Смеётся гора

Погода благоволила странникам и скитальцам: приятный летний ветерок умывал лицо нежными ладонями, солнце забывало печь, но не забывало греть и рассеивать мягкий свет по тротуарам, путаться лучами в пышной зелени, подсвечивая листья изумрудом; влажный воздух оседал солью в каплях пота по лбу, вискам и ложбинке над губой. Да, отличное время для прогулок и бесцельных брождений, никто не заметит блаженных придурковатых улыбок — все точно так же наслаждаются редким для июля днём, когда ни духоты, ни пронзающих каплями-копьями ливней, от которых ни один зонтик не спасёт. Хорошо. Здорово. Замечательно. Расположение духа у Минхо выше всяких похвал, он настолько счастлив и благожелателен, что всяким чудится подвох. А у него это — последние выходные перед отпуском, он позволяет себе расслабиться и откинуться на спинку лавочки, закинув ногу на ногу. Он в чёрных — не особо умно — хлопковых брюках, лёгких и слегка колких. У него на коленях, бёдрах и икрах куча синяков, потому что весь июнь он с невероятным рвением тренировал своих детишек — когда подготовка и сам фестиваль кончились, он, наконец, вернулся к учительским обязанностям. То есть встречался он на неделе теперь не только со своими старшими, которых курировал и которые в этом году уже выпустятся, но и с ребятами помладше. Значит, у него было не десять практических часов в неделю (условных: конечно, занимался со своими пиздючонышами Минхо в день часов по пять-шесть), а двадцать пять, плюс пять часов теории. Утренние занятия вернулись, и больше у него не было возможности лениво протирать задницу в своём кабинете. Зато было весело. Самым мелким он показывал основы: программа включала шестнадцать часов на шестнадцать базовых движений в хип-хопе, и ещё столько же на закрепление. Разобрали уже восемь, остальное будет после каникул (и его отпуска), они перейдут на элементарные связки, а до рождественских праздников успеют разучить парочку хореографий. В средней группе Минхо не особо любили — их куратором был Ынкван. Не то чтобы они друг друга ненавидели, просто Ынкван презирал Минхо за то, каким образом тот появился в студии и занял должность, а ещё искренне не понимал, зачем современникам давать столько часов уличных танцев (боялся, видимо, за свой модерн). Минхо, вообще-то, считал точно так же — у современников было столько же часов его курса, сколько у би-боев Юна, пиздецки нерационально: брейк-данс и хип-хоп в кругу уличных танцев связаны очевиднее, чем уличный хип-хоп и джаз-модерн. Минхо раздавил на зубах соломинку и вздохнул. Скосил из-под солнечных очков взгляд. Дэхви забрался на лавочку с ногами, поджал их под себя и, сгорбившись, остервенело тапал пальцами по экрану телефона. Минхо предпочёл бы, чтобы его сын занимал свою голову играми другого толка, да убедительных для этого аргументов придумать не мог. Самому ему ведь никто не запрещал делать что хочется, так почему у него было право указывать Дэхви, в какие игры играть. Ну не хочет головоломок или лингвоигр, пусть рубит свои пиксельные ящики пиксельным мечом. Не снятся же ему кошмары от пиксельных чудовищ, не стоило заострять на этом внимания?.. Наверное. Клубничный шейк подошёл к концу, остатки на дне стакана засвистели и противно продувались, Минхо выпустил соломинку и цыкнул. Хорошо, что боковым зрением он уже заметил приближение звезды этого дня (и наверняка вечера). — Дэ-эйви, моё зо-лот-це! — приятный, искусственно заниженный голос прокрался в уши и осел в них жидким мёдом. — Е-е-е! — Е-е-е! Бокки! — Дэхви мигом отвлёкся от экрана, где всего за пару секунд показатели HP в виде сердечек обесцветились, пихнул свой телефон Минхо и спрыгнул на асфальт. — Наше солнышко! Феликс, когда улыбался, действительно походил на солнышко — по его вискам и щекам расползались лучики морщинок, веснушки напоминали о весне и расцвете природных сил, а улыбка… эх, подумал Минхо, нельзя остаться равнодушным к этой улыбке. Она как будто тумблер хмурости переключала, заставляла улыбаться следом за собой, вот и теперь Минхо обнаружил, что улыбается. Убрав телефон Дэхви в поясную сумку — он ему точно в ближайшее время не понадобится, — поднялся, скрипя костями. Смотрел, как Дэхви обнимал Феликса за пояс, приложив довольно раздутую щёку к его животу, как сам Феликс посмеивался и щурился, обнимая в ответ за плечи. — Скучал-скучал, Бокки! Такой красивый, Бокки, так скучал по тебе, — от наплыва чувств Дэхви мог и расплакаться, Минхо и сам растрогался до чёртиков, колющих вилами печёнку, потому что Феликса он не видел целых полгода на этот раз: сначала из-за коллекции весна-лето, представленной аж в декабре, потом из-за съёмок в Японии для японских подразделений модных журналов, а всю весну Феликс пробыл