«Коли человек влюбится, то он равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни — она и согнется». Николай Гоголь
— Ты меня избегаешь. Голос, что раздался за спиной, подобно вспышке грома, заставил замереть на месте. Стоя посреди пустого коридора, Грейнджер чувствовала себя загнанной в ловушку. Медленно обернувшись, сталь пронзила в ней дыру. — С чего ты взял? — голос немного дрожал, но Гермиона не подавала виду. Вскинув гордо подбородок, девушка уставилась на Малфоя, облокотившегося о стену. — Тебе перечислить? — гадко усмехнувшись, он прикрыл глаза, будто успокаивая самого себя. Кажется, Драко был не в духе. Вспомнив все те недели, прошедшие с их первого поцелуя, Гермиона на самом деле сократила до максимума количество любых встреч с ним. Должно быть, она трусиха, но так было спокойнее, а значит все сделала правильно. — У меня нет времени на это, — она хотела развернуться и уйти, но ставшие ватными ноги замедлили шаг и вовсе приказали остановиться. Грейнджер будто запнулась о что-то, что не позволяло идти дальше. Либо взгляд, пробивающий насквозь, заморозил ее на месте. Позади послышались шаги, и сердце гулко забилось в груди. Гермиона нервно облизнула губы, сильнее вцепившись в лямку сумки. Мороз мурашками оставлял свои отпечатки на теле, заставляя мелко дрожать. Из-за мороза, верно? Она чувствовала его позади. То тяжелое дыхание, прилетающее куда-то в затылок. Те холодные глаза, творящие с ней что-то невозможное. Широкая ладонь опустилась на талию и резко притянула к себе, заставляя спиной врезаться в твёрдую грудь и успеть лишь в испуге пискнуть. Грейнджер судорожно вздохнула, не зная, что делать. Его прикосновения согревали и оставляли ожоги. Первой идеей, пришедшей в голову, было скинуть руки с себя, но почему-то тело отозвалось иначе. И только ближе прильнув к его торсу, Гермиона позволила себе выдохнуть. — Так почему ты избегаешь меня? — шептал на ухо Драко. Она чуть склонила голову вбок, чтобы увидеть его глаза. В них было столько искренности и доля тепла, что ранее была ей незнакома, из-за чего ответ сорвался с губ сам: — Не знаю. Грейнджер видела, как изучали серые омуты ее лицо. Брови, ресницы, уголки губ. Он будто вчитывался в мелкий шрифт, настолько сильно был увлечен пересчитыванием веснушек на ее носу. И, Мерлин, он был доволен. Руки, держащие ее за талию, резко развернули девушку на себя, а после — мягко впечатали в стену. Нависший черный образ над Гермионой походил на грозовую тучу. Но ей нравилась гроза. И Драко тоже. Длинные пальцы пробежались по причёске, выбивая из нее тонкую кудрявую прядь. Она завороженно наблюдала, как Малфой ощупывает ту на упругость, вытягивает во всю длину, а после отпускает, смотря, как волны образовываются вновь. Он усмехнулся. — Забавно. — Что забавного? — выпалила Грейнджер, полностью потерявшая связь с разумом. — Они всегда такие непослушные? — спросил Малфой. Гермиона скосила задумчивый взгляд на прядь. — С ними довольно тяжело управляться, но я справляюсь. Драко чуть повел головой в сторону, подставляя свету лукавую улыбку. — Надо же, как и с тобой. Грейнджер фыркнула, чуть прищурив взгляд. — Надо же, как и с тобой, — вторила та его словам, и была полностью права. Они оба слишком сложные. Он задумался. Все еще крутя на пальце тонкую прядь, Драко чуть нахмурился. Казалось, он вот-вот заговорит, но каждый раз молчал. Грейнджер уже хотела отстраниться или спросить что-нибудь первой, но рука, еще лежащая на талии, усилила хватку. Малфой не делал больно, скорее пытался удержать на месте. — Ты ведь знаешь, что все это ошибка? — прохрипел наконец он, теперь смотря в глаза напротив. Все внутри сжалось под натиском стекла, пронзившего ее насквозь. Грейнджер зашевелилась, чувствуя себя одновременно хуже и лучше всех на свете. Что ей ответить? — Д...