Смеётся гора

— Ты же по таким пустякам не нервничаешь. — Нет, абсолютно точно нет. — И у тебя это не первый раз. — Ты на лоджию выходил вообще? — И дрожишь ты не потому, что оставил своих детишек вместе с другим педагогом на перерыв под предлогом, мол, тебе надо забрать сына из ючивона, а потому что просто хочешь меня до жути? — Сука, твой болтливый рот, ненавижу твой болтливый рот! И только попробуй сказать какую-нибудь пикаперскую хуйню вроде «так заткни его», я твою жопу на сковороде с маслицем поджарю! — взвился Минхо и толкнул Джисона по коридору дальше. Джисон и без того не самый ловкий человек, а шагать спиной вперёд вслепую и вовсе опасная затея — немудрено, что он споткнулся о свою собственную спортивную сумку. Благо, что ручищи Минхо могут планетами жонглировать, ему ничего не стоит подхватить под задницу Джисона и не дать упасть, а заодно и насытить своё эгоистичное желание полапать лишний раз. Джисону нравятся эти руки на его заднице, нравится, с какой остервенелой ненасытностью Минхо припадает к его шее и бурлит рычащей глоткой. — Хё-ён, — жалобно позвал Джисон переломленным голосом, он не знал, за что взяться, куда руки девать; Минхо пёр напролом, его мало волновало, что Джисон еле-еле успевал ноги переставлять, задыхался от клокочущего под подбородком сердца, двоящегося в пятках, ему… — тяжело, хён. Джисон почувствовал, как Минхо меняет положение рук: одну лаской блажью на затылок, вторую — собственнически на поясницу; интуитивно Джисон понял, что последует после: смягчённый удар о стену, в которую Минхо его вжал, а сам в Джисона вжался и губами по шее вверх повёл поцелуями, по-собачьи лизнул выемку под линией челюсти. От него так пахнуло возбуждением, что Джисон маленько струхнул, подумав, будто у Минхо всё ещё его цикл — настолько насыщенным и ярким был этот запах. А ещё не по себе было от того, что малюсенькая разница в росте, казалось бы, должна была нивелироваться, раз Минхо согнулся над ним, его ухо и острый клинок скулы маячили прямо перед глазами. Но наоборот: Джисон до того крохотным себя почувствовал, что его какой-то животный страх обуял — Минхо подавлял его всячески. Массой, напором, запахом, доминирующим положением. Но оставалась рука на затылке, пальцы, вплетённые в волосы, мягко подушечками массировали кожу головы; Джисон почуял вдруг, как Минхо и сам замер живой статуей, а потом просто прижался губами к линии пульса на шее. И так вот и остался, пока Джисон не придумал пошевелиться и заключить Минхо в объятия, скрещивая руки у него за спиной. — У меня минут пятнадцать, — прохрипел Минхо, всякой буквой проходясь по обнажённой коже, щекоча, будто кистью. — С головой хватит, — улыбнулся Джисон, пусть Минхо и не увидел. Зато услышал, раз встрепенулся и чуть отвлёкся. Спросил слегка равнодушно (но капризы звенели предупреждающими нотками): — Заберёшь Дэхви? Дождётесь меня? — Куда мы без нашей мамочки, — развеселился Джисон и хлопнул Минхо в две ладони. — Обещаю, что к твоему возвращению никто не угробится. В худшем случае — чуть-чуть покалечится. — Сонни, — выдох, больше похожий на стон, губы, лепестками сложенные в клеймо, кончик носа, дыханием разводящий мурашки. — Чудесный. — Все разговоры о работе и детях убивают в тебе секс, — недовольно поморщился Джисон, — а ведь я уже… а-ах!.. — вскрикнул Джисон, когда крепкие зубы схватили натянувшийся бугорок его щеки. Он тут же возмутительное поведение попытался пресечь, шлёпая Минхо ещё сильнее, но уже ниже. — Ты чего кусаешься? — А ты чего «уже»? — промычал Минхо, с неохотой отпуская добычу. И продолжил заманчиво: — Уже настроился на быстрый перепих? Уже зубки почистил? М-м, детской, — и довольно поморщился. — Я ел! — Джисон всегда оправдывался несостоятельно, в этот раз получилось не лучше. Минхо хмыкнул. — П-просто перепутал тюбики. — Ха-ани… Минхо поцеловал его наконец-то (наконец-то!), Джисон уже устал от несуразных диалогов, вырезанных из причудливых фантасмагорий; он поцелуев ждал, ждал и бредил, они бередили его причастность к чему-то большему, чем он всегда был, в чём жил — lonely existence, кем был — forever alone, — теперь у Джисона был Минхо — soulmate; Джисон не знал, что так бывает, и в такие моменты, как сейчас, по-настоящему сомневался. С ним ли это? Заслужил ли это он? Джисон положил большой палец левой на ноготь правой. Там вчерашним вечером Минхо маркером опять нарисовал морщинистую рожицу и закрепил сверху прозрачным лаком, заверяя, что «fashn is my purofeshn», что он — законодатель моды, и личико Мистера Морщинки зашифровано в логотипе ассоциации высокой моды. Дэхви в этой ассоциации занимал почётное место, поэтому продолжил декорирование ногтей Джисона стразами-наклейками (увы, за ночь они все отвалились). Джисон… кажется, помнил, что Хёнджин устроил фотосессию его маникюра. Надо стрясти фотки. Надо стрясти штаны. Но сначала — вытащить из них майку. Блядство, наконец-то у Джисона нашлась минутка подумать о том, насколько прекрасен Минхо сегодня. Он со своими ребятами через… жалкий час будет участвовать в фотосессии — промо-фотки необходимы для анкеты участия в фестивале, который больше конкурс, который даст дорогу юным дарованиям в большую и клыкастую индустрию. И Минхо, как руководитель и хореограф, на фотографиях должен присутствовать. Джисон не знал, кто принарядил Минхо, но, если бы Минхо одевался так всегда, Джисон подох бы от обезвоживания после обильного слюноотделения и множественных оргазмов. Минхо наверняка волшебник и умел оборачивать время вспять: Джисон как подросток себя вёл, Джисон был готов в любое время, в любом месте, сотню раз подряд (другое дело, что до этого дело не доходило — нет времени, негде, да один бы, блин, выдержать). Серьёзно, если не он, то кто скинул организму Джисона добрый десяток лет? На Минхо охуеть какие штаны с широким поясом, повторяющие очертания ног, из эластичной ткани, мягко рассеивающей свет; майка-безрукавка с минималистичным принтом и немного под хулиганство скошенная строгая рубашка нараспашку. Вниз Джисон предпочитал не смотреть, он уже знал, что Минхо идут берцы — Минхо шло всё, мокасины и конверсы, джорданы и пуанты, да пляжные шлёпанцы тоже сгодятся, чего уж тут. Это не просто краш, это тотальная аннигиляция. Целоваться приятно, но всё ещё немного непривычно; в рот лезет чужой вкус — совокупность бактерий, еды, ополаскивателя и зубной пасты, — а ещё слюняво, потому что прямо во время поцелуев сглатывать излишки Джисон просто не успевает, ему бы дышать не забывать — сказать, что Минхо напористый, значит ничего не сказать. У Джисона язык бы не повернулся назвать его кем-то вроде «моей сучки», потому что по всему выходило, что сучка — это он сам, и тут совсем неважно, кто кого трахал. И Джисону… …это нравилось. Более того, быть ведомым ему на удивление доставляло. Учитывая то, как зависел от него Минхо, хоть в чём-то Джисону уступать очень по душе. Вчера, когда Джисон с немалой опаской уселся на переднее в машину Чанбина, тот сказал кое-что с напускным безразличием. «Он лучший отец, сын и друг. Но в делах любовных — удивительно незрелый. И… его привязанность не только в его сути, понимаешь? Он сам по себе такой. Он привязан к тебе, а не его «оно». Я переживаю. Вы спешите», — и всё это так, будто Чанбина не касалось вовсе. Может, и не касалось. Джисон просто хотел быть с Минхо. По той причине, которую озвучил Чану. И, нет, не с первого мгновения. И не со второго. Джисону понадобилось время, чтобы разглядеть, прочувствовать, распробовать. Не много времени, но всё же. Он как будто падающую звёздочку желаний за хвост поймал, а желание его простым было — стать счастливым. Они не спешат. Они ловят момент. …Минхо давал ему всё. Значило ли это, что Джисон был чуточку корыстен? Да, но. Кто в первую очередь думает не о себе? Кто совершенный альтруист? Минхо — это дом. Вкусная еда, тёплая постель, заботливо заказанный обед, милые древние шутки, приятный дурман, красота и индивидуальность, мелодика и скрип, открытая улыбка и лучики-солнышки, маленькие ручки и большое сердце. Минхо — это дом. Тем вдохновлённый, Джисон сам на колени опустился, сам