в Европе — выходил на подиум и снимался в рекламе. Из-за вечных расхождений в часовых поясах им адекватно созвониться было проблематично, довольствовались голосовыми и видеосообщениями раз в недельку, да фотографиями бродячих котов, которых Феликс встречал в разнообразных временных местах своего обитания. По заветам Минхо покупал кошачьи лакомства и кормил. В общем, у Минхо шанс увидеть лицо Феликса в случайной ленте тиктока был выше, чем воочию. А Феликс, тем временем, менялся. В нём не осталось ни тени его подростковой пухлости и костлявости. То есть он по-прежнему был худощавым и тонким, но не до болезности, и силёнки в нём были — ими Феликс как раз в своих тиктоках и сверкал, всё задирая майку или просовывая голые бёдра в разрезы макси-юбок. Заенька-цветочек в Феликсе всё ещё жил (его бесконечный оптимизм и буддийская доброта тому подтверждение), но показывался больно уж редко. Жаль. — Ёнбок, — Минхо склонил голову, смакуя корейское имя Феликса, давно на губах не появляющееся. — Добро? — Добро, Лино-хён, — Феликс похлопал Дэхви по плечу и отпустил: загубил могущую до скончания времён тянуться сцену воссоединения. — А-а-ах, — страдальчески выдохнул, — я наконец-то дома. Вы бы видели, ребята, какой бардак мне пришлось разгребать. Вчера вычихал из себя полгода пыли. Дэйви, дружище, давай-ка на память щёлкнемся? Минхо предугадал это и уже минуту как свободной рукой открыл приложение камеры. Стакан из-под шейка надо было куда-то деть. — Давайте до урны дойдём, — кивнул Минхо в сторону зелёной железной урны со значком переработки у входа в торговый центр. Таким образом они ещё и приблизятся к цели сегодняшней встречи. А рядом с урной, кстати, симпатичное деревце — всё лучше для фона, чем вывеска прачечной. — Давай, рассказывай, Бокки, какие приключения с тобой приключились. И в двадцать шагов Феликс не сумел уместить ни одной истории — всё смеялся он, улыбался, Дэхви нежил похлопываниями по отросшим вихрам, за руку пытался взять и пойти шаг в шаг. А Дэхви дурачился, круги вокруг Феликса набегал, шутливо гладил его по спине и рукам, подмигивал и хохотал, твердить о тоске не переставал. Оба этих мальчика-зайчика замирали лишь в момент, когда Минхо запечатлевал их позирование на камеру — и позировать, и красивые фотографии они любили. Успели мордахи покривить и перед деревцем, и перед зеркальной инсталляцией, установленной недавно, видимо (все трое видели её впервые), и перед самим Минхо, переключившим камеру в режим селфи. — Припозднились мы в этом году, — Минхо довольно профессионально за дужку солнечные очки приспустил, вглядываясь в вывески с логотипами брендов и решая, куда хочет заглянуть в первую очередь. Внутри торгового центра прохлада: вовсю работают кондиционеры. — Я всё равно не вырос, — пожаловался Дэхви Феликсу, дёрнув его за руку (как и всегда изящную, с браслетами из драгметаллов и стильными кольцами на пальцах). — А что, если я так и не вырасту? — Ой-я, Дэйви, уверен я, что вырастешь, — убедительно произнёс Феликс, — Сынмо же высокий?.. — А папа — нет, — Дэхви понурил плечи. — И Джисонни нет. Минхо от удивления вскинул брови и начал соображать: при чём тут «Джисонни»? Уж не думал ли Дэхви, что дети вырастают похожими на тех, кого чаще видят? Глупо было бы: тогда сейчас Дэхви походил бы не на Минхо и Сынмина, а на Минхо и воспитателя Лим (было бы смешно: у неё нос картошкой и три морщинистых подбородка). — Ах, Джисонни… — ехидная улыбка Феликса Минхо обещает демонической расправы (потому что никого из окружения Минхо нельзя судить по внешнему виду): посты с Минхо и Джисоном частенько оказывались на их страницах и страницах их друзей, и при этом Минхо в диалоге с Феликсом ни разу не упомянул о смене статуса. Феликс мог бы затаить обиду — никто бы его даже не упрекнул, но разве не очевидно, что рассказать Минхо о таком хотелось бы лично? Например, на фудкорте за креманкой мороженого после покупок, как они делали стабильно пару раз в год. — Тележку возьмём, — невозмутимо перевёл тему Минхо, припомнив, что без неё предыдущие разы не обходились никогда. Они закупали столько, что проще было грузовой вагон за собой тягать: Минхо обновлял весь детский гардероб, старые вещи отдавал на благотворительность, и всё равно получалось так, что отдавалось раза в два больше, чем покупалось. Потому что сердобольные бабуленьки всегда выбирали для подарка что-то попрактичнее, что-то, что пригодится всегда, и этим чем-то почти всегда оказывалась одежда. Деньги для «дней шопинга» Минхо откладывал с каждой зарплаты, ещё госпожа Ким суетиться начинала, и Сынмина подговаривала: в общем, особенно стеснённым в средствах Минхо себя не чувствовал, если дело касалось обновок для Дэхви. Пусть и злился, что