Смеётся гора

Минхо ненавидел невыполненные обещания и ложные надежды. Первыми его стабильно кормит Сынмин, а вторыми — блядская жизнь. — Может он занят, Морандуни, — убеждал Минхо безо всякой убеждённости. — Он взрослый человек, у которого свои дела, работа; ты помнишь, каким бывает Сынмо, когда занят? Выпадает из реальности, у него из головы всё вылетает. — Он пообещал, — только и сказал Дэхви, надув губы. Он обнимал своё игрушечное пианино, по функционалу достойное соперничества с дешёвыми, но настоящими синтезаторами. Очередная дорогая, бесполезная игрушка, коей Сынмин откупился в день рождения Дэхви за то, что не успел приехать. И толку с неё, если ребёнок не умеет ей пользоваться? У неё и функция записи была, и какие-то предзаписанные саунд-эффекты, и пиликала она очень даже приятно. — А ещё есть люди, которые не держат обещаний, — напомнил Минхо печально. — Иногда от безответственности, иногда из-за обстоятельств. — П-папа всегда держит обещания, — Дэхви надсадно всхлипнул, и пластик под его крохотными пальцами треснул. — Мне понравился кокка Хан. Минхо не мог объяснить, что он — пример для подражания Дэхви, а не всех людей в мире. Он старался выполнять обещанное, но, когда не получалось, у него всегда была возможность объяснить, почему так вышло. Дэхви — умный мальчик, а сейчас слёзы льёт по человеку, которого забыл бы через неделю, если бы не это дурацкое «обещание». «Конечно, Дэхви-я, я научу тебя музыке», — приподнятые лохматые брови, смущённая кроткая улыбка и нервный смешок. «Не могли бы вы дать свой номер?.. Я пообещал Дэхви…» — растерянность, какой-то затравленный взгляд, нездоровое почёсывание предплечья. — Мне тоже, — сознался Минхо. Отчасти в нём говорил критерий «поладит с моим сыном — станет привлекателен для меня», отчасти — какое-то внутреннее чутьё, считающее, что стоит попробовать раскусить этого Хан Джисона и понять, отчего тот был так нервозен, насколько был откровенен, каков внутри; Минхо всласть упивался чувством превосходства, когда верно оценивал потенциал и мотивы других людей, и этот Джисон — не исключение, он даже интереснее, чем довольно простодушный Чанбин или не умеющий скрываться Хёнджин (нынче его читать легче всего, он не простодушный, а простой и душный, до коликов очевидный и драматичный, вот уж кто оказался настоящим эмо-боем — не Сынмин, а его заклятый друг). Почему Минхо было важно понимать окружающих? Чтобы знать, на что давить и куда колоть, если нужно будет осадить и защититься: слова порой ранят сильнее поступков, это — полезный навык настоящих сучьих уёбков, но Минхо пользовался им и будет пользоваться (когда-то у него в арсенале кроме слов ничего и не было, их он и использовал вместо тарджета, в них одевался заместо доспехов, к ним он привык и плевал он на тонкие изысканные психологические приёмы). Слово — оружие, которое может убить. А ещё — вдохновить на смерть или героический поступок. А ещё — залечить душевные раны и причинить любовь. Всё это не означало, что Минхо не умел говорить по-нормальному, не умел любить и заботиться: он был слегка грубоват, но тёплых чувств полон на самом деле — те, кого он любил, возносились в его глазах в ранг повыше собственного, ради их благополучия он на что только ни был готов. И те, кто знал его достаточно хорошо, принимали это за аксиому. — Что будешь на завтрак? На самом деле, Минхо был в курсе того, что выбрал бы Дэхви в подавленном состоянии, как сейчас — мог бы без вопросов поставить кипятиться молоко в сотейнике, но право выбора было важнее; Дэхви должен понимать, что имеет право принимать решения или, как минимум, влиять на них, высказываться. Это — не иллюзорный выбор, который советовала ему применять воспитатель, мол, если ребёнок не хочет что-то делать, предложите ему выбор — то, что не хочет, и то, что не захочет со стопроцентной вероятностью. Эта воспитатель, видимо, не сталкивалась с детьми, которые не захотели бы выбирать между двух зол меньшее. Однажды трёхлетний Дэхви клянчил у Минхо в магазине какую-то пластиковую розовую херовину из мультипликационной рекламы, говорить тогда не умел (или не хотел), зато реветь — пожалуйста. Никакие увещевания «давай сделаем так или так, и тогда ты получишь всё, что хочешь», не срабатывали просто-напросто. А после любые манипуляции оборачивались Минхо ему же во вред. Прошлой осенью Дэхви не хотел идти в ючивон. Минхо такой: «Или ты идёшь, но получаешь то монструозное чудовище, которое хотел, или не идёшь, но убираешь за собой всю неделю сам». Дэхви просто решил выбрать большее зло, и тогда Минхо не мог в глазах ребёнка опуститься до лжеца или плохого отца, даже такие мелочные ссоры из детства порой запоминаются лучше самых счастливых дней. Пришлось вызванивать Хёнджина, чтобы побыл с Дэхви, уведомлять воспитателя, что сегодня его не будет, брать такси до работы (слишком опаздывал, чтобы бежать до метро), а потом думать — что, если он проебался? Для Дэхви в этом возрасте обещания не должны быть ещё чем-то особенным, если обещал он, а не ему. Но только всю неделю Дэхви действительно ходил с мусорным пакетом (таскать удобнее, чем коробку для игрушек), скидывал туда после игр всё своё добро, даже посуду свою мыл, вставая коленями на кухонный стул (мыл так себе, выдавливал на губку слишком много моющего средства, разбрызгивал пену и воду по всей кухне, а на посуде всё равно оставались засохшие комочки грязи и разводы). Вёл себя необыкновенно послушно. И Минхо теперь дважды думал, прежде чем давать выбор, пытаться манипулировать или обещать что-то. И для него это было довольно просто (он-то представлял, в каком месте может оступиться), а вот Хан Джисон явно не особо понимал детскую психологию, наобещав с три короба, а потом слившись с горизонта. И, на самом деле, его и обвинять не в чем: какие ж тут обязательства перед чужим ребёнком, которого знал от силы час? Всё это явно не входило в приоритеты Джисона, как Минхо себе представлял. Он и сам не знал, как поступил бы на его месте. Кроме этого Джисон и правда мог потеряться в работе или времени, пусть и прошла целая неделя. Целую неделю Дэхви ходил надутым. Неохотно вставал, позволял отвести себя в ючивон, без аппетита ел то, что обычно уплетал за обе щеки, не бросался Хёнджину на шею при встрече, на детской площадке безрадостно сидел на качелях и не бежал менять новые фишки с уродливыми животными, которыми болел весь детский двор. Это Минхо очень сильно не нравилось — Дэхви не расстраивался так сильно, даже когда Сынмо пропустил его день рождения, когда бабушка заболела на Соллаль и провела праздничные дни в больнице, когда Минхо без объяснения причин сказал, что с кандидатом номер шесть они больше не встретятся, а теперь вот… Может, Минхо что-то упустил? Во время того ужина он несколько раз уходил в себя, вспоминая самые ерундовые вещи, и то, что обсуждалось Дэхви и Джисоном слушал только краем уха. На самом деле, у Минхо была возможность написать Джисону первым, пусть в ка-токе они и не добавились, Джисон только взял номер. Потому что на четвёртый день затишья он нашёл его в соцсетях, просто вбив в Naver «Хан Джисон продюсер». Джисон вёл скромные странички на фэйсбуке — только общая информация, род деятельности и репосты релизов, им спродюсированных. А вот открытый профиль в инстаграме был «что-то с чем-то»: куча селфи в разных образах — от милашки-скромняшки, винишко-куна до сексуальной бестии в верёвках и коже, — улыбки, «виктории», смазанные и забавные, случайные, мемные. Фото из путешествий — нечастых и не всегда за пределами Кореи, но довольно интересных. С памятниками, уличными артистами, с гитарой на фоне водопада. Концертные и закадровые фото и видео, где Джисон сидит над аппаратурой с задумчивым лицом и наугад тыкает в разные переключатели или жонглирует беспроводными микрофонами. Подобному разнообразию Минхо поразился и едва не выпал в осадок: неужто вместо вот этого яркого позитивного молодого человека, знающего себе цену, на свидание вслепую пришёл его затюханный брат-близнец? Конечно, нет, все люди разные и у всех разный уровень комфорта, Минхо лишь огорчился, что сам не сумел Джисону дать достаточного, чтобы тот чувствовал себя в своей тарелке. У Джисона ведь наверняка была целая куча невероятных историй из своей незаурядной жизни! А потом мысли Минхо перескочили на Чана — тот тоже занимался продюсированием и был продюсером Сынмина, так они, собственно, и познакомились. Но Чан предпочитал везде сопровождать своего артиста и всегда контролировать процесс, все выступления от и до, и очень огорчался, если что-то шло не так. Чан немного помешан на контроле. Точнее, на опеке: если он взял кого-то под своё крыло, то постарается сделать так, чтобы опекаемый раскрыл весь свой потенциал, чтобы у него была продуктивная атмосфера и возможности к развитию, а ещё у Чана талант к коммуникации и в налаживании связей он просто ас, Сынмин вряд ли справлялся без него