дебора Юманс пялилась на него широко распахнутыми глазами, вовсе не моргая и не дыша. Предплечьем прижав за горло девушку к позади стоящему шкафу, он вложил в свой тон всю ярость и негодование:       — Какого хрена ты здесь делаешь?       Она дрожала. Он тяжело дышал. Не беспокоясь о том, что может ее запросто задушить, Малфой не убирал руку.       — Я… я… — в голову, как назло, ничего не лезло. Она наблюдала бурю, отпечатавшуюся презрением на его ресницах, и не могла сделать вдох. — Он…       Грейнджер закашлялась, наконец сумев заглушить шумно бьющееся сердце хотя бы на миг. Он ничего не делал, чтобы позволить ей вдохнуть.       — Он пытался аппарировать, я хотела отобрать портключ, — выпалила на последнем воздухе она, покрываясь удушливой краснотой.       Его грубые руки не покидали тонкой шеи ни на секунду. Драко тяжело смотрел на нее, но взгляд был настолько не читаем, что она не могла понять, верил он или нет.       Жизнь вытекала из нее по крупицам, смешавшись с ее беспомощным кряхтением и мольбами о пощаде. В глазах начинало темнеть, и от сдавливающего чувства легких хотелось завыть.       Свет, горящий в палатке, был золотым и тусклым. Она не знала, почему обратила на это внимание, задыхаясь. А еще этот свет падал на одну сторону лица Малфоя, делая его образ непобедимым. Он и вправду неуязвим. И он, в конце концов, победил ее. Своим взглядом, действиями, безрассудством.       В следующую секунду маггловская лампочка разлетелась на мелкие кусочки, и Гермиона сразу поняла, что у Малфоя вновь произошла вспышка.       Она чувствовала его ярость, что витала в воздухе. Она была обжигающей и упругой, словно до нее можно было дотянуться. Грейнджер видела его глаза, такие черные, нахмуренные, сосредоточенные.       Гермиона всегда знала, что он умел мучать ее. Во всех планах. Он ранил ее своим исчезновением. Он устроил ей некую поездку на американских горках в самом начале их отношений. Он буквально избивал ее трепещущее сердце хлыстами своих пустых глаз.       И сейчас он мучал ее, потому что в момент, когда она приняла смерть, была к ней готова, ждала ее и в какой-то степени желала, он позволил кислороду ворваться в ее легкие.       Грейнджер грубо закашлялась, намереваясь сползти по дверце шкафа вниз, но Малфой держал крепко. Казалось, сейчас с его глаз сошло то количество злости, что было до. Более осознанно двигаясь, он продолжил говорить:       — Для этого есть палочка, гребаная ты сука, — рычал он, направляя к ее животу свое древко.       Грейнджер смотрела в его глаза неверяще, слушала слова отстранённо, но не могла упустить ядовитое обращение к ней. Неужели они вернулись к началу? Или даже до?       Ей было больно. Невыносимо. Она задыхалась, будучи способной дышать. В один момент все стало ослепительно ярким и невыносимо тяжелым. Гермиона хотела сделаться маленькой и незаметной, подальше от его глаз. Подальше от него.       Последняя капля самообладания скользнула по щеке солоноватой слезой именно в тот момент, когда она почувствовала его присутствие в голове. Будучи не особо способной держать окклюменцию, она бросилась из последних сил защищать свой разум.       Это добило ее. Она устала. Он делал ее несчастной, и она жила в муках уже более полугода. За весь этот период Гермиона не раз осознавала то, что влюбляться было ее главной ошибкой. Она не хотела любить, не так и не здесь. Не во время войны, что безжалостно наносила все новые и новые удары.       Судьба Гермионы Грейнджер никогда не щадила девушку. Магический мир с самого начала был жесток с ней, и, позволяя подобным мыслям укорениться в своей голове, Гермиона поняла, что очень бы хотела оказаться в десятилетнем возрасте и пойти по другому пути. Тогда-то она и узнала о существовании магии и приняла решение поступать в Хогвартс.       Наверное, с того самого момента она постоянно начала совершать ошибки.       Грейнджер держала стены окклюменцию как можно дольше, признавая его силу и напористость. В один момент он понял, что не сможет пробраться в ее разум, по крайней мере не сейчас.       И он отступил, позволяя вдохнуть полной грудью, а истерике слегка усмириться.       — Ты ведь понимаешь, что слов мало, чтобы я тебе поверил? — пробормотал он.       