Сынмин зачастую слишком много на себя берёт из-за грёбаного чувства вины (в последнее время между ними странное холодное перемирие — Сынмин явно до конца осознал, что Минхо не вернётся), но ладно, жили же как-то. И ещё сколько жить: надо бы научиться принимать Сынмина таким, какой он есть, что не даётся Минхо уже много лет, а он отчаянно пытается. И Сынмин черепашьими шажочками идёт на контакт. Проявляется оно незаметно для постороннего, но Минхо… Минхо видит. Знает. Жалеет слегка, что у обоих не хватило друг на друга терпения. Жалеть перестаёт, обнаруживая голову Джисона на соседней подушке. — Папа, а когда я вырасту? — Дэхви переключился на него, потому что увещевания Феликса силы не возымели. — Почему я такой маленький? — Ты не маленький, ты как раз, — закатил глаза Минхо, потому что параметры тела и вес Дэхви соответствовали норме его возраста. У него, конечно, тоже водились смутные сомнения, что чем-чем, а ростом Дэхви похвастаться не сможет, но говорить точно об этом пока рано. — Ещё полметра точно наберёшь. Дэхви раскинул руки, прикинув, сколько это по его мнению — полметра, довольным не остался, взгляд на Минхо недовольный поднял. — Чего? — Мало, хочу больше, — надул губы и крепче сжал ладонь Феликса. — Буду большим для Бокки и стану его защищать. Минхо не понимал, откуда у Дэхви это — какие-то типичные представления о «нормальной» модели семьи, где добытчик — высокий и сильный, а хозяин — маленький и милый. У них в окружении таких семей просто нет. Нет даже разделения на «добытчиков» и «хозяев», что за чушь? Нужно поговорить с учителем Лим и посмотреть историю видео, которые смотрел Дэхви. Откуда он это тащит? Зачем? Как объяснить, что… — Малыш Дэйви, вообще-то, мне нравятся маленькие и милые, — Феликс остановился, чуть отвёл с человечьего потока Дэхви в сторонку, сел перед ним на корточки. Что забавно, отчасти процитировал мысли Минхо. — Как ты и Бинни-хён. Мне будет удобнее себя чувствовать с людьми среднего роста, великанов я боюсь. Поэтому не стремись вырастать слишком сильно… …потому что в ином случае Минхо придётся устраивать «дни шопинга» сильно чаще двух раз в год. — Ну вот Джисонни же у папы небольшой? — продолжил Феликс свои приёмчики «будущего муженька». — Но папа всё равно любит Джисонни, верно? Да. Минхо непривычно слышать подобное со стороны. Кто-то говорит о его любви к другому человеку. Не его сыну. Не к друзьям и не семье. И… — Эй, это, вообще-то, запрещённый приём! — праведно разозлился Минхо за хитрую уловку Феликса, в очередной раз заставившую чувствовать вину. — Виноват, да, но ты могла бы и дотерепеть до вечера, цыпочка, у нас здесь ещё остались дела. И покатил тележку в правое крыло, где сосредоточилось большинство брендов одежды. Сразу мимо maybe-baby (им ни к чему женский оверсайз) и dabagirl (по той же причине), вот в osigrandi ещё можно найти что-нибудь детское и стильное, но Дэхви тяготел к более нейтральным цветам и принтам (кое-где даже скатываясь в откровенно девчачье, и Минхо его право на любимые цвета не ущемлял), такие магазины больше подходят самому Минхо или Джисону. Лучше, конечно, в первую очередь, докатиться сразу до детских брендов. Чаще всего всё необходимое находилось в KKAMI (тут должна быть шутка про то, что Хёнджин назвал своего пса Кками, но она умерла вместе с Кками — а Минхо не настолько жесток, чтобы шутить на эту тему), у них Минхо только верхняя одежда не нравилась. Разваливалась в непогоду, да, зато красивая. Очень трудно было в прошлый раз отговорить Дэхви купить здесь дождевик (даже витринный образец был не очень — нитки лезли из швов, пуговица пришита криво, строчка по подолу тоже кривая). — Пап, па-ап, давай туда, — попросил Дэхви, пальцем тычась в логотип с перевёрнутой кроличьей башкой на месте чиыт. — Я вижу красивое и крольчат! Почему бы и нет, хрен знает, что это за магазин такой, но выглядит вроде прилично, открылся недавно, судя по баннеру над входом. И детская одежда там реально «детская». Всё пафосно сахарно-ванильное, с рюшечками, бисером и отпаренными воротничками. На фарфоровых деток каких-то, особенно во-он те шорты на подтяжках. — О вкусах не спорят, — над ухом раздался смешок, а Минхо отмахнулся от Феликса как от назойливого комара. — Я вроде как и не спорил. — Твоё лицо за тебя говорит. А по-моему мило. Не бойся, спортивный костюм мы ему тоже возьмём, чтобы твоё чувство стиля пострадало не особенно. Эй, Минхо пусть и предпочитает спортивный или уличный стили, но ничто метросексуальное ему не чуждо, у него даже скинни-джинсы есть! И пиджак, и пара костюмов! И даже туфли остроносые на каблучке, как их… дерби? Похожие на оксфорды Сынмина, но точно не они, Лапка, ты не видишь, что они совсем не похожи? — Дэхви уже в