бедро под массивную подошву подставил, сам стянул штаны за пояс, бельё — за резинку, оголил неидеальный совсем живот и короткостриженный лобок, сам кончиком языка проследил вздувшиеся извилистые вены к паху, сам, всё сам. Из-за того, что одна нога Минхо была развёрнута внутренней стороной бедра к Джисону и согнута в колене, штаны с него даже до бёдер стащить не удалось — лишь приспустить так, чтобы высвободить член, пока ещё мягкий, но уже набирающий цвет и форму. И Джисон понимал, чего от него хотели, он не против попробовать, но этого было мало. Ему бы оголить Минхо — пусть он бы и остался в этой кипенно-белой, пахнущей детским порошком, рубашке, — хотя бы бёдра и коленки, ладонью между ног скользнуть, приподнять маленькие поджатые яички, которые так непривычно снизу кожистыми складками переходили в… половые губы? Ровненькие, гладкие, с лёгким раздражением — это всё Джисону пришлось выяснять на ощупь, мог бы — прокачал сенсорику на максимум, чтобы каждую мышцу, каждую рыхлость, все бугорки и впадинки, родинки и волоски ощущать, видеть, это… тоже какая-то форма извращения? Пояс штанов давил снизу вверх на запястье, пока Джисон устраивал в тесном междуножье свою ладонь. Это — тоже странно, там не сухо, но и не влажно, скорее прело, а вот если палец на щель положить и надавить чутка — хлюпнет, кончики пальцев смажет, пульсацией вдарит, только и успевай ощущения дифференцировать. Джисон неосознанно облизнулся и язык зубами прикусил, только потом понял, что как голодный на кимчи пялится. Минхо его исследования поощрял бездействием, покорно ждал, пока Джисон найдёт, чем себя занять, но ему и этого достаточно было как выяснилось. Всего лишь наблюдая за Джисоном, Минхо реагировал — глубже и порывистей становилось дыхание, запах тяжелел и на плечи Джисону ложился пуховым одеялом, кровь приливала и поднимала, направляла прямиком к Джисоновым губам. …это ведь не сложно? Джисон уже пару раз, вопреки сомнениям, справился (с тех пор он зарёкся давать оценку своим сексуальным подвигам, выходило уныло как-то), в этот раз тоже справится?.. Главное — результат, повторил он себе. Джисон был мужчиной, кому как не ему знать, какая здесь нежная чувствительная кожа, сколько нервных окончаний сосредоточено, а после внезапной ночной активности Минхо, когда за стенкой — подумать только — спал его сын, узнал ещё и о том, каково это, давать в горячий, тесный рот. Лишать Минхо того же самого было бы кощунством. Реально осквернением чего-то святого (вполне разумно, ведь Джисон на Минхо молился, как на божество). Странно опять — чужой член маятником перед глазами покачивался; ну, то есть, смотреть — странно, брать в руку — не очень. Джисону ничего не стоило отлизать, но почему-то видеть член и понимать, что скоро он у тебя за щекой окажется, как-то ослабляло его восприятие реальности. В паху запах сильнее, но не такой приятный — горчинка и кислость, потому что активность, одежда, пот; Джисон решается и вперёд подаётся, но, похоже, он слишком долго смотрел и напряжённый фокус его обманул. Он коснулся покрасневшей головки кончиком носа, а языком задел только жёсткую струну уздечки. И губы верхней чуть нежная плоть коснулась. Джисон задержал дыхание и немного отпрянул, чтобы сморгнуть наваждение, свободной рукой у основания перехватить и самостоятельно направить в рот. Вот где-то тут Минхо сломался. Пяткой Джисону в бедро вдарил, крупной судорогой бедро вздёрнул и сполз по стенке вниз, насаживаясь щелью на ласкающие пальцы; головка мазнула по губам и ударила по щеке. — Х-хани, — заикнулся Минхо. — Давай помучим друг друга в другой раз, а? — и так на пальцах сжался, что запросто мог бы их сломать. Джисон ничего не ответил, шипение сдержал, на той руке, что внутри, пальцы согнул, а на той, что снаружи, — хват усилил кольцом; головку лизнул широко, а потом, не дав себе ни мгновения на подумать и вкус разложить на составляющие, ртом накрыл. Язык рефлекторно кончиком ткнулся вперёд и прижался, распознав… слабую солоность?.. И всё? Почти как внизу — только чуть более вязко и без навязчивой кислинки, самая обычная капелька смазки. А дальше совпало неприятно: Минхо толкнулся бёдрами, а Джисон постарался взять чуть больше — в итоге на корень языка легло и надавило, вызывая прыгающий импульс вверх по пищеводу; недостаточно, чтобы вытошнить обед, но достаточно, чтобы та кроха возбуждения, поселившаяся в штанах, немедля угасла. Джисон стиснул веки, попробовал разрешить ситуацию: шире рот раскрыл и член не в глотку, а за щеку направил; какими бы хвалёными хомячьими щеками он ни обладал, места на всё не хватило. Потом Джисон вспомнил, как это делали в порно под тегом «первый раз». Никогда он ещё не был так рад своему богатому опыту просмотра порно. И когда он начал в прямом смысле дрочить Минхо себе за щеку, тот руку Джисону на макушку положил и в какой-то момент сжал скребком волосы. С закрытыми глазами ориентироваться было проще — ничего не отвлекало, ресурсы со зрения разделились по всем другим органам чувств как будто: Джисон просто механически руками работал и головой насаживался, делая предположения о том, подойдёт ли Минхо вот это жалкое. Будь Минхо как ему — всегда хорошо, неважно, как, лишь бы с ним, — было бы здорово. Но Джисон побоялся спросить в прошлый раз, наверное, не спросит и в этот — подождёт, пока Минхо сам поднимет тему. Джисон слишком уж много первых шагов сделал; он, чёрт побери, пусть и неумело, невероятно нелепо, делал минет и… блядь, да слово-то какое странное — «минет»; blowjob, yeah, it's better, всякий секс — это труд. Минхо ни слова ему не говорил, когда Джисон уставшую челюсть оставлял отдыхать и ту слюну, которую глотать уже устал, по стволу языком размазывал; Минхо только тазом двигал, волосы перебирал и по голове гладил, пыхтел вместо стонов — он вообще стонал не очень часто, но, когда стонал, у Джисона всё, кроме «ещё, ещё, сделай так ещё», исчезало из мыслей. Скоро конец: даже сморщенными от влаги пальцами чувствовалась усилившаяся пульсация, а во рту всё отчётливее ощущался горький привкус. Когда Джисон вспомнил, о чём забыл, принялся сразу же исправляться: рукой, которая внизу, чуть повернул, большой палец согнул и надавил им снизу вверх на головку клитора, стал массировать её в такт, — с этого и надо было начинать, у Минхо вон как коленки задрожали, ему пришлось равновесие находить, задницей в стену вжиматься, от прикосновения уходя — он описывал, что это ещё и щекотно. Когда уходить было уже некуда, Минхо в спине скрючился и, ахнув, упал обеими руками Джисону на плечи, буквально зажав Джисона в своих тисках. Поэтому Джисон, перекрыв глотку языком, ждал, пока дёргающийся член перестанет заполнять его рот горькой пахучей спермой. — Не очень, — хнычущий двойной выдох, — ты и торопился, — и распрямился, потирая нос как будто… застенчиво? Минхо… смутился, что ли? Джисон собрал всё, что было во рту, даже слюну со щёк, и через плечо на пол сплюнул. Потом дерзкий взгляд к Минхо поднял. — Могу тебе то же самое сказать, хён, — и всё равно во рту гадость. Джисон старался лишнего не сглотнуть. — В следующий раз старайся лучше. Джисон преодолел ломоту в коленях и поднялся, стараясь не охать, за поясницу не хвататься и в общем не вести себя как нудный старикашка (как вёл себя обычно Минхо). — В следующий раз на тебе не должно быть штанов, а твои ноги должны быть на моих плечах, — пробубнил Джисон, рот ладонью закрывая и глазами стреляя в сторону ванной. Минхо расслабленно улыбнулся и облизнулся как-то. Джисон жестом показал ему твёрдое «нет» и потрусил по коридору к спасительной раковине, не то его точно бы стошнило. Нет, это не мерзко. Скорее непривычно. Ещё надо умыться — глаза слезились и слипались, так, где… где ополаскиватель? Не до бережливости немного — Джисон включил напор крана на полную, ладонями зачерпнул побольше и прополоскал рот, сплёвывая с водой вязкие комья слюны, смешанной со спермой и смазкой. Раза на три, а потом ещё колпачок ополаскивателя бахнул. — Настолько противно? Ну, конечно же, Минхо пошёл за ним. Если бы не пошёл, всё равно по звукам из ванной едва ли не