Смеётся гора

Чанбин и Хёнджин с Минхо не попрощались даже — свалили с горизонта, как только он опять «выключился», поторапливая друг друга и через раз на Джисона поглядывая. Тот истуканом наблюдал за происходящим и пытался трезво оценить обстановку. Он кое-что осознал. Во-первых, едва ли Джисон — первый попавшийся под руку, верно? Минхо окружают невероятные люди сверху донизу, наверняка есть и красивее, и умнее, и общительнее, и раскрепощённее, чем Джисон. Или всё сразу, такое тоже вполне возможно: Джисон предельно с собой честен, что-что, а самооценка у него здоровая, он не преуменьшает своего значения и в своих преимуществах уверен, но во многих аспектах жизни те являлись незначительными. Ну кому важно, насколько хороша и стабильна его читка и какой диапазон он берёт? Точно не Минхо. Во-вторых, недостаточно быть приятелем или другом, чтобы повлиять на биоритмы; а цикл, насколько понял Джисон — исключительно природный механизм. Этот вопрос пришлось изучать детально — постигать азы, так сказать. И везде говорилось о том, что цикл естественным путём менялся лишь при трёх обстоятельствах: из-за болезни, если дуал не чувствовал себя в достаточной безопасности (на психику влияли малейшие изменения вроде незнакомой обстановки или неприятных звуков), или если находился рядом с кем-то, кто мог обеспечить эту безопасность одним своим присутствием. Только вот на форуме не использовалось определение «альфа». Вычленив из всех имеющихся знаний нужные, Джисон пришёл к выводу. Он каким-то образом стал альфой — то есть тем, кто покровительствовал дуалу — омеге. «Альфа и омега» — буквально «начало и конец», концепция, используемая во многих областях от религии до науки. Здесь, видимо, было так же, альфа — сугубо научный термин, поэтому на форуме его, как и амбифилию, заменяли чем-то более приятным, не отождествляющимся с грязным, животным, неблагозвучным. Oka-ay, and now? And now this: Минхо волей-неволей к Джисону тянулся и зависел от него, по крайней мере, конкретно сейчас. Запах Джисона, оставшийся на его вещах, похоже, Минхо успокаивал и дарил ощущение защищённости, вот он и утаскивал всё, что Джисоном пахло, в место, где безопасно априори: в свою спальню. Это называлось гнездование. Джисон раньше этого не знал. Многие животные вьют гнёзда: птички, какие-то рыбки, даже крокодилы и шимпанзе. Но чтобы люди?.. Наверное, это осталось в них с древности, когда самосознания, чтобы инстинкты вытеснить, у них не было. Осталось и сохранилось в тех, чья роль долгие и долгие годы была в одном: не дать человечеству сдохнуть. Жаль, что многие так считают до сих пор. Что дуалы не люди, что единственное, на что годятся — вонять да плодиться. Если бы Джисон узнал, что по нему сняли фильм, не отвалив ему бабла за использование образа, он бы выбил свой гонорар любым путём, слил бы его на авиабилеты, чтобы каждому, кто чушь порол в интернете, лично морду набить. Нанести ответный удар, ха. Увы и ах, злые языки не заткнёшь, думать не запретишь, переучивать долбоёбов не станешь. Всё, что Джисон мог бы сделать прямо сейчас — закомфортить Минхо, чтобы тот в любом из состояний — и контролируемом, и нутром ведомом, — решил, что не ошибся в выборе. …чёрт, чёрт, чёрт, ну вот пришёл он к такому выводу, а дальше что? Как комфортить-то? Заварить какао с маршмеллоу? Да он Минхо одним своим присутствием на кухне беспокойств больше доставит! Дать себя обнять? А как? Подойти, руки раскинуть, обнимай, мол? Предложить прогуляться? В таком состоянии Минхо едва ли будет удобно. Сыграть-таки в настолки, взбередившие сегодня азарт Минхо? Ну, Джисон не против. Он проиграет точно: его предел — аркады и скрэббл. Существует ли корейский скрэббл? Он мог бы быть слоговым, но где для скрэббла набирать слова с достаточным количеством слогов? Хотя есть словесные игры и попроще, вроде слоговой цепочки. Но такое подошло бы Дэхви больше (когда же он вернётся), и вот опять Джисон застрял в куче противопоставлений предположениям. Не будет ли лучше уйти? Минхо уязвимый, хочет ли он показываться Джисону вот так? С налётом бисеринок пота на лбу, с физически ощутимым исходящим жаром, влажными глазами и выступившими от напряжения венами на руках и шее? — Хани? — Минхо сделал шаг из своей комнаты, в опущенной руке со всей силы сжимая вязаную шапку Джисона. Видок у него был не сказать что довольный. И очень запаренный, только вот Джисону это показалось милым. И пот, и вены, и жар, до него донёсшийся. — Давно я так? — голос вымученный, негромкий, слегка разочарованный. — С тех пор, как я пришёл? — прикинул Джисон: возможно ли, что Минхо начал обустраивать «гнездо» до него и без его вещей? — Не уверен, — на придыхании. — Мне уйти? Я… — Это тебя пугает? — кивнул Минхо на не до конца закрытый дверной проём спальни. — Ты… — Я… нет, хё… — Я не опасен, — Минхо перебил спешно, рукой с шапкой взмахнув, а потом к груди её приложив. — Я себя контролирую, поэтому… — Тише, — внезапно для себя Джисон оказался рядом с ним, водящим беспомощно глазами и поджавшим губы. — Наоборот, детка, я имел в виду, может, если я рядом, тебе хуже? — слегка сорвался на истеричные нотки. — Я ведь во всём этом не спец, просто полное днище, я без понятия, я не хочу… тебе навредить, и разве это не личное? То есть да, ты м-мой б-бойфренд, и я безумно хочу узнать о т-тебе всё, сходить с тобой на выпускной Дэхви и к-когда-нибудь, м-может, завести кота или собаку или кота и собаку, но… — разнервничавшись, Джисон стал ерунду нести бессвязную. Так что теперь Минхо пришлось его успокаивать. Он начал за ушком Джисона почёсывать, при этом состроил смешливую и довольную морду, так, что Джисон аж замолчал разом. — Я смешной? — подразумевая больше «посмешище». — Забавный, — мотнул головой Минхо. — Мне нравится. Поговорим? — и, напоследок щекотнув указательным пальцем по подбородку, повлёк за собой. Взрощенный дорамами и аниме Джисон, никакого опыта в серьёзных разговорах не имевший, слегка завис, потому что в его представлении романтические герои в момент напряжения должны сидеть за столом друг напротив друга, разделённые столешницей, или на диване там, рассевшись по разным углам. В этом всём должно фигурировать вино. Или хотя бы чашечка кофе. Минхо пошёл в спальню и так на Джисона взглянул, обернувшись, что отчего-то показалось, не пойди Джисон за ним, всё порушится. Какая-то проверка то ли на прочность, то ли на совместимость, то ли на готовность переступить себя и свои тупые замашки недалёкого дебила. Минхо заметно нервничал, хоть и строил из себя такого крутого хёна (а вдруг слова Хёнджина — правда, и именно Джисон влиял на самоуверенность Минхо убийственным способом? Потому как ни в первую встречу, ни на одном из видео, где Минхо танцевал, получал награды или проигрывал, Джисон не увидел ни трещинки в выдержке). Он потёр предплечье, перед тем как ладонью дверь отворить, сказал: — Не самое приятное зрелище, наверное, но… Джисон подошёл к нему со спины, чуть на носочки привстал, чтобы носом к щеке притереться, а руку свою протянул и положил на руку Минхо. Минхо вспыхнул, от смущения уши его нагрелись ещё сильнее — Джисон порадовался, что его собственные не предательствуют, иначе вечно рядом с Минхо он бы красными ушами сверкал. — Ты дышал в меня несвежим утренним дыханием, а теперь боишься показать ту часть себя, которую не исправить? — недоумение его было неподдельным, но выраженное аккуратно не походило на издёвку. — Давай, детка, покажи её мне, — и откуда в нём эти дешёвые реплики? Но Минхо как будто понравилось. Спальня как спальня: тот самый глянцевый потолок без единого пятнышка, широкое окно за рулонной шторой, платяной шкаф из приятного светлого дерева и… и большая двуспальная кровать с выдвижными ящиками. На которой ничего не было. Одеяло, свёрнутое самым настоящим гнездом, валялось на полу в проёме между кроватью и шкафом вместе с подушками и какими-то вещами; в числе прочих там была и толстовка Джисона, и его кроссовки, и шарф из комплекта с шапкой — ту Минхо теребил сейчас в руках. Всё это великолепие было накрыто сверху диагональю матраца, опорой на каркас кровати и приваленного к дверце шкафа. Выглядело как детский игровой домик, каких и сам Джисон в своё время понастроил алчное множество. — Не вижу ничего странного, — повёл плечом Джисон. — Если хочешь, можем там посидеть. — Да! Боже, да, — жарко выпалил Минхо, а потом шлёпнул себя по щеке и смотреть начал в сторону куда-то — не на гнездо, не на Джисона. И вполголоса сказал: — Не слушай меня, Хани. — Ну, ладно. Тогда я присяду, пожалуй, присоединяйся, если хочешь, — в Джисона вселилось некое чувство уверенности, что вот так сделать правильнее. Он опустился на корточки, гусиным шагом втиснулся в «домик», жопу примостил ровнёхонько в центре. Ноги перед собой вытянул и принялся ступнями ворочать, разминая голеностоп (устал сидеть с подвёрнутыми ногами). — А как давно ты знаешь Чанбинни-хёна? Минхо недовольно сложил руки на груди, Джисон со своего места видел его перекошенные губы. Старался на них и смотреть, потому что ниже и ниже одни провокации — и грудь набухшая, и полувозбуждённый член в штанах, и бёдра фантастические — новый Супермен обзавидуется. — С восемнадцати, — односложно ответил Минхо. И что ему опять не нравится? Раскапризничался, понимаете ли, ну не угодишь ему. Такой большой, а внутри — маленькая вредина. Интересно, часто ли в нём это проявляется? — О-о, давно, получается. А Хёнджинни? — довольно-таки нейтральная тема для разговора. Джисон не знал, куда хочет вывести, но лучше сначала ослабить напряжённость, вызванную деликатным моментом. — Не помню. С тех пор, как познакомился с Сынмо? Через пару месяцев где-то. — И давно они вместе? — Пять лет недавно было, — Минхо продолжал отвечать скупо, встречных вопросов не задавая. Эта неохота идти на контакт Джисона лишь раззадорила. Смешнее было только от того, что Минхо не мог просто так стоять и вести диалог, всей своей невербальностью он доносил, что хочет присоединиться или сделать что-то: Джисон примерно понимал, что творится с Минхо. Он и сам едва себя сдерживал, когда обнаружил утром Минхо в своей постели. Не совсем одно и то же, но лучшей аналогии не придумать. Вот и для Минхо, чья природа наверняка восхищённо чирикала, наслаждаясь видом Джисона в гнезде, это были непередаваемые эмоции (Джисон очень на это