так же хорошо (потому что его менеджер был бесполезен и почти всем всё равно занимался Чан). Чан и Джисон занимались одним и тем же, но находились в разных категориях, и понимание этого подарило Минхо некое озарение: он с самого начала неверно оценивал людей вокруг себя. Он старался не связываться с любыми артистами сцены, боясь, что они окажутся такими же, как Сынмин или Чан — месяцами не видящими своих близких, не вылезающими из кабинок звукозаписи и концертных залов, — и вот он, Джисон, ведущий свою деятельность из дома и имеющий возможность беспрепятственно путешествовать и отдыхать. Что самое примечательное, за Джисоном оказалось гораздо больше авторских прав, чем у Чана, потому что Чан «курировал» лишь Сынмина, а Джисон, находясь в свободном полёте, сотрудничал со множеством артистов. В его портфолио были треки для андеграундных рэперов, знаменитых и не очень айдолов, инструментальных групп (от поп-рока до гаражного панка), ещё и некоторых довольно популярных эстрадных певцов. Всё это Минхо узнал всего за час насилования Naver и двадцать минут листания фан-странички Джисона на фейсбуке. А у него, блин, была своя фан-страничка, хотя Минхо считал, что люди его профессии обыкновенно остаются незамеченными и рулят всем из тени. Но лучшим времяпрепровождением Минхо можно было считать инстаграм Джисона. А ещё точнее, его фотосессию под сине-красными фильтрами. Джисон не был ни капли обнажён, его нарядили в безразмерные белые простыни и сияющие вуали, те облепили его тело буквально второй кожей, но из-за ракурсов не позволяли увидеть ничего провокационного — зато подчёркивали красивый рельеф мускулистых рук, хрупкие щиколотки, тонкие голени и узкие бёдра, плавные изгибы торса — эстетично и… сексуально, да. Что говорить про хитрые бездонные глаза — в них отражались глубокие синие моря холодного секса, — такого лучащегося взгляда не добиться фильтрами и фотошопом, Минхо не раз убеждался в этом, — а значит, Джисон знал, как быть сексуальным, и пользовался этим. Это было заманчиво. Свой выходной Минхо собирался посвятить сыну, тем более, Чанбин обещал подвалить с печенюшками и снэками из Sweet Space, что кстати, потому что чем ещё заедать печаль? У Минхо своя, связанная со злополучным отсутствием романтики (и конечно же нормального секса), у Дэхви своя, по несбывшемуся новому другу. Минхо готов хоть весь вечер смотреть кислотно-блевотные современные мультики или залипать на переводы фильмов о природе, если при этом его снабдят должной долей сушёных кальмаров или тех драже в кислой пудре. Дэхви помогало это, ему самому — не очень: ему бы в качалке разрядиться или на природу выбраться, но в первом случае он оставит Дэхви одного (постоянно просить друзей приглядеть за ним напряжно, пусть они и не были против), а во втором уже сам Дэхви против: неясно, в кого он рос избалованным городским неженкой, но природу он любил мало, от ночёвок в спальниках или палатках у него всё болело, он вечно жаловался на насекомых и погоду — то слишком жарко, то холодно, то ветер дует. Хотя на хозяйстве у бабушки с дедушкой ему только и дай гусениц с листьев палочкой скидывать, на тракторе кататься или искать с рулеткой самый длинный кабачок или самую широкую тыкву. Чанбин пришёл уже когда готов был поздний завтрак и просмотренной оказалась первая серия про дракончика-путешественника, мультсериал о котором транслировался с десяти до двенадцати (и который Минхо запретил бы, потому что для детского мультика этот дракончик знал слишком много пошлых шуток и чересчур часто намекал на размер своего… эго. Ну прямо вылитый Чан, с этими его ноздрями и незрелой детской любовью притворяться очаровашкой при грязных нереализованных мыслишках). — Где же мои мальчики? — гаркнул Чанбин с порога приторным голоском, зазвенел ключами и зашуршал бумажными эко-пакетами. — Где мой Дун-Дун и его прекрасный очаровательный батя? Минхо закатил глаза, вспоминая, что привычка звать Дэхви «Дун-Дун-а» пришла к нему от Чанбина. Тот таким образом сокращал прозвище «Морандуни», а у Минхо в Кимпхо кот остался, которого он звал точно так же. Избавиться от ассоциаций оказалось нелегко, потому что маленький тогда Дэхви действительно чем-то смахивал на Дуни: в нём была котячья милота и такая же недовольная морда. — Чанбинни! — завопил Дэхви и на всех парах понёсся встречать гостя. — Бини-бини! Судя по звукам «ох-х», «плюх» и звонкому смеху, встреча прошла просто прекрасно (как и всегда), и что Дэхви хоть на секундочку позабыл о Хан-чёрт-его-дери-Джисоне. Сам Минхо не мог (он запал, дурак), мог только за сына порадоваться. Немного странным было то, что Дэхви на деле от Минхо мало что перенимал и вырастал в какую-то свою, собственную личность, крайне разностороннюю и довольно броскую, но при этом им обоим нравились одни и те же мужики. В жизни Минхо не было ни одного мужчины, который понравился бы ему, но не понравился бы Дэхви, и наоборот. Так же, как и он сам, Дэхви с первой встречи стал Чанбину закадычным другом, попросту влюбившись по уши в это глупое лицо, вечно корячащее эгьё разной степени дикости. А с Хёнджином точно так же поначалу ругался: сначала гадил именно тогда, когда Хёнджин брал его на руки, срыгивал именно на его плечо, потом демонстративно от него уползал, потом бросался в него кубиками, потом… потом они «лучшие друзья», и Хёнджин тоже боится Дэхви моментами (тот берёт не салфетками, а громким оглушающим воем). Видимо, это семейное. С Сынмином у них обоих похожая ситуация. Они его любят, но им терпения на него не хватает. Сынмин для них слишком отстранённый и сложный, к нему нужно привыкать — а это трудно реализовать, когда он совсем не появляется дома. У Сынмина не понятный им юмор: то у него детство в жопе играет («ха-ха, Чан, ты такой старый»), то наоборот, шутки возводятся многостепенно, и, чтобы понять их, нужно либо знать пару-другую языков, или какую-нибудь древнегреческую мифологию, или президента Мозамбика (Филипе Ньюси, кстати). Ещё Сынмин до грубости прямолинейный временами, а у Минхо и Дэхви повышенная ранимость к тем, с кем они близки, их не заденут соседи или одногруппники, четвероюродные тётушки и продавцы в магазинах, но те, кому в своём сердце они оставили место, воспринимаются троекратно: в три раза больше любви и нежности, но в три раза больше боли и тоски. В пространство совмещённой со столовой кухни Чанбин входит, неся Дэхви на вытянутых руках, как Рафики над всеми саваннами — Симбу. На сгибах его локтей целая куча пакетов — штук десять, и все — разные. — Ну, как дела, братаны? — Чанбин опустил Дэхви лишь для того, чтобы тут же защекотать, и от этого вида Минхо передёрнуло — он ненавидел, когда его рёбрышки и мясцо на боках тыкали, теребили или щекотали. Надурачившись вдоволь, Чанбин вернулся к пакетам: — Мама Джинни передала э-э… дыньки и какое-то арбузно-ягодное желе, а ещё вчера я наткнулся на киоск с орешками и взял по полкило кешью и фисташек, а уже Джинни вам завернул каких-то булок с кунжутом. А снэки — тут. Разбирайте, хозяева. — Будь как дома, — услужливо улыбнулся Минхо, что означало: «Ты знаешь, где что лежит, хрюшка, так что разбирай сам». — Дела всё так же. Из нового — сериал про того чувака, который попал в династию Корё, закончился, — Дэхви бурно выдохнул, опустив плечи, но не перестал совать любопытный нос в пакет со сладким, — сломался отпариватель, — а здесь выдохнул Минхо, потому что предыдущий был хорош. — Гроза же была, свет коротнуло, а я решил, что раз вечер свободный, почему бы не затеять стирку. — Шёл двадцать седьмой год, перебои с электричеством продолжали портить технику, — раздосадованно цыкнул Чанбин. — Говорил же, переезжайте поближе к центру и к нам, какая разница, какой район — и у нас хорошие спальные есть. Новостройки, значится, — подбородок приподнял, продолжая поглаживать по голове Дэхви, рассматривающего пачку сушёных бананов. — Зачем ты опять об этом? Я уже говорил: затратно, — отмахнулся Минхо и предупредил причитания Чанбина о финансах веским: — Не в деньгах дело. В усилиях. Переезд выжмет из меня все соки. Это всё, — махнул рукой, — вытаскивать надо, включая мебель. Работу менять не собираюсь, а если иметь в виду ваш район, то до неё придётся час с пересадкой трястись. Опять же, это документы в новый ючивон собирать, заново медосмотры проходить и бегать печатать листы прививок. — В двадцать седьмом году, — снова качнул головой Чанбин, ратующий за прогрессивность хотя бы в плане гражданской жизни. — Н-да-а-а. Но к чему тебе это старьё? А Минхо помнил тот месяц, когда они с Сынмином съехались. Сынмин поступил в СИИ и предложил снять квартиру на двоих, потому что хотел побыстрее сбежать от родителей и сестры, а Минхо тогда находился в очередном кризисе. Арендная плата за комнату в хасуке выросла на десять процентов и владелица уведомила об этом жильцов на клей прилепленными объявлениями к дверям. Под конец учебного года, когда у Минхо