догадался бы о муках Джисона. Джисон сплюнул, вроде бы в последний раз, запястьем рот утёр и из дозатора на руку мыла выдавил немного. — Нет, — ёмко ответил он. Он уже пробовал на вкус, но всего каплю, и тогда всё было иначе. Тогда Джисона распластала по постели посторгазменная нега, а его взгляд ублажал вид обнажённого Минхо, а сейчас... — А выходит так, что да. — Заткнись, — беззлобно бросил Джисон, домылив руки и смыв с них пену. Полотенцем (бля, у него появилось тут своё полотенце) вытерся, повернулся. Минхо не выглядел удовлетворённым. Почему-то. — А что, ты с первого раза ачивку «blowjob master» полутал? Извини, хён, я не привык, что мой рот набивают спермой. И на вкус она нихренашеньки не лакомство. — С первого раза? — взметнулись вверх брови Минхо. — Ты… — и растерянно скрещенные на груди руки опустил. — У тебя что, память как у рыбки? — Джисон искренне возмутился, а после понял, что вообще-то да, как у рыбки. И он уже сетовал на это недавно. — Я же говорил, что никогда не встречался с мужчинами, когда бы успел в рот нахватать? И вообще. Shit, ты же у меня первый, хён. Boyfriend, man, lover, partner, everything. Это не очевидно? — Ты не возбудился, — продолжил гнуть свою линию Минхо (линию наездов, вот же франт). Оставив очередное признание Джисона проигнорированным. — И что? — поджал щёку Джисон, к ней прижимая недовольные губы. — Это обязательный пункт наших отношений? Ты поругаться хочешь? — он мотнул головой, но злость зачем-то набирала обороты. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо. Хотел попробовать. Обеих целей я достиг. Или нет? Или я хуёвый любовник? Не сравнюсь с Ким Сынмином, да? — При чём тут Сынмин? — только и сумел вымолвить Минхо. Он серьёзно не понимал сути претензии Джисона? — Действительно, при чём тут он, — Джисон развёл руками. — У нас нет времени ругаться, — остановил себя, потому что… Дэхви ждёт, ребята Минхо ждут, Джисон устал говорить и думать про Сынмина, чувствовать себя ущербным, он вообще-то, пока с Минхо не столкнулся, считал себя очень даже ничего так. Не Супер-стар, звёздным айдолом Ханом, но он себе нравился — особенно после коррекции зрения (хотя через пару лет оно всё равно начало катиться назад), прикуса и наращивания каких-никаких, но мышц, в армии. А сейчас что? Узкая талия и длинные ноги? У Сынмина ещё длиннее. Поёшь? Сынмин на этом ещё и бабло рубит. Трахаешь Минхо? Сынмин когда-то делал это лучше. От плохого секса дети не рождаются. Какая же уродливая грязь у Джисона по черепной коробке размазана. Он ненавидит себя. Он чёртов чёрный завистник. Ему не хватает пары ёбаных слов; да Минхо и одного хватит, чтобы всё это в Джисоне не то что выкосить, — искоренить. Вытравить, как тараканов борной кислотой. Хотя откуда Минхо знать, какой властью над Джисоном он обладает, Джисон сам не знал. До сего момента. Как до глупого хочется расплакаться, ему точно двадцать шесть, а не шесть? Он бы на жопу упал, разрыдался с надрывом, заистерил: «Ты меня не лю-юбишь», но в такой ситуации Минхо скорее на хуй его пошлёт, ему мужчина нужен, а не ещё один ребёнок, да и вообще, едва ли он купится на столь низкий шантаж. — Пойдём. Минхо… разом сдулся. И стал… потерянным? Джисон, протиснувшись в дверной проём мимо него, от своей же токсичности чуть не траванулся. Минуты ведь не прошло, а его уже гложило то, что он вывалил. На серьёзных щах вывалил, специально. Блядь, ну мудак. Посреди коридора Джисон развернулся на пятках и вернулся, за руку оцепеневшего Минхо схватил и потащил за собой. Минхо поволочился следом, отрешённый. Джисон отпустил его похолодевшую руку в прихожей, из выдвижного ящика достал пачку салфеток, чтобы вытереть результаты своих трудов с пола, грязные салфетки скомкал и сунул в карман накинутой олимпийки. Выбросит в мусоропровод в подъезде. — Хён. Давай без драмы, — попросил. Тысячный раз жалея, что инфантильный. Психически не соответствующий взрослому телу. — Кто? — взгляд Минхо прояснился и остановился на Джисоне. — Кто сравнивает тебя с Сынмином? — Все?.. — максимально неопределённо. Но так и было. Если не в лицо, то мимоходом или полунамёком. Минхо тоже сравнивал наверняка. Просто не говорил об этом. Обидно. Джисон Минхо ни с кем не сравнивал. Боготворил, блядь. Может, дело в том, что он — первый? Реально первый, во всех отношениях? И сравнивать — нормально? И Джисон сравнивал бы, если бы было с кем. Об этом он как-то не подумал. Он чего, реально мудак, что ли? — Слушай, хён, давай поговорим по пути. Дэхви, твой фотосет, все дела. Мы же договорились, я останусь тут с Дэхви и дождусь тебя. И… oh shit, прости, а. Я… — Джисон не знал, как сформулировать то, в чём проебался, и почему, и как это должно повлиять на благосклонность Минхо. — Нет, я понял. Я… недостаточно внимателен, — внезапно Минхо словно разом отодвинул всё произошедшее в сторону и осознал что-то новое для себя; лицо его просвещённым каким-то стало. — Хани?.. Я недостаточно внимателен к партнёру? Но я же… — Алекса, запусти робот-пылесос, — произнося это, Джисон зачем-то запрокинул голову. Дождавшись щелчка и жужжания, Джисон впрыгнул в свои эйр форсы и снова взял Минхо за руку, потому что тот какой-то тупой улыбкой лыбился в стену. — Детка, блядь, очнись, а. — Это тупо, — сказал Минхо. — Потому что я всегда уверен был, что замечаю всё. Когда я люблю человека, я опускаюсь до уровня свихнушегося сталкера. И… я чего-то не заметил. Упустил. — Ты не сталкер, — закатил глаза Джисон, потянув Минхо на себя левой, а правой толкая входную дверь. — И ты внимательный. Ты заказывал мне обеды. И… и.? Э-м, — почему-то на ум ничего, кроме этого, не пришло. — Ага, — Минхо зачем-то порадовался, кивнул, потому что слова Джисона подтвердили высказывание Минхо. — Не внимательный, а заботливый. Что я для тебя делал? Даже сраный многоразовый стакан не купил. Что ещё за нахрен многоразовый стакан? — Ты что несёшь? И почему так приятно идти с тобой за руку? — Вот ты заботливый. И внимательный, — говорил Минхо негромко, но по голым стенам эхо раскатывалось неслабое. Минхо не волновало то, что каждый его сосед может услышать их интимный диалог? — Сначала ты хотел оплатить счёт. Потом стал записывать уроки для Дэхви. Пожрать купил, когда я сказал, что уже готовлю ттокпокки. Приехал ко мне на работу, выслушивал нытьё моих пиздюков, ты… Джисон-а-а-а, — опять эти капризы из него наружу вырываются. И в этот раз, кажется, подпитанные любов… — Stop, please. Repeat? What' do you said? — Джисон резко остановился на лестничном пролёте между первым и вторым. Выход близко, но кое-что ещё ближе. — Чего это? — Когда ты становишься свихнувшимся сталкером? — Да мы уже выяснили, что не такой уж я и свихнув… нет, не такой уж я и сталкер, — упрямо скукожил губы жопкой Минхо. — Я люблю тебя, хён, — Джисон помялся с ноги на ногу. — Да? — Да-а. Ты так сказал. Очень много раз, — ну и садист же этот Ли Минхо! — Мы будем говорить очевидные вещи друг другу? Как это называется? Ну, тред в интернете. Тудэй ай лёрунед? — Today I learned? — осторожно предположил Джисон, надеясь, что это не походит на передразнивание. — Ну-у, «сегодня я узнал». Оно? — Минхо наверняка привык, что его вечно поправляют. — Оно. — Ну, сегодня я узнал, что лишил тебя девственности, а ты сегодня узнал, что я тебя люблю. Неужели надо это всё проговаривать? — каким бы беспечным ни был тон, каким бы похабным ни было лицо, уши-то всё выдают. Минхо повёл полукруг плечом и продолжил спуск. На выход. Который пиздец какой далёкий. Oh my God. Oh my God. Oh my God. Джисон в сгиб локтя свободной руки лицо воткнул и пискнул тихонечко. На удачу шагнул за Минхо, пока тот вторую руку не оторвал к чертям собачьим. Oh my God. Почему оно так. Это же было очевидно, так почему так? Почему это грёбанное выклянченное признание в любви, ну совсем не требующееся для подтверждения чувств, так в Джисоне откликнулось? Джисон нагревался медленно и свистел ушами. Добился он своего. Ну, что дальше сделать-то? Признаться тоже? Да глупо как-то, Минхо уже слышал его признания тыщу раз. Или ему будет приятно? Или надоело уже? Или сделать вид, что всё в порядке, потому