надеялся). — Уютно тут у тебя, — как бы между делом произнёс Джисон, двумя пальцами перед лицом подняв найденный за уголком одеяла носок. Минхо среагировал тут же: раздулся весь, коброй вперёд бросился и с шипением выхватил носок на лету. На очень коротком лету: против физики не попрёшь, уже через долю секунды ему пришлось завалиться на Джисона, своими телесами придавливая и выбивая из лёгких воздух. Боль расцвела под рёбрами, полоснула по ключице вверх, тупыми камнями осела в животе; Джисон охнул, а потом зубы стиснул крепко, левой рукой обхватывая Минхо, своим волевым подбородком наверняка оставившего на шее Джисона синяк. — Ауч, детка, осторожнее, — только и выдохнул Джисон, переживая звёздочки перед глазами от удара затылком — одеяло заглушило падение, но не до конца. — М-м-м, — простонал, — пахнешь вкусно, — потому что накативший запах, острый, с кислинкой, помог абстрагироваться от болевых ощущений, приятностью своей затмил, а Минхо в хватке, до этого пытавшийся выбраться, замер вдруг, и, разлепив глаза, Джисон увидел, что он в замешательстве. Когда Минхо в замешательстве или в ахуе, он брови приподнимает и ресницами хлопает, будто взлететь пытается. — Тебе… нравится? Я совсем не чувствую, потому что привык, — каким-то обезличенным тоном, и Джисону подумалось: неужели кто-то когда-то сказал ему обратное? Судя по враз изменившемуся лицу, Минхо не хотел бы, чтобы Джисон этого знал и, тем более, таким образом догадался. — Не бери в голову, я уже забыл. Вероятно, так и было — Минхо на обидах не зацикливался, не жил с ними за пазухой, просто иногда всплывали они не к месту, но затёртые, как грифельный след по бумаге — ластиком: даже если кажется, что стёрто бесследно, на деле бумага никогда не становится прежней. — Мне нравится всё, — хватило духу признаться, Джисон покрепче к пояснице Минхо ладонь прижал и потёр с намерением внушить своё принятие. То есть, не принятие — в Минхо ему нравилось всё, не было чего-то, с чем приходилось мириться. Может быть, пока, пока они не узнали друг друга лучше. Может, навсегда. — Я же говорил тебе. Ты — идеальный, и я не знаю, что тебе нужно сделать, чтобы я в этом разуверился. Я тащусь по тебе, детка. Минхо глаза трепещущими веками прикрыл и безвольно по Джисону растёкся лужицей, вызвав ещё один «ох» — ни черта не пушинка же, массой превосходит явно, а Джисон не то чтобы силач. — Т-ты же поговорить хотел, — икнул Джисон от неожиданности, когда Минхо после поглаживаний по пояснице вдруг за ладонью вверх последовал всем телом, и пахом к паху Джисона притиснулся. — Нам многое надо обсудить, — согласился Минхо. — Секс, жильё, Дэхви, Сынмина, наших родителей и работу, бюджет. Мой цикл, таблетки, способы контрацепции… — перечислять стал, губами из-за сдавленной щеки как рыбка шлёпая. — Но лень. — Надо, хён, — Джисону надо, да, вот и всё объяснение. Он хотел как можно меньше недомолвок, разногласий и неожиданностей, которые обязательно будут его поджидать в роли спутника Минхо, его бойфренда, альфы. — С чего начнём? — М-м-м… Тут одно за другим следует, — Минхо устало вздохнул, кулачок свой махонький поднёс глаза потереть, но Джисон его внешним видом не куплен: он вполне себе прикидывал, сколько в его панче кгс. — Ты знаешь, чего я хочу. Не секса на одну ночь, не друга по перепиху, не короткую романтику. Ты готов к тому, что… ну, теоретически, когда-нибудь мы съедемся? — Если у меня есть право голоса, — осипше выдавил Джисон, — то я хотел бы дом. Не загородный, где-нибудь в черте города. И чтобы я мог сделать в какой-нибудь из комнат студию. Это, пожалуй, одна из сокровенных его мечт — свой дом со студией: никуда не надо ехать, чтобы записаться (в его квартире с акустикой всё было очень плохо, а тратиться на нормальную звукоизоляцию, и, следовательно, ремонт, не хотелось совершенно), всё своё, никто втихушку не придёт и не сдвинет бегунки эквалайзера, не крашнет несохранённый проект (Джисон сам виноват, забыл в Cubase нормально настроить автосохранение после переустановки), не заляпает жирными пальцами клавиатуру… А ещё в большом доме можно держать животных. В его однушке и хомячка заводить жалко; что говорить про тех животных, которых он действительно хотел бы завести. — О, — удивился Минхо. — Я подумаю над этим. — У нас в союзе решения принимаешь ты? — попытался пошутить Джисон, вовремя ловко заменив «семью» на «союз». И, пока Минхо раздумывал над ответом, язык себе прикусил, вот может же он дурость ляпнуть… — Я не против, — когда молчание слишком уж затянулось, добавил. — Мне кажется, я во всём могу положиться на хёна. — Можешь. Но не злоупотребляй, положитель, — Минхо цыкнул, опять ёрзая, и ещё сильнее доставляя Джисону очевидные неудобства. — Итак, дом. Предположим, мы доверяем друг другу настолько, что вложились по долям в равной степени и никто никого с голой жопой на мороз не выпнет… Не возмущайся, Хани, я не наивная студенточка. Всякое случается, — его правда. — И я в любом случае буду настаивать на финансовой подушке… — и снова зашевелился, носом водя. — Так вот, дом. Первое правило: не называть голосовых помощников или умный дом уёбскими именами. — Э-эм, а что, бывали прецеденты? — Джисону слабо верилось, что Сынмин мог бы провернуть подобное. — Бинни-Джинни назвали свою систему «Джарвис»! — нажаловался Минхо, чуть ли не подпрыгивая от досады. — И эта сволочь смеётся надо мной всякий раз, когда я пытаюсь его позвать! Джисон аж воздухом заплевался — Чанбин с Хёнджином начали импонировать ему ещё больше — не сколько из-за отсылок на Железного человека, сколько из-за того, что не исправили ситуацию, хотя подправить поведение искусственного интеллекта дело двух команд. — Л-ладно-ладно, — посмеиваясь, дал добро Джисон, — никаких «Джарвисов». Ещё условия? Минхо челюсть напряг и закаменел весь. — Мой сын, Хани. Съехаться со мной — съехаться с ним. Ты осознаёшь это? Ну, было бы странно не. Джисон, как бы там Минхо ни считал, прекрасно осознавал, что есть дети и чем чреваты последствия сожительства с ними. Дети — тихий ужас, дети — ответственность, дети — то, в чём лучше бы не ошибаться. — Я… я знаю, что ладить с Дэхви на расстоянии — не то же, что пытаться его… воспитывать? — Джисону так или иначе придётся взять на себя эту роль, в гипотетической ситуации, где есть дом, Минхо, Джисон и Дэхви, не может случиться так, что одному лишь Минхо придётся заниматься Дэхви. — Но у меня ведь ещё куча времени, чтобы стать ему хорошим другом?.. — Я не о том, что он не примет тебя. О том, что тебе придётся принять его так же, как и меня. С плюсами и минусами. Он не будет звать тебя папой, ты не займёшь место Сынмо в его жизни; тебе будет трудно ужиться с ребёнком, которого в твоей жизни раньше не было, который уже не младенец без своего слова и мнения. И, если ты готов ко всем сложностям со мной, то сложности с Дэхви могут оказаться… не такими легко решаемыми. Джисон понимал. И то, как тяжело будет привыкнуть к таким глобальным переменам, и то, что Дэхви может не захотеть принять его, и то, насколько важно всё это для Минхо. И понимал, что, как идиот, непроглядно влюбившийся, уже готов на всё ради хотя бы возможности попробовать. — Меня не испугала вероятность просыпаться птенчиком, заботливо укутанным мамашей в гнезде, а ты пытаешься меня ребёнком отвратить? — немного нервная усмешка, и Минхо закатил глаза, обидчиво надув губы. Губы, о которых Джисон не мог перестать думать. — Дэхви — большой мальчик, с младенцем было бы куда труднее: тебе бы пришлось избавляться не только от его вонючих испражнений, но и от последствий моей неловкости в попытках тебе помочь. — Согласен, звучит страшно, — промычал Минхо, с закрытыми глазами щекой потираясь о грудь Джисона. Тому дискомфорт стала приносить не только неудобная поза, в которой Минхо всеми возможными костями в него упёрся и постоянно положение менял. — Поэтому надо обсудить и это… У Джисона дыхание вдруг спёрло: неужто Минхо о… ох. По правде говоря, о собственных детях Джисон не задумывался до этого вовсе, то есть все задумываются, у всех мелькает «что, если бы…». И у Джисона мелькало, но не настолько рассудительно с твёрдым заделом на будущее, чтобы с рамками типа «до тридцати погуляю» или «хочу двоих, нет, троих», скорее, «наверное, когда-нибудь, у меня будут дети». Он считал, что к детям должны быть готовы оба, а Минхо, раз у него уже одна такая прелесть имеется, мог бы просто не пожелать реплейнуть пелёнки-распашонки-какашонки на новый лад, тем более, он же говорил, что всё это его так измучило, что он зарёкся повторять, жаловался, что долго к прежней форме возвращался, чтобы на работу вернуться, что это его чуть не съело, но… …но Джисон?.. И Минхо?.. Их ребёнок — с такими же глуповатыми круглыми глазами, неловкостью, зависимостью от музыки… и невероятной формы губами Минхо, его вредной ворчливостью и хитринкой во взгляде. Это было бы… вау. Минхо, явно уставший от затянувшейся паузы после своих слов, на локтях приподнялся, все бока Джисону отдавив, и уставился вопросительно в те самые круглые, глуповатые глаза. — Я… Я-я не против обсудить, д-да, потому что не думал об этом, — приврал Джисон, встрепенувшись. Ему хотелось обговорить с Минхо всё-всё, чтобы не бояться лишнего сделать или сказать, чтобы не одёргивать себя, когда хочет совместные планы строить, чтобы знать все его мысли, пропустить через себя все его чувства. Но состояние Минхо, ещё не до конца ему понятное, заставляло отмалчиваться, подбирать слова и интонации — чтобы ненароком не быть понятым неверно, не обидеть, не потерять появившуюся ниточку доверия. — Дорогой, — Минхо начал мягко, почти мурлычаще, руками шею Джисона обхватывая. — О чём же ты не думал? И Джисону млеть бы от этого «дорогой», от тёплых ладоней на шее напряжённой, от запаха манящего… Запаха? Джисон будто с облака в навозную яму шлёпнулся. Размечтался о своём и не подумал даже, что Минхо всё ещё частично движет его природное. Он Джисона в «логово» своё заманил не просто так, и едва ли в таком состоянии он… …какой же Джисон долбоёб. Совсем свихнулся, подумаешь, на тебе лежит самый горячий обалденный мужчина, поперевший все хрупкие идеалы и вставший величественной статуей на их место. Подумаешь, трётся о тебя, членом в бедро тычется и течёт, что аж чувствуется. Подумаешь, и что? Это значит, что нужно мозги выключить и начать думать