просто не было сил брать ещё больше подработок, он и так официантом гарцевал по суши-ресторану в длинном фартуке, переводил с японского субтитры к сериалам по ночам, а с самого раннего утра разносил газеты старикам. Сынмин и скинул ему адрес по смс с подписью «перевози вещи». Постфактум выяснилось, что квартира, в общем-то, не снималась, а принадлежала сестре Сынмина — её купили родители как подарок к совершеннолетию, — но в ней никто не жил, потому что кое-кто слишком ленив, чтобы приступать к самостоятельной жизни («Ну это же надо готовить, стирать, убирать, шатала я эту вашу взрослую жизнь, найду мужика себе богатого и заживу припеваючи»). Минхо об этом не знал, а знал бы — ни за что не согласился. Он не хотел пользоваться достатком не Сынмина даже, а его родителей, и в принципе никого обременять. Когда они прожили вместе целый месяц, Минхо задался вопросом, куда скидываться за аренду, а Сынмин воспринял вопрос чуть ли не как личное оскорбление: «Что значит куда? Я разве не говорил, что это наша квартира? Кому и за что ты хочешь платить?», что привело к их первой ссоре. Они поссорились бы и раньше, не пребывай Минхо в некой эйфории от того, что съехал из хасука, где развернуться негде было (маленькая кухонька, где постоянно сидел с ноутбуком какой-то прыщавый задрот), где вечные очереди в ванную, где хозяйка придиралась ко всем и каждый божий день сетовала на то, что зря вообще сотрудничает с университетом и предоставляет студентам жильё. Поссорились бы, потому что в быту Минхо и Сынмин были несовместимы. Минхо — левша, и хоть правой пользуется более-менее сносно, всегда опирается на левую сторону. На левую часть мойки кладёт губку и тряпку, стакан с зубной щёткой ставит на левую сторону раковины, разувается справа от двери, правой рукой опираясь о стену, а левой расплетая шнуровку или расстёгивая застёжки. Сынмин был грёбанным адским перфекционистом и каждой вещи в доме присвоил своё место, с маниакальным упорством переставлял всё зеркально наоборот, но не высказывался, мол, Минхо делает неправильно. Просто «прибирал за ним», даже если ему это никак не мешало. Храни его Будды, да он посуду-то ни разу не удосужился помыть, но чёртовы губки перекладывал и перекладывал вместе с подставкой. …а кухня… гарнитур был куплен Минхо. На его сбережения, он долго искал варианты подешевле и хотя бы с минимальной гарантией, но не что-то ублюдское вычурное, в приятной цветовой гамме — мятной или хотя бы голубой. Сам собирал, воюя с инструкцией, которую писали идиоты: у Минхо было среднее техническое, а он и с этим не мог понять кривых схем и машинного перевода. Когда у них с Сынмином начались «отношения», на мебель скидывались уже пополам. Когда закончились, Минхо продолжил обставлять квартирку, пусть она ему и не принадлежала. Родители Сынмина одобряли Минхо, мечтали о том, чтобы Сынмин извинился перед ним, переиначил сделанное и сказанное, чтобы они снова сошлись, а в Дэхви души не чаяли с первых мгновений его жизни. Поэтому прогонять не стали, чего Минхо втайне опасался, ведь и он Сынмину жизнь порушил. Наоборот, они посоветовались с дочерью и просто отдали эту квартиру Минхо в распоряжение, за сына прося прощения и моля о том, чтобы Минхо давал им видеться с внуком. (Минхо не стал бы их разлучать. Минхо был рад, что они его приняли. У Дэхви появилась большая, дружная и крепкая семья. Минхо иногда испытывал странное чувство вины, будто бы он нажил себе обеспеченность незащищённым сексом, будто бы воспользовался чужими людьми, оправдавшись тем, что не мог заставить себя сделать аборт. Кто-то годами пытался выкарабкаться из ямы, стёсывая ногти о камень и поскальзываясь о глину, а Минхо всего лишь позволил себя поиметь…) — Лино-я? — Чанбин подошёл вплотную, похлопал его по плечу и снизив тон спросил: — Ты чего, котёнок? Опять думаешь о всяком разном? Минхо не нужен психотерапевт, у них триада-уроборос. Он ноет Чанбину, Чанбин — Хёнджину, Хёнджин — ему. Иногда в обратной последовательности. Когда требовалось основательное обдумывание проблем и причёсывание душевного равновесия по росту, они собирались уже вчетвёром: Минхо, Хёнджин, Чанбин и тридцатиградусный соджу. — Да нет. — И не о том хмыре? — подозрительность ощущалась в каждой букве. — Не нужно его так называть. Только то, что мы для него недостаточно хороши, не делает его плохим человеком, — беспечно пожал плечами Минхо, заглядывая в холодильник за молоком. — Не сошлись наши дорожки, всего-то и делов. — Он? Слишком хорош для вас? — недоверчиво прошептал Чанбин, опасаясь быть услышанным. — Да вы буквально лучшие котаны в мире! Вот ты каждый раз говоришь, чтобы мы проваливали и не «тратили» на вас время, а время с вами — лучшее время моей жизни! Минхо не думал, что Чанбин преувеличивал. Просто он был вот таким максималистом и добряком, а ещё довольно ведомым, несмотря на довольно грозный внешний вид и мощные лёгкие. И был вот прям настоящим мужиком — поболее, чем многие. Минхо не конкретизировал, что именно подразумевалось под «мужественностью» и не собирался перечислять «мужицкие дела» Чанбина, чтобы просто-напросто понимать его и его мировоззрение. И Минхо Чанбина обожал просто — да о чём тут говорить, когда они друг у друга на обоях стояли! Причём дурацкими фотографиями, уродливыми и вообще ни в какие ворота, но — стояли, и много лет. Нужно ли вообще описывать их отношения, если они не уставали по сто раз на дню видеть страшные морды друг друга, да ещё и каждый раз как в первый хмыкали с них? Для Минхо вообще нечто сакральное было в том, чтобы устанавливать Чанбина на рабочий экран при покупке нового телефона. Чанбин менял телефоны чаще, и каждый раз на торжественное включение и установку фотообоев созывал всех, тупо ещё один праздник в год, новая традиция — чуть ли не лучшая (лучшая — обмениваться стрёмным нижним бельём), и Минхо иногда поверить не мог, за что ему достались такие друзья. — У тебя-то как дела? — сменил тему Минхо, намекая, что дальше в том же русле разговор продолжать точно не стоит, по крайней мере не при ребёнке. — Чем занимался эту неделю? Щелчок плиты, переливание из пластиковой бутылки в турку. Не кипятить же, можно и так, кто против скажет. — Такой п-п-кабздец! — бахнул Чанбин, возвращаясь на удобную для себя громкость и отошёл к столу, тут же схватил какую-то пачку загребущей рукой и подкинул её. — Помнишь, я говорил, что меня ребята из Indigo music на совместку пригласили? — Ка-ак я мог такое забыть, ты же грел мне уши весь чёртов вечер пятницы, — справедливо возмутился Минхо. — Да если бы я забыл, ты крайне жестоко отомстил бы. — Чанбинни очень громко кричал, — подтвердил Дэхви, справившийся с упаковкой сушёных бананов и начавший уничтожать её, не дождавшись молока. — Крутые дядьки нашли Чанбинни крутым. Чанбин будто пропустил эти слова мимо, но вид состроил оскорблённый и продолжил в том же темпе вещать: — И мы никак не можем сработаться, потому что это не фит, это фит-фит-фит-фит, агрх, — и смял пачку в руке, там было что-то мягкое, раз та не лопнула. Как-то Чанбин лопнул в руке пакет чипсов, а потом крайне хреново прибрался после этого. — У всех разный флоу, bpm все предпочитают разный, худо-бедно состряпали бит — оказался слишком быстрым для даблтайма, который хочет вывернуть Хонвон, чтоб его в сраку гуси драли… — Плохое слово, — Дэхви поднял один палец, намекая на их правило. Чанбину нельзя произносить за вечер больше пяти «плохих» слов, иначе ему придётся либо заткнуться, либо проваливать выпускать пар, раз уж в руках себя держать не может. Минхо, конечно, объяснил Дэхви, какие слова могут считаться плохими и очень плохими, но не делал их запретными, просто подробно рассказал, что их использование не делает тебя крутым, наоборот, если можешь обойтись без них даже в стрессовой ситуации — значит, ты довольно-таки умён. И «плохие» слова нужны — они описывают то, что вот никак больше не описать, прямо на крайний случай оставляются. Дэхви понял то, что Минхо хотел ему сказать, учиться ругаться и не попытался (а вот другие дети из его группы — адский кошмар, как же Минхо надоело каждое собрание выслушивать претензии к другим родителям из-за ругани). — В общих чертах всё довольно плохо, — подвёл итог Чанбин. — На правах старшего Вонджэ пытался Хонвона приструнить, а тот что-то в разнос пошёл, мол, да я смогу. Мы часа три сидели в студии, пока он пытался зачитать в даблтайме на 160 bpm — практически невозможно, учитывая наш темп. У него получается невнятная каша, бле-е-а-ин. Он же не чёртов Эминем! — Но и ты не Эминем, но тоже быстро читаешь, — в рэпе Минхо смыслил мало, но нужно быть глухим и отсталым, чтобы не знать кое-чего о Чанбине. — Давай не будем о рекордах, мне до него далеко, — протянул Чанбин с небольшим удивлением на конце. — Но корейские слоги — не английские. Господи, десять слогов в секунду — иногда от твоих «ньо-о-ох» я забываю, что не только громкость — твоё