Гермиона набрала в легкие побольше воздуха и из последних крупиц смелости продолжила:       — Верно, но именно так все и было. Для чего мне их спасать?       Драко задумчиво склонил голову, и уголки его губ странно дернулись.       — Тогда, я полагаю, нет никаких причин скрывать от меня воспоминания.       Она встрепенулась, думая, что сказать дальше.       — Я имею полное право держать их при себе, если ситуация не требует этого, — она вздёрнула нос, словно вернулась в свой настоящий облик. — У меня нет причин идти против правил, если желаю попасть в основную армию Темного Лорда. А я хочу этого.       Малфой вглядывался в ее лицо, читая по трепещущим векам и нахмуренным бровям истину намерений Деборы. Верить ее словам генералу армии было смехотворно, он уже имел дело с самовольными солдатами. Но, возможно, Юманс толковала правду, хоть он и не верил.       — Этот мальчишка, — бросила она, поглядывая на ребенка через его плечо. — Пытался напасть на меня, как только я вошла в палатку. Вон там лежит его палочка, которую я отобрала.       Драко украдкой обернулся, посмотрев сначала на напуганного юнца, а затем на древко, лежащее на полу. Он молча делал выводы.       — К сожалению, некоторые дети успели скрыться, но я смогла остановить его и уже собиралась аппарировать с уловом, — она с укором взглянула на него, превосходя саму себя неизвестно откуда взявшейся смелостью.       Было видно, как он напряжённо размышляет. Его глаза на считанные мгновения задержались на ее лице, но он будто смотрел сквозь. Желваки на острых скулах грубо выпирали, а жилка на шее бешено пульсировала. Может, сейчас Малфой признавал, что погорячился, либо же придумывал способ ее уничтожить. Она всегда считала его непредсказуемым, а невозможность прочитать или разгадать его намерения порой пугали и выводили из себя. Грейнджер была отлично знакома с этой стороной Драко, но почему-то продолжала желать быть рядом.       Несмотря на боль, что он причинял ей, Гермионе до сих пор хотелось прикоснуться к нему.       Она ненавидела все это.       Спустя минуту он отступил. Высвободив девушку из мертвой хватки, Малфою было достаточно протянуть руку в сторону, чтобы схватить мальчишку за плечо и грубо толкнуть в ее руки.       — Так аппарируй.       Она удивленно хлопнула глазами, но под тяжелым взглядом Малфоя не могла ослушаться. Обхватив во всю ревущего ребенка за предплечья, Гермиона аппарировала.       Она мысленно просила прощения вновь, не зная, какой раз за последний час.       Драко продолжил стоять на месте даже после исчезновения Деборы. Вся ситуация казалась ему предельно странной, но похожей на правду. Сцепив крепко челюсти, он даже подумал, что оказался не прав в своей грубости и словах.       Малфою кое-как удалось потушить тот огонь магии, ярчайшим пламенем загоревшегося вместе с калейдоскопом чувств. Ему удалось остановить себя за секунды до убийства новобранца, и это было странно с научной точки зрения. Подобных вспышек не было давно, но почему такая незначительная ситуация с незнакомкой подожгла что-то внутри него, вызвала ту волну магии, что многие годы была заперта глубоко внутри?       Ощущения после встречи были странными. То, как она себя вела, смутно напомнили чей-то образ, но он быстро сморгнул это наваждение.       Малфой видел кудри, веснушки и изгиб чьего-то тела, но было невозможно распознать владельца. Все казалось опущенным во тьму или туман. Драко видел только очертания.       А еще запах. От Деборы пахло цветами и вишней, и ему подобный аромат показался знакомым, будто родным, возможно, более чем любимым. Чей-то силуэт отпечатался на обратной стороне век, и каждый раз, моргая, он видел карие глаза.       Они смотрели с упреком, может, нежностью и, на удивление, с любовью.       Но Драко не хотелось сделать им больно. Ему хотелось прикоснуться к ним, очертить их большим пальцем. И этот порыв был неосознанным, он исходил глубоко изнутри и тянулся к этому образу всем видом.       Протерев лицо ладонями, он резко зашагал прочь. Странное наваждение отпечаталось на его лице едва присутствующим румянцем. Он будет более внимателен к Деборе Юманс как к новобранцу, но пока ему хотелось отсюда сбежать.       Сегодня Малфою снилась девушка.