членом? Да не хотел Минхо с ним детей, никаких вообще не хотел больше, о том разговор и вёл — скорее всего, просто перескочив с нежелательной беременности на вышеупомянутые способы контрацепции. — О-о-о сексе, то есть… Тебе нужно как-то по-другому предохраняться? — попытался вырулить Джисон, губы в себя втягивая и языком по ним пройдясь — ну невозможно в такой ситуации здраво мыслить. — Да нет, — легкомысленно ответил Минхо, — как и всем. Но было бы неплохо, если бы и ты этим заморочился. Потому что, знаешь, Хани… я не люблю презервативы. Я люблю, — подтянулся так, чтобы до уха Джисона губами в касании достать, и шепнул: — когда в меня кончают. Блядь-блядь-блядь-блядь; Джисона с головы до ног ошпарило кипятком, а тело будто застряло посреди судороги — и в без того тесной обстановке стало ещё теснее, внизу живота заворочалось грёбанное желание выскочить из трусов; Минхо, довольный произведённым эффектом, подмахнул только, развращая куда больше, чем Джисон рассчитывал — нет, ему не жаль расстаться с девственностью на полу под течным Минхо посреди кроссовок и носков, просто… нахер романтику. — Я уже начал пить противозачаточные, на той неделе в клинику ездил, — доверительно сообщил Минхо, неведомым образом меняя положение так, что ноги у Джисона оказались в коленях согнутыми и раздвинутыми, а Минхо между ними оказался, оттопырив задницу; поднявшись на руках, Минхо показывал себя — Джисон сглотнул и взгляда отвести не смог от крепкой, но трепетной груди с тёмными колками сосков, из выреза домашней кофты показавшихся, по грудине расползлись красные чахнущие пятна, и по шее, и уши эти — два красных лепестка, только вот лицо у Минхо не изменилось никак, может быть, истерзанные губы большим цветом налились, а Джисон… — Ты хочешь заняться сексом? — спросил Джисон как дурак, а Минхо только на часы наручные глянул и кивнул: — До возвращения моих пиздючонышей даже пару раз успеем, — и облизнулся, сволочь такая. — Или, если ты не хочешь… — и пахом к паху прильнул, насмехаясь, мол, «хочешь», — я вколю инъекцию, а тебе придётся разбираться со своими проблемками самостоятельно. Джисону выбор предоставили. Теоретически. А на практике… …на практике рука Минхо опустилась к позорно легко вставшему члену Джисона, по которому мучительно скоблилось бельё, и… серьёзно, пойти дрочить, когда тебе предлагают самый настоящий секс? С тем, в кого ты влюблён до мокрых снов и фантазий о совместном будущем, котиках и детках? Ну, секс — это ведь не очень сложно?.. Скомканное под Джисоном одеяло, наверняка оставившее оттиск на коже, вдруг стало ощущаться отчётливее. А Минхо, своей провокационной фразой Джисона из строя выведя, диковато в полумраке наблюдал: бегали его глаза, едва ли не физически раздевая, проводили взглядом дёрнувшийся следом за сглатыванием вязкой слюны кадык. Выжидал… и впрямь как хищник, в любую секунду готовый молниеносно кинуться. Джисон расхрабрился, в восторге захлёбываясь — это он так влиял на Минхо, это его хотел Минхо, это с ним Минхо жаждал провести свою… свой… heat? Period? Estrus? — и смело надавил Минхо на поясницу, чтобы тот вернулся в его объятия, плевать на неудобства, потому что можно целовать эти губы вновь: Джисон жадно припал к ним, вылизывая как-то неумело, потому что в таких позах и обстоятельствах он ещё не целовался; Минхо же повело опять, чуть ли не до бессознанки — он всячески противился Джисону, навязывая своё, какое-то доминантное, не оставив другого выхода как просто подставляться под ласки и хныкать. Потому что Минхо задавал свой жадный темп, не придерживаясь определённой линии поцелуя: то губы Джисона зубами цеплял, то уголки губ слюнявил, проталкивая за щеку язык, то голову поворачивал, чтобы этот свой язык впихнуть поглубже; обескураженный, Джисон позволял всё, не забывая удовлетворяться и другими тактильными ощущениями. Ему можно. Ему всё можно! Задрать кофту до лопаток, чтобы по голой спине скошенными ногтями водить; пальцами резинки штанов и белья вниз по миллиметру сдвигать движением вниз, будто неспециально; можно нагло ладонью вести по впадине позвоночника к ягодицам и пальцами опасно останавливаться прямо у ложбинки; Джисон от вседозволенности умирал где-то внутри, там и новый космос разворачивался взорванной сверхновой, а во рту у него — целая микробиологическая лаборатория; а в глазах у него — чёрные всполохи Адского Пламени. Запах, еле-еле пробирающийся внутрь, тяжёлый, нависший над ними похотью и томлением, а Джисону всё равно думалось — сказки всё это про афродизиаки и соблазнения, соблазнялись люди людьми, а не запахами. Запахи — всего лишь приятное дополнение, стимулирующее продолжить, а не склоняющее к спариванию. И как же Джисону хотелось дышать Минхо. Минхо даже так контролировал силу и знал, как надо: он через спортивки рукоблудничал Джисону, мял, но не до боли, а до грани с ней — когда ещё чуть-чуть и взвоешь, но если ослабить — искорки из глаз сыпаться перестанут. И Джисон тазом поднимался, когда прикосновение кончалось, потому что больше нужно, неужели нельзя догадаться?! За рёбрами у Джисона настоящая баталия, внутренние органы будто местами поменяться спешили и раздувались так, что лишнего места не было, кровоток жгло невыносимо (казалось бы, кровь ниже должна была сосредоточиться), а Минхо всё не прекращал этой пытки. В какой-то момент стало слишком уж мало, и Джисон бессовестно принялся Минхо раздевать, оттолкнув его от себя, дабы разъединиться и беспрепятственно отшвырнуть пропотевшую кофту куда-нибудь подальше (наверняка она тоже потом уйдёт в гнездо, и вот тогда Минхо и определит ей нужное местоположение). В отместку Минхо по себе ладонью линию прочертил от шеи до пупка, а Джисону так красиво было — чёрт, он ни разу не помнил, чтобы его так возбуждал кто-то другой или порно. Шрамы, заботящие Минхо сильнее положенного, его не портили совершенно — подумаешь, шрамы и шрамы. Пока Джисона не комиссовали, он и не такое в армейских рядах видел; так что, да, Минхо всё ещё оставался великолепен — Венерой Милосской — и в его сколах таился свой шарм. Джисон потянулся потрогать было, но Минхо от прикосновения ушёл поначалу, немного в сторону отползая, а Джисон сказал просто: — Они — часть тебя, — и обратно потянул, предплечья перехватывая. Минхо ахнул и скованные руки скрестить попытался — Джисон не дал, разводя в стороны и на колени поднимаясь, чтобы вровень быть. Поцеловал, передавая то, что чувствовал — как бы круто было, если хоть раскалённый краешек огненной бури из недр донести получилось бы. Застонав в поцелуй, Минхо обмяк, позволяя собой управлять, и так, вслепую, поцелуя не разрывая, Джисон уложил его спиною на пол на своё место, на ощупь распрямляя складки на одеяле, чтобы удобнее было, умудрился проверить даже, между одеялом и спиною Минхо руки втиснув и по всей длине проведя. После этого перформанса Минхо, неуёмный, неконтролируемый, решил свой исполнить, приспущенные до тазовых косточек штаны с себя стаскивая, и в действии том коленом Джисону в живот засадил, пока Джисон пытался как-то примоститься рядом, ища себе уголок. Это меньшее, что готов перетерпеть Джисон сейчас, он внимания не обратил совсем, поглощённый тем, как потерявшийся без поцелуев Минхо глазами сверкал. А после, представший обнажённым, Минхо и вовсе отвал башки, headshot, s-savage, cantik; All the languages in the world are not enough to express this magnificence. Литые мышцы, потом подчёркнутые не хуже бронзы бодибилдерского автозагара, сочетающиеся с великолепными округлостями груди, подёргивающегося животика и трицепсов. Блядь, как же Джисон попал. Эти реденькие волоски под пупком, эти родинки на подвздошине, это… Как жаль, что Джисон не поэт, а обычный мечтатель, как жаль, что ни один из придуманных в наплыве романтики образов не соотносился с реальностью, как жаль, что слишком поздно они встретились. Он смотрел, чёрт побери, на член — настоящий, мужской, вставший, и не влажный даже — мокрый весь; Джисон впервые так близко видел возбуждённый член другого человека, и что с ним было не так, потому что ему нравилось. Он не завидовал, потому что у Минхо больше, не отвращался телесными жидкостями, не хотел глаза закрыть, наоборот, изучал, пока капризный Минхо дёргал его за рукав футболки, мол, хватит пялиться, сделай что-нибудь. Не зная, за что взяться в первую очередь, Джисон подумал, насколько вежливым будет поперву схватиться за член. А она… она же тоже есть, Джисон увидел края под некрупными поджавшимися яичками, лишёнными волос вовсе. А Минхо возьми и ноги раздвинь; точнее, он одну отвёл так, чтобы внутреннюю сторону бедра открыть взгляду. И попросил: — Вытащи. Джисон поначалу не совсем понял, у него в мыслях другое было — засовывать, а не вытаскивать. Или чередовать, но сначала ведь всё равно нужно засунуть?.. А потом ка-ак поня-ял. И то, потому лишь, что Минхо ещё больше раскрылся, сгрёб член и яички ладонью и приподнял их, открывая то, что… ох, блядь. This is s-so weird. And sassy. Вот ёбнулся он своё половое воспитание разом с практики начинать, да ещё и с тем, о ком в школьном учебнике биологии упоминают между строк; с другой стороны — довольно оптимальный вариант, сразу два в одном, держите, пользуйтесь. Там, где у обычных мужчин шов, а у женщин — в-вагина, у Минхо последнее, но более… аккуратное, что ли? Неважно, какой ценитель порно Джисон, а вживую девичьих промежностей даже не нюхал, но везде, где ему когда-либо встречались картинки или движущиеся картинки ж-женских в-вагин, те были… немного другими. Ох, нет, нахер об этом думать, когда Минхо под ним прямо сейчас, чёрт возьми, просящий вытащить из себя… что? Джисону реально страшно, он вожделеет как никогда, как никогда до этого не трогал тронуть хочет, но боится, боится, потому что это… важный момент, нужно запечатлеть, пирографией по черепу да векам выжечь; а с другой стороны стоит поспешить, не время исследовать чувственность и сексуальность, анализировать свои действия и желания; Минхо готов, Минхо течёт, Минхо не знает, что у Джисона первый, Минхо хочет вдоволь натрахаться до того, как вернутся сын, бывший, обязанности… Поэтому Джисон любезно предложенное беззащитное лоно лодочкой накрыл сначала, а потом с хлюпающим звуком ладонью целиком вжался — fuck, как же горячо, чуть мокро, если целиком сосредоточиться на ощущениях, можно распознать слабую