что так и есть, даже лучше. Но не будет ли это как-то слишком? Признание от Минхо — ничего себе, обыденностью не назовёшь, надо как-то отреагировать. Но Джисон и так, вон, адски полыхающим лицом и вспотевшими ладошками отреагировал, куда явнее? Всё остальное будет не слишком уж и естественно, а опять позориться Джисон не собирался. Господи, какой же он тупой. Теперь Минхо вёл его, точнее, тащил за собой как слепца — собака-поводырь. Что происходит, когда сталкиваются до невероятного противоположные и крайне сильные эмоции? Жуткий стыд за то, что наговорил всякой ерунды, глубокое и сытое удовлетворение, замешательство от переваривания нового опыта, любовь. А что она, как её описать-то? И злость, и радость, и разочарование, и нежность, и чего в нём только не было. И всё оно сплеталось прочной верёвкой, обвившей в брюшине и груди каждый мало-мальски важный орган, давило до вновь подступившей к горлу тошноты и аритмичных пропусков сердечных ударов. — Хён, — Джисон, отняв руку от лица, глаза влажные распахнул, а Минхо уже открывал дверь из подъезда. — Хё-ён. — М-м, чего, Хани? — не оборачиваясь, спросил Минхо. Голос его был навеселе обыденным; да-да, понятно уже, Ли Минхо, долго ты на пустяковых обидах не зацикливаешься. И не только на обидах: ничего как будто в этой красивой, но дурной головушке не остаётся. — У нас ничего не будет нормально, да? — обречённо вздохнул Джисон, напрочь позабыв, для чего Минхо вообще позвал. — «Нормально» это как? Да, понятное дело, что Минхо скорее всего имел в виду «что ты подразумеваешь под «нормально»?», но прозвучало-то всё равно как «а я так не умею, никогда не пробовал». Абсурд. Пока Джисон не задумывался, куда они вообще идут — время тикало, перерыв Минхо на «забрать сына» подходил к концу, а вот как ему до работы добираться? Ещё же за Дэхви зайти надо, до ючивона-то тут недалеко, соседний квартал, пешком минут пятнадцать, а до работы потом сколько? — Ты водишь, хён? — аж глаза на лоб полезли при виде ключей, вынутых Минхо из поясной сумки. — И арендовал тачку? — М-м-м, — утвердительно промычал Минхо, нажимая кнопку блокировки на брелоке. Взвизгнула чёрная хёндэ, припаркованная за воротами жилого комплекса. Как в такое время вообще нашёл место для парковки так близко к дому? Всё ж забито. — Так быстрее. Джисон повертел головой, отмечая, что близится конец рабочего дня, улицы начинают наполняться спешащими домой работягами, изредка — школьниками (кого же так рано из школы отпускают, Джисон не помнил, когда у него самого раньше шести заканчивалась учебная деятельность и всякая там самоподготовка), вон, кто-то, как и он вскоре, ведёт ребёнка из яслей — здание как раз через дорогу, там совсем малышня. Дэхви побольше будет. Минхо не отпускал Джисона до самой машины, а уже перед ней сказал: — Так что там было про нормальность? — Всё из-за тебя, — ответил совершенно на другой вопрос Джисон. Он, переняв манеру Минхо, просто начал бухтеть. — Потому что ты странный, хён. — Я идеальный, — Минхо улыбнулся, поджав нижнюю губу, отчего его скулы лишь обострились и добавили ему некоего шарма. — Мы ведь уже выяснили, что ты — нормальный, а я люблю всё нормальное. — И именно поэтому из нормального у тебя только я? — Больше и не надо. *** Выходить из машины Джисон пока не стал, чтобы Минхо с сигналкой туда-сюда не заморачивался. Что ему, Дэхви забрать пару минут, вручить Джисону, а те уже обратно пешочком — в арендованной тачке детского кресла не было, как и ремней безопасности на задних сиденьях. Минхо решил перестраховаться, сказал: «Ничего страшного, прогуляетесь». Над Джисоном в детстве так никто не пёкся — мать его на руках на переднем возила или брату на заднее всучивала, детского кресла никакого и не было. Потому что считалось, что на дорогах безопасно, ну и потому что каких-то определённых законов на этот счёт не было. А Минхо… и как он о себе мог говорить что-то вроде «не такой уж я и заботливый». Дурачок. Джисон отстегнулся, дверцу открыл и одну ногу опустил на асфальт. Убедился, не выпало ли чего из карманов (он с собой только телефон взял, ах, и забыл выбросить салфе… фу, какая гадость, у него в кармане полузасохшие салфетки со спермой). Минхо вальяжно шагал от ворот ючивона с детским рюкзаком в расслабленной руке, бёдрами вилял, улыбался ехидненько. А Дэхви бежал к Джисону со всех ног, руки раскинув. — Джисонни! — Привет, малыш! — рассмеялся Джисон, подхватывая Дэхви на руки. Тяжёлый, ох, какой же он тяжёлый. — Чем ты сегодня занимался? — А мы лепили! Лепили из пластилина, ну, всякие там штучки… — Дэхви перекинул руку Джисону через плечо, говорить начал очень «загадочно»: — Красивые такие штуч-ки, ты ещё таких не видел. — Вау, а ты умеешь интриговать, — сделал серьёзное лицо Джисон и кивнул. — Давай я отведу тебя домой, а ты мне расскажешь всё про свои красивые штучки, а? — А ты останешься сегодня? — у Дэхви очень милые невинные глаза, но эта наивность — напускная, Дэхви не пушистый безвредный кролик, он скорее лисёнок, уже почуявший личную выгоду. Конечно, ему выгодно иметь Джисона при себе. Остальные взрослые уже устали исполнять его прихоти и научились их пресекать, а вот Джисон до сих пор позволял на себе ездить. И глазам этим оленьим он ни на йоту не верил. — Морандуни! — прикрикнул Минхо с неприкрытой потехой, нагоняя их ускоренным шагом. — Когда придёте домой, проследи, пожалуйста, чтобы Джисонни остался целым и невредимым. У него, как и у всех представителей семейства хомяковых, одна-а цель в жизни, — и лукаво сощурился, передавая рюкзачок. — Всё ты врёшь, Минхо-хён, — надул щёки Джисон, взглянув на Минхо исподлобья. — У меня их как минимум две, — и умудрился удержать Дэхви одной рукой, чтобы взять рюкзачок. Фиолетовый, с разноцветными пушистыми помпонами на брелоке, значками на булавках — мультперсонажи, всякие анимешки, логотипы девчачьей поп-группы, по которой фанател Дэхви, — и парочкой светоотражающих наклеек. — Ладно, дождись меня, и я выслушаю их в подробностях, — подмигнул Минхо и наклонился, чтобы их поцеловать в щёки по очереди. Джисон зарделся, подхватил Дэхви поудобнее, стараясь не замечать скрутившей позвоночник боли, но Минхо заметил как-то. Скомандовал: — Морандуни, слезь. Побереги нашего Джисонни, надорвётся ещё, — и помог ему слезть. — Я разве тяжёлый? — хлопнул ресницами Дэхви, склонив голову. — Ты часто меня на руки берёшь. — Милый, ты очень быстро растёшь, сам не замечаешь, каким тяжёлым становишься, — спокойный, наставительный тон. — Даже мне уже нелегко. А посмотри, какой у нас Джисонни хиленький, глядишь, переломится. — Why are you doing this to me? — Джисон заломил брови в муках. — Am I always not good enough for you? — Папа, Джисонни всегда говорит английским, когда ты его обижаешь, — дёрнул за край рубашки Минхо Дэхви. — Перестань. Неважно, что он не может меня поднять, у меня ноги есть, сам дойду. Так даже лучше, мы можем держаться за руки. Да? — Да, милый, — подтвердил Минхо, опередив Джисона на секунду. — Хорошо, идите. На том и расстались. Дэхви почти всю дорогу щебетал о том, что произошло с ним за день. Девчонки подрались за клубничный тток, учитель Лим научила их складывать зайчиков (я тебе дома покажу, у меня есть красивая блестящая бумага), а «красивые штучки» с дополнительного занятия по лепке в рюкзаке — это сюрприз (тебе ведь нравятся мои подарки, Джисонни?). По пути они заглянули в забегаловку, взяли себе шоколадные коктейли с кучей сливочной пены и шоколадной крошкой, которые Минхо едва ли одобрил бы без повода; Дэхви перенял привычку любимого папы и точно так же зажимал кончик трубочки в уголке губ — Джисон ради интереса попробовал так же, удобства не нашёл, но посмеялся с того, как Дэхви скопировал его сложное лицо, полное серьёзных взрослых дум. Джисону было… хорошо. Дэхви — не его ребёнок. Никогда им не будет. У Дэхви полная семья, если это можно так назвать, Сынмин присутствует в его жизни, не скупится на подарки и внимание в меру своих возможностей, Сынмин строит далёкие планы, учитывая Дэхви и его нужды, и… признаться честно, как бы Джисон к Сынмину ни относился, иногда он не перенимает