том возрасте, когда может выбирать себе одежду сам. Я не буду противиться — ну, только если его выбор не будет угрожать моему карману, — Минхо остановил тележку у касс и последовал за Дэхви (на всё восторженно глазеет и всё желает примерить, ну что за обаяшка). Феликс пригладил свой маллет, задев звенящие висюльки в ушах, и своим сканирующим взглядом обвёл торговый зал. Оценивал эстетику, чё. Минхо остановился вдруг. Спросил: — Какой у тебя размер, Бокки? И… когда мы закупимся, ты же посидишь с Морандуни где-нибудь минут пятнадцать? У Феликса на лице промелькнуло… понимание. Что ж, это даже к лучшему — и объяснять ничего не придётся. *** Господни всеблагие, какой же замечательный вид. После того, как Джисон всё-таки умудрился затащить его в бассейн, они неплохо на открытом солнышке зарумянились. И если Минхо помогло то, что пытался плавать он в закрытом костюме, то Джисона, после первого же заплыва снявшего майку, июльское солнце не пощадило. Красивая смуглая кожа, ровная и гладкая, нежным загаром покрытая и съедобная на вид. Хочется укусить. У Джисона лицо напряжённое и брови изломаны — он жмурит глаза и поджимает губы, дышит неровно, рваными волнами вздымая грудной клеткой. Минхо иногда думал: почему. Почему к своим двадцати шести годам Джисон оставался одиноким. Почему на эту прелесть никто не позарился? Не пометил, не оставил себе? Характер дурной, но не хуже многих, внешность завораживала тем дальше, чем дольше смотришь — неужели ни у кого не оказалось достаточно времени, чтобы понемногу довести очарованность до любви или хотя бы влюблённости? Ладонью Минхо продавливает путь от пупка вверх до самых ключиц, задирая газовую блузу вверх — блуза принадлежала Минхо и не надевалась им на голое тело. Слишком прозрачная. Слишком откровенная и манящая. Джисон прикосновению подчинялся — когда Минхо убрал ладонь, выгнулся за ней, но быстро себя одёрнул и вжался в кровать, руки на груди скрестив. Под ними складками собралась лёгкая ткань — настолько лёгкая, что без ведомой руки сразу же начала сползать обратно. Но Джисон вовремя её к себе примял, оставив живот оголённым. Очень милый живот. Он обманчиво мягкий — под ним твёрдый пресс, который Джисону хотелось бы вытащить наружу зачем-то (опять оно: будто бы Джисон недостаточно для Минхо красив и соблазнителен), и Минхо не стал бы его отговаривать. Ему же лучше: теперь они вместе ходят в тренажёрку, и у Минхо появилось больше фантазий для дрочки, когда Джисона нет рядом (а ещё чем сильнее Джисон, тем больше он может выдержать). Минхо не сдержался. Наклонился вперёд, отчего лежащие на его коленях бёдра разъехались шире, поцеловал куда достал — нежно, опасаясь, что больше на нежности у него терпения не хватит. А Джисон — дурак, выполнял всё, о чём Минхо просил. Не крутил пальцем у виска, не говорил: «ты странный, хён», не кривился. Просто предупредил: «могу и отказать, если будет… слишком». И отказал — но всего один раз. В том, в чём отказать для него было разумнее всего. Поцелуй под ребром оказался затёрт ладонью Джисона, что Минхо слегка разозлило. Что в его поцелуях плохого? Минхо наклонился снова, но ртом потянулся уже не животу, а шее. — Чего ты стесняешься, Хани? — прошептал под скулу, услышал и почувствовал губами глоток страждущего. — Ты ведь откроешься мне. Не сегодня, так завтра. Или я до сих пор чего-то не успел увидеть? Джисон быстро замотал головой, не открывая глаз и замалчивая писк. Маленький и милый. Минхо хмыкнул — смешная ситуация. Не понимал он, чего тут стыдиться. Тело Джисона он знал как облупленное. Он нашёл каждый шрам и каждую родинку, знал, где волосы редкие и прямые, где кучерявятся, знал, как часто Джисон чистит уши и триммером сбривает волосы в носу; времени на это Минхо много и не нужно было — достаточно было пару раз заняться с ним сексом и разок оставить у себя дома на недельку. Вскоре этого стало мало. Вскоре Минхо вообразил, что в рай не попадёт за чрезмерную жадность. Ведь жадность — смертный грех. Минхо же — её олицетворение. До чрезмерного болтливый Джисон в постели умолкал. Никто не научил его ни грязным разговорчикам, ни невинным комплиментам, да что там — Джисон и вздохи иногда зажимал, что Минхо веселило, ведь секс мог бы быть каким угодно, но не тихим, и во взаимном молчании лишь отчётливее слышалось то, что неопытного Джисона смущало очень. Сейчас Джисон старался дышать правильно. Минхо видел, как напряжена его челюсть снизу и шея. Длинная и тонкая шея, но даже так Минхо смог бы обхватить её только обеими руками — он хотел бы, сомкнуть пальцы и чувствовать пульс и ритм дыхания, определённо хотел бы. Когда-нибудь — не в этот раз. Джисон смотрел загнанно наконец-то раскрытыми глазами, но сперва это трудно было