пульсацию, которая наверняка гораздо отчётливее бьётся изнутри… Под средним пальцем непроизвольно сжались мышцы заднего прохода, Джисон машинально пригладил их, венериным холмом круговыми движениями разминал мясистую плоть на лобковой кости, а член в руке Минхо у запястья Джисона дёрнулся и крупной жемчужиной смазки блеснул. Сам же Минхо позволял себя пробовать, распахнутый рот с кроличьими зубами открытым держал и гортанные стоны испускал, иссякшее терпение сказывалось на нём влажными волосами, прилипшими ко лбу, испариной, что и Джисону щёки и шею холодила; оба они иссыхали на глазах. И вот наконец до Джисона дошло, что же нужно вытащить: по ладони при движении проехалась ниточка, по её следам пальцы Джисона отыскали нечто плотное, препятствующее проникновению во влагалище. И у Джисона хватило ума распознать это нечто; periods — женщины пользовались этим во время periods, when they bleed. Джисон сглотнул, ноздри пыря — пока он защищался перед Чанбином и Хёнджином, в ванной Минхо засовывал в себя это, чтобы не протечь некстати. И всё — появление Джисона, поцелуй с ним, вызвавший wetness, его запах, для Минхо приятный. Не нужно быть гением, чтобы догадаться: Минхо не настолько недальновиден, чтобы не иметь собственного графика циклов, он явно не того ожидал, приглашая Джисона познакомиться со своими друзьями, Джисон и сам не ожидал, что Чанбин бросит в него презрительное «альфа», а Минхо будет гнездиться с его вещами. Так что пазл сложился: Джисон не имеет права сомневаться, кем Минхо приходится, какая между ними связь и кто кому дороже. От Джисона у Минхо по-настоящему началась… течка? цикл? эструс? — иначе ему не пришлось бы использовать тампоны, при обычном возбуждении у них, конечно, смазка тоже вырабатывается, но не в таких количествах, что требуется брешь закрывать. А Минхо требовалось, потому что эта чёртова прессованная вата всего за пару часов просырела так, что ни волокна сухого на торце не осталось. Что сталось бы, не будь её — ох, а Джисону интересно было бы. Смазка у дуалов, читал он, немного жиже простых мужских и женских, она наверняка стекала бы по этим бёдрам вниз и быстро засыхала, скатываясь шелухой и смягчая кожу… Без проблем Джисон схватился за ниточку и потянул её на себя — медленно, второй рукой поглаживая подхваченную ногу Минхо под коленкой, опять в живот не со зла воткнувшейся; сам же Минхо свой член правой перехватил, левой схватил Джисона за ворот и не отпускал. Holy shit, неисповедимы пути чьи угодно, и Джисонов путь изъебнулся по непредвиденной траектории, спутался, как провода наушников в кармане, когда наушники ещё были проводными, а в Сибири жили мамонты; всё, к чему в существовании Джисона можно добавить «когнитивное», исказилось и замедлилось, он тупо не воспринимал адекватную реальность, привёдшую его к тому, чем он занимался. Джисона довели до секса на третьем свидании и никаких угрызений совести у него не было; Минхо прав оказался во всём: Джисону во всём надо покопаться, всё надо знать, в каждую дыру залезть, но залатать проплешину в знаниях, встретившихся на пути, ради этого Джисон последнюю бы рубаху на нитки распустил… но с Минхо… самоизысканий проводить не хотелось, Джисон поступал мегаимпульсивно (обычно перед каждым важным решением в жизни он отводил хотя бы денёк «на подумать») и ни о чём не жалел, он кардинально сменил точку конечного пункта, будто поворот на 180 продрифтил, и главное — занос был управляемым. То есть, Джисон не по течению плыл. Джисон свои выборы контролировал. И раз за разом, узнавая о Минхо всё больше и больше, он его выбирал. Тампон Джисон бросил в сторону (он сегодня тот ещё хам по части гостевания), потом на ладонь свою посмотрел. Вся красная, лихорадочными пятнами пошедшая, и, очевидно, жаждущая побывать там, куда не пустили. Минхо заворчал: — На кой тебе четыре конечности, коли ты одной только пользуешься и то, по-черепашьи? И Джисону так смешно стало: у него бабуля, покуда жива была, так же разговаривала. И так же ворчала, а Минхо взял и момент попортил, торопыга; будь вместо него кто другой — у Джисона всё поднятое тут же упало бы. Но это — Минхо, и у Джисона только крепче стало, он до этого даже не ощущал, насколько в трусах напряжено и больно, а сейчас от застрявшего в горле смешка, содрогнувшего тело, закоротило. Джисон зубы стиснул и попытался дышать носом. Ну, если таков его первый раз, он предпочёл бы, чтобы все остальные тоже были первыми. Хотя на деле весь этот процесс и пары минут не занял, у Джисона восприятие времени сломалось, ему казалось, что от скуки Минхо уже должен был голову рукой подпереть и начать насвистывать. Но Минхо такой же, каким был минуту назад, только ещё прекраснее. Его растёкшееся по полу бедро под напором гравитации казалось ещё шире, и, блядь, Джисон точно сдохнет, если не окажется вскорости меж двумя этими исполинами. Но неумелым своим ртом и кривыми зубами пока что он портить ничего не хотел — всё ещё не время для экспериментов. Когда Джисон полностью осознал эту мысль, в нём что-то включилось. Будто своим крючком усмешки, появляющимся во время широкой улыбки справа, Минхо зацепил и дёрнул на себя верёвку стартера у Джисона внизу живота. — Плюнь на ладонь, — попросил Минхо скрипящим голосом, — внутри после этой хуёвины суше, чем в пустыне. Плюнь, смажь и трахни, — отчеканил, молоточком забивая гвоздики в сердце. И Джисон повиновался, на свою левую подруженьку сплюнул, языком собрав всё, что во рту было, опять пальчики лодочкой согнул, только в этот раз внутрь направился. А там… Там очень горячо. Блядь, останься у Джисона хоть капелька здравомыслия, он подобрал бы другое слово. Быть может. А может оставил бы это, потому что «горячо» — это всё, что эхом набата по черепной коробке разносилось и за переносицей резонировало где-то. Ощутимая разница температур, и правда немного сухо, а ещё — узко. Едва три пальца втиснулись (мизинец не влез), как их сжало мышечным сокращением. А Минхо выгнулся и руку с ворота на грудь Джисона переместил и сжал до боли, прям с ногтями, синяки выступят. — Знаешь, — выхрипел из себя Джисон слабо, — ты, блядь, даже на десятую процента не представляешь, как сильно я хочу тебя, каким красивым тебя вижу, как меня штырит от твоего голоса, как крючит от твоих шуток. Я одержим тобой, детка. И прижал пальцы вверх, бесконечной тактильностью ощущая гладкость внутренних стенок, на которых оставил слюну, с тем же давлением вынимая. Минхо вскрикнул просто и шлёпнул по груди Джисона звонко, плёткой; Джисон терпеть не стал, с сожалением руку вынул, всю в смазке и слюне, о штанину вытер, пока другой давил на левое колено Минхо, сводя его с правым, пола касающимся. И по скрутившейся пояснице царапнул легко, и свои штаны приспустил. Плевать, как это надо, как Минхо любит, как им обоим будет удобнее. Наружу выпущенный член покачнулся, и он весь — одна сплошная болезнь, опухоль, ожог, перезревший и багровый так, что или лопнет, или отвалится, а Джисон ещё хуже сделал — у основания пережал, чтобы и вставить проще было, и не кончить одним только касанием головки. Блядь. Джисон с коленки на коленку переступил, до голеней штаны спуская, и пристроился к Минхо, просто навалившись на него — уж он-то явно легче. А Минхо перекатил остальное тело на бок, руку за себя завёл и нашёл снова как-то ворот Джисона, привлёк к изгибу шеи. И, да, вот так. Джисон на правый локоть упал, со спины к Минхо пристроившись, а левой помог себе войти. Войти в, мать его, чёртового Ли Минхо. Войти в его узкую щель, которой нахуй не сдалась никакая слюна, потому что смазка уже вытекала наружу, а вот хуй — сдался, потому что там действительно всё пульсировало и сжималось; а у Джисона член чувствительный, ему уже всё, ему хватит, он же не знал, что это — так, что язык придётся прикусить, чтобы отрезвить себя и не кончить тут же, он грёбанный девственник и только что оказался в Минхо, блядь, Минхо, ох, Минхо. Задница у Джисона сжалась, он видел краем глаза, что и у Минхо тоже — у Минхо вообще всё сжалось и напряглось, мышцы все как будто кожу игнорировали, хоть сейчас анатомическое пособие рисуй, а на бедре эта длинная долинная впадина проявилась, и по ней бы реки пускать; первый толчок дался нелегко. Не только потому, что внутри узко, но и потому что поза — уебанская: Минхо, чтобы целовать его, приходится шею выворачивать, а Джисон теряется ещё вдобавок — у него снизу ёбаная атомная война, наверху — ядерная зима, он то вылизывать шею и затылок Минхо хочет, то за плечи кусать, то целовать в губы, расплывшиеся предыдущими поцелуями и постоянными обновлениями влаги языком (надо купить ему бальзам или дать свой, лучше свой, конечно, свой). Резинка штанов впивалась в голень даже сильнее, чем до этого одеяло — в спину, над лобком чесалось, в животе кишки в узелок завязывались, а у Джисона одно только на уме — как побольше отхватить. Он искренне старался, но иногда он слишком широкий размах брал, член выскальзывал из Минхо целиком и приходилось поправлять, но с каждым таким разом Джисон яснее понимал: да он сейчас кончит просто-напросто. Поэтому он наловчился как-то не выходить до конца и нашёл свой ритм — четыре четверти с последней сильной долей и паузой на каждый четвёртый такт. Насчитывая ритм в уме, Джисон оттягивал позорное, а потом то же для Минхо постарался ускорить, попытавшись подрочить. Бля, со спины брать член Минхо в руку было проще, можно было своим представлять и дрочить как себе, тем более, так он заведовал обоими ритмами; хорошая тренировка для ума — сочетать два разных ритма, ведь этот диссонанс обострял восприятие (когда-то он пробовал это на себе, но немного иначе) и банально рвал сердце на части. Джисон уже привык. К тому, что мышцы бёдер, к непривычной нагрузке не готовых, судорогой растянуло, разминать придётся; к тому, что, будь у него такой же пульс в абсолютно любой другой ситуации, он заказал бы урну и попросил похоронить себя рядом с дедулей; что везде пахнет Минхо — этот факт уже не воспринимался как нечто конкретное, запах был и сроднился с Джисоном, будто собственный, Джисон не акцентировал на нём внимания, лишь млел от шёлковой простыни, запахнувшей лёгкие. Минхо наоборот будто много не надо, он с щенячьей радостью задницей подмахивал, руками перед собой сложенными по полу водил, постанывал довольно, но так тихо, что в Джисоне