главное качество. — Мои «ньо-ох», — повторил в гортань Чанбин, — лучшие «ньо-ох» на районе, — и подмигнул, вальяжно откидываясь назад и устраивая отведённые локти на барной стойке. — Но есть кое-кто круче меня. Я услышал о нём не так давно и всё бы раздумываю, как заманить к нам. — Круче тебя? Насколько? — насмешливо дёрнул губами Минхо и передал разогретое молоко Дэхви. — Он фристайлит триплетами, — Чанбин выдал сей факт так, будто великую тайну какую-то открыл. — Короче, я наткнулся на шакального качества видос из какого-то клубешника, там чуваки выходили фристайлить под бит. Вышел один — да я сначала не поверил, что фристайл. Просто а-а-а... Меня аж пробрало. Это надо воочию видеть. Или слышать. — Ну, и в чём проблема-то? Раз узнал его имя — позови на… «совместку», — двумя пальцами согнул Минхо кавычки в воздухе. — И пойдёмте уже в гостиную. Хочу жрать лёжа. — Что-то на… «Джи»? Говорю же, качество съели шакалы, а толпа шумела. Другого видоса оттуда найти не смог, никого из участников не знаю. Кричали «Хан» — может, фамилия, может, псевдоним, — Чанбин о своей находке рассказывал так взбудораженно, что Минхо не сумел его перебить. Это тот невротик-интроверт с таящейся внутри сущностью суккуба — ужасно крутой рэпер, каким восхищался Чанбин? Совпадение? — Хан Джи? — навострил уши Дэхви, а Минхо внутри своей черепушки чуть не заревел по-дурному. Во-первых, прибытием своим Чанбин почти согнал с Дэхви тоску. Во-вторых, в ход пошли недешёвые вкусняшки, не каждый день они могут себе такое позволить. В-третьих, Минхо и сам почти забыл. — Как кокка Хан? — Что ещё за «кокка Хан»? — смурно нахмурился Чанбин. — Разве не «кокка Бан»? — Он не про плюшевое чудовище, — затравленно улыбнулся Минхо, готовясь к тому, чего он пытался избежать — к отчёту о неудачной свиданке. Если бы Чанбин был чуть менее внимателен к личной жизни Минхо, тот бы только порадовался: отчего-то все считают нужным залезть в неё и высказаться; Минхо лишь с Сынмином её обсуждать не стремался, поскольку кто-кто, а Сынмин принимал в ней неопосредованное участие. Он, чёрт побери, осмелился взять член Минхо в свой рот, куда обычно что попало не брал и за чьей гигиеной следил похлеще многих (ещё одна его раздражающая черта стала причиной, из-за чего они крупно поссорились в день перед подачей документов на развод: Сынмин после каждого приёма пищи шёл чистить зубы, что по предупреждению стоматолога плохо сказывалось на эмали и состоянии дёсен, и Сынмин предпочел не отказываться от лишней возможности браться за щётку, а стал реже есть, что вообще-то тоже влияло на здоровье, но уже комплексно). Для Минхо ни одна тема не была табуированной, но всякий секс и романтик он предпочитал оставлять при себе. И Чанбин, будучи самым чутким человеком из окружения Минхо, это всё прекрасно знал, но какой-то внутренний героизм не позволял ему оставить друга в беде, пусть она и была деликатной. Рассказ Минхо надолго не затянулся: они разложили диван перед телевизором, прикатили пластмассовый жёлтый столик на колёсиках, сгрузив на него всяческую снедь, включили онлайн-кинотеатр и выбрали не слишком сложный для детского восприятия фильм. Ли Донук и Ким Хисон играли в классической романтической комедии, изображая из себя великовозрастных бобылей, не желающих и думать о женитьбе, пока все их пытались свести. Минхо почти не следил за сюжетом, втихушку любуясь обоими, пусть и знал, что их потрясная внешность к пятидесяти годам обусловлена не одной лишь генетикой, но кучей косметологов и хирургов. Когда ты востребованный актёр в Корее, поддерживать молодость не составляет особого труда, а косметология на самом деле вообще отдельный разговор. Минхо и сам не брезговал уходом, потому что ну кому хочется стареть? Тем более у него была слишком проблемная кожа, и из-за работы он обильно потел — если ему не хотелось ходить с порами диаметром как у лунных кратеров, подчёркивать рябь на скулах или обрастать мерзкими пустулами, нужно держать себя в тонусе. Он завидовал слегка Чанбину, потому что тот не парился совершенно ни единым изъяном во внешности, даже гордился; завидовал и Хёнджину, которому чтобы приятно выглядеть нужно было пару раз в неделю использовать маски, а для снятия отёков достаточно массажа и умывания холодной водой. Завидовал и Сынмину, ведь какой эстрадный артист и без собственного визажиста и косметолога? Но — не впадал в ярость каждый раз, когда на носу вылезал досадный прыщ или кончался крем. Не мечтал проклясть кого-нибудь, чтобы обсыпало бородавками или взорвало узлами и кистами. И надеялся, что этим подаёт Дэхви хороший пример. И вот, очень даже горячая Ким Хисон наконец появилась в кадре без макияжа, видимо, у этой сцены был подтекст, ведь она выглядела очень уставшей (заёбанной) и уже не на нарисованные тридцать с копеечкой; Дэхви с интересом сполз с дивана на пол, чтобы лучше видеть развернувшуюся на экране сцену: к уставшей (заёбанной) героине пришли родственники в очередой раз с дурацким сватовством, разбавляли сюжет шутками, а Чанбин неоднозначно намекнул, что так и не узнал, что там у Минхо случилось. Он рассказал о Хан Джисоне. Вывалил как на духу, лишь бы Чанбин не нашёл за что зацепиться; они говорили полушёпотом, лежа под одним пледом и нещадно кроша на диван всем, что стаскивали со столика. — И Сынмин прямо так и сказал? — Да хули этот придурошный ещё добавит? Говорю тебе, он не умеет в интриги. — Но этот мальчик тебе же понравился, — игриво захихикал Чанбин, прикрыл одной рукой рот, другой кулаком в плечо толкнул. — Ну ёб твою мать, — выругался Минхо беззвучно, не зная, насколько внимание Дэхви сосредоточено на фильме. Закатил глаза от невозможности пихнуть Чанбина в ответ — в одной руке у него стакан воды, в другой пакетик с орехами. — Да, и что теперь? Не он первый, не он последний, — в этом убеждал себя снова и снова. — Понравился-то он мне только потому, что я ещё и в интернете его увидел. Но как я могу поверить, что он может быть дурашкой, весёлым и компанейским, если при мне он и двух слов связать не мог? А если на видео твоём он — и что, получается, его завела толпа, он чувствовал себя на публике в своей стихии, а одного-единственного хуепё… — не договорил, не став себя обзывать — он ведь не один такой на самом деле. И по сузившимся глазам Чанбина Минхо понял, что зря начал вообще себя обставлять негативным контекстом. Чанбин не любил ни этого, ни того, что Минхо с чёрным юмором относился к так называемому «третьему полу». Минхо не ненавидел себя, не ненавидел свою природу (в целом, а вот моментами...). Но и не любил. Это нормально — он никогда не считал себя и себеподобных калечными или уродами. А для Чанбина — больная тема. Минхо видел, как он плачет, всего один раз. Тогда, во время их первой встречи, в клинике. Если бы не Минхо — кто знает, сколько бы ему времени потребовалось на то, чтобы принять себя, приехал бы он вообще в столицу, решил бы испытать свои силы в свободном творчестве? Решился бы на психотерапию? И пусть сейчас Чанбин выставлял свою суть напоказ и перестал вести себя так, будто она заразна, не снижал голос, когда говорил о ней и не переводил тему, его всё равно… иногда задевало. — А-а-а, ладно, — протянул Минхо, отставляя стакан. — Но всё равно, ты же знаешь, как к нам относятся. Да, лояльность, да, движения поддержки. Только врождённое, укоренившееся в традициональных семьях ненавистничество дуализма никуда не делось. Остались дуалофобы, мне кажется, они всегда будут — как чёртовы гомофобы те же. Гомосексуальность существовала ещё в такой мезозой, что хоть вой, хоть зой. Она встречается в природе у множества видов, в том числе у человека — но и её до сих пор отрицают. В каком веке мы живём? На самом деле неподходящее время для подобного разговора. Такие обсасывания одного и того же у них проходили под бутылочку вина, они чуть ли не обязательными были для совместных сборищ, когда у всех совпадали выходные или в какие-то праздничные дни. Сейчас так, к слову пришлось, и Минхо сменил тему, заметив, что Дэхви стал клевать носом. — Уложу его, — бросил, поднимаясь. Конечно, Дэхви стал капризничать. — Фильм не закончился ещё. Я взрослый! Взрослые не спят днём! — Фильм потом досмотрим, а до взрослого тебе ещё расти и расти. Ты на ходу спишь, отдохни хоть пару часов, — Минхо был непреклонен. — Твой Бинни никуда не денется, жратву никто не утащит. Если сейчас не поспишь, то вечером и до ужина не дотерпишь, а потом подскочишь рано утром, и что мне с тобой делать? Дэхви надул губы и очень по-Сынминовски сузил глаза, более мимику никак не используя, из-за чего недовольное лицо стало похожим на жуткую маску. — Любить? — предположил обезличенным тоном. — Я люблю тебя, Морандуни. Почему ты опять споришь? Тебе кто-то сказал, что только девчонки или слабаки спят днём, или мне не придётся ни на кого кричать? — Сам. — Ну если сам, то тогда тебе нужно приводить более убедительные