Да. — Ты хочешь этого? Закусив до крови губу, гриффиндорке захотелось испариться. Она прикрыла глаза. — Да. Драко молчал, и ком в горле душил. Шумно сглотнув, Грейнджер спросила: — А ты? Ты хочешь этого? Смотреть, как медленно его глаза поднимаются на уровень ее, было невыносимо сложно. Казалось, та тишина, что была невозможно громкой, оглушала. Дрожащие пальцы нервно заправили волосы за уши, выдавая все ее волнение. Наверное, он скажет «нет»? Должно быть, так оно и будет. И когда отчаяние затопило сердце, когда тоска встала поперек горла, смещая тугой ком, а сердце вовсе перестало видеть смысл в своем биении, те самые клешни мороза опустились на ее щеки, нежно поглаживая мягкую плоть. Прижавшись лбом к макушке Гермионы, Малфой тяжело вздохнул. — С тобой всегда да. Все к черту полетело кубарем с признанием, и Грейнджер не сдержала счастливой улыбки, сильнее прижимаясь к его облику. Этим все было сказано. Это было то самое начало, перетекающее во что-то страшное. С этого мгновения начался их путь, не видящий конца, но и смысла в продолжении его не было. Что это было?***
Она стояла на пороге своего страшного сна, и даже не дрожала. Шотландский ветер обдувал хрупкую фигурку, облаченную в мантию Пожирателя смерти, но маску та предпочла не надевать. Да и смысла в ней не было. Шелест редко посаженных деревьев в саду напротив придавал уверенности, хотя внутри все клокотало от ужаса перед встречей с ними. Делая глубокие и редкие вдохи, Пэнси лишь сжала руки в кулаки, словно собирая остатки собственной смелости. Вознеся ладонь с палочкой, девушка отворила дверь Поместья. Внутри было тепло, и, казалось, за окном вовсе не приближалась страшная зима. Темнота коридоров была ей знакома; эльфы никогда не зажигали свечи днем. Не желая задерживаться в дома ни на секунду, Пэнси двинулась вперед. Знакомой траекторией надвигаясь в подвалы Мэнора и молча моля не встретить на пути мать или отца, сердце девушки разрывалось. Яркие и болезненные воспоминания всплывали в голове, будто назло демонстрируя их во всей красе. Сердце обливалось кровью, а в глазах стояли так и не пролитые слезы по одному только образу. Прошло три дня с разговора с Марией. Эта девушка ждать не будет. Ей всего лишь нужно забрать компас. Более Пэнси здесь не задержится. Так ведь? Впереди был поворот в главную столовую Мэнора, где обычно проводили свои будни родители. Страх палкой встал поперек горла, и сглотнуть его было невозможно. Она ступала более аккуратно, обходя высокие двери, за которыми когда-то умерла ее любовь. По щеке скатилась ядовитая слеза. Когда удалось пройти мимо столовой, где горел основной свет, Пэнси тут же направилась к лестнице, ведущей вниз. Ноги дрожали, и ступать было до ужаса страшно. Она помнила, что третья ступенька снизу всегда скрипела, поэтому, настигнув ее, ловко перепрыгнула на следующую. Темнота подвалов была еще более густой, но в ней было намного спокойнее. Здесь уж точно не будет их. Проходя мимо заранее подготовленных камер для пыток, Пэнси зажгла Люмос и свернула направо. Двадцать шагов прямо и поворот налево. Она помнила этот маршрут еще с ранних лет, когда ходила сюда в одиночку, чтобы получше рассмотреть артефакты. Сейчас девушке приходится следовать пути вовсе не из веселья. Впереди показалась дверь из стали со вставками кленового дерева. Пэнси знала, как много заклинаний защиты наложено на это место, но кровь Паркинсонов всегда пропускала девушку без особого труда. Ей всего-то нужно было прикоснуться к витиеватой ручке… И лишь шепот плохого предчувствия опалил мочку уха, как волна безумной агонии охватила хрупкое тело. Вмиг отпряв от двери, Пэнси завалилась на пол и взвыла от тех мук, что взяли над ней контроль. Все конечности будто погрузились в огонь, и крупные волдыри начали надуваться на руках и ногах. Она смотрела, как кожа чернеет, и не могла дышать. Пэнси задыхалась и сгорала заживо. Казалось, это конец. Крупные ожоги не оставляли на ней ни одного живого места, и кожа вовсе сползла с правой ноги, оголяя раздраженную плоть. Сверху виднелись лишь очертания костей, и Пэнси не сдержала последний визг. Тело, более неподвластное ей, потеряло свой облик, но в голове на пороге смерти мелькнуло осознание. Ее не приняла магия Паркинсонов Полностью проваливаясь в зыбучий сон, Пэнси услышала приближающиеся шаги. И темнота.***