просыпаться начало что-то злое — он и сам не стонал, конечно, в порно слишком уж преувеличивают, — но скорее всего потому, что слишком сосредоточен был, чтобы не обкончаться вот так через две минуты, блядь, оттого и зубы стискивал или заглушал рот, губы на манящее плечо Минхо опуская, или когда тот поцелуя жаждал — губами соединяя. Это злое хотело, чтобы Минхо стонал, выл, кричал до сорванных связок, колоты в груди, сухости во рту. И Минхо в очередной раз словно мысли его прочёл — бесстыдное создание — и на очередной «сильной доле» выдал своё протяжное «а-ах», а его голосом это вообще вышло невероятно так — скрипом и визгом стальных гор; смерть. Это, блядь, маленькая смерть. Джисона так накрыло, что он после и пары толчков не продержался — спускать начал, да так долго, будто месяц воздерживался, хотя за этот месяц он рукоблудил столько, что ещё чуть-чуть и мозоли пойдут. Единственная команда, мозгом усвоенная: продолжать двигаться. И машинально, запрограммированным роботом, Джисон разряжался в Минхо до полного опустошения. А Минхо под ним мелко-мелко трясло, он губы свои зубами царапал, прикусывая, глаза под смеженными веками закатывал, и Джисон… Джисону хотелось сдохнуть. Как вообще описать свой оргазм? Какое кому вообще дело, что там Джисон чувствовал? Да ему самому — никакого, покуда он Минхо не доведёт. А Минхо как будто плевать было, что неудачник-Джисон продержался чуть больше двух минут, Минхо признался сам и честно, что сперма внутри него — ёбаный пик удовольствия и круче, чем весь акт в целом. И сейчас он блаженствовал, хотя его член, Джисоном опущенный, к животу прижимался и розовой головкой блестел; на полу перед Минхо целая вязкая лужица, а сзади изнутри из Минхо вытекает… Ох, прошибло Джисона электрическим разрядом. Из Минхо понемногу вытекала его сперма. — Х-хани, — закашлялся Минхо, — е-е-ещ-щё. Джисон понял, что надо делать. Чтобы повторно возбудиться, надо иметь минут десять-пятнадцать в запасе. Он не будет заставлять Минхо ждать, как тот и заметил, у него четыре ёбаных бесполезных конечности. И рот. И… И Джисон еле заставил себя оторваться от Минхо, подняться, потерять тепло (а всё, чего жаждал его оскудневший мозг, это уснуть вот так и вырубить все лишние функции). Встав на колени, он трясущимися вялыми руками со вздувшимися венами развёл ноги Минхо, и там — зрелище не для слабонервных. Боже, прости грешного, кажется, Джисон извращенец конченный, кончившийся как человек и кончивший как стыдный девственник. Не дав себе ни секунды на раздумья, Джисон между этими не менее грешными ногами склонился, да сразу — лицом в пах. Нет, он не будет сосать. Нет, он не брезгливый, он — тупица, и без практики по-любому только хуже сделает. Но кое-что другое он попробовать мог. Если уж Минхо приятно даже на маленьком члене вертеться, то какая разница, если его заменить пальцами? Джисон поцеловал низ живота, точку, с которой начинался шрам-полумесяц, уходящий до правой боковой, а руками свои воображаемые умения (подсмотренные в порно) в реальность пытался воплотить: оттянул половую губу вбок, открывая прикрытую капюшоном головку клитора, грубо и неумеючи нажал на неё большим пальцем, и если она такая же чувствительная, как говорят, то Минхо… — Б-бля-я-я… — как будто из последних сил, на издыхании протянул Минхо, со всей дури на поясницу Джисону ногу закидывая и пяткой ударяя, а потом всей ступнёй прижимаясь и пальчики поджимая. От этого его бедренные сухожилия ещё отчётливее очертились, Джисон на каждом укус оставил, не прекращая рукой работать, пусть та и мешалась, находящаяся прямо перед лицом. Господи, тут, внизу, запах ещё сильнее — прелый и кисло-солёный, ещё больше возбуждало то, что Джисон знал: тут смешались они оба. Он принялся надрачивать, было немного неудобно кисть выворачивать, запястье потом ныть будет, но Джисону поебать абсолютно, он по стволу туда-сюда водил, до вершины доходя, тёр под уздечкой, головку стараясь не задевать, а пальцами второй руки скользнул внутрь Минхо: туда, где была его сперма, бл-ля, она всё ещё там, она хлюпала, со смазкой перемешанная, от неё холодило, когда пальцы выходили; а Минхо не мог так почему-то, он насадиться всё сильнее хотел, но внутри у него места не так уж и много, некуда дальше, пальцы Джисона до упора входили, и он решил… …решил попробовать ещё кое-что. Он языком накрыл пунцовый клитор, надавил и из стороны в сторону пару раз провёл. И всё. И всё, и всё, блядь, как же это просто — Минхо окоченел и скованный весь забился в оргазме. Вот его оргазм — другое дело; Джисон, на коленях приподнявшись, продолжал член Минхо сжимать, пока он кончал и пачкал своей спермой всё вокруг, а сам каждую деталь в памяти собирался выдолбить. Как Минхо под полуприкрытыми веками глаза закатывал, что зрачков — не видать, одна бель да капилляры; как скрюченными пальцами по груди себя дёргал, соски царапая; как язык изо рта выбросил; как слюной исходил; как пяткой продолжал по спине бить; как, задыхаясь, невнятные звуки издавал, последний воздух из себя маленькими порциями выблёвывая; как вырубался, словно оглушённый. Джисона невероятной внешней силой обратно потянуло, он лёг щекой Минхо на живот рядом с опадающим членом. И сам глаза закрыл на минуточку. Пока не стало слишком холодно — они начали остывать. — Эй! — вальяжно окликнул Минхо. — Слезай с меня. В животе у него гудели киты и звенели дельфины, Джисон слушал их и ему было всё равно, что он лежал голой жопой вверх на полу, перед губами у него морщился кожицей чужой член, а во рту гадость стояла, не такая сильная, как по утрам, скорее как после смольной сигареты холодной зимой. — Хани?.. Джисон чмокнул малюсенькую родинку у пупка и свинцовую голову оторвал от лучшего, на чём он когда-либо лежал. Настоящий антистресс — не соврал ведь, успокаивает круче и быстрее седативных, ноль побочных эффектов, плюс десять ко всем статам. Кроме выносливости — но кто знает, может она про запас увеличится. Минхо сел, опираясь руками в пол. Осоловелым взглядом оценил обстановочку. — Ну ё, без срача никуда, — вздохнул. — План действий, мой командир? — вернулся Джисон к разговору о том, кто главный. Главный плечом повёл, усмехнулся: — Штаны натяни, солдат. Буду признателен, — не допускающим возражений тоном, — если ты, пока я в душе, приберёшь за собой. — За собой? — возмутился Джисон вполне справедливо. — За тобой! — За нами, — Минхо уступил и поднялся на ноги, выбираясь из своего гнезда. — Если силёнок хватит вернуть матрац на место — во время ужина обеспечу тебе место за столом. — Хён! Ты лишишь меня еды, если у меня «не хватит силёнок»? Наоборот же надо — откормить, чтобы эти силёнки появились! Голый и гордый Минхо продефелировал к выходу из спальни, бросая смешливое: — А речь только про место за столом. Еду ещё надо заслужить. Джисон решил, что он вполне себе имеет право залезть в шкаф и одолжить трусы на смену. Своим, которые он в спешке натянул, чтобы догнать Минхо и уточнить: — Тебе оно… ну, гнездо, то есть. Не нужно? Э-э, твоя эта штука же несколько дней будет. Нет? — сунул нос в ванную, где Минхо уже снимал часы (ремешок натёр, что ли? Красные полосы), стоя одной ногой в душевой кабинке. — Или что? — Я… подавляю это обычно. Знаешь, сложно объяснить ребёнку, почему папа строит «домики» без него и никого туда не пускает, — спокойно. — И спать на кровати удобнее. Сегодня я просто… не предусмотрел? Я… это сложно объяснить. — Объясни, — настоял Джисон. — Я должен лучше тебя понимать, детка, не считаешь? — Сложно! То есть, когда я организую гнездо, я понимаю, зачем я это делаю, но оно как… как рисовать кружочки на листке, когда по телефону говоришь. Проходит фоном. Я же не попугайчик, которому клетку завесь полотенчиком, заснёт сразу. Я в сознании, продолжаю… делать что-то, говорить с кем-то, а фоном занимаюсь собирательством… э-э… стройматериалов. Но когда я ловлю себя на этом, то могу остановиться. Обычно если кто-то рядом, я прошу выдёргивать меня. И Чанбин, уёбище розовое, это знает. Джисон засмеялся почему-то — наигранная злость Минхо его веселила, как и подбор выражений. Включив воду, Минхо продолжил рассказывать об этом странном процессе гнездования, Джисон за это время сменил бельё, помыв член под краном и высушив его бумажными полотенцами с рулона (он заметил, что там, где Минхо, всегда есть бумажные полотенца и влажные салфетки), они перебросились парой фраз про то, против природы не попрёшь, но Джисон находит очаровательным маленькую борьбу Минхо с самим собой. А потом Джисону всё-таки пришлось разбирать гнездо. Сначала он вернул матрац на каркас, потом вытер салфетками все более-менее подозрительные пятна с пола, а остальное… В общем, с одеяла пододеяльник пришлось снять, само одеяло он устроил на матраце, чтобы уже Минхо решил, что с ним делать (Джисон сомневался, что Минхо впервые заляпал это чёртово одеяло, может ему не лень засунуть его в стиралку, пошоркать руками самому над раковиной. Есть ли у него какой-нибудь хороший мгновенный пятновыводитель?). Подушки оказались в безопасности: осмотрев на наличие лишнего, Джисон кинул их на кровать, а потом уселся на пол и начал разбирать остатки. Всё, что попало под «обстрел» или другие остаточные жидкости страсти, Джисон сгрёб в отдельную кучу. Его шарф, толстовка, сегодняшняя одежда Минхо и какие-то носки. Более-менее чистое (кроссовки, домашние тапки, какие-то спортивки от адидас и… полотенце для тела?) сразу распихал по местам — Минхо, заметилось, далеко не перфекционист, вряд ли выскажет недовольство от того, что полотенце легло не в ту стопку. Закончив, Джисон плюхнулся на кровать, чуть ли не взвизгнув от удовольствия — матрац под ним прогнулся, поглотил в свои объятия, а потом бесшумно выплюнул обратно, по инерции продолжив покачивать будто на волнах. Э-эх, надо бы обновиться. Реально, хорошая кровать — верхушка блаженства. Сцепив руки на животе, Джисон посмотрел наверх и принялся… подводить итоги. Рефлексия… нужна ли? Отметив некоторые стрёмные, но важные моменты, которые необходимо проговорить с Минхо вслух (вроде размера «достоинства» — ну, Минхо вроде как дубинка не нужна, он кончил же? Кончил, и Джисону не показалось, что от тупой механики; однако уточнить стоило бы. Член Джисона от этого не увеличится, конечно, но есть же всякие насадки, презервативы с рельефными поверхностями, секс-игрушки