понять, потому что склер не видно почти, только чернь под ресницами, различию которой не способствовал приглушённый свет. Блеск. Но, кем бы ни ощущал себя Джисон, скрыть нарастающее возбуждение, приподнимающее ткань, ему не удалось бы. Наверное, это не больно конечно, но неприятно. Минхо зацепил зубами кожу над ключицей, во всю ширь ладони Джисону на бёдра опустил и водил ими, отмечая интересную текстуру, для тактильного восприятия новую. Джисон действительно вкусный, даже если чистенький и намыленный с головы до пят, а бессознательной животной образине внутри Минхо нравилось погрязнее, пусть это и шло вразрез со мнением самого Минхо. — Всегда вкусный, — подвёл итог вслух Минхо, решив, что он должен достигнуть ушей Джисона. Ушей, пронзённых десятком проколов пирсинга, парочка из них зажила совсем недавно — заявился он, понимаете ли, с целым созвездием металлических звёздочек, которые трогать запрещал, которые спиртом аккуратно обрабатывал. Для Минхо это был вызов. Крик: «Я всё ещё свободный и своевольный, что ты мне сделаешь, назовёшь ребёнком?», а Минхо назвал бы, но он детей не трахал. Когда-то — после их первого секса — Минхо уточнил у Джисона границы дозволенного. И Джисон ответил, что не против, если на видных местах останутся следы. И потому, что он всё равно постоянно дома сидит, и потому, что ему всё равно. Если кто-то увидит и что-то не так поймёт. Точнее, поймёт очень даже так. Минхо возможностью до этого не пользовался — но на носу себе зарубил. Что можно. Можно губами припадать к уязвимой коже — на ней так легко остаются следы, — творить с ней что вздумается — кусать и посасывать, ласкать языком, выписывая своё имя и определяя принадлежность. «Моё», рычало внутри Минхо, «моё», шептал сам Минхо, зубами прихватывая мочку уха и сползая укусами вниз до самого ворота. Джисон на его коленях задницей ёрзал, а руками своё причинное место старался прикрыть, чтобы тёрлось о грубую ткань не так сильно и нити не впивались; Минхо представлял примерно, что там у Джисона происходит, от этого тёк лишь сильнее: ещё немного, и его штаны можно будет выжимать, жгутом скручивая. Удалось расстегнуть самую верхнюю пуговицу блузы и даже ещё одну, чтобы раскрыть грудь и сморщенные соски на ней — Хёнджин дал пару советов, как сделать их чувствительнее, как правильно стимулировать, чтобы приятно было, а не больно от стёртой кожи, но Минхо предпочитал не думать, каким именно образом Хёнджин раздобыл такую информацию (и о том, как зависим был Хёнджин от груди Чанбина, и сколько собственнических жестов он положил ладонью), Минхо предпочитал лелеять своего Джисона. Наконец-то хнычущего Джисона, просящего: «не надо, хён»; Минхо не понимал — с чего это не надо, нравится же. Вон сколько пупырок мурашками встали в ряды, целое войско — что терракотовая армия Цинь, такая же бесчисленная и недвижимая, ждущая своего императора. Минхо не знал, куда девать руки — то ли петельки пальцами цеплять, то ли бока наглаживать, в счёт рёбер берясь, то ли в паху делов наделать, чтобы Джисона выломало и растянуло интегралом, слишком много вариантов, ох… У Джисона таких проблем не возникло — он просто-напросто с волосами Минхо играл, то на пальцы их накручивая, то зарываясь до самых корней и легонько массируя короткими крашеными коготками, то просто проводя по длине от макушки до затылка. Минхо отстранился — взглянуть на творение губ своих. Ни одного живого места: всё наливалось алым, кое-где багровым — в полукруглых пунктирах вмятин, — и покрывалось блеском слабым, кожа собой испаряла Джисонов дух, сам Джисон ступни за спиной Минхо вместе сомкнул, упёрся, подтянулся, чтобы промежностью ближе к животу Минхо оказаться, в тиски его захватил, жаждущий. — Тебе не придётся больше терпеть, — пообещал Минхо, на мгновение сжав член Джисона в горсть, понял, что переборщил — стиснуло по бокам очень уж сильно, хотя казалось, что ножки у Джисона слабенькие. Минхо поцеловал его — коротко, всего лишь мазнув по узким поджатым губам захватом, а после себе за спину руки завёл, нашёл щиколотки тончайшие, ломкие, расцепил ноги Джисона, правую в колене согнул и перекинул через себя. В пару лишних движений перевернул Джисона на живот, чего тот пусть и ожидал, но не так спешно, и потому воздухом хлопнул из груди, чертыхаясь почти что беззвучно. Подавив смешливый оскал, Минхо под ткань рукой скользнул, огладил ягодицу, спросил: — Так и будешь пластом валяться? Джисон в простыню что-то невнятно пробубнил, ягодицы поджимая, бёдрами в сторону Минхо вильнул и затих. Как жертва какая, ей богу, будто сегодня не его день. Ну, Минхо Джисону и помог — под живот подхватил, заодно не забыв низ живота чуть-чуть царапнуть, второй рукой обернул обратную сторону колена, заставив