— Ну же, малышка, иди сюда, — нежный голос матери зазывал маленькую версию Пэнси к себе. Ковыляя, пошатываясь и почти ползя по полу, годовалая девочка, весело смеясь, спешила навстречу теплым объятиям. Она почти завалилась на руки матери, и все также хихикая, вытянула руки вперёд. — Молодец, солнце, — шепнула женщина на ушко, оставляя бледный след помады на щеке. — А теперь мы тебя переоденем. Она встала и подняла на руки ребёнка. Намереваясь подобрать более удобный образ, другой голос заставил замереть на месте. — Что ты делаешь? Резко обернувшись, Элоиза увидала мужской силуэт в дверном проходе. — Тирионс. Почему ты здесь? При виде мужа дрожь в руках появилась будто на автомате, и женщина крепче обняла ничего не понимающую и оттого улыбающуюся Пэнси. Тирионс подошел чуть ближе, словно чувствовал и слышал ускорившийся пульс. Подобно охотнику, что приметил добычу, он встал напротив. — Опусти ее на ноги. Пэнси достаточно взрослая для передвижения по дому. Голос был охрипшим и суровым. Тирионс приказывал, как любил это делать. Элоиза нервно сглотнула и поставила малышку на четвереньки. — Так почему ты здесь? — стараясь не смотреть в ответ, женщина принялась поправлять, должно быть, до жути неудобное платье на детском тельце. — Командировку отменили. Следующий артефакт будут разыскивать в маггловском Лондоне, — упоминая магглов, интонация резко переменилась на злобный рык. Элоиза молча слушала. — А что ты собиралась сделать с ребёнком? Пальцы застыли и словно похолодели, когда взгляд сам по себе поднялся на человека напротив. — Переодеть. Думаю, ей неудобно. Тирионс, явно недовольный ответом, покачал головой и тихо усмехнулся. — Элоиза, дорогая, мы ведь договаривались, что наш ребенок будет соответствовать всем пунктам и критериям аристократа. Она — выродок голубой крови, ее плоть принадлежит чите Паркинсонов, и ты хочешь переодеть ее во что-то менее подобающее? Голос его сочился злобой, ядом, что отравлял. Эта тема приобрела уже мозоли, настолько часто они обсуждали ее за обеденным столом. Женщина, осознавая все риски, поднялась на ноги. — Тирионс, это переходит все границы. Она всего ребенок. Это не нормально, мы не нормальные родители, — сказала она, наблюдая за тем, как зрачки напротив потемнели на несколько тонов. — Пусть так, но моя дочь будет ходить в том, в чем скажу я, — шипел он, чуть приблизив лицо. Казалось, еще немного и он ее ударит. Казалось, солнца свет не затмит в нем тьму с рождения. Казалось, он не оставит на ней и живого следа за смелость и материнское отчаяние. Но детский смех, как спасительный звон колоколов, раздался позади. Элоиза выдохнула, а Тирионс, резко переключившись на дочь, улыбнулся ее образу и, подойдя ближе, поднял на руки. — Я забираю ее с собой на пару дней. Посиди тут одна и подумай над всем этим. Он знал, как сделал этим больно. Тирионс умел подобрать наказание за прямоту. Но сказать более женщина не могла, и лишь кивнув, простилась с Пэнси на ближайшие дни. Она ненавидела своего мужа. Резко сев на мятых простынях, Пэнси часто задышала. Перед глазами еще стелились страшные образы минувшего сна, и весь ее потный образ метнулся с постели к стене напротив. Ей казалось, будто стены вот-вот сомкнутся вокруг нее и вовсе не оставят в живых. Горло обжигал подступающий рев от пронзенного болью каждого миллиметра тела. Онемевшие ноги будто вздулись, а после, превратившись в вату, опустили девушку на пол. Слезы, бегущие вдоль щек, пронзали кожу иглами. Неподвластное ей тело было перекачано снадобьями. И пока трясущиеся руки не оставляли попыток заправить пряди за уши, затуманенный взгляд смог оглядеть пустые стены. Монотонный серый цвет. Мольберт, стоящий у окна. Кровать с подушкой выше спинки. Она в своей комнате. Пытаясь тщетно