и… в принципе другие способы секса), полез в карман за телефоном автоматически и… не нашёл его, конечно же. Он вроде на диване остался? Вставать не хотелось, иначе он раскряхтелся бы как Минхо: мышцы плакали солью и молочной кислотой, кости ломило, сухожилия скрипели, а в ушах по-прежнему стоял странный звон. Минхо вернулся, шлёпая босыми мокрыми ногами по полу, с двумя бутылками воды без газа. Одну бросил Джисону (не словил, шмякнулась рядом), вторую сразу вскрыл и жадным залпом выдул всю. Джисон лениво прочёл на этикетке, что вода какая-то особенная, с какими-то полезными микроэлементами и витаминами. Выпил тоже. На Минхо кроме махрового мятного халата ничего не было. Э-это попахивало продолжением. Не то чтобы Джисон не воспринял слова про «пару раз» всерьёз, однако у него оставались сомнения. Особенно теперь, когда он профакапился. — Вообще-то, — осторожно начал Джисон, — у нас был серьёзный разговор. — И время на него ещё осталось, — Минхо упал рядом с ним, но ноги не на полу оставил, а к себе подтянул. — Всё так? — То же самое хотел спросить. — Не зна-аю, а в каком смысле? — …во всех? Я… я не уверен, что для первого раза хорошо справился, — вот эту скулящую нотку задушить не получилось. Минхо нашёл его руку своей и переплёл их пальцы. — Я… не знаю, как доставлять удовольствие. Но видеть тебя… ты… такой невероятный, хён. Хочу научиться только для тебя. Мы… как-то быстро, нет? И всё… — Хани, — мимолётный зародыш счастья закрался в улыбку Минхо, — мы были не в той ситуации, когда я хотел долгих прелюдий. Если для тебя они важны — выберем время получше. Если ты думаешь, что я из тех, кому главное подольше — сразу говорю «нет» и выкинь из головы. Потому что главная заповедь секса — это «чтобы оба остались довольны». Я доволен, ты доволен, что нам ещё надо? — то, как свободно Минхо говорил «мы», «нам», заставило Джисона мысленно на себя поругаться. Минхо ведь в той же ситуации, что и он, но забот у него больше, но при этом он проще ко всему относится или хотя бы старается делать вид. — Я бы тоже с тобой много чего попробовал… — наполовину игриво, наполовину мечтательно. — Что тебе нравится? То, что Минхо уважал его желания, отозвалось очередным приливом слепой любви: сидящего на берегу Джисона унесло в открытый, бесконечный океан. — Ну… не знаю? Он и правда не знал. Не потому, что до сегодняшнего дня считался девственником — даже девственники могут испытывать себя в разных видах удовольствия, знать свои чувственные и эрогенные зоны, использовать разные виды стимуляции… для многого не нужен второй. Просто… Джисон не особо зацикливался на физическом аспекте удовольствия. И, как оказалось, он его недооценил. — То есть? Как можно не знать, что тебе нравится? — Мне нравишься ты. — Хани-и! — пихнул Минхо кулачком Джисона в бок. — Льстивая зараза! От ответа не уходи. Было что-то, что ты ещё не пробовал? — Позу наездницы, — наобум ляпнул Джисон, лишь бы Минхо отстал пока что, у него чуйка эта грёбанная на Джисоновы загоны и затаённый стыд, и он легкомысленно не видит «а что такого», когда пытается выспросить. Возможно, Джисон такой же, но за собой не замечает, возможно, Минхо границ не чувствует от близости — да Джисон тоже их как-то не чувствует. Но от вторжения в его personal space штормит. Ответ, кстати, под критерии Минхо подходил — Джисон никогда не пробовал позу наездницы (как и все остальные, впрочем). И Минхо воспринял это как вызов. Джисона к себе привлёк, они долго-долго целовались, по кровати перекатываясь — каждый норовил завалить другого, и хотя Джисон проигрывал по всем физическим характеристиками, у него было некоторое преимущество: он знал, как обезоружить врага, как заставить его замешкаться, чтобы вовремя перехватить инициативу и уложить его на лопатки. Нужно было всего лишь промежность чутка приласкать — и всё, хоть сейчас чемпионский пояс надевайте. Минхо одновременно бесился, что Джисон его слабость использовал, одновременно заводился только больше, всё чаще и чаще руки покорные Джисону в волосы вплетая и играясь со вьющимися прядями. В этот раз Минхо решил переиграть: заставил Джисона раздеться догола, носков не пощадил! Сказал: — Моя очередь пялиться, — и оседлал, свою богичную ногу через торс Джисона перекинув. Сначала разминал своими ловкими пальчиками грудь, ладонями массировал, а, обнаружив, что соски у Джисона чувствительнее, чем у него самого, в детский восторг пришёл, что не мешало ему параллельно нижней частью тела вести себя далеко не по-детски. Джисону позволили только руки на бёдра Минхо положить, всё остальное оказалось почему-то под запретом. Пока Минхо восхищался «какой ты маленький и милый, Хани, такой чувствительный, волшебство какое-то», пока стимулировал соски, царапание которых довело до кислородного голодания и чёрных бликов перед глазами, пока мокрой — снова, как же быстро — промежностью тёрся о низ живота Джисона, развратным чавканьем пожирая, — пока было всё это, Джисон успел заново возбудиться, вернуть боевую готовность. И Минхо член Джисона без внимания не оставил. Просил смотреть и не сдерживаться, Джисон смотрел и не сдерживался; он видел только, как его член исчезает в Минхо, как блестит обильно смазанный ствол, как подпрыгивают яички Минхо, как всё это становится непередаваемо диким, животным. В представлении людей животный секс — это когда неистовая страсть, засосы и укусы. В случае Джисона животный секс — это по-кроличьи запрыгнуть, десять секунд посношаться и готово. Ему показалось, что он кончил ещё быстрее, чем в первый раз, потому что при хорошем освещении, в открытой позе, с Минхо, чьи бёдра от движения мускулами змеятся, ну как не кончить-то преждевременно? Как? Минхо трахал себя сам, самодостаточный такой, скакал на Джисоне, призывно губы свои вылизывая, запрещал руки распускать. И совсем не расстроился, когда Джисон сдался. Наоборот, ему словно это самооценку подняло только — вроде как он настолько хорош, что Джисон продержаться дольше не может никак. Он и не мог. А ещё Минхо не выпустил Джисона из бедренного захвата, наоборот, насадился низко, вплотную, не давая сперме вытекать из себя, и дрочить принялся, слишком откровенно пожирая Джисона взглядом. Себе он дрочил не так, а очень быстро и грубо, отрывисто — Джисону показалось, что это не спешка, а Минхо так больше нравится. Надо запомнить, надо… Надо… М-м-м. Надо облизнуться, с живота, груди и шеи сперму Минхо собрать, попробовать её — вдруг это будет слишком отвратительно, чтобы… …блядь, это нормально. Хан Джисон, поздравляем, вам кончили на лицо и вы не против попробовать чью-то сперму. Вы гей, Хан Джисон, бабуля ваша права была в своих подозрениях, вот она, старческая мудрость и вековая проницательность! Джисон прыснул лёгким весенним смехом — ох, а то ли ещё царило в его душе — и обворожительно улыбнулся, глядя на Минхо, что пытался проморгаться и теперь сонно потирал глаза, плечами ссутулившись. Словно стоило ему кончить, вся грация его покидала, даже ручкой не махнув, чемоданы собрала и улетела в Куала-Лумпур на кукурузнике. Словно стоило ему кончить, как он решил, что поддерживать сексуальный образ дёрти-боя уже не надо. — Когда ты подо мной и я вижу тебя, мне нравится больше, — зевнул Минхо, опускаясь на Джисона, скорее, стекая, правду ведь говорят, что коты — это жидкость. — Зачётные бубсы. Джисон голову приподнял, подбородок в шею вдавив, и взглянул на «бубсы». На них… живого места не осталось. Красные взбухшие царапины, начинающие проявляться синяки, красные неровные воспалённые круги после звонких шлепков. М-мда. Джисон Минхо один засос подарил и два лёгеньких укуса, уже исчезающих, потому что Минхо и так доставалось цветов на теле: у него сухая, плотная и красная кожа на костяшках, коленях и локтях, куча мелких синяков на разных стадиях заживания, он — танцор, ему нормально всё это. И, сколь сильно ни хотелось бы Джисону своих отметин понаставить, остановила мысль о том, что Минхо — тоже человек: если он привык — не значит, что можно зверствовать и совсем его не беречь. — Только бубсы? — хмыкнул Джисон, принимая Минхо в колыбель своих объятий. Тот язык показал: — Не напрашивайся на комплименты. У тебя красивое тело. И… тату? Вот уж не подумал бы. — Подростковая глупость, — Джисон сморщил нос, с неохотой вспоминая своё восемнадцатилетие. Тату? Он о ней и думать забыл, это первые месяца два она слишком уж бросалась в глаза, если взгляд опускать, а потом хоть в упор на неё смотри — будто ничего необычного, так и надо, уже привычно. — Хани. — А. — Отнеси меня в ванну, заткни моей жопой слив и брось какую-нибудь бомбочку. А потом сядь между моих ног, чтобы я мог щупать твои бубсы. *** Ванна расслабила их настолько, что доживать день в бодрости не хотелось совершенно. Джисону понравилось, конечно, нежиться, лёжа на груди Минхо, играть с радужной пеной, выдувая и рисуя на поверхности воды ругательства и сердечки, соскальзывать вниз, чуть ли не с головой под воду уходя, а потом подыхать от того, что сильные руки мощным рывком обратно тянут. Только пока они валялись, машинка закончила быструю стирку, Алекса предупредила, что на подогрев воды уходит слишком много электричества («установленная дневная норма превышена почти в три раза»), а Сынмин прислал два сообщения, в которых сообщал, что вернётся с Дэхви через час-полтора, и спрашивал, нужно ли что-нибудь купить. Минхо вернулся в махровый халат, ушёл за полотенцем для Джисона, а тот с сожалением смотрел на свою одежду, отделённую от него стеклом барабана. — Останься? — как-то невнятно полуспросил Минхо, протягивая красное полотенце с мистером Помидором. — С нами. Да, Джисон остался бы. С ними. Насовсем. Хоть сейчас бы все свои скудные пожитки перевёз. Только вот… — Ты уверен? Минхо пиздец какой красивый. У него большие грустные глаза, тёмными густыми ресницами подчёркнутые не хуже всяких подводок, и эти глаза вместе с чёткими сдобными губами превращали жёсткое лицо в нечто богоподобное. У него великолепное тело, вылепленное не божествами, а им самим, и, пусть Минхо и выдал чушь: «завидую твоим гнутым бочкам, такая талия, ж-ж», отсутствие ярко выраженной талии ему никак не мешало, он sexy, impossible, truly Apollo, и, блядь, Хан Джисон, прекращай всячески ссылаться на древнегреческую мифологию, не настолько интересной была позавчерашняя документалка про