аргументы, чтобы к тебе прислушались. Дэхви несколько секунд обдумывал услышанное — вроде эти слова не были для него сложными, так чего же он так долго не соглашается? — А если кокка Хан позвонит, а я сплю? — с надеждой спросил Дэхви, а потом сам же и опустил глаза в пол, будто понял, что глупость сказал. — Кокка Хан не позвонит, да? Не так уж мы ему и понравились. — Я не знаю, — честно признался Минхо. Он зря подумал, что пара часов с Чанбином настроит Дэхви на нужный лад и выбьет посторонние мысли о чужом человеке. — Но если он позвонит, а ты будешь спать, то я тебя разбужу. — Но тебе тоже понравился кокка… — жалобное бурчание, от которого в сердце что-то сжалось. Неохотно Дэхви позволил себя увести в комнату, ранее принадлежавшую Сынмину, а ныне ставшую детской, не стал брать с собой в кровать белку-квокку-мутанта, отдав предпочтение серому бархатному моржу. Ему не нужно читать сказки или упрашивать закрыть глаза. Дэхви сам завернулся в простыню, под нею пальцами ног стянул с пяток носки, спрятал нос в подушку и засопел. Надолго его обид не хватало — он сам прекрасно понимал, что хочет спать по-настоящему, и точно-точно уснул через пару считанных минут. А Минхо вернулся к Чанбину с тяжестью в груди, нарочно опустил рулонные шторы во всю ширь окна, выходящего на лоджию, задёрнул занавески и попросил умный дом выключить свет и незаурядный инди-плейлист подобрать для ленивых полежанок. — Побудь обнимашкой, — попросил Минхо, стягивая с себя домашнюю кофту с широким горлом и бросая её на спинку дивана. Чанбин призывно откинул плед в сторону и показал кивком подбородка, мол, обнимайся не переобнимайся. Предварительно кошачьи потянувшись, Минхо грациозно плюхнулся на своё место и вперевалочку на локтях подполз к Чанбину ближе, забрался под руку, а коленками в бедро уткнулся, задышал глубоко — Чанбин пах нарочито мужественно, сандалом и цитрусом, ещё можжевельником, это его любимый аромат английского бренда Escentric Molecules, он ненавязчивый и контрастом тёпло-прохладный, на запах тела Чанбина ложился идеально; крылья носа Минхо затрепетали. — Я вообще так подумал, — в макушку Минхо перебирал губами Чанбин, — что я хочу того же. — Забирай себе этого, пусть тебе с недельку покапризничает, быстро перехочешь, — хмыкнул Минхо, закрывая глаза и прислушиваясь к тому, как под его щекой и ухом стучит, бурлит и скрипит жизнедеятельность. — Не когда-нибудь в обозримом будущем, а сейчас. Минхо не стал подскакивать, заявлять: «Ты шутишь что ли?» или язвить. Подумал: Чанбин о таком никогда не заикался раньше. — О чём ты? — Я бы употребил слово «остепениться», но Джинни заявил, что оно подходит тем, кто готов повзрослеть, — и фыркнул, наверняка волосы щекотали ему губы. — В кои-то веки согласен с ним, — Минхо лишь обнял мягкость посильнее, чтобы у Чанбина было больше уверенности продолжить. Тот с минуту помолчал, потом выплюнул пережёванное: — Тридцатник на пороге, бро. Когда ещё? — А-агрх. Тебе до тридцати ещё жить и жить, это я уже почти на пороге. Из-за твоих выводов я прямо чувствую, как каждая клеточка тела становится дряхлее. Ты что, готов выпасть из жизни на годик-другой? — Я всё рассчитал, — обиделся Чанбин. — Какие годик-другой, я месяца четыре смогу продолжать работать, а полгода — не такой уж большой срок. — Думаешь, ты готов? Не загадывай, как легко тебе придётся и как быстро ты встанешь на ноги, — самому ему пришлось несладко. — Мы прошли обследование, бро, не держи нас за идиотов. У меня очешуеть какие жизненные показатели, — и напряг бицуху, прижимая шею Минхо к себе ещё ближе. — Я прям машина. И у нас так-то накопилось немало. Денег, то есть. Я… я как человек состоялся, понимаешь? Типа девять лет назад, когда я ехал сюда, я не знал, что меня ждёт. Пиздец как страшно было, ну, никого, кроме тебя, не знаю, да и тебя-то… мы на тот момент один раз вживую виделись, пусть и сразу скорешились, созванивались постоянно и переписывались. И мог ли я тогда подумать, что найду сразу всё, чего хотел? Меня взяли в СИИ на очное, через год — в Чугье на заочное, я щеголял ворохом рекомендаций и сразу попал под крыло Чонквона-щщи. Неебаться теперь крутой, знаешь, Лино-я. — Знаю. — Благодаря тебе я познакомился с Хёнджином, Сынмином, конечно же Чанни-хёном, у меня куча связей и совместок с акулами рэпа, у меня на фитах гиганты индустрии, я судил пятнадцатый сезон SMTM. Я нечеловечески крут. И так же нечеловечески неуверен в себе. Минхо понимал. Он и сам иногда задумывался, всё ли, что хотел, исполнил в жизни? Ну, помимо семейного очага и всякого такого, что создать таким, как он, по мнению ненавистников, невозможно, он же «бракованный», ха. Как будто разводов в «традиционных» семьях меньше, ага. Потом Минхо думал — разве он менее крутой, чем Сынмин или Чанбин? Он значимый, но по-своему. А ещё подростковые бзики в нём давно кончились и он счастлив иметь то, что имеет. Но чувство незавершённости собственной жизни как-то отягощало. Что дальше-то? Он преподаёт, Дэхви взрослеет и заканчивает школу, Сынмин где-то на горизонте, родители и бабуля с дедулей не вечны, у Минхо слишком много впереди, он не знал, готов ли, не должен ли сделать ещё что-то, чтобы им гордились ещё сильнее. — У тебя получится, — убеждённость почему-то получилась естественной. — Ты будешь крутым отцом, хрюндель. Лучше всего детей понимают те, кто сами ещё дети. Ты не говоришь и не делаешь от балды, тако-ое… Что я могу сказать? Вы наверняка обсудили всё до мелочей, когда дело касается друг друга, оба дотошные до жути, — сделал вид, что вот-вот проблюётся. — И чё дальше? — Да не знаю. Каково это, быть отцом? Ты скажешь: а чё, сам не видишь? А я скажу: нет. Я же тоже приходящий. Когда Дун-Дун был маленьким, вы же не оставляли меня с ним наедине, я никогда не был в отчаянии от незнания, что делать. Ты ведь… тебе приходилось трястись, гадая, что он хочет — жрать, спать или срать. Я, конечно, умею пеленать и в подгузники упаковывать. А дальше, и впрямь, чё дальше-то? Это ж целый человек! Он будет как мы, прикинь. В бодрствовании — думать не переставая, задаваться вопросами о мироздании и самосознании, кого-то любить, ненавидеть, осуждать. Заимеет свои извращения, найдёт свои хобби, встанет перед выбором, кем стать в будущем. — Слушай, ну я с таким ещё не сталкивался, — у Минхо бочина затекла, так что он похлопал Чанбина по груди и вывернулся, с бока переворачиваясь на спину. — Моё-то чудовище ещё слишком маленькое. Ты очень далеко вперёд зришь. Чё дальше — хз, дожить надо, — сделал он вывод. — Если ты считаешь, что готов, то вперёд. Только с мужиками у нас в стае перебор, давай девчонку, что ли. Чанбин хохотнул горлом, отдавая вибрацией под челюсть. — Я подумаю над этим. Чанбин будет хорошим отцом, без вариантов. Он к Дэхви был внимательнее, чем к самому себе, он любил таскать его на своих сильных руках, развлекаться с ним готов был ежедневно, двадцать четыре на семь. Он лучше всех знал, какие игрушки зайдут, на какие и заглядываться не стоит. Необъятная, широчайшая душа Чанбина любила всех вокруг. Знали бы его фанатки, что он не злой свэг-бульдозер рэпер с арсеналом из десятка флоу, а мягкая французская булка, что для него деньги — не «кэш» и «мани», а «надо купить всем что-нибудь вкусненькое и отложить на подарки», что он коллекционирует плюшевых покемонов и значки из детского мультика про каких-то рейнджеров или вроде того, носит гигантские плюшевые тапки и иногда спит жопой кверху… *** И вот незаметно подкрался тот самый день: на Минхо прямо нагрянуло понимание, едва он разомкнул глаза, хотя до этого «уведомление о событии» находилось в фоновом режиме. А потом затрезвонило противным жужжащим будильником, забралось через уши и ввинтилось напрямую в мозг. Как-то там нервные импульсы замкнули и алыми пикселями на чёрных просонных пятнах выжглось: «Сегодня приезжает Сынмин». Минхо не удалось нормально проснуться, а настроение уже испорчено. Не то чтобы он не хотел его видеть или это событие являлось хреновым, просто всё опять пойдёт не так. Сынмина из квартиры никто не выгонял, и редкие месяцы в Сеуле он жил с ними, всё так же не возвращаясь в родительский дом. Это… странное их сожительство нельзя было как-то обозначить нормально. Всё ещё супруги? Точно нет. Друзья? Более-менее, им всё ещё было о чём поговорить, они могли давать друг другу советы и заботиться друг о друге, однако какие друзья живут вместе столько лет? Семья? Тоже не особо — Сынмин не мог Дэхви не любить, но был он ему не отцом скорее, а каким-нибудь старшим братцем, что учился за бугром и приезжал домой только на каникулы, зато с подарками. Это и впрямь странно — звать отца по имени, разве нет? Соседями их тоже не назвать, для этого Сынмин жил с ними слишком мало, а значил для них слишком много. Но всё равно Сынмин был ближе к категории семьи, нежели к какой-то иной. Он старался быть хорошим мужем те два жалких месяца, он не бросил своего