точку зрения Минхо касательно описания «ужасного отца». Джисон насмотрелся достаточно сериалов, отражающих как корейскую (спасибо Пон Джунхо и его оскароносцам), так и западную культуры, и для него собирательный образ «ужасного отца» гораздо, гораздо хуже. Что там пьяницы, должники и лудоманы, когда порой реальность ссыт на тебя с башни Lotte World. Сынмин хотя бы помнил о дне рождения Дэхви, пусть и не присутствовал на нём лично. И подарок его совершенно не «бесполезный», как утверждал Минхо. Детский синтезатор — это реально крутая штука. Подогревает интерес к творчеству, саморазвитию, да и вообще музыка интеллектуально развивает. Ещё этот синтезатор переворачивает в обратную сторону другое утверждение Минхо о том, что Сынмин не поощряет увлечение сына. Да, Сынмин, может, не хочет, чтобы Дэхви связал с музыкой карьеру, но определённо хочет, чтобы между ним и музыкой была связь. Сынмин, когда приходил Дэхви, всегда пел с ним. Ребёнок бы не стал врать. Ребёнок склонен видеть взрослых лучше, чем они есть. Но ребёнок не стал бы врать. Преувеличивать, приукрашивать, но не врать. И оно видно было по фрагменту «тайной съёмки», которым поделился Минхо. А Дэхви — прекрасный ребёнок. Ему всё равно, что с Джисоном он никак не связан (кстати говоря, учитывая мнительность Минхо, Джисон не удивился бы, если бы на расстоянии метров в двадцать за ними в маске, натянутой на брови бини, с ног до головы в чёрном, следовал Чанбин или Чан, а на самом Дэхви бы обнаружилось суммарно штук десять GPS-трекеров), Джисон ему просто нравится. Этот вопрос Джисона мучил уже давно, он всё ещё не нашёл ответ. На том первом, несуразном свидании Джисон же вёл себя как идиот. Очень нервничал, с каждой новой минутой в голове всплывали уведомления о программных ошибках, сбой за сбоем, он выставлял себя недалёким (но Джисон убеждался, что и был таковым) дурачком, и наладить контакт ему удалось только с Дэхви. Дэхви выровнял ситуацию, разрядил обстановку, втянул Джисона в разговор и… и как-то так вышло с этими глупыми видеоуроками, что Джисон их делал бы вне зависимости от его взаимоотношений с Минхо. Дэхви — маленький талисман Джисона, а Джисон — его тотем, квокка Хан, потерянный брат-близнец квокки Бана, и вдвоём они очень даже неплохая команда. После шоколадных коктейлей Джисона потянуло на что-нибудь солёное, и Дэхви спросил: «фисташки?», указав на ларёк на другой стороне улицы. Так они купили фисташек, прошли мимо зелёной зоны рядом с каким-то новомодным жилым комплексом, наткнулись на классики, мелом начерченные на асфальте и пропрыгали их вместе, взявшись за руки. Маленькая ладошка. Действительно маленькая, и в половину ладони Джисона не будет. Ростом — чуть выше пояса, кофта в излюбленную Минхо полоску, на голове модная тёмно-синяя вельветовая беретка с хвостиком, помпоны на рюкзачке подлетают вместе с пружинистыми шагами. Джисон на секундочку представил, что было бы, будь Дэхви его… — Джисонни, нам звонят. Это папа? И правильно, что остановили его поток сознания — тот не привёл бы ни к чему хорошему. У Джисона в мыслях одно, на языке другое, а вот что настаивается на дне его пирамиды наряду со всяким бессознательным — грязным, звериным и воняющим дерьмом, — должно там и оставаться. Это не папа. Это мама. Джисон кнопкой рингтон вырубил, заблокировал экран и обратно звонящий телефон в карман сунул. Игнорировать её — не лучший вариант, она всё равно своего добьётся, если захочет. Разговоры с мамой Джисону не всегда были в тягость. Особенно в последнее время, когда его работа начала приносить доход и он окончательно перестал зависеть от родителей. Она всё ещё не одобряла, но не начинала каждый разговор именно с этой темы. Подыскивала другие — менее неприятные, которые Джисону удавалось успешно избегать. Мама — всегда мама. Она желает ему лучшего. Её цель — удостовериться, что он устроился в жизни. Что достиг тех благ, о которых мечтает среднестатистический человек. Другое дело — ей всё равно, что по этому поводу думает Джисон. Он не удивился бы, если бы через год-другой она начала устраивать ему свидания с дочерьми своих подруг, отцовских коллег, тёткиных соседок. Она могла бы принять поражение в битве, но не в войне. А война — жизнь Джисона — состоит из многих битв. За образование, за работу, за отношения, за музыку, за одежду и даже за пачку рамёна… Джисон на вопросительно поднятый Дэхви взгляд качнул головой, мол, неважно. И застенчивая немного улыбка его на пару звёздочек сделала счастливее. Уже через пару минут Джисон вернулся в недавно покинутый двор, только в этот раз держался за руки он с другим человеком — человечком даже, маленьким таким, интересным, образцовым ребёнком. Сколько же сил Минхо отдал на это. Чего ему стоило в одиночку воспитывать человека, вау. Джисон бы не смог, будь у него хоть сто друзей. Погода радовала: из-за крыш соседних домов выкатилось бледное солнце, пахло крышесносно — цветущими деревьями и травами, многообразие которых Джисону незнакомо. И воздух приятный, не слишком загазованный, достаточно свободный для голодного вдоха. — А можно…. Джисонни, пойдём на площадку? — предложил Дэхви. — Там Тэук! Тэ-э-эук! — позвал во весь голос, подпрыгнув на месте. Джисону удалось не поморщиться. Ему непривычна такая громкость; в мире, где он оказался, она считалась нормальной формой проявления эмоций. В мире, где он жил до этого, ценилась тишина. Тэук — сидящий на вершине горки пацанёнок с нахальной мордахой и с лего-трансформерами в каждой руке. Джисон его видел впервые, но он в принципе никого здесь не знал; он оказался в двойственной ситуации. С одной стороны, с чего бы это ему запрещать Дэхви играть с друзьями на площадке рядом с домом, если на придомовой территории в принципе не может быть посторонних? С другой — Минхо сказал «домой». Значит, домой. А если случится что? Отвечать-то Джисону. Но и трястись над Дэхви не вариант, он в том возрасте, когда ежесекундный пригляд для него в тягость. Ему нужно расширять своё личное пространство, и если он хочет поиграть на улице в ясный погожий день, то зачем отказывать? Никому от этого не станет хуже. — Э-э, хорошо, беги к своему другу, я поговорю по телефону и присоединюсь к вам, хорошо? — сделал ответное предложение Джисон, подумав, что маме стоит всё-таки перезвонить. Он просто узнает, чего она хотела. — Тебе же без меня не будет скучно? — Не-а, я же буду с Тэуком! — решительно мотнул головой Дэхви. — Но ты приходи, с Тэуком круто играть, а ещё он умеет подтягиваться и солнышко крутить! Джисон посмеялся, поправил береточку на лбу Дэхви и отправил того играть со спокойным сердцем. На лавочке сел, свободно вытянув ноги, рядом к бедру положил рюкзачок, салфетки наконец-то выбросил, не понимая, почему только сейчас, а не десять урн назад. Набрал маме. Каждый гудок — гвоздь в крышку гроба. — Сын, — формальное. Пока не понятно, что случилось. Джисон редко понимал её в принципе, он характеризовал её как «старой закалки», но что творится в её мозгах — хрен. — Мама, здравствуй, — неосознанно Джисон прижал плечо повыше, а телефон к щеке посильнее, вторую руку между трясущимися коленями стиснул — защищался, не осознавая этого. — Как твоё здоровье? — Не твоими стараниями, — было слышно, что она смотрит телевизор. Где-то там лаял Ббама; он часто лаял без повода. Ну, повод был — радость, а радовался Ббама почти всегда. — И когда ты собирался мне сказать? — Ч-что? — нерешительно уточнил Джисон. — О своей интрижке, — с лёгкой агрессией, ненавязчивой, вложенной неспециально, наоборот — тщательно прибранной. Оттёртыми каплями крови, которые сияют под ультрафиолетом. Солнце ушло за облака. — Это не интрижка, — твёрдо. В этот раз. — Это — Минхо. Мы встречаемся. — «Встречаемся»? Милый, я тебя воспитала, — её извечный аргумент, — я знаю тебя как облупленного. Ты никогда не выказывал неестественной извращённой тяги к мужчинам! Джисон заломил брови и втянул воздух сквозь стиснутые зубы — получилось прохладой, — обернулся, но лишних ушей рядом не засёк. То ли молодая мама, то ли старшая сестра Тэука, к которому убежал Дэхви, слушала музыку на другом краю