противостояние греков и римлян. — Дэхви… приготовил тебе подарок. Хочет лично вручить. Жалкая попытка. Почему ты просто не скажешь «я хочу, чтобы ты остался», Ли Минхо? Сам вот Джисон как мартышка по лиане, только по Минхо, раскачивался две недели назад. Чуть сопливую слезу не пустил, допуская возможность, что Минхо не согласится и уйдёт. — А ты? — Джисон поднялся из ванной, спрыгнул на впитывающий влагу коврик и в подставленное полотенце завернулся, как в кокон. А потом так вот нелепо, укутанный по шею, что рук не видать, встал к Минхо лицом. — И я, — сказал Минхо, взглядом проникая в такие дебри разума Джисона, что стало страшно за свои страшные тайны. — Останься, Хани. Таким образом Джисон и подписался на тест-драйв семейной жизни длиною в сутки. *** Джисон сидел на диване, укутавшись в милый домашний костюм Минхо (очаровательные бриджи и полосатый лонгслив с нашивкой-котиком) и клетчатый пледик. Пил горячий кофе, жёг себе язык, смотрел айдол-квиз, пока Минхо в кухонном пространстве пытался определиться, чего хочет. Оба они совсем позабыли о бардаке, оставленном после обеда с Хёнджином и Чанбином, пришлось на скорую руку разделять мусор на столе. Какие-то остатки еды годились на то, чтобы переждать немного в холодильнике, а потом стать съеденными после хорошего подогрева, что-то пришлось выкинуть, пластиковые и картонные коробки Минхо вынес на лестничную клетку, где стояли урны для сортировки перерабатываемого мусора. Когда Хаюна с прозвищем «Sparkle» из моднявой девичьей поп-группы выиграла раунд объяснения пословиц и заработала дополнительные закуски своим тиммейтам, Минхо наконец-то вышел из кухни, утирая лоб тыльной стороной ладони. Джисоном замечено было, что Минхо ступает осторожно, ноги маленькими шажками переставляя; когда в спортзале тренер предложил Джисону сделать растяжку, мол, ты слишком скован, он пару дней вот точно так же ходил. А сейчас хлебал свой кофе и гордился собой непомерно, примерно представляя, каково это — едва ноги дрожащие сводить (какая же Джисон мелкая самовлюблённая тварь). Конечно, очухается Минхо не в пример быстрее, у него опыт всё-таки. Присев рядом и вытянув ноги, Минхо к плечу Джисона голову склонил, а потом спросил: — Знаешь, где лучшие шутки с двойным дном? — М? — В аквариуме, который затонул в океане. — Господи, хё-ён! — застенал Джисон, сложив губы трубочкой. — Это несмеш… — А знаешь, почему? — невозмутимо продолжил Минхо и бровью не поведя. — Потому что там выступает рыбка-клоун. И выдал такой смешок, каких от него Джисон ещё ни разу не слышал — короткий, в два захода, гусём брякнутым. Такое вот «кх-кх». — Сам не посмеёшься — никто не посмеётся, — резюмировал Джисон, наконец, осмелившись и закинув на Минхо руку. — Австралийский министр пообещал посетить онкобольных в больнице. Но руки не дошли. — А вот это уже заявочка. — На победу? — На удар с переворотом. Эту атаку Джисон с достоинством пережил, только щёки от едва не выплюнутого воздуха раздулись. Успокоившись медленным выдохом, Джисон продолжил убийственную серию каламбуров максимально ровным серьёзным тоном: — Белка-летяга всю жизнь планировала научиться летать, но только планировала. Минхо опять крякнул, только теперь ещё и боднул Джисона в плечо. Слегонца засадило, потому что синяки и царапины, но терпимо — Джисон даже не поморщился. Бессмысленным взглядом наблюдая за красивыми девочками, исполняющими свою карамельную песенку, совершенно не воспринимая происходящее на экране умом, Джисон ждал, когда Минхо выдаст подобающий ответ. Но дождался только удара по входной двери и следующей за ним возни в прихожей. — Па-апа-а, я до-ома! — ох, а этот голос — не менее долгожданный. Джисон выпутался из пледа, аккуратно отстранив от себя Минхо. Конечно, он пошёл встречать Дэхви! Тем более, Минхо пошёл за ним с блаженной улыбкой на губах, неестественно-красных. — Привет-привет, Морандуни, с возвраще-ением. Джисон отметил еще одну милую привычку Минхо — тот, даже если говорил быстро, тянул гласные. Сам же Джисон чаще говорил сбивчиво, растягивая слова только когда выделял важное интонацией. — Привет, Дэхви-я, — Джисон поздоровался более сдержанно, но и этого хватило, чтобы Дэхви со счастливым визгом «Джисонни!» рванул к нему, позабыв обо всём на свете — и что сперва надо тоже поздороваться, и разуться-раздеться. Минхо позади только фыркнул, Джисон надеялся, что он простит им эту маленькую шалость. — Как твои дела, малыш? — Джисонни, ты пришёл! — засиял пухлыми щёчками Дэхви, оказываясь у Джисона на руках, и, с прохладою улиц на куртке, заобнимал его изо всех своих крошечных сил. — Джисонни пришёл к нам, па-ап! — засмеялся, глаза довольно щуря. А Сынмин, дальше дверного коврика не двинувшись, скупо улыбнулся. — Добрый вечер, Джисон-щщи, — и, хотя Сынмин вольности не отпустил, а фразой остался вежлив, Джисону его мимика не понравилась. Спокойные глаза, нетронутые улыбкой брови. — Приятно видеть, что вы ладите со всеми членами моей семьи. Кроме меня, очевидно. — Рад личному знакомству, Сынмин-щщи, — кивнул Джисон, придерживаясь того же отстранённого официоза. — Только опять словами не деритесь, я может не пойму, но папа поймёт, — выдал обоих Дэхви. И что это ещё за «драться словами»? — Что ещё за… — начал было повторять мысль Джисона Минхо, но Сынмин разрешил себе его перебить: — Это всё домыслы и недопонимание. Мы с Джисоном-щщи всё уладили. Морандуни, не пугай папу. Ему не стоит волноваться. — А? Ну ладно, — быстро согласился Дэхви, поскольку едва ли он хотел и мог вникнуть во всю эту чепуху. — Джисонни, а ты останешься на ужин? Бабуленька передала пельмешки и пирожки, сказала, что мы тут наверное одной травой питаемся… Сынмин губами высек «отравой», и Джисон хмыкнул, вполне себе представляя эту особенную, возрастную черту всех бабуль: сетовать на то, что младшие поколения плохо питаются и травят себя едой быстрого приготовления. — Останусь, конечно, — и заговорщически: — Твой папа передал мне, что ты приготовил для меня кое-что? — ахнул Джисон, передавая всё своё изумление — Минхо так и не раскололся, что же в этом подарке, поэтому не играл даже: ему действительно интересно. — Я тебе тако-ое покажу!.. — Морандуни! — о-о, с такой интонацией мама Джисона журила его, когда он где-то косячил, забываясь. Глупость, но Минхо шла эта роль воспитующей мамочки. — Слезь с Джисонни и разденься для начала, — и сменил объект обращения: — Сынмин-а, останешься на ужин? — ничто не говорило о том, что у них натянутые отношения. Джисон не ревновал, Джисон радовался. — Нет, спасибо за приглашение, Лино-я, мне пора. Джисон поставил Дэхви на пол, отчего поясница зажаловалась истово, присел на корточки, чтобы помочь снять перчатки и расстегнуть тугие липучки на куртке. — Тебе точно лучше? — чуть тише. Дэхви головой мотал из стороны в сторону, разрываясь между родителями и не понимая, на кого лучше смотреть. — Не вертись, — шепнул Джисон, потому что пришла пора расстегнуть молнию, существовала вероятность, что в его руках что-то точно пойдёт не так (прищемит кожу, заклинит собачку, зажуёт подкладку, откроется портал в ад). — Я в полном порядке. Приятно провести вечер, Лино-я, Морандуни. — Пока, пап! — поднял руку Дэхви, резко повернувшись к двери. — Ойщ-щ, — иначе и быть не могло. Джисон слишком дёрнул собачку вниз и она застряла, наехав на свитер Дэхви. — До свидания, Сынмин-щщи! — Прости, Джисонни-и-и!.. — М-м, ясно. — Ага. Какая-то неловкая сцена. Джисон всю концентрацию направил на то, чтобы выпутать петельку свитера из коварного куска пластмасски, пока Дэхви смирно стоял перед ним и терпел. Сынмин ушёл, за что благодарим покорно, Минхо же руки на груди скрестил и плечом к стене прислонился, сверху вниз глядя, прокомментировал: — Вас двоих я бы в разведку не пустил. — Почему? — тут же затребовал ответа Дэхви, как будто он только о разведке и мечтал — ах, эти детские гиперболизации. — Вообще-то, таких, как мы, посылать и надо, — наконец-то Джисон справился, с облегчением расстегнул дурственную курточку (уже давно придумали безопасные молнии!), а вот разуваться Дэхви уселся сам. — Кто в нас разведчиков или шпионов распознает? — М-м, м-да, — вновь лаконично уронил Минхо. — Морандуни, ты бы хотел, чтобы Джисонни остался с нами до завтра? — А правда можно? — Дэхви, когда Минхо кивнул, закивал сам, усердно, с энтузиазмом. — Я столько хочу показать Джисонни! — Обязательно покажешь, — потрепал Джисон его по голове, перестав и пытаться сдерживать улыбки, слишком много их, слишком много причин их появления, слишком уж громко душа поёт. — Пойдём переодеваться, Джисонни, — поторопил Дэхви. — Я покажу тебе свою комнату! Папа, возьми пельмешки! — Уже-е. *** Джисон из малоэнергичных людей, большую часть времени проводящих на подзарядке; он мог за раз высадить свой небольшой аккумулятор в различных, как говаривал Минхо, видах бесоёбства, но заряжался при этом как через дешманский китайский кабель за сто вон, ограниченный тысячей миллиампер-час — на одни только внутренние ресурсы вроде дышать, жрать и дойти до толчка уходило в два раза больше. Когда он привёл этот пример маме, возмутившейся, что он большую часть жизни проводит в кровати или за компьютером, та сказала: «Не заставляй мать чувствовать себя тупой!», а брат сказал: «Купи новый кабель». Дело ведь именно в нём — источник питания у Джисона отличный, хороший даже; он умеет получать впечатления и повышать заряд бодрости, ему нравится жить и изучать новое, просто всё это до него доходит не полностью. И, хотя впечатлений за сегодняшний день Джисон получил множество, энергии потратилось в десятки раз больше. Приток не соответствовал оттоку. В принципе, он знал, на что шёл, с кем связался и что как раньше уже не будет, если он не открестится от Минхо и Дэхви насовсем. А Минхо только ехидничал и взглядом говорил: «А представь, каково мне — каждый божий день». Но Джисон демонстративно затыкал воображаемые уши и возвращался к Дэхви, чьему моторчику в жопе и Карлсон позавидовал бы. Сначала Джисону пришлось перезнакомиться с игрушками. Квокка Бан — как будто он же, но в кривом зеркале (или как обращённый злой ведьмой в предмет); плюшевому моржу Бамбини Джисон деликатно пожал ласту, отметив короткую, жёсткую и очень приятную шёрстку (представленный как «Бини-Бини-Бамбини» морж, кстати, отдалённо кого-то напоминал…), собранный из