подтянуть его вверх по постели. Джисон ничуть не помогал, безвольно на Минхо повис, как будто в таком случае у Минхо сил не хватит его в позу поставить. Хватило легко: Джисон не тощий, не пушинка, но очевидно меньше и компактнее, им управлять можно как куколкой шарнирной, тут и там подкручивая и подворачивая. Раком, грудью до упора опущенной — хорошая поза, да. Не только для проникновения поглубже, но и для обзора. Неровные края плиссированной юбки — мини-юбки, блядь, — задрались и уехали по спине вниз, собравшись в tsu на талии, явив взору иссечённую сеткой бледную задницу — заметка на будущее: не позволять больше Джисону загорать в одежде (цель — снять домик или арендовать бассейн, и стащить с Джисона плавки). Хороша, как же хороша эта задница — первоначальное мнение о ней у Минхо оправдалось. Несмотря на узость бёдер и таза, задница являла собой два круглых небольших холмика, очень крепких и чуточку желейных — без этой жировой прослойки поверх мышц всё выглядело бы несколько печальнее. А так жирок давал форму, мягкость и звонкость, и… как же аппетитно оно всё выглядело — Минхо заставил Джисона колени, до того касавшиеся живота, развести ещё сильнее и глубже в пояснице прогнуться. Отлизать задницу не стрёмно. Джисон готовился — а когда готовился, то наверняка чем-нибудь мыльным промежность ополоснул (чудится запах ванили и цитруса — неужели шампунь?), Минхо представил даже в шутку, как Джисон после причесал и уложил по одной редкие волосинки вокруг ануса. Да, в этой позе обзор хороший: когда ягодицы раздвигаются чуть ли не до треска по шву, тёмная сморщенная кожица ануса дрожит то ли в страхе, то ли в нетерпении, не открываясь. Но если в нетерпении раздвинуть сильнее, края ануса покажут гладенькую окантовочку розовых кишочков. Минхо знает, что все слизистые похожи — все гладкие, скользкие и сами по себе безвкусные; ещё Минхо знает, что Джисон, отрицая происходящее и до сих пор зажимаясь, пиздит. На реальность накладываются воспоминания, когда Джисон надел для него колготки — в десять ден, настолько тонкие и шелковистые, что второй кожей смотрелись, — и тогда Минхо поставил его в такую же позу. Резинка спущенных колгот под задницей давила на кожу и приподнимала ягодицы вверх, делая их ещё объёмнее и симпатичнее. В тот раз Джисон не дал себя выебать — но Минхо удалось вылизать его дырку, побывать внутри своим языком и даже чуть-чуть кончиками пальцев. Так и узнать, что все слизистые похожи. Да, кое в чём Минхо тоже был чёртовым девственником. Задницу он лизал впервые именно Джисону, и трахнуть задницу собирался тоже впервые. Смешно: в глазах Джисона он был прям-таки половым гигантом, но как-то до этого не выпадал на его долю случай, при котором можно было бы кому-нибудь присунуть. Чёрная сетка легла на Джисонову задницу крайне неудачно — пересекла крестом жопную звёздочку, но и Минхо — не дурак. Зря он что ли два круга по торговому центру напетлял, чтобы ни Дэхви, ни Феликс не увидели, в какой именно магазин он заходит. Это не просто колготки в сеточку для вычёсывания линяющих кинков Минхо, это колготки в сеточку из секс-шопа, и в полутьме сложно заметить, что по промежности чёрные нити не из крепких верёвок, а странных пластмассовых волокон, похожих на зубную нить. Обещали, конечно, что прочность у них гора-аздо ниже. И Минхо сможет… Снова сесть позади Джисона на колени, а легковесную задницу поднять так, чтобы в неё можно было уткнуться лицом. Кончик носа упал в ложбинку между ягодицами, отделённую от расщелины мостиком плоти, а язык постарался и обогнул натянутую сетку, как раз лёг поверх ануса — сжавшегося сильнее необходимого, а потом силой расслабленного. Джисон ведь помнил, каково это: он ведь после этого меньше чем за минуту от отсоса кончил. Понятное дело, что пальцами он тогда орудовать Минхо не позволил, но вот под языком расслаблялся, сам себе даже руками помогал, полужопия свои смачные раздвигая, чтобы просунуть можно было дальше и глубже. Сейчас руки Джисона над его головой скрещены, поэтому облегчать доступ языку Минхо пришлось самому Минхо. Он указательным под языком перемычку сетки подцепил и вниз потянул — раздался едва слышимый треск. Вот оно. Минхо лизнул снизу вверх насколько позволило положение, Джисон пыхнул и нервно всей задницей крутанул (сколько же ты хочешь, сколько тебе дать, чтобы потом дал ты — давно пора было установить торгово-рыночные отношения «я тебе, а ты — мне», иначе Минхо ещё многие года будет чувствовать себя обездоленным, надпись на его лбу «этого лошка наебали» не померкнет до самой могилы). Джисон одновременно хотел всего, и всего боялся, как будто анальный секс каким-то неведомым образом перевернёт его жизнь на 180 или с ног на голову или