площадки, на перекладинах зависали подростки, разговаривавшие вороньим хаосом, что Джисон и слова не мог разобрать, поэтому он и предположил, что если чуть сбавит тон, то и его слов никто не услышит — тем более, люди из домов. Но ему не дали ответить. Мама продолжила в прежнем темпе: — Заканчивай свои игры, эксперименты, чем ты вообще там занимаешься, не позорь мать! Ты уже не ребёнок, чтобы забивать себе голову не пойми чем. «Встречаемся», ну конечно. — Мама, — настойчиво сказал Джисон. Это, в принципе, всё, что он сказал. Что ещё добавить? Джисон нервно прикусил губу и машинально нашёл взглядом синий берет Дэхви, выглядывающий из окошка игрового домика. — Я дважды «мама», я знаю, как воспитывала своих детей. И я воспитывала тебя не таким. — Да, мам, — верно, в её понимании он должен был вырасти другим. Она делала для этого всё, но оказалось — недостаточно. Мама замолчала, не зная, что ещё добавить. Она, наверное, не ожидала, что Джисон не впадёт в истерику, не начнёт извиняться или кричать. Что флегматично выслушает её, но не согласится ни с чем, кроме высказывания о том, что она «воспитывала его не таким». — Почему, Джисонни? — требовательно спросила она так, что Джисону спрятаться захотелось куда поглубже, лишь бы волны её голоса до него не доставали. Ладно, в чём-то теория про «девушку, похожую на мать», верна. Минхо умел быть таким же властным и подавляющим, когда не вёл себя как чучело вяленое. — Что «почему»? — он по-настоящему не знал, как на такое ответить. Почему он встречается с человеком, которого любит? Почему любит? Почему этими отношениями перечит её ценностным ориентациям? Почему он такой, любитель переть против системы, после каждого смелого поступка отправляющийся на свидание с панической атакой? Почему он отказывается принимать «помощь в самоопределении» со стороны? Что? — С мужчиной семьи не построишь… — мама аккуратно обошла каждое из «почему», возникших в голове Джисона, настроилась совсем на другое. Непонятно, как она пришла к озвученному выводу. Допустим, Минхо — стопроцентно биологический мужчина. И что, многое бы они потеряли? — Что ты подразумеваешь под «семьёй»? — Джисону от этого разговора некомфортно и прохладно, хотя май месяцем прохлады не назовёшь; Джисон поверху-то накидывал что-то чисто из привычки, а не из-за того, что мёрз. — По какому принципу ты и папа — семья, а мы с Минхо — нет? — Как минимум, — выделила она интонационно, — семья — сделка, одобренная государством. Сделка, на которую с тобой никто не пойдёт, выложи хоть миллиард вон. — Почему это? — выпалил Джисон быстрее, чем успел подумать, тут же прикусил язык, но было уже поздно. Мама иногда слишком проницательна. Её тяжёлое молчание говорило за неё. Как вообще определялось «тяжёлое молчание»? Джисон не знал, как дал тишине в трубке такую характеристику, но это молчание гасило любой свет в его мыслях. Он сглотнул. — То есть… — Что ты этим хочешь сказать? — опять она требовала. — Что могу… — собрался с духом Джисон, вперившись взглядом в стёртые и чуть потрёпанные носки кроссовок. Попытался извергнуть из себя хоть какой-то адекватный ответ. — Что могу… что мы можем, — взволнованно, потому что даже в разговоре с мамой одно только представление о нём и Минхо как о чём-то большем, чем… «lovers» or «partners». Увереннее: — Мы можем. — Ты… ты понимаешь, о чём вообще болтаешь? — мама остервенело задохнулась. А Джисон плечи опустил и выпустил сдавленную руку на волю — помахать Дэхви, привлёкшему его внимание. — Он… этот твой… из этих? — брезгливость можно было тряпкой промокнуть и в ведёрко выжать. Она бы в нём дно разъела. — Да лучше бы мужчина! — негодующе высказалась мама в сердцах. И Джисон такой: — В смысле? — ошарашенный полностью. — Их зря, что ли, зовут «амбифилами»?.. — её голос снизился до шёпота, — как педофилов, зоофилов и прочих извращенцев. О. О, сейчас она сделала то же, что делал Джисон после знакомства с Минхо сотню раз. Упала в невежество и позволила ему поселиться в своей голове. Позволила оттуда вывалиться наружу непережёванным — неосмысленным. Совсем не понимала, как некрасиво поступает сейчас. — Филия, мам, с греческого — «любовь», а не «извращение», — дышать стало труднее, общее самочувствие становилось хуже, неясно из-за чего, ничего не болело, нигде не давило, не тошнило — необъяснимая фигня. Давление, что ли? — И теперь, чтобы у таких, как мы с тобой, не возникало неприятных ассоциаций, корректнее называть их дуалами, — возражение слабое, как и сам Джисон. Слабак. Тряпка. — Ты неправа. Он — хороший человек. — Господи, — ёмко высказалась его нерелигиозная мать. Джисон и сам не особо религиозен… Никогда он не обращался к конкретному богу и воспринимал эти обращения скорее как междометия. Но даже такого мама себе не позволяла. Её до безумия смешила концепция «сверхсуществ, повелевающих нами». «Как будто до нас, если мы и рукотворны, кому-то есть дело», — говорила она и переключала канал. «Светское мы государство или духам чарку подаём?» — говорила она и проходила мимо делегации восходящих в храмы мирян для даров монахам в День Предков. — Господи, — повторила мама, — за что мне это. Наверняка она разочарована сильнее, чем представляла. Она наверняка представляла, ведь звонила уже с намерением разочароваться в сыне. И думала наверняка, что ошиблась где-то. Что-то сказала или сделала неправильно, недоглядела. — А дети? — всхлипнула она далеко не слезливо. — Что, такой сможет подарить тебе нормальных здоровых детей?! Вот уж нелепость; Джисон моргнул и снова глянул туда, где играл Дэхви — нормальный и здоровый ребёнок. На зависть многим (и, да, Джисон приложит руку к тому, чтобы эта зависть только возрастала — Дэхви будет лучшим мальчиком в Сеуле). Но дело не в этом. — Мама, — тихо позвал Джисон. Сейчас ему не нужно было кричать, чтобы она его услышала. — Мам, он — не инкубатор. Я люблю его не потому, что он может подарить мне детей, — и только сейчас Джисон понял, что пропал окончательно. Он на стадии невозврата. Он на стадии «где бы я ни был, я буду думать о нём», «если мы разойдёмся, я буду помнить его», «если я найду другого — во всём буду сравнивать с ним». Он будет таким же, как те, кто сравнивал его с Сынмином. Будет так же нечестен по отношению к другим. Будет таким же asshole, хуже, чем есть, поэтому лучше бы ему остаться с Минхо навсегда. Джисон преисполнился убеждённости в своей правоте, в своём выборе, в своих силах противостоять большим и старшим силам: — Он не выбирал, каким родиться. Он такой же человек. Попеняй на эволюцию, которая создала третьего, чтобы первые двое вообще выжили, чёрт подери. Не самая одухотворённая речь. Джисон не мастер в таких делах, оратор из него никакущий. Уметь убеждать, доказывать свою точку зрения, аргументировать и подкладывать под свои реплики фундаментальную основу фактов не то же, что сплести хвостиками рифм две строчки, пусть и сходу. — Мне нужно это обдумать, — сухо «попрощалась» мама и сбросила. Джисону тоже. — Джисонни! — Дэхви заметил, что он больше не говорит по телефону. Пришёл, будто почувствовав, что Джисону надо. Надо обнять это маленькое чудо с некоторыми замашками манипулятора и обманчивыми глазами, этот ретранслятор сарказма Сынмина и капризов Минхо, эту чудовищную прелесть, страшным образом очаровывающую людей на раз-два. У Дэхви и Минхо схожий запах, пронеслось мыслью, пока Джисон приникал носом к мягким волосам — у малыша очень милый высокий лоб и немного жиденькая чёлка (как у Чана с выпрямленными кудряшками — то ещё зрелище), но в нём уже проглядывается бесконечно привлекательный молодой человек. Джисон не знал, что ему ещё в жизни надо. — Тебе грустно? Грустишь, — Дэхви покорно терпел объятия, даже ладошку (испачканную в земле) утешительно приложил к щеке Джисона, Дэхви знал, что такое «обнимательное настроение». — Моей маме не очень нравится, что я люблю твоего папу, — признался Джисон. — Знаешь, что такое «предвзятость»? — Не-а. — Это когда ты ещё чего-то не знал, не пробовал, но уже знаешь, как к этому относиться. Представь, — на этих словах Дэхви крепко зажмурился, — ты никогда не пробовал хурму. — А