конструктора динозавр Негу-Негу являлся пародией на какого-то мульт-персонажа, захейченного в интернете, а его имя — точно какой-то мем. После перед Джисоном были вывалены все любимые детские книжки Дэхви, какие-то — интерактивные, какие-то с крупными красочными иллюстрациями, в каких-то внутри были строчки для собственных историй, где-то Минхо подрисовывал страшненьких котят и мистера Морщинку, а Дэхви улучшал их качество перерисовкой. Как нейросеть. Дети — они же реально нейросети, хах, изначально пустые, ты скармливаешь им всё, чтобы обучались, а потом долго ждёшь, пока они хотя бы имитировать то, что тебе нужно, не научатся. И вот, можно сделать достойную нейросеть, от человека неотличимую — настоящих художников, писателей и просто собеседников, — а можно «выпустить на волю» в твиттер и получить грязного расиста. Только нейросеть откатывается, а дети — нет (пока «Обливиэйт» ещё ни в какой форме, кроме как кирпичом по башке или деменции, не придумали). Дэхви — малыш и пахнет ребёнком. Конечно, большую часть времени он ползал и бегал вокруг Джисона, из каждого ящичка и шкафчика в своей комнате доставая то, чем хотел бы похвастаться; но иногда он брал передышку на пару минуток, забирался к Джисону на колени и листал очередную книжку или на ладошках показывал свои поделки. Джисон бессильно носом утыкался в круглую макушку, узнавая что-то родное будто, что-то обычное, человеческое, что-то сладкое, вроде шоколадно-апельсинового шампуня, в полглаза поглядывая на труды Дэхви. Особенно Джисона впечатлили мягкие пластилиновые фигурки — из воздушного пластилина, кажется, — они выглядели просто зачётно. На них не оставалось таких жёстких отпечатков пальцев, как на обычном пластилине, они засохли и всё, считай, готовы, обратно уже не разлепишь, цвета — яркие, а идеи… Дэхви лепил много чего и кого. Мультяшки и персонажи развирусившейся среди детей хоррор-игры, покемоны, животные, предметы окружающего мира — домики, яблочки, корзинки и машинки. Вот настал черёд самой большой гордости Дэхви: он вместе с Минхо и воспитателями из детского сада, оказывается, слепил маленькую диораму из пластилина, картона и полимерной глины. — Мне Джинни помогал, — Дэхви осторожно поставил разрезанную картонную коробку, обклеенную матовой бумагой, на стол, рядом с которым сидел Джисон. — Он дизайнер ин-нтерьера, нарисовал проект, а мы с папой сделали эту комнатку, вот! — Нереально круто, — похвалил Джисон, по-настоящему восхищаясь кропотливой работой. У маленькой картины на стене была рамка и «стекло» из какой-то плёнки, в «плетёную» корзинку для котят положили подкладку из ваты и маленькую подушечку, а для кресла-качалки вырезали тканевую обивку. Мини-комната для кроликов с ноготок выглядела… — …так здорово, что я сам бы хотел там жить, — схватился за щёки Джисон. — Ты — большой умничка. Сам Джисон, когда был чуть младше, купил своей первой (и предпоследней) девушке румбокс — она вскользь упомянула, что хотела бы попробовать в стендовый моделизм или что попроще, типа такой вид рукоделия успокаивает нервишки, развивает творческие способности, контроль над мелкой моторикой и бла-бла. Трай оказался трайхардом; они вспомнили все маты, пока соединяли провода для лампочек под лестницей, трижды теряли книжонки для украшения полок (Джисон сказал — да давай на клей посадим и всё, а ему отвечали — а если я захочу их местами переставить), одна пальмочка в кадке оказалась переломана пополам, потому что у Джисона руки из задницы, а ещё он заляпал пальцы суперклеем, а ещё ножницами чикнул картонную развёртку вместе с клеёнкой… — Да! Ко мне папа приходил… на кружок лепки, — было видно, что Дэхви это особенно важно, ещё виднее — какого «папу» он имел в виду; вот из таких микромоментов можно понять, из чего строится счастье. Дэхви очень любил Сынмина. — И зимой мы лепили брелочки. Я сделал один для Джинни… показать? Сейчас за телефоном сбегаю, подожди, Джисонни! Джисон болванчиком кивнул и проводил Дэхви немного уставшей улыбкой. Сначала Дэхви под его присмотром переоделся — Минхо прикрикнул из кухни даже, чтобы ему не помогали, Дэхви в ответ прокричал, что сам всё умеет, и Джисонни не будет беспокоиться (какие они… громкие, можно ли на радиорынке найти пульт специально на семейство Ли?), Джисон только стопку придержал, чтобы снизу Дэхви вытащил полосатую майку… (они все в полосатом, что за нашествие Битлджусов), а потом они… ну, вот, познакомились с игрушками, полистали книжки и посмотрели на диораму. А Джисон уже перешёл в режим «мне нормально, но чтобы показать, что мне нормально, надо стараться, иначе все будут думать, что я планирую самоубийство». Перед ребёнком нельзя показывать усталость? Или можно? Почему он не прочёл чёртов гайд по детям?.. — Вот, — Дэхви вернулся очень быстро, сложив загадочно руки за спиной. Джисон подумал, что это, наверное, его сюрприз. В первую очередь Дэхви протянул телефон с открытой фотографией. Брелок для Хёнджина держал сам Хёнджин перед своим подмигивающим лицом. На железном колечке висела… лама? альпака? Кажется, у альпак более шерстяные ноги и кудрявая шерсть. Но шея… длинновата. Едва ли это волосатый жираф?.. На самом деле, для детской поделки этот брелок — невероятно крутая вещица, и Джисон такую обязательно бы носил и выпендривался. И перед тем, как в карман засунуть, проверял бы, не потерялась ли. — Малыш, ты… просто супер! — Джисон бы обнял Дэхви, не прячь тот что-то, что Джисон непременно бы увидел при объятии. Зато поднял кулачок — одна рука-то у Дэхви теперь свободна. Дэхви засмущался весь, довольный от похвалы, отбил кулачок, а когда руку отводил, большой, указательный и мизинец раскрыв, в воздухе ей потряс. — Упс! — заморгал Дэхви, точь-в-точь копируя маменьку. — Это наш с Чанбинни жест. — Если хочешь, придумаем другой? — щёки от милоты аж сдавило. — Но сначала признавайся, что там у тебя! — и сделал вид, что сцапать хочет. Дэхви на лёгкой пятке отскочил, звеня смехом, а потом опять засмущался, только сильнее, и, глаза в пол скосив, протянул какую-то прямоугольную коробочку в половину альбомного листа. Джисон тут же с замиранием сердца медленно её открыл. Ох. Дэхви не забыл. Что пообещал Джисону букетик цветов. Видимо, чтобы за пару дней они не завяли, кто-то подсказал ему, как сохранить их красоту надолго, на многие года: гербарий. На плотной картонной открытке выложена аппликация из космей — Джисон запомнил, что это космеи, потому что латинское их название «cosmos»; небольшие, но красивые нежные цветы с жёлтой сердцевинкой. Вокруг космей какие-то пушистые зелёные лапки и жёлтенькие звёздочки, вырезанные из глянцевой бумаги. Блин, вот поэтому люди и заводят детей, да? Чтобы осознавать себя взрослым и самостоятельным, о чёрствый жёсткий мир стерев до наждачки весь свой пушок, а потом едва слёзы сдерживать от тронувшей душу и усталое сердце робкой любви из-за простых вещей, показанных под другим углом. Джисон носом хлюпнул, но рыдать напоказ не стал, конечно же. Влагу с глаз сморгнул, покрасневший нос потёр, он уже давным-давно должен перестать по пустякам плакать, а то вон как Дэхви на него подозрительно смотрит. — Чего это ты, Джисонни? Возьми открыточку, возьми, — настоял Дэхви, нетерпеливо на носочках покачиваясь. Джисон и взял — так, словно хрупкий листочек сусального золота. А под открыточкой очередная милая вещица. Какой-то рыжеватый зверёк с большой головой, круглыми щеками и… ха. Да это же Джисон, только квокка — вот и зубы, и родинка, и глаза-пуговки, и кудряшка на лбу. Самодельная квокка Хан. Да как тут не помереть-то от милоты? Джисон буквально та розовая лужа с любимой картинки Чана. — Д-дэхви-я, — губы сами собой сжались в тонкую ниточку, чтобы не пыхнуть на малыша своими детскими травмами и печальными вздохами. — Можно я тебя обниму и поцелую? — А тебе понравилось? — вопрос не успев закончить, Дэхви уже потянулся к Джисону и доверительно прижался к нему, на шее повиснув. Джисон осторожно отложил шкатулку, чтобы чмокнуть Дэхви в щёку и крепко-крепко обнять, ну чудо ведь, ну маленькое чудо. — Супер-мега-гипер-вау-понравилось, — признался Джисон, морщась от колоты в ноздрях и переносице. В висках и над нёбом потяжелело (он позорно разревётся, нет, ну разве он на сегодня уже не достаточно опозорился?). — Вот украду тебя у хёна, заберу себе, будешь моим. — Ну нет, тогда папу тоже забери, мне без него будет скучно и одиноко, — долго Дэхви не раздумывал, — если купишь мне шариковый пластилин, я сам с тобой пойду. Только Джисонни… м-магнитик… — Магнитик? — Магнитик плохой получился. Я лучше сделаю! Ах, эта квокка — магнитик? Ну да, как ей быть брелоком — ни шнурка или цепочки, ни колечка или карабина. И… раз это магнитик, он будет радовать глаз всегда, а не только когда Джисон будет доставать чехол, рюкзак или ключи. — И почему же он плох? — Пойдём покажу! — несмотря на то, что подарок уже вручён, Дэхви беспардонно в него влез, подхватил магнитик и за руку Джисона потащил на кухню. Минхо как будто ждал их с предвкушением и готов был заржать в любой момент. Даже место выбрал удобное, прям у холодильника встал, руку в бок уперев. За его спиной булькал, судя по запаху, рыбный суп, парились пельмешки: время ужина. — Вот! — торжественно воскликнул Дэхви и шлёпнул магнит на холодильник. Квокка Хан, сверкающий грызуньими зубками, долго в своём положении не продержался. Гравитация, бессердечная сука, потянула внушительную голову вниз, и вскоре вместо неё красовались ножки. — Зато достоверно: квокки живут только в Австралии, — прокомментировал ситуацию Минхо, мелочно веселясь и ссылаясь на недавний обмен идиотскими шутками. — Мы вклеили магнит в жопку, — с досадой пояснил Дэхви произошедшее, — а он слабенький. Я сделаю лучше, Джисонни. — Мне и этот нравится, — Джисон указательным пальцем ткнул квокке в лоб и перевернул её обратно. Как только убрал палец, ситуация повторилась. — Да и эту можно подправить. Прилепить сверху магнитик поменьше на клей или скотч. Или взять клейкую магнитную ленту. Всё поправимо, малыш, — Джисон положил Дэхви руку на макушку и погладил тихонечко. Тот сразу к Джисону прильнул и за талию приобнял, ластясь щекой к боку. Блин, что отец, что сын… — Будем ужинать? Всё ещё пофыркивая, Минхо пригласил их к столу. Ну, как к столу. К столику перед телевизором, на котором крутился ситком про супергероев в отставке.