откроет портал в Зазеркалье — хрен его знает, но Минхо так-то и не настаивал. Выжидал наилучшего момента, мягко подготавливал Джисона к мысли, что тоже хочет побыть сверху, и это после того, как говорил об этом прямо и вслух. И после того, как сам по полной обслужил Джисона, тем самым намекнув: скоро твой черёд. Да, Минхо — мразь и сволочь. Разве не это в нём Джисону нравится? Тому Джисону, какой перед ним сейчас — изнывающий, издающий странные звуки, одетый в блузу Минхо — уже по собственной воле. Минхо на сегодня от него хотел только сетчатых колготок, остальное Джисон подобрал сам, разворошив гардероб Минхо и отыскав там пакет «на будущее». Маленький проныра, решивший поиграть во взрослые игры. Минхо не проигрывает. Под прессом зубов Минхо клятая сеточка прокусилась мгновенно, под натяжением скрутилась в противоположные стороны завитками, открыла… приятное количество пространства для манипуляций. Колготки авоськой сдерживали яички и член Джисона, в прошлый раз же у него, стоящего раком, всё свисало даже возбуждённое. В этот раз Минхо видел только тёмную дырку, бледную линию шва, уходящую вниз, порванную сетку и редкие волоски, которые хотелось то ли выщипать по одному, то ли языком вылизать в узор. Минхо наклонился опять, игнорируя неприятную тянущую боль в пояснице (для Джисона он совершил бы тысячу и один поклон), он не сказал о том, что упал вчера во время фляка, да и зачем — на нём как на собаке заживает, к тому же дети и танцы сами по себе довольно травмоопасные занятия, а если соединить… Минхо собрал слюну, прокатил её на языке, рот приоткрыл и позволил ей стечь с языка вниз тонкой струйкой. Сначала она попала чуть выше, чем он целился, и пришлось опустить голову. Белёсо-прозрачная, пузырящаяся, слюна легла по тёмной линии расщелины, но стоило ей коснуться мышц сфинктера, как те раскрыли нутро и следующий сгусток пропал внутри целиком. Блядь. Он напускал слюны в Джисона, собирался засунуть в него язык, а потом трахнуть. Да-а-а. Минхо облизался, обрывая меж ними нить слюны, руку себе в штаны засунул, другой ущипнул ягодицу Джисона, сразу же загладил вину, а потом большим пальцем потянул кожу вблизь ануса в сторону. Как стук в дверь, после которого та приветливо распахивается. И Минхо, вцепившись остальными пальцами в стрекочущую сетку, протолкнул свёрнутый трубочкой язык в Джисона. Теперь следовало подождать, пока тугие мышцы вокруг сбросят своё напряжение, чтобы двигаться свободнее, вылизать всё дочиста; губы распахнутые целиком прижались к Джисону, если ртом попытаться вдохнуть воздух, получится… интересный вакуумный эффект, от которого Джисон завизжит внезапно и пальчики на ногах подожмёт — да, вот так. Минхо знал, что мягкое, неторопливое растяжение мышц — приятно, язык в заднице не менее приятен, особенно теперь, когда Минхо уже в курсе, что делать. Он не боялся и мягко зубами себе помогать, не кусать же напропалую, а просто надавливать легко внешней стороной. И пальцем большим помогать тоже, поглаживая мышцы по кругу, потирая осторожно по влажному. Теперь Джисон издавал звуки бессознательно, забыв про самоконтроль, и пятился назад, вовсю выдавливая из себя кишки, тужился, маленькая шлюшка, лишь бы удовлетвориться на языке Минхо — и как он вообще решил, что давать в задницу ему не понравится? Он же рождён для того, чтобы Минхо им овладел, он ведь уже даже не стесняется ни хлюпающих звуков, ни звуков выпущенных газов, зато дырку свою раскрывал вовсю — хоть сейчас пальца три заталкивай. Минхо так и попытался сделать — не тремя, конечно, всего одним, под язык подложенным, но Джисон заметил и затараторил: — Нет-нет-нет, хён, не надо, давай в следующий раз, — и дёрнулся было вперёд, а Минхо одной рукой его бегство остановить удалось. — В прошлый раз ты сказал так же, — недовольно отметил Минхо, губами причмокнув и чмокнув опухшую покрасневшую кожу. — Сейчас-то почему нет? Джисон поник, не ответив. А Минхо рассуждать вслух принялся: — Ты же себя чуть ли не до желудка вычистил, — и из кармана штанов достал тюбик смазки, которую открывать пришлось зубами. — Да мне и не страшно — что я, в дерьме не пачкался? — риторический со всех сторон вопрос, ответ на который и так понятен. Увы, он как-то и на вкус его испробовал — не самое приятное воспоминание, но не настолько травмирующее, чтобы стирать его из памяти. Смазка полилась на ладонь щедро. Обычно Минхо более экономный и рациональный, но для первого раза лучше перестраховаться. Минхо бы как в бочку в Джисона смазки натолкал, если бы это хоть немного облегчило бы боль от первого проникновения (облегчило бы, но не настолько, как можно себе представить). — Не в этом дело! А-ах, — средний вошёл без проблем, когда Джисон отвлёкся на укус под