***

      Оранжевый закат золотистыми лучами ласкал бледную кожу, согревая. Он падал на стены и мебель, отражался в зеркале и освещал недоступные углы. Шелк кружевной занавески, скорее декоративной, нежели функциональной, пропускал теплый свет узорами. Лежащая на поверхностях пыль будто засветилась, напоминая эльфам о появившейся работе.       Наступила осень.       Драко стоял напротив многовековой деревянной тумбочки и протяжными, длительными движениями палочкой разглаживал черные брюки. Он мог спокойно предоставить эту работу эльфам, но почему-то решил потратить оставшееся в запасе время на столь бытовые вещи сам.       Он собирался на Игры. Эта традиция прижилась к высшим чинам армии еще с начала Первой Магической войны, но она уже успела укорениться среди приглашенных. Они проводились раз в месяц, в полнолуние, ведь смысл заключался в том, чтобы загнать переставшего быть полезным заложника на одну арену с оборотнем и с места наблюдать за поистине захватывающей, но далеко не равносильной схватке за жизнь. Эти Игры были своего рода извращённой фантазией и мечтой любого фанатика жестокости, коих только и приглашали наблюдать за этим. Там собирались люди, гоняющиеся за жестокостью, властью, удовлетворением своей темной стороны.       Малую часть оставшихся мест на трибуне занимали люди высокопоставленных должностей, не имеющих с армией Темного Лорда ничего общего, однако желающих понаблюдать за кровопролитием. Они наряжались в дорогие костюмы и платья, украшали свой образ тяжелыми, броскими украшениями и, смеясь, прикрывали рот ладошкой, пока ставшая их развлечением жизнь бежала от своей смерти.       Малфой был среди всей этой какофонии кровожадных лиц.       Его выбор пал на черный костюм, лакированную обувь и бабочку, делающую его облик дорогим, статным и, возможно, праздничным, несмотря на то, что сегодня этот мир покинет очередная бесполезная душа. Еще ни один обезоруженный волшебник не смог победить оборотня в разгар полнолуния.       В этом и был смысл.       Взглянув в зеркало, Малфой был удовлетворён. Покинув свои покои, он поспешил аппарировать.       Появившись перед зданием 18 века, созданным в Викторианском стиле старого интерьера, Малфой поспешил войти внутрь. Это место ранее служило отелем, предназначенным для высшего слоя общества. Дорогостоящая мебель, достойное обслуживание и высокая кухня. До выкупа отеля у владельцев он носил название Мэриот. Пожиратели того поколения, их предки, решившие переделать уютное, веющее спокойством место в арену для Игр, не стали заморачиваться с названием.       Вплоть до сегодняшнего дня место кровопролития продолжает носить название Мэриот.       Ступив в просторный холл, его тут же встретил услужливый летающий поднос, предложивший стакан рома. Малфой подхватил его кончиками пальцев и, покачивая из стороны в сторону, двинулся в знакомом направлении. Ранее комнаты, служившие номерами для гостей, сейчас пустовали, и каждый желающий после Игр мог остаться на ночь. На кухне ресторана орудовали эльфы над закусками и напитками для гостей. Заместо персонала же, в основном, была магия.       Свет от люстр ослеплял, и он ускорил шаг. Здороваясь с появляющимися из ниоткуда знакомыми лицами, он искал лишь нескольких.       Арена была размещена на заднем дворе Мэриота, где ранее был небольшой парк и бассейн. Вновь выйдя на улицу, Драко удивился наплыву зрителей, что в несколько раз превосходил предыдущие Игры. Юные леди и джентльмены потягивали напитки и коктейли, и все окружающее больше походило на светский ужин.       Малфой не знал точно, как к этому относился. С одной стороны, он уверен, что должен любить подобные вечера. Именно сегодня каждый показывал себя с настоящей стороны, открывал потайные комнаты души. В сегодняшнем дне нет места теплым чувствам, есть только их настоящие сущности в облике Пожирателей Смерти и просто беспощадных существ. Привыкший к жестокости, подобные представления мало чем удивляли Драко. Но вся эта мишура, все эти образы и настрой, созданные намеренно, наводили мысли, что это было слегка дико. Малфой пришел сюда лишь в третий раз за всю службу Темному Лорду, и каждый раз удивлялся этим людям.       