совладать с собой, она придвинулась на четвереньках в сторону двери. Воспоминания о плавившемся теле были еще свежи, и то, что было в голове, никак не клеилось с чистыми ногами и не повреждёнными руками. Ее судорожный вздох потонул в раскате грома. Почему она здесь? Кто ее спас? Дверь не отпиралась ни одним толчком ослабшего тела. Палочки с собой не было, очевидно, ее кто-то забрал. Дернув ручку в последний раз, Паркинсон, разъяренно рыкнув, пнула деревянную поверхность ногой. Глухой стук эхом отразился от стен комнаты, и девушка сощурилась от головной боли. Паника клокотала где-то в легких, заставляя судорожно глотать воздух. Она не знала, что происходит, и только от мыслей ноги в ужасе тряслись. Подойдя к кровати, Пэнси забралась под одеяло, и более не смея покидать ее пределов, подтянула к себе колени. Соль. Много соли. Она долго размышляла над произошедшим. Перебирала каждый миг, оставшийся в памяти мутным пятном. Кляксой краски на белом полотне. Почему ее не узнала магия? Мозг кипел, но Пэнси игнорировала любой дискомфорт. Ей нужно докопаться до правды. Нужно выбраться отсюда. Нужно знать все. Но когда разум стал отдаляться, погружаться в темноту и вовсе засыпать, Паркинсон не сумела победить в себе желание вздремнуть. Погружаясь в царство Морфея, только внутренний голос вещал о неправильности происходящего. Но кто его слушает? Пэнси заснула.***
Какой-то грохот. Быстрые шаги. Тяжелое дыхание. Чья-то тень упала на ее лицо. Резко распахнув глаза, девушка встретилась со знакомым взглядом карих радужек. То безумство, твердо поселившееся в зрачках еще давно, Пэнси бы узнала из тысячи. Смолистый локон женщины выбился из причёски, и окончательно сфокусировавшийся взгляд признал в ней мать. Сердце замерло, как и грудная клетка перестала вздыматься. Она боялась пошевелиться, полностью скованная пришедшим осознанием. Они не виделись год. Морщины на лице напротив лишь углубились и приумножились, а серость кожи была по цвету с пепел. Исхудавший образ матери был с роду приведения, и лишь теплый взгляд казался четче тонких рук. — Мама, — не сдержав радостного выдоха, Пэнси кинулась в ее объятия. На удивление, девушка была рада видеть женщину. Она, наверное, тоже, смотря на то, как руки крепко обвили ее тело. Уткнувшись в шею Элоизы, Паркинсон почувствовала соль. Но уже не столь горькую, как раньше. Все ненавистные мысли отошли на второй план, когда над ухом раздался полный боли всхлип. Сильнее прижимаясь к матери, Пэнси будто залечивала раны. Мерлин, она ненормальная. — Девочка моя, — дрожащий шёпот был нежен, как никогда ранее. Девичье сердце дрогнуло от тоски. — Как же я рада тебя видеть. — Что происходит, мама? — голос был не столь уверен, но было как-то все равно. Чуть отстранившись от Элоизы, карие омуты впились в такие же напротив. Но та молчала. Положив болезненно худые ладони на щеки дочери, мать внимательно оглядела ее лицо. Каждая ссадина вмиг стала подобно кресту, и захотелось отвернуться. Но Пэнси не шевелилась. — Мама? Молчание. Оно разрезало душу изнутри. Оно царапало и так кровоточащее сердце. Элоиза мазнула непонятным взглядом по ее облику вновь, и более ничего не говоря, поднялась на ноги. — Что происходит? — вторила она вопрос, подавляя шумящую тревогу. Женщина повернулась корпусом к окну. — Сейчас наступили для всех тяжелые времена, — начала тихо она, наблюдая пейзаж за стеклом. — Я рада была тебя увидеть, но тебе не стоило приходить сюда. Пэнси нахмурилась, чуть приподнимаясь на постели. — О чем ты… — У меня не так много времени, — отчеканила женщина, грубо перебивая дочь. — Пэнси, у нас не было выбора, — оправдывалась она, не смотря в глаза. Голос хоть и потерял твердость, девушка слышала в нем долю стали. Все былые эмоции будто смыло под струей суровости. — Да что ты, черт возьми, имеешь ввиду? И теперь она смотрела. Девушка словно провалилась в яму, настолько резкими были перемены в происходящем. Былая теплота сменилась страхом, ведь именно