ребёнка, он обеспечивал любые хотелки, стоило их вскользь озвучить (что Минхо бесило: он — не содержанка и не инкубатор для «наследника семьи», поэтому в особом отношении не нуждался, не в таком — мужчины вроде «шуга дэдди» его бесили неимоверно, и Сынмину этот типаж даже не шёл), считая себя обязанным. За что? Вот уж глупость, Минхо не уставал ему напоминать, что оба виноваты, и что именно его вот то, к чему всё в итоге пришло, устраивает. Минхо в состоянии оплатить себе путёвку на Чеджу, собрать Дэхви к учебному году (а последний год ючивона почти та же школа), забронировать целый караоке-зал на день рождения. И спустить сорок пять тысяч вон на чёртов шведский стол в Makino Chaya. Поэтому в последнее время Минхо старался при Сынмине никаких проблем, связанных с деньгами, не упоминать. И вообще желаний о материальном. Дэхви пусть радует, не его. И денёк действительно паршивый выдался, хотя самолёт Сынмина ещё даже не вылетел из Пусана. — Наставник Ли, почему вы больше не приводите своего сынишку? — жаловалась в очередной раз одна из его учениц. Не жаловалась — доставала. Медленно и с упрямством капала ему на мозги, презирая любые аргументы. Что это — непрофессионально, таскаться на работу с ребёнком. Что он в принципе не обязан ей потакать. Что тогда была экстренная ситуация, непредвиденная. Ючивон закрыли на карантин, а Чанбин слишком поздно отреагировал на SOS, забрав Дэхви только после обеда. — Он тебе не плюшевая игрушка, которую можно потискать и на которую можно слюни попускать, — отбрил в очередной раз Минхо. — Ты либо выполнишь мне эту связку, либо проваливай вон. Наставник Чон с радостью тебя примет, мне неумехи не нужны, — и отправился выполнять свои непосредственные обязанности: учить. Контролировать растяжку, поправлять стойку, клеить малярный скотч на пол для разграничения позиций, рисовать наглядные схемы формейшн-ченджа для первого и второго припевов. И, естественно, показывать на собственном примере. Ох, танцы. Это, наверное, то, ради чего он сумел бы бросить всё, как сделал Сынмин. Но у Минхо банально не было возможности; для него в индустрии местечко нашлось по заветам его первого инструктора лишь в преподавании. Он и сам стал инструктором в каком-то смысле, вёл несколько групп, от середнячков до усиленной программы. Кто-то мечтал подтянуть навыки, чтобы заявиться на прослушивание в агентство по поиску талантов, кто-то танцевал, чтобы пройти кастинг на SDC — танцевальное шоу, транслируемое в Китае и с каждым сезоном набирающее популярность во всём мире, — потому что там эти ваши Ван Ибо и Чжан Исин (с обоими Минхо был знаком, и мог с уверенностью заявить: да им до пизды на свихнувшихся фанаток, которые начинают танцевать лишь ради того, чтобы сесть кому-то на лицо), а для кого-то это просто было мечтой с самого детства — увидели «балет» и пропали. Минхо работой на деле доволен: он учит не детей (не хватило бы нервов и терпения, это у него прокнуло так, что его собственная козявка оказалась относительно послушной и тихой), ему не надоедает доносить до светлых умов одно и то же, чем занимаются школьные учителя, к нему приходят с базой, а он направляет дальше — в разные стили и жанры; Минхо действительно хорош в том, что делает. Две его ученицы стали айдолами среднего звена, одна уехала в Штаты по обмену и прошла в ассоциацию World of Dance, участвовала в восьмом сезоне реалити-шоу и добралась до полуфинала. Один паренёк сейчас добивается успеха в Японии, другой занял второе место на прошлогоднем Hip Hop Unite. Так что, да, успех Минхо заключался не в том, каких высот достиг он, а в том, кем стали его ученики. В лоджии у Минхо есть памятный уголок: вся кирпичная стена среди зелёных макушек увешана фотографиями его и его учеников. Региональные турниры и чемпионаты мира, закулисье танцевальных шоу и окончания генеральных прогонов, это — традиция Минхо, запечатлевать всё, даже если их лица уставшие, тела — вспотевшие, а победа числится за кем-то иным, они все собираются и улыбаются в камеру, иначе никак. Везде они плечом к плечу и довольные, танцевальное сообщество — одна большая и дружная семья. Не без талантливых агрессоров, претенциозных высокомерных ублюдков и проплаченных детишек политиканов, конечно, но все друг друга знали и держались вместе, старались, по крайней мере. — Знаю, что близится фестиваль, — Минхо быстро проморгался, сосредотачивая внимание на кучке подростков, мечтающей сиять. — Но, бога ради, не переусердствуйте. Чонвон решил добавить себе пару часов для тренировок в прошлом сезоне, и посмотрите, что вышло — потянул связки, здравствуй, техническая дисквалификация. Здесь я вас гружу, но также и слежу, я вижу ваш предел, а вы — молодые и тупые, адреналин или восторг от собственных усилий затмевают всю рациональность. Если в этом году хоть кто-то всрёт — я вышвырну вас всех отсюда пинками. Поняли? — Да, — бойко и чётко, но лыбиться и умилённо на него смотреть не перестали. — Спасибо, наставник Ли, — пискнула Кудряшка. — А у нас не будет промежуточных занятий? — А они тебе нужны? — Минхо по обыкновению на глупость закатил глаза и положил руку на бедро. — Нет, придерживаемся обычного расписания. И напоминаю: звонить мне только в случае форс-мажора. Тебе пояснить значение термина «форс-мажор», Дахи? — Я же извинилась… После того, как Минхо выгнал своих идиотов, трижды повторив, чтобы никто не смел вылетать посредством самовредительства, ему пришлось заполнять бумажки. Кто пришёл и кто нет, кто в хорошей физической форме, а к кому нужно присмотреться; никто не выглядел больным, изнурённым или психически неустойчивым. Записал итоги занятия в краткой форме с кучей профсокращений, поставил подпись. Потом ещё одну — на проходной, попрощался кивком с ресепшном, вышел. Все административные дела занимали у него минут пятнадцать, поэтому он удивился, что Доставушка и Кудряшка ещё не ушли. Они стояли к крыльцу полуспиной, активно размахивали руками перед каменной лавкой у живой изгороди. Минхо часто на ней сидел во время перерывов или после работы, если его кто-то забирал на тачке (сам он водил, но считал, что иметь машину хоть и круто, но затратно, не в столице с ежедневными пробками в семь баллов). И на ней его ждал Хёнджин, если проходил мимо и считал нужным повидаться внепланово. — Чего стоим? — всеми лёгкими слегка смешливо протянул Минхо. — Знаменитость увидали? Кудряшка тут же на месте подпрыгнула и боязливо оглянулась. — Папа! — радостное восклицание, и всё осознание Минхо мгновенно примагнитилось к маленькому красному берету. Дэхви ловко спрыгнул со скамьи и с радостным воплем помчался ему навстречу, шлёпая маленькими ножками по тротуарной плитке. — Морандуни? — замешкался Минхо на секунду, но взял шаг шире. Поправив ремень сумки через плечо, наклонил корпус вперёд, чтобы словить Дэхви в объятия — тот сразу по-обезьяньи шею руками обхватил и ножки свесил. — Ты чего это тут? И враждебно стрельнул убийственным взглядом на Сынмина. Да, это был Сынмин, он сидел весь такой красивый, в белом оверсайз-свитере, пушистом и очень мягком, в дизайнерских драных джинсах цвета его ориентации, ногу на ногу закинув. И, по всей видимости, развлекал учениц Минхо, те ведь действительно знаменитость увидели, это ведь тот самый «мистер Трот», по которому скорее фанатели их мамы, нежели они сами. — Сынмо забрал! — по-честному хлопнул глазами Дэхви, отвечая на поставленный вопрос. — Пойдём скорее домой, чемоданы распаковывать! О, распаковка чемоданов по приезде Сынмина у Дэхви стояла первой в списке приоритетов. Конечно потому, что там у Сынмина лежал фотоаппарат с кучей интересных воспоминаний, маленькие презенты для всех (Дэхви перебирал их, пытаясь сначала угадать, что и для кого), какие-то сувенирчики, открытки. Минхо взмахнул кистью, чтобы спровадить любопытных девчонок, подхватил Дэхви поудобнее, с неудовольствием отмечая, что с каждым месяцем он всё тяжелее и тяжелее, сейчас в нём кило двадцать, если не больше (кстати говоря, нужно проверить дневник из ючивона — они ежемесячно замеряют рост и вес). Спросил у Сынмина: — Ты чего рано так? Сынмин поднял обе ладони и затряс ими в приветствии, обаятельно улыбаясь. — Приве-ет, Лино-я, скучал? — потом указал на припаркованный у тротуара синий микроавтобус. — Домой, или тебе нужно куда-то заехать? Минхо ещё вчера запрягся и прошвырнулся по рынку Намдэмун, выискивая среди тысяч продуктовых лотков те, где предоставлялась скидка (по понедельникам у старушки Чу скидки на молочку, за зеленью лучше заходить во вторник к семейству Чхве, по субботам в рыбный магазин что у южной станции завозят свежие морепродукты, но так как Минхо не мог позволить себе посещать рынок каждый день, приходилось выкручиваться и наворачивать круги). Так что Минхо не отказался бы съездить туда сегодня за говядиной и бройлерами, но он совсем слегка заебался. Он мог бы отправить Сынмина одного, но чуйка на свежатину его иногда