что такое хурма? Джисон усмехнулся — тут и представлять не надо. — Это экзотическая ягода, похожая на мягкое яблоко. — М-м, наверное, вкусная! — А теперь представь, что она тебе не нравится. — Я же её не пробовал! — Вот это и есть «предвзятость». Все люди относятся к чему-то предвзято. Даже я и твой папа. Просто иногда не понимаем этого. Вот и моя мама ещё не познакомилась с твоим папой, а уже решила, что он ей не нравится. Разве не грустно? — Джисон не знал, почему вообще это всё говорит. Потому ли, что Минхо советовал «почаще говори и веди себя с ним как со взрослым», или потому, что надо было куда-то выговориться — неважно, поймут или нет. Джисон не мог сейчас петь грустные песни или записывать в блокнот снедающие его ментальное здоровье тревоги. — Я понял, Джисонни, — распахнул глаза Дэхви. — Это как Тэук, да? Когда они с мамой сюда приехали, он не хотел со мной играть, но мы даже не познакомились! Он сказал, что я «не такой» и он не будет со мной дружить. Все дружат, а он не будет. А потом папа, когда я сказал ему, что Тэук выбросил мою конфету с карточкой бронтозавра, пошёл к маме Тэука, и Тэук извинился, но не… ну, не извинился! Слова сказал, а всё равно не играл. Сейчас мы дружим, потому что… познакомились и тогда он извинился, он попросил маму… — Дэхви вдруг резко замолчал и стрельнул взглядом вбок. Тэуку, о котором шла речь, надоело ждать Дэхви по всей видимости, он, насупившись и голову вниз опустив, глядя слегка надменно, шёл к ним. — Дэхви-ку-ун, ты долго! Джисон отпустил свою чудинку, фыркнул и рот зажал, смех гася. Дети. Предвзятость. Чёрт. Взрослые — выросшие дети. Конечно, у взрослых всё так же, как у детей. Только по-взрослому. *** Есть ещё порох в пороховницах! Джисон доказал это и себе, и маленьким (как любил выражаться Минхо) шакалёнышам, подтянувшись на перекладине пятнадцать раз. Мог бы и больше, если бы они не запрыгивали ему на ноги и не раскачивали его, вообразив качелями. Тэук, на деле, самый обычный дворовый мальчишка. Джисону нетрудно было составить его портрет: его мать второй раз удачно вышла замуж за мужчину побогаче («мама нашла папку с деньжищами!»), они переехали сюда из района победнее («Раньше мы жили в Ахёне»), понятное дело, почему он был полон предрассудков. Джисон не делил людей на бедных, богатых и среднего достатка, но то всё-таки накладывало свой отпечаток на стиль мышления. Бедные страны менее прогрессивны, это факт. Окружение формирует личность, это факт. Тэук смог выбраться из рассудительной нищеты; из тлетворных трущоб — в интеллектуальное гетто. Хорошо, что рано. Мама Джисона в возрасте; чем старше человек, тем менее он гибок. Закостенелыми таких называют. Джисон не может обещать себе, что не станет таким же — от тюрьмы да от сумы, как говорится. Но пока он старается меняться в лучшую сторону. Правда старается. И хуйню не нести, и мысли уёбские пресекать — не получается иногда, но попытки — тоже шаг. Джисон надеялся, что мать тоже сделает шаг. Он проводит с Дэхви и Тэуком на улице целый час, при прощании знакомится с мамой Тэука — это она, оказывается, слушала музыку и наслаждалась прекрасным вечером. Джисон не знал, как ей представиться, но это сделал Дэхви. Теперь, боялся Джисон, весь двор будет знать его как «папиного любимого парня». Начало положено, да? Забрав с лавочки свой рюкзак, Дэхви поволок Джисона домой, проголодался, чертяка. И несмотря на то, что Джисон некоторым моментам сам был свидетелем, он с удовольствием слушал полного энтузиазма Дэхви, пересказывающего, как Тэук завизжал от жука на шортах или как сам Дэхви скатился с горки лёжа. — О, добрый вечер, бабуля Киоко! — у двери в подъезд Джисон с Дэхви натолкнулись на ту же старушку, которую Джисон уже пару раз видел. Из-за которой Джисон и узнал о японском Минхо (и восхитился своим парнем ещё пару раз). — Дайки-кун, привет, моя булочка с мёдом! — ласково засмеялась на приветствие Дэхви… э-э, Киоко-сан? Это её имя? А имя Дэхви — Дайки?.. Ну конечно у него есть японское имя… Джисон почувствовал себя неловко и сообразил на японском всё, что мог, согнувшись в глубоком поклоне: — Здравствуйте, меня зовут Хан Джисон, рад знакомству! Киоко-сан представилась в ответ и начала спрашивать что-то на японском, но кроме приятно познакомиться Джисон ничего не понял, а та с каждым своим словом убеждалась лишь больше, что Джисон ни бе ни ме не талдычит, приветливо разулыбалась и перешла на неплохой корейский. — Говорю, рада познакомиться с вами, Джисон-щщи, всё ли у вас ладится? Наслышана о вас, да не представилось возможности ранее побеседовать. Серьёзны ли ваши намерения? — и подмигнула лихо, будто знала какую-то тайну, а теперь проверяла Джисона, да так, чтобы тот всё понял и нигде не промахнулся. — Э-э, yeah, взаимно, взаимно, Киоко-сан… Я… — и вспомнил вдруг. — Я нашёл свой ковёр из сосновых иголок, — и поклонился ещё раз, крепко стиснув губы. Лицо Киоко-сан враз охватила грусть, но то была светлая грусть — ей ответ пришёлся по душе, но затронул в ней что-то, о чём она в этом момент не думала — Джисон не слишком разбирался в чтении мимики, но Киоко-сан словно и не хотела прятаться. Улыбнулась лишь, сказала напоследок: «Не стану задерживать. Приятно было познакомиться, буду рада видеть вас на чаю», — и пошла куда-то по своим одиноким старушечьим делам. Дэхви посмотрел ей в спину задумчиво, потом взгляд к Джисону поднял и спросил беззастенчиво: — У вас свои тайные фразочки? — Нет, — Джисона и самого вновь грусть тронула. — Я расскажу тебе легенду о влюблённых и соснах, когда поднимемся и поужинаем, хорошо? А ты покажешь мне свои «красивые штучки». Или наоборот. Дэхви задумчиво дёрнул Джисона за край олимпийки, потом выдал «ага» и любезно открыл перед Джисоном дверь, в предвкушении туманно улыбаясь. *** Минхо дьявольски красив. Обидно, но Джисон начал к этому привыкать, потому что имел возможность к этой красоте прикасаться и видеть её постоянно: на фотографии профиля в диалоге, отёкшего и заспанного по утрам, на заставке экрана, в видеосообщениях и немножечко в Дэхви. Радостно то, что теперь эта красота немного сбавляла яркость, не слепила больше, берегла Джисоновы глаза; Джисон привыкал к ней и видел теперь, что за ней скрывалось. Да, эта мысль устаканилась: Минхо не идеальный. Наоборот даже — он вредный, ленивый и забывчивый, в еде жадный, а в связях собственник. Джисона это устраивало: идеального человека он бы не потянул. А так самооценочка понемногу начала выбираться, бедненькая и загнанная, из подвала, отъедаться на маленьких морщинках, шрамах и рехотках, на нервом защемлённой асимметрии, на вздорном характере и незрелости, без вариантов связанной с ранним отцовством. Джисон подумал: сложись всё по-другому и будь Минхо биологически мужчиной, они могли бы и не встретиться. Минхо запросто мог стать не хореографом, а танцором или даже айдолом, получать награды вроде «артист года» или «самый красивый мужчина в мире». Вот тогда-то Джисон ни за что бы до него не дотянулся; тогда-то красота Минхо не потускнела бы в его глазах никогда. А потом Минхо вернулся домой, и Джисон результаты своей рефлексии засунул удаву в глотку и заплёл узелком во хвосте. Потому что… ох ты ж ёб твою мать, у Джисона цензурные слова если и остались, то всё равно ограничили бы его лексикон «люблю», «хочу», «моё божество» и чем-то в этом духе — в общем, бесконечно слащаво и сопливо, но Джисон и не любил никогда и никого так, чтобы бошку срывало. Он себя не понимал и ненавидел, он хотел, чтобы это чувство бесконечного горения, плавящего его тело воском, кончилось — и, конечно же, чтобы оно никогда не кончалось, потому что этот жар согревал промёрзшие ИРЛ-проблемами внутренности, теплом ложился на щёки и кончики пальцев. А Минхо смотрел на Джисона так, будто у него были сомнения, нравится или нет. Джисон какой-то своей частью не удивлён: они живут там, где красота возведена в культ, а годовой оборот в косметической индустрии миллиардами исчисляется: на одних только мужчин пятьсот миллионов евро приходится. Джисон и сам тратился — на уходовую, и Минхо тратился — ох, сколько жалоб от него было