так смотрела на нее мать перед тем, как наказать. Она чуть сжалась под одеялом, онемевшими пальцами рвя кожу на самой себе. — Леди не позволительно ругаться, забыла? — произнесла грубо она, поставив этим точку. Пэнси вновь оступилась. Она так наивно полагала, что мать была рада этой встрече. Сердце вдруг заимело надежду, что за это время с родителями произошли какие-либо перемены. Осознание того, что они сломали собственную дочь. Но все мечты разбились вдребезги, когда тот самый взгляд прострелил в ней дыру. Она потухла, как потухал огонь, и в груди осталась пустота. Безвольный кивок. В их истории никогда более не будет запятой. За дверью послышались голоса, и чей-то приглушенный вопль прорезал тишину: — Время! Пэнси резко встрепенулась, не находя в звучании отца. — Кто это? — спросила она, спуская ноги с кровати. Но мать резко пригвоздила ее к месту, заставляя в страхе распахнуть глаза. — Ложись! — рявкнула Элоиза, отходя чуть в сторону. — Тебе нельзя было приходить, — как мантру вторила женщина слова, и устремилась к выходу. Чей-то быстрый шёпот звучат приглушенно, и магия отворила дверь. Пэнси смотрела, как Элоиза, преодолев порог, остановилась напротив незнакомого силуэта, что палочкой проверил ее на наличие запретного. Брови сомкнулись на переносице, когда проход закрылся вновь. Что происходит? Сердце клокотало так, будто девушка пробежала кросс. Что-то явно было не так. Слишком странным показалось поведение матери, слишком незнакомым был голос за дверью. Почему ей нельзя было приходить? Ответ не заставил долго ждать. Она пролежала чуть больше получаса в тишине, когда дверь снова отворилась. Пальцы на ногах поджались, но Пэнси отыскала в себе силы повернуть голову вбок. Невербальный удар пришёлся в живот, выбивая весь воздух. Она несколько раз моргнула, словно зрение могло ее подвести, но ничего не менялось. Резко сев на кровати, девушка норовила сползти на пол, но чёрные оковы припечатали тело к матрасу. У нее изначально не было шанса на побег. Размеренными, почти плывущими шагами к ней приближался Грюм с приближенными. Чертов Орден захватил их Мэнор. Его неспокойный глаз встретился с ее, и тогда он заговорил, словно насмехаясь, но будто и сочувствуя: — Пэнси Паркинсон, рад нашей встрече, — он обошел кровать и остановился у самых ног. Полумна Лавгуд, его верная слуга, подобно псу следовала его траектории. Девушка только сейчас заметила, что у той не было правой руки. Должно быть, Грозный глаз в прямом смысле лишился главного бойца. — Грюм, какими судьбами? — стараясь подавить в словах любое проявление эмоций, выдавила Пэнси. Все тело болело от веревок, но та продолжала держать лицо суровым. — Скажу честно, повстречать тебя здесь мне было также неожиданно, — продолжал тем временем он. — Но твое появление подобно джекпоту в игре без выигрыша, — растянул губы в улыбке он. Девушка напряглась. — О чем ты? — грубо бросила она, порядком устав от непонимания. — С удовольствием расскажу тебе, — он призвал магией стул и завалился на него. Полумна пристроилась рядом. — Твои родители предложили нам помощь. Они готовы предоставить любую информацию в обмен на благосклонность суда над ними в случае победы Ордена. — Ну и? — Пэнси сложила руки на груди, ни капли не удивленная. Это в стиле читы Паркинсонов: спасаться с тонущего корабля. — Как думаешь, почему ты здесь? — он оглядел комнату, словно говорил именно о ней. Пэнси фыркнула. — Должно быть, вы спасли меня от гибели и сейчас потребуете рассказать вам, переодевается ли Темный Лорд в пижаму перед сном? — насмехалась она, хотя в глубине души заражались совсем другие догадки. Грюм усмехнулся. — Определенно, это интересует нас тоже. Но нет, ты не угадала. Еще попытку? — Да бросьте, я ничего не знаю. Пусть мамочка с папочкой с вами разбираются, если пообещали предоставить информацию. Меня в это впутывать не надо, — скалилась девушка, начиная злиться. — Отпустите меня. — Ты действительно полагаешь, что мы отпустим