Но это не значит, что он не насладится главным шоу.       Оставались часы до начала, и Драко потратил их с умом, общаясь с присутствующими гостями и заранее строя хорошие взаимоотношения. Наверное, он был настоящим трудоголиком.       Малфой подходил к уже знакомым генералам зарубежных армий, что в этот день оказались в Лондоне и были приглашены на вечер, знакомился с новыми лицами и удивлялся парочке присутствующих госслужащих Англии. За подобной переправой на другой берег было смешно наблюдать, но он не смог отказать себе в удовольствии поболтать и с ними.       Прошло время, и ночь пала на Мэриот.       Отведенное генералу армии место в первом ряду, как одному из почетных гостей, было занято им спустя пару минут. Гости стали подходить к трибунам следом. Каждому было позволено привести с собой еще одного человека, но Малфой предпочитал являться одному. Он привык во всем искать выгоду, и даже в этот вечер не отклонялся от своей должности. Имея отличный шанс поболтать с инвесторами, а, возможно, и с министрами, Драко налаживал контакты.       Место по соседству заняла чья-то тонкая фигура, и, взглянув на девушку, Малфой хмыкнул.       — Пэнси, — протянул он, оглядывая ее силуэт. — Что ты здесь делаешь?       Она обернулась на его голос, и черное карэ качнулось в такт. На ней было темно-синее атласное платье в пол с тонкими бретельками и редкими изумрудами. Оно хорошо подчеркивало талию, а чуть свободный вырез открывал вид на впадину груди. На ней также были сетчатые перчатки до локтей и серебряные туфли на тонком каблуке.       Он мог узнать Паркинсон, не смотря в ее сторону.       — Я была приглашена, как участник группировки, созданной тобой, — напомнила она, откидывая волосы назад. — Как часто ты сюда приходишь?       — В третий раз. Ты, видимо, впервые?       — Верно, — сказала она.       Пэнси Паркинсон для него всегда была роскошной, горделивой женщиной, умеющей пленить сердца и так же ловко разбивать. В школьные года, когда их дружба вчетвером имела право существовать, она была их главным составляющим. Пэнси была умной и мудрой, она могла заткнуть и покорить любого. Паркинсон являлась мечтой каждого, и пусть Драко видел в ней только подругу, в какой-то степени он тоже ей восхищался.       Но Пэнси имела лишь один недостаток: она не умела любить. Да, она крутила мужским вниманием направо и налево. Да, в ней было все, что притягивало взгляды каждого. И пусть любовью та была не обделена, чувствовать сама девушка так и не научилась.       Трибуны резко замолчали, когда на арену вышел Ремус Люпин в тяжелых кандалах и поношенной одежде. Видеть сквозь темноту и лунный свет было трудно, но Драко определил, что тому было очень тяжело передвигаться. Упав на землю и громко звякнув путами, он начал превращаться.       — К тебе подходил Блейз? — спросила почти шепотом Паркинсон.       Малфой выдернул из головы воспоминание о том, как Забини три дня назад выхватил его во дворе прямо перед аппарацией и, что-то на бегу крича, пытался остановить. Тогда Драко сказал, что спешит, и, попросив поговорить позже, испарился.       — Да, но я был занят, — он склонил голову к девушке, пытаясь прочесть подтекст ее вопроса в черных радужках. — Что-то случилось?       Она замялась.       Страшные громкостью и хрипом вопли раздались с арены. Кости Люпина стали выкручиваться и ломаться. Спустя минуту в центр вывели ранее незнакомого Малфою заложника. Он был напуган, и, утопая в своем ужасе, завопил.       — Он узнал, что ты меня выбрал в качестве участника этого… движения и хочет потребовать заменить меня собой, — Пэнси повернула к нему голову. — Ты не должен позволить этому случиться.       Он вглядывался в ее лицо некоторое время, размышляя. Смотрел, как она выгнула вопросительно бровь и в напряжении поджала губы. Наблюдал за морщинкой меж бровей, коей ранее, будучи в Хогвартсе, Пэнси не позволяла проявляться.       Он приподнял уголок губ.       — Ты ему нравишься, так ведь? — хрипло спросил он.       