подводила. — Домой, — в итоге решил Минхо и побрёл к микроавтобусу. Дэхви тут же переключился на него и начал рассказывать с восторгом: — Раньше Сынмо не приходил за мной! Все так удивились, особенно учитель Лим, она потом ругалась, что Сынмо документы не взял и не хотела меня отпускать. — «Ваше счастье, что я знаю вас в лицо, Ким-щщи», — особенно высоким голосом передал её слова Сынмин. — Но и так не должна была отпустить, это нарушение протокола. Я вполне мог бы вернуться в авто и достать удостоверение из чемодана. — Нельзя открывать чемоданы без меня, — возразил Дэхви. — Это же как подарок на новый год. Хотелось сказать: «Видишь, с чем сравнивает твой приезд твой сын, чертила? Ненормально же», но Минхо не сказал этого, потому что уже говорил не единожды, и ничего не поменялось. У них в принципе много тяжёлых разговоров состоялось за последние семь лет, и Минхо осталось лишь принять, что этот раунд — за Сынмином. Сынмин не хотел отказываться ни от работы, ни от ребёнка, а совмещение выходило ужаснейшим. Но ещё ужаснее было бы, если бы Сынмин не возвращался вовсе или наоборот, постоянно жил с ними. У микроавтобуса стоял менеджер Сынмина — с зализанной на лысину волосиной, толстенький и в некрасивых очках. Он вечно перед всеми лебезил и задыхающейся собакой смеялся. Минхо было невдомёк, почему Сынмин его держит — отталкивающая внешность не была бы помехой, если бы тот хорошо справлялся со своими обязанностями. Но этот менеджер вечно где-то косячил: в прошлый раз он спутал время вылета, Сынмин едва успел на самолёт, и то, лишь потому что ему пришло уведомление о начале регистрации, в позапрошлый чемоданы Сынмина улетели куда-то в Перу, летом Сынмину пришлось заселяться в дешёвый хостел, потому что броню на номер в Daegu Marriott Hotel отменили за неделю, а узнали это уже при попытке заселения. Менеджер пропустил и звонок, и проворонил письма на электронке. Жалел его Сынмин или как? Менеджер поздоровался с Минхо масляной улыбкой, побежал на водительское, попутно открыв заднюю автоматическую дверь в салон нажатием на брелок. Минхо опустил Дэхви, чтобы тот забрался самостоятельно, залез следом. Отметил, что барахлящий кондиционер так никто и не удосужился починить, и на боковой панели сразу же отключил его. Впрочем, может, это Минхо вечно дуло — после беременности он плохо переносил низкие температуры и ветер. Пристегнув Дэхви на кресле у окна, Минхо сел у прохода, оставив место между ними Сынмину. Повернулся ключ зажигания. Сынмин уселся бедром к бедру Минхо, ещё раз поприветствовал: — Приветики. — Приветики, — передразнил Минхо умильным тоном. — И зачем ты забрал Морандуни из группы? — Сынмо соскучился, — Дэхви протянул тому ладошку, та сразу же оказалась в большой и тёплой ладони. — Я тоже скучал, папа. Минхо сделал вид, будто его это не удивило — в конце концов, одна встреча с чёртовым Хан Джисоном что-то отложила в голове у Дэхви такое, из-за чего он самую капельку изменился. Возможно, запустился какой-то процесс взросления или что-то типа того. — Я не ждал тебя так рано. — Поменял билеты, — пояснил Сынмин. — Так было удобнее. Удобнее? У Минхо не было сил анализировать поступок Сынмина, но раньше он так не делал: не приезжал раньше обещанного, не забирал Дэхви из ючивона и не приходил к Минхо на работу. Получился в кои-то веки приятный сюрприз, но внутри всё-равно что-то тревожно дёрнулось. Минхо чуть приподнялся, руку за спину Сынмина просунул и оставил её на талии, слегка сжав пару раз. Сынмин понял его желание и сам, наоборот, с сидения немного сполз, укладываясь головой на подставленное плечо. Сынмин чем-то расстроен? Ему нужна поддержка? Во время гастролей что-то случилось? Или не с ним — с его семьёй? Но чета Ким со своей старшей дочерью находились в добром здравии, Минхо встречался с ними совсем недавно, Дэхви регулярно созванивался с «тётушкой» и «бабулечкой», в конце марта они и вовсе увезли Дэхви на несколько дней в свой загородный дом, рядом с которым построили какой-то парк аттракционов. Оказалось, что Сынмин устал, потому что ничем иным не объяснить то, что он за получасовую дорогу домой ни слова не вымолвил, так и оставшись лежать на плече с закрытыми глазами. Дэхви наклонился даже, чтобы взглянуть Минхо в глаза и дать ему понять очевидное «не тревожь его, папа». Минхо и не собирался. А уже дома, после того как все три чемодана оказались в прихожей, Сынмин отписался менеджеру и тот приволок коробку сорок на пятьдесят, едва донёс её до двери, после чего скрылся, отговорившись, что нужно припарковаться и делами заниматься. — И зачем? — ужасно риторический вопрос. Дэхви как раз снял кроссовки на липучках, повесил на нижний крючок свою куртку, а берет положил на комод и сбежал в ванную, умываться и мыть руки. Так что у Минхо была минута на разговор тет-а-тет. Сынмин ответил банальное: — У тебя сломался. Сложить два и два у Минхо ума хватило: ещё пару дней назад он вскользь упомянул Чанбину о том, что блядский отпариватель сломался в неподходящий момент. Чанбин не умел держать язык при себе, если за него брался Хёнджин, а Хёнджин — друг Сынмина и Дэхви в первую очередь, а не Минхо. Скотине патлатой только и дай доложить обстановку (почему-то именно Хёнджин больше всех считал, что когда-нибудь Минхо и Сынмин сойдутся снова, хотя его тленным надеждам не суждено было сбыться). — И я сразу купил новый на G-Market, только вчера доставили, — закатил глаза Минхо, у приоткрытого рта опустив уголки и напрягши подбородочную мышцу (типичное его лицо недовольства). — Ясно, — флегматичный ответ Сынмина прекрасно сочетался с улыбкой «да мне похер». — Значит, будет запасной, если снова сломается. Вот оно: Сынмин приезжал и пытался откупиться. Он не научился извиняться за месяцы отсутствия и пропущенные праздники, хотя Минхо хватило бы и простого «прости». Да, Сынмин водил их поесть в разные места, не забывая о хобби Минхо (какой смысл ходить в одно и то же место, если можно искать всё новые и новые), искал крутые развлечения «для всей семьи» (они спускались по монорельсу рядом с парком Намсан, проходили квест-румы и бегали от зомби на прошлый Хэллоуин), но все подобные этим поступки Сынмина Минхо мог пересчитать по пальцам. Тогда как разной навороченности приблудам в квартире места уже не было. Когда Дэхви был совсем маленьким, Сынмин покупал какие-то ужасные игрушки (в том числе и белку-монстра), не подходящие ему по уровню развития. И — функционалу. Дети быстро теряют к игрушкам интерес, если у них немного вариантов использования, поэтому плюшевых чудовищ и пластиковые пирамидки Минхо мешками относил в соццентр, оставляя только более-менее подходящие, вроде конструкторов и творческих материалов. Конечно, у детей безграничная фантазия, только вот что делать с пирамидками? Насаживать на ось бублики один за другим? Да, очень круто. А с мишкой Тедди? Устроить ему чаепитие? Нет, какие-то игрушки Дэхви полюбились вопреки его темпераменту, но их было настолько мизерное количество, что Минхо знал все: кокка Бан, динозавр-трансформер Негу-Негу, железная дорога с переключателями рельсов и светодиодов на составе, серый морж Бамбини. И то, из всего этого Дэхви быстро вырос, ему интереснее смотреть на телефоне передачи про животных и мультики, рисовать и раскрашивать, лепить из пластилина. Ну и «показ мод» устраивать (помнится, Минхо и сам так делал, вываливая из родительского шкафа всё, до чего мог дотянуться, и обворачиваясь в шали и шарфы, а потом дефилируя по коридору так, что надетое пальто уже ближе к поясу по земле волочилось). Конечно, с куклами какими-нибудь до сих пор можно устраивать ролевые игры вроде спасения принцессы из лап злого дракона, собеседования на работу или похода в магазин. Но Дэхви уже столько на себя социальных ролей перемерил, что без труда мог разыграть различные сюжеты по ходу дела без сопроводительных предметов. Семейные моменты были гораздо ценнее всего этого. Дэхви бережно относился к материальному и даже новый телефон всё ещё не достал из коробки, заявив, что ему своего хватает для его нужд. А Минхо — опять он об этом думает — мог позволить себе замену отпаривателя, да и не только его. Сынмин — хороший человек. Но — по-прежнему не для Минхо. Он подойдёт тому, кто ценит прагматизм и находит вещам практическое применение. А мерило счастья Минхо — воспоминания. Ну, в итоге у Минхо два отпаривателя и очередное дерьмовое воспоминание. — Ладно, — пришлось согласиться и закрыть тему, а коробку унести в лоджию, где бедным фуксиям уже некуда свисать, придётся ставить коробку под поддон с лобелиями. На кухне Минхо застал Дэхви с альбомом, показывающего Сынмину свои творческие изыскания, пара листов из этого альбома гордо украшала холодильник, прилеплённая магнитиками из Эверленда. Такие же были и на магнитной доске в комнате Дэхви, на которую Минхо повесил распечатки с хангылем, цифрами и основами счёта. Милые магнитики, ничего особенного, но