тебя за «спасибо»? Первого Пожирателя, так легко попавшегося в наши сети за последние месяцы? — Грюм изумленно изогнул бровь, смотря на то, как тщетно Пэнси пытается выбраться из-под пут. — Было бы славно, — выплюнула она, сверля мужчину тяжелым взглядом. Воздух накалился, но температура словно упала на десяток градусов. Грюм еще некоторое время разглядывал ее образ, когда как Лавгуд незаинтересованным взглядом пробегалась по периметру комнаты. Страх оглушал и ослеплял, но Паркинсон была слишком безрассудной, чтобы подчиняться ему. Она горделиво вскинула голову. — Что? — Думаю, все могло бы действительно случиться по твоему, не будь одной загвоздки, — задумчиво протягивал слова он, все еще наблюдая за эмоциями на лице девушки. Затем он поднялся. Казалось, отсутствие половины ноги уже давно перестало его беспокоить, настолько шаги были ровными и вовсе не виляющими, как раньше. Он уверенно обошёл стул у подножия кровати и подошел к прикроватному столику, что-то доставая из кармана. Пэнси чуть сжалась, но, завидев пергамент, успокоилась. На тумбу опустился листок. — В договоре, что подписали Элоиза и Тирионс, было указано твое имя, как человека, что предоставит всю информацию. Моргнула. Секунда. Вторая. Судорожный вздох. Третья. Пэнси нахмурилась, но затем резко вскинула брови, косо поглядывая на кусок бумаги около себя. Четвёртая. Горло перекрыло пути для воздуха. — В каком смысле «мое»? — теперь ее голос дрожал. Плевать. Вновь взглянув на пергамент, вдруг захотелось рассмеяться. Но в глазах отчего-то стояли слезы. — Можешь прочитать. И она протянула руку вперёд. Слабой хваткой сжав лист, девушка поднесла его ближе, глотая ком в горле. Это был договор. Волшебный. Точно, он самый. Глаза пробегались по строчкам, не видя букв. Она читала и запоминала только обрывки фраз, но резко остановилась, завидев свое имя. Всхлип прорезал тишину комнаты. «Источник информации: Пэнси Паркинсон» Девушка прикрыла рот ладонью, словно это могло бы остановить подступающую истерику. Ее продали собственные родители. Как вещь. Игрушку. Грязь. Кем она была для них? Никем. Так было и будет всегда. Обронив пергамент, Пэнси этого даже не заметила. Слезы больше не шли. Она обронила их все еще часом ранее. Опустошенным и невидящим взглядом вперившись в простыни, она молчала, утопая в собственной ненависти. Она желала им смерти. — Думаю, теперь ты понимаешь, что уйти тебе никто не позволит? Кивок. Такой же пустой, словно на автомате. Грюм зашевелился, намереваясь покинуть комнату, но замер, когда вопрос прилетел копьем в спину: — Получается, теперь я ваша заложница? — спросила она, слыша смешок. — Что-то по типу того, — произнес он, но, несмотря на то, что Орден был в выигрыше, в голосе Грюма слышалось сочувствие. Конечно, ему было ее жаль. Ведь понимал, что это жестоко. Они поступили жестоко со своей дочерью. Конечно, ему было жаль. Пэнси понурила голову. — Твоя мать была права: тебе нельзя было приходить. Хотя, рано или поздно мы бы пришли за тобой. Но ты сама пришла, выбрав «рано». — Значит, вы будете меня пытать? — спросила девушка, будто это слово еще имело над ней влияние. Будто она еще боялась боли. Нет, Пэнси уже давно перестала бояться пыток. Грюм молчал ровно минуту. — Ты, как никто другой знаешь, что делают с заложниками. Все будет зависеть от тебя. Мы дождемся твоего выздоровления и приступим. Затем послышался хлопок, и тишина заполнила остывший воздух. Пэнси забралась под одеяло с головой, мечтая умереть. Очередное предательство родителей, а она продолжала радоваться при виде них. Какая глупость. Она была глупой. Несмотря на всю ту боль, что приносила ей семья, девушка продолжала прощать и ждать. Так ведь поступали любящие дети, верно? Но ведь она не любила. Давно перестала. Что же это тогда? Наверное, она сошла с ума. Не желая более чувствовать режущую сердце боль, девушка воздвигла стены окклюменции. Плевать. На все плевать. Пусть будет так. Ей плевать, ведь она сошла с ума.