выслушано по поводу «плохой кожи», а. Буквально вчера бубнил, что из-за недели «масочного режима» надышал в себя прыщи. Какие нахрен прыщи, хотел спросить его Джисон, потому что в упор ничего не видел (скорее всего из-за расплыва в алкоголе, но не видел же). И сейчас — какие прыщи? Если они и были, их нещадно замазали визажисты, у которых Минхо успел побывать за жалкие пару часов, что они не виделись. Декоративную косметику изобрели не просто так. Она действительно украшала — что-то скрадывала, что-то подчёркивала, где-то акценты смещала на передний план, иногда полностью меняла человека, но… Минхо остался прежним, узнаваемым. И при этом себя превосходил в разы. Джисон сам не понял, что задержал дыхание, пока стоял, к стене прислонившись, и вкруглую глядел на чуть запыхавшегося Минхо, прикусившего в тревоге нижнюю губу. Сочную, блестящую нижнюю губу — простой блеск на матовый беж, но… Но. Но! Ворох мыслей голове вымело нахрен через чердак и метлой на прощаньице помахало. Машинально Джисон облизнул и свои губы, заставив себя оторвать до отвратительного очевидный взгляд. Они там точно просто танцуют? Неужели обязательно было так выделять танцоров? Что, и на само выступление им придётся краситься? Да ладно тебе, Хан Джисон, ты не настолько ревнив. И ты уже видел инстаграм Минхо — кроме скрытых фото, потому что, очевидно, Минхо так и не подписался в ответ, говнюк, — там и не такое было. Да ты и сам не раз подставлялся под набитую опытом руку визажиста — как минимум для того, чтобы пополнить портфолио Гоына, поучаствовать в конкурсе или для души, когда хотя бы для себя хотелось быть красивым. Неужели лёгкий макияж настолько тебя застопорил? Что там — подправленная форма бровей, бронза на веках и лёгкий блеск на губах. Ну и тон выровненный. Первая девушка твоя сильнее красилась, а ты тут завис. Command + Option + Shift + Esc. Command + Option + Shift + Esc. Ну же, рот открой, идиотина. — I hope your make' is edible, — вырвалось. — Because I want to eat you with it. Минхо вытолкнул нижнюю губу наружу и сложил рот в удивлённой «о», высекшей на его лице обрывы скул. How fuckable. Сколько раз за день он хотел сесть и заплакать? — Правильно ли я понял, что ты хочешь меня… — провокационная пауза, — съесть? — Детка, — Джисон неловко потёр шею и отлип от стены, — я хочу тебя всё. Минхо уже не выглядел как бэд-бой из студенческих дорам, он переоделся в своё, родное — самые обычные спортивки и толстовка с капюшоном, скрывающая… ебать какую кокетливую укладку. Нужно срочно отвернуться или хотя бы отвлечься, иначе точно кровь носом пойдёт; Минхо вжикнул замком и повесил толстовку на крючок, на ходу разуваясь наступанием на пятки. — Где Дэхви? — словно ничего не было и нет. Минхо тоже на Джисона не смотрел, рассматривал себя в зеркале с долей критики, а Джисон его недовольство слышал в будничном вопросе отчётливо. — В туалете, — сбавил обороты Джисон, опомнившись. — И настоятельно советую не вламываться туда, а подождать, пока он закончит дела. Минхо стрельнул взглядом в закрытую дверь санузла и резко дёрнул головой в сторону Джисона. Недоверчиво. В шоке. С изрядной долей ужаса. И восхищением. — Как у тебя получилось? — прошептал Минхо благоговейно, у него действительно челюсть от подобных новостей отвалилась. — Думаю, он просто меня постеснялся? — Джисон лишь предполагал, потому что с Дэхви у него сложился довольно-таки странный разговор, почерпнуть из него достаточное количество информации для выстраивания причинно-следственных связей Джисону не удалось. Пока они ждали Минхо, успели переделать много дел. Разогрели ужин — и Джисон не до конца понимал реальность его появления (чтобы познать таинство этой магии нужно самому, что ли, родителем стать? Как и когда холодильник и шкафы наполняются едой? Mom's magic какой-то), повалялись перед телевизором, разложив диван — как раз успели премьерную серию любимой дорамы Дэхви глянуть, позалипали в телефон: Джисон показал Дэхви приложение, в котором баловался с музыкой. В нём можно было настукать перкуссию, нащипать бас или соло, скомбинировать пару клавиш, накидать это всё в ряд, даже войс записать. Удобно для «идей на ходу», но для чего посерьёзнее — существовали более продвинутые приложухи. Их у Джисона не было — неудобно, долго, непривычно, и вообще, зачем маяться, если у него почти всегда с собой ноутбук (кроме дней, когда он оказывается у Минхо. Пора исправлять эту промашку, пока она не обернулась традицией). И вот, буквально десять минут назад, когда делать было уже нечего, Джисон заметил, что личико у Дэхви больно бледное и напряжённое. Оставить как есть он не мог даже не потому, что это — ребёнок, ребёнок его Минхо, а вообще. И допытался-таки до признательного «животик пучит, хочу в туалет». Первая попытка отвести Дэхви в туалет успехом не увенчалась — всё «папу подожду» да «где папа». А вторая сработала. Джисон все свои навыки увещевания воедино собрал, сформулировал в одно предложение аж несколько заглавных мыслей: «нельзя долго терпеть, иначе можешь заболеть», «а что, если папа задержится», «я могу пойти с тобой, закрою глаза, хочешь?» и «твой папа на меня рассердится, малыш». Что из этого повлияло в наибольшей степени — хрен его знает, Джисон вообще считал, что сказал неправильно, поскольку использовал манипуляцию, чего Минхо настоятельно не рекомендовал. Но вот, посмотрите, где они сейчас: Дэхви за закрытой дверью справляется самостоятельно, а Джисон — в объятиях Минхо, который подозрительно всхлипнул ему в ухо. — Don't cry my baby, it's alright. Они стояли посреди коридора, их окружало множество вещей — обувь, детские вещи, стикеры на зеркале, оставленная на комоде расчёска, — и мир продолжал жить: в закатных лучах солнца оседала сверкающая пыль, люди в машинах за окном спешили по домам, закончив рабочий день, почти беззвучно вибрировал под потолком термостат, всё это было здесь и сейчас, но Джисону чудилось, будто они наедине и в нигде. Он позволил себе на секунду забыться, притереться к бархатной щеке, сомкнуть веки и представить разостлавшуюся вокруг них темноту на много миль вперёд. Он по гроб жизни обязан Кусуль-сонбэ. Сынмину и Чану. Маме Минхо. Всем совпадениям, случайностям и запланированным последствиям, привёдшим его сюда. Под дрожащий подбородок и спрятанные бесконечными рукавами руки. Слушать неровное дыхание и внимать аромату дома. Все стены были выкрашены тьмой, теперь окрашены тобой. Сияешь среди множества людей, твой свет всё делает ясней, Теперь смотрю я на тебя, тянусь тебя коснуться. Не знаю что сказать, пришлось мне притвориться смелым, Я замер, лишь в твои глаза взглянув. Всё это незнакомо для меня, я чувства чувствую впервые эти, Я жду с тобой продолжить, впервые — в нервах и волненье утонув. Почти не знаю о тебе, но постепенно «мало» станет «всем», Плевать, как много времени уйдёт — я близок стать тебе хочу; (Я трус, который хочет показаться смелым: Внутри от страха я кричу). Пустое сердце наполняется весной, В нём распускается прекраснейший цветок; Прости, что ношей стал и ерундой; Но если упущу свой шанс сейчас, я знаю — жизнь пойдёт наискосок. Ещё многое стоит успеть: узнать, что за красивые штучки Дэхви прятал в своём рюкзачке с помпонами, обзавестись парой книжек по детской психологии, расписать план уроков по вокалу, освободить стену от плакатов полностью, найти жильё где-нибудь рядом, познакомить избранника с родителями и братом (и попытаться хоть какой-то ажур перемирия меж ними вывязать), довести девочек Хангёля-PD до пика и распрощаться с ними навсегда, оценить демку Чанбина, скинутую этим утром, поддержать Минхо и его ребятишек в воскресенье, увидев вживую впервые, каков же он в танце. Может, всё это — сон, иллюзия или делирий. Может, реальность. Вдруг Джисон завтра очнётся в больнице после месяца комы. Или откроет глаза новорожденным с чистым листом памяти. Вдруг всё правда, и утром его ждут лучистая довольная улыбка, кошачьи потягушки и тепло человечьего нутра? Джисон не станет загадывать. Что его ждёт через год — неважно; неважно, что случится завтра. Важно лишь то, что в эту секунду… — Я люблю тебя.