Минхо они очень по душе тогда пришлись, пусть и за «сувенирную брендовую продукцию» пришлось отвалить в три раза больше, чем за подобную же херовину из условных интернетов. — Почему я с головой собаки? — поинтересовался Сынмин, разглядывая очередное художество. — Потому что папа постоянно ругается на тебя так, — Дэхви засмеялся под неодобрительным взглядом Минхо. — А папа злой кот, вот, смотри. И ты правда похож на собачку. — Гав-гав, — услужливо подыграл Сынмин. — Больше на Берри или Кками? — М-м… сложный вопрос, — задумался Дэхви. — На них не очень. На тех, кудрявых и лопоухих. Минхо не сдержал хохот, но успел остановить его в глотке, издав что-то, похоже на «пф-ф-кхе-кхе». — Тем более, папа тоже животное. — Это да. — Эй! Не поддакивай! И я хотя бы котик, а не псина блохастая. — У котов тоже бывают блохи. Скривившись, Минхо оставил этих двух дуралеев разбираться с альбомом, а сам ушёл в свою комнату, потому что чувствовал себя не очень хорошо. Существовала ещё одна причина, почему Минхо считал этот день херовым — из-за Чанбина, пышущего гормонами, у Минхо начался ложный эструс. Цикл определённо не сбился, он становится чаще при наличии постоянного партнёра (или очень частого секса), а у Минхо никого нет. Так что это единственное его предположение, почему сегодня срочно пришлось прерывать занятие и бежать в преподавательскую раздевалку за таблетками и тампоном. Смазка во время ложных эструсов слишком жидкая, а щеголять в мокрых трусах и с пятном между ног как-то не хотелось. Чанбин не мог не гормонировать, у него эмоциональная встряска, близкий эструс и стабилизирующие гормональный фон препараты (он сказал, что обследовался, у него только понижен пролактин, но это не проблема — обычные мужики кормить грудью могут при желании, не то что готовящийся к зачатию дуал, но для профилактики гинеколог назначил ему что-то, чтобы переживания не сильно сказались на организме), и Минхо всё равно на это — ради Чанбина он мог бы и потерпеть. В конце концов, это важно. Это — важно. Сынмин заметил, что с Минхо что-то не так, только в лифте. Или заметил раньше, но озвучил тогда. Проявил максимум тактичности своим: «Ты используешь новый парфюм?», за что большое спасибо, конечно. Минхо вонял как мокрая псина и потная обезьяна одновременно, и это не пройдёт с душем, потому что нужно сначала половые феромоны утихомирить. Где же его таблетки? Или лучше сделать инъекцию? Минхо не хотел наскакивать на Сынмина, хотя это было бы довольно удобно — иногда они занимались… сексом по привычке или по дружбе, Минхо на этом внимания не заострял, потому что оба свободные люди и могут себе позволить. Сынмин так и не перестал быть обыкновенным геем, которому приятнее в задницу долбиться, а «природное лоно для мужского полового хуя» его не особо прельщало. Он не трахал Минхо из жалости, вовсе нет, скорее он ему нравился слишком сильно, чтобы можно было не замечать, куда пихать. Да, нравился. Любил ли Сынмин Минхо хоть когда-то? Тоже вероятно (те слова любви не в счёт, они были вынужденными, под гнётом обстоятельств), но скорее всего они оба просто нашли друг друга удобными. Трахаться — лучше, чем бить друг другу ебальники, а вот красивую мордашку Сынмина Минхо в свои двадцать один начистил бы за… да за всё. За нежелание идти на контакт в согласовании бытовых привычек, за высокомерие, за детские пугалки, за привычку заходить в ванную, когда там кто-то есть (когда ему нихрена там не надо). И одна Вселенная знает, сколько в таком темпе лавхейта они выдержали бы, не купи Минхо неподходящие ОК. Или он неясно выразился, или фармацевт его неправильно поняла (может, думала, что он для девушки берёт), но месяца три он пил не подходящие своему телу контрацептивы, которые, конечно, влияли худо-бедно. Грёбанная фертильность, взявшая верх. Минхо достал из-под кровати аптечку, снял крышку с щелчком. Инъекции продавались в самоблокирующихся шприцах со специальными встроенными ампулами. Нужно всего лишь снять со шприца предотвращающую случайное нажатие обёртку и воткнуть его себе куда-нибудь… поближе к паху. Вогнал в бедро, как обычно, место прокола мгновенно пронзило холодом, граничащим с онемением. У Минхо, когда нервы шалили, периодически возникали онемения рук и ног, казалось, что кровь течёт ледяная. Здесь было почти так же. Только не по кончикам пальцев, икрам и ступням, а хватало за всё бедро и не отпускало, пока не пройдут первые симптомы. Минут пятнадцать перетерпеть всего-то. Вообще-то и без этого можно обойтись было. Но как же неприятно чувствовать себя животным. Котом — течным, а потому злым. Минхо смял в руке обёртку от шприца и положил её на тумбочку. Опустил аптечку между ног, пяткой затолкнул её обратно под кровать, а сам завалился назад, раскидывая руки. Эструс, ещё и ложный, влиял на настроение. Затмевал остатки разума, самоконтроль соскребал иглой по стеклу — в крошку, чтобы сломать по швам и усилий не надо было. За закрытой дверью со смехом и визгом топотом пробежались две пары ног — двадцать девятый и сорок первый с половиной. А Минхо, как в клетке запертой, вспоминал. Дэхви видит Сынмина через два дня после рождения, Сынмин говорит: какой уродец, Лино-я, я точно участвовал в его создании? У Дэхви ещё нет имени; мама Минхо весь месяц названивала и уговаривала его подобрать грандиозные ханча, настаивала: в семейном реестре все имена нашей семьи записывали на ханча, зачем это игнорировать? Сынмин хотел необычное имя, ему неважно, как бы оно записывалось, он просто во своём безумии выдал: а давай односложное, или трёхсложное, как у Ён Кэсомуна! Дэхви начинает узнавать людей вокруг и выбирать тех, кто ему нравится больше. К Сынмину он равнодушен. Не зря. Второй раз Дэхви два месяца, Сынмин вернулся со съёмок и настоял перенять на себя домашние дела, чтобы Минхо немного отдохнул. У Дэхви уже побледнели монгольские пятна, он не синюшно-красный с заплывшими глазами, Сынмину интересно за ним наблюдать. Сынмин говорит: он больше похож на меня, Лино-я, ты точно участвовал в его создании? Минхо сутками не вылезает из постели, пока Сынмин учится уходу за ребёнком, состоящим из «принести его к Минхо, если голоден», «позвать кого-нибудь, чтобы сменили подгузники», «помахать перед пухлым лицом флажком». Дэхви умеет фокусировать взгляд на взрослых, что склоняются над ним, Сынмин жалуется: он смотрит и смеётся! Минхо отвечает: «к-к-к» — не смех, это он речевой аппарат развивает. Сынмин опять уезжает, а Дэхви уже почти год к их третьей встрече. И Сынмина он не узнаёт ни капли. Было бы здорово, продолжайся так и дальше. Сынмин уезжает и возвращается, а Дэхви его не помнит даже. Вот блядь, их сын в следующем году в школу пойдёт, а Сынмин наверняка ни одного дневника Дэхви из детских садов не прочёл. В кармане завибрировал телефон. Препараты ещё не подействовали, и из-за этого стимуляция так близко к паху заставила Минхо жадно задохнуться и подкинуть бёдра один раз, на второй он удержался, поспешив достать телефон поскорее. — Да? — прорычал Минхо с затаённым в груди стоном. Человек по ту сторону неопределённого номера протянул робкое «э-эм», и уже этого хватило, чтобы Минхо мигом позабыл всё, что его гложило в данный момент. — Хан Джисон? — почти наугад брякнул Минхо. — Это вы? — А-а, да-да, я, здравствуйте, господин Ли. Видите ли… — и замолчал, а Минхо представил, как он набирает воздуха, чтобы одной длинной тирадой выпалить что-то глупое. Что ж, у Минхо не было повода относиться к Джисону негативно, грубить тоже смысла не имело — кем он будет в глазах людей, если накинется на бедного мальчика за то, что тот неумело общается с незнакомцами? — Дайте-пжлста свою-пчту, в месснжр не влзт, — так и оказалось, Джисон на одном дыхании протараторил нечто неудобоваримое. — Что-что? — смешливо уточнил Минхо. — Что именно не влезает в мессенджер? Некий файл настолько большой? — Не могли бы вы дать свою почту, — уже гораздо чётче повторил Джисон, да даже не чётче — резче, каждый слог образцово высекая, как диктор радиоэфира. — Почему же вы просто не написали? — Что? — Джисон, казалось, был озадачен. — Нечто слишком большое, чтобы влезть в мессенджер, но вот буквы в него влезают точно, — усмехнулся Минхо, и лишь на второй раз, Джисон, походу, понял шутку. — А-а-а! Господин Ли, как вы могли такое подумать! Я крайне воспитанный молодой человек! Я покажу, только если попросят. Минхо прыснул, представляя, как бы это происходило на самом деле. А потом такой: это что, намёк? И мигом заткнулся. — В общем, спасибо, что уделили внимание, дайте свой электронный адрес, окей? — а эта фраза уже не была похожа на просьбу дрожащего осинового листка, это было слегка нахально и в приказной форме. Так вот как умел меняться Хан Джисон? Нужно было всего лишь пошутить про хуи? — Оке-ей, Хан-а, — не скрывая веселья в голосе согласился Минхо. И Джисон сбросил, не удосужившись попрощаться. За дверью скандировали: «Че-мо-да-ны!»