Паркинсон отмахнулась.       — Нет, это точно его неотъемлемое желание нацепить рыцарские доспехи и ринуться в самое пекло. Ведёт себя, как гриффиндорец.       Драко усмехнулся, но при упоминании золотого факультета что-то в сердце защемило. Перед глазами вновь мелькнул незнакомый образ, и он в сотый раз проклял частичную потерю памяти.       На арене в это время происходило мало интересного. Пока Люпин заканчивал превращение и уже покрывался колючей из-за слипшейся грязи шерстью, Орденоносец бегал по кругу, ища выход. Он звал на помощь, но с трибун отзывалось лишь хихиканье.       Опустив глаза вниз, Драко заметил трясущиеся ладони Пэнси. Это неудивительно, она здесь впервые. Малфой всегда знал, что подобные развлечения девушка не поощряла.       Вместо всяких слов он положил свою руку поверх ее и продолжил наблюдать за происходящим. Мимо проплыл поднос, и Драко обновил стопку алкоголя.       Усеянное звездами небо было поистине пугающим своей темнотой и бесконечностью. Ему всегда было интересно, что находилось выше их макушек и зданий. Как-то Драко слышал, что некоторым магглам удалось сделать величайший прорыв в науке, посетив так называемый космос, и уважал их за это. Он признал, что в этом плане магглы были более продвинутыми.       Россыпь мерцающих вдали звезд напоминала чем-то веснушки, которые он ранее видел в своем видении. Малфой не мог прогнать все эти картинки из своей головы, будто кто-то внутри него лично доставал из глубин памяти владельца того тела. Он зажмурился и качнул головой, прогоняя из носа неизвестно откуда взявшийся цветочный запах.       Это началось со встречи с Деборой, и Драко успел предположить, что был уже знаком с ней. Малфой забыл последние два года своей жизни, и подобный исход вполне мог быть.       Он обещал это выяснить, а пока предпочёл наслаждаться терпкостью подержанного рома и довольно сомнительным, но не менее интригующим представлением перед собой.       Оборотень завершил превращение и, глухо рыча, надвигался на загнанного в угол Орденоносца. Походило на прятки или догонялки, в которые каждый играл в детстве. Но детской беззаботностью тут вовсе не веяло.       Было видно, как Люпин пытался переиграть разум животного и оттянуть момент, когда окончательно проиграет. Он рычал и пытался отойти на обратную сторону арены, но ничего не выходило. Животное внутри него каждый раз брало верх, Малфой это хорошо запомнил.       Спустя мгновение оборотень набросился на свою жертву, и раздались звуки рвущейся плоти. Он кричал из последних сил, и с кровоточащим животом отполз назад. В пасти оборотня была зажата печень и тонкая лента кишечника. Свежая кровь окрасила его шерсть в районе лица и брюха, когда голодный зверь совершил нападение вновь.       Трибуны торжествовали. Раздались звуки звенящего стекла и одобрительные возгласы.       Этот раунд был самым быстрым, который только удалось запечатлеть Малфою.       Паркинсон, покрытая нездоровой бледностью, вскочила с места и устремилась прочь. Драко попытался ухватить ту за руку, но не нащупав в воздухе ладонь, последовал за ней.       Он понимал, что это было слишком для Пэнси. Знал, что это ей не понравится с первой секунды появления здесь. И сейчас, следуя за ускользающей в толпе спиной к выходу, он лишь надеялся, что не все так плохо.       Драко зашел в Мэриот и уже двинулся в сторону женской уборной, как его ловко перехватил Дилан Бейтс, по совместительству правая рука генерала, доносящая ему все вести по ходу различных боевых операций.       Видеть его здесь, как и в любом другом месте, было плохой приметой, и, почуяв что-то неладное, остановился.       Он был молод и неплох внешним видом: мягкие черты лица, острая линия челюсти и изящная горбинка на носу. Он был высок, но не перегонял Драко, хорошо сложен, но не превосходил слизеринца.       — Генерал Малфой, — произнес Дилан чуть запыхавшимся голосом.       — Что такое? — нахмурился он, сжимая ладони в кулаки.       Бейтс чуть замялся, а после, достав палочку, произнес:       — У нас есть новости по делу Гермионы Грейнджер.