лопаткой сквозь тонкую ткань. — Хён! — Я не насильник, Хани, — возмутился Минхо, свободно исследуя пальцем нутро, — и ты знаешь, что надо сказать, чтобы я прекратил. — Знаю, — насупился Джисон, тон у него очень обиженный. — Но ты не говоришь?.. — полувопросил Минхо скучающе в потолок, продолжая разминать мышцы снаружи и расширять проход изнутри. — Не говорю, — согласился Джисон приглушённо; на том и порешили — ещё неизвестно, кто хочет больше, так что муки совести Минхо похоронил вместе с терпением. Второй палец пошёл следом, пришлось перевернуть руку ладонью вниз. О подготовке Минхо знал непонаслышке. Только до этого он готовил себя для кого-то, а не кого-то для себя. …юбка начала колыхаться, когда Джисон начал насаживаться на пальцы сам, и Минхо разрешил: в первый раз едва ли Джисону получится получить удовольствие, пусть хоть так познает прелести стимуляции простаты. Ну, на самом деле, едва ли он никогда через это не проходил — служил же, там обязательный медосмотр, и проверяться надо на случай исключения разных болячек, самому Минхо раз в год проверяться приходилось. Пальцы проктолога в резиновых перчатках не то же, что пальцы любимого человека, но всё-таки? — Эй, Хани, — зря, Минхо, остановись. — Как много людей заталкивали в тебя пальцы? — З-заткнись, уёбок, — о. О, о, в другой раз Минхо бы обиделся. Иногда просыпалось в Джисоне нечто… неебически самоуверенное и суровое, как тогда, когда он нахамил Хёнджину. А потом Чанбину. А следом и Чану — удивительно, Джисон огрызнулся на каждого друга Минхо и вышел сухим из воды, поскольку те, оскорблённые, почувствовали себя говном, которое само на грубость напросилось. На Джисона уже все нажаловаться успели. Джисон не знал. А Минхо хотел увидеть это сам. Ещё раз. Да, его мальчик умеет быть грубым и дерзким — в ином случае не получилось бы у него сексом на камеру сверкать, а ведь именно с тех фотографий всё началось для Минхо. Зато теперь он видел этот секс не через экран телефона. Теперь этот секс шипел, надетый на его пальцы, на целых три пальца, и остервенело двигал задом, хотя, очевидно, ему было больно. Не настолько, чтобы что-то себе повредить или сознание потерять, но Минхо на его месте бы себя поберёг (жаль, все его старания пошли прахом, наверняка где-нибудь треснуло и ещё неделю болеть будет, вот же неугомонный!..). И всё же, ему это нравилось. Он двигал рукой, растягивая свихнувшегося Джисона, другой — скользкими пальцами — по узелку разрывал сеточку, удовлетворённо решив, что она — лучшая трата пятидесяти тысяч. Четвёртый протиснулся еле-еле и с божьей помощью — и с помощью смазки, конечно же, — из-за чего Джисон сначала взбрыкнул, ругаясь уже вполне отчётливо, а потом начал жевать простыни, застыв. Интересно это, как мышцы сфинктера на пальцах исчезают внутри при проникновении, и как при обратном движении натягивают за собой кожу — наверняка на члене будет смотреться ещё лучше. Минхо и спустил с себя красные спортивки, которые уже для выхода в люди не годились — остались его домашними штанами, — и промокшие чуть ли не до колен; член выпустил. Крепко и бодро стоящий, на Джисона, блядь, стоящий, на его ругань простынёй заткнутую, на его дырку пульсирующую — то сужающуюся, словно по окантовке нитку протянули петлёй и затягивать начали, то расширяющуюся усилием, приглашением войти — тук-тук, блядь. — Еби уже, кому говорю, всё-то тебе дай, — заворчал Джисон, — пока тебя дождёшься — все ноги отсидишь. Минхо засмеялся как от презабавной шутки, шлёпнул по заднице с размаху — Джисон аж пошатнулся, — размазал по члену собственную смазку (ему хватит, учитывая, сколько смазки уже в Джисоне), головку ко входу приставил. Уточнил: — Пожелания будут? — Будь со мной нежным, они-чан, — писклявым голосом ответил Джисон. — Ты же в курсе, что если меня стошнит, то тебе на спину? — ухмыльнулся Минхо и толкнулся. Да, шло туго. Очень туго, хотя Джисон старался. Не опасаясь, что член выскользнет, Минхо обеими руками Джисона под тазовые косточки подхватил, начал на себя натягивать. Медленно, по миллиметру в секунду. Джисон пыхтел и краснел — сквозь загорелую кожу всё равно пятна просвечивались, — старался расслабиться, но это против природы. Какие бы команды мозг ни посылал, тело само противится. И Минхо больно тоже. Главное — уздечку не порвать. У Джисона даже волосы заблестели, что говорить про полностью пропотевший затылок. Тут не спальня теперь, а печка парового двигателя. Пока всё это длилось, натёкшее из пизды Минхо по бёдрам, казалось бы, испарилось насухо, одна плёнка осталась и трескалась, как лёд на декабрьской луже. Хах, да, они те ещё извращенцы. Наоборот было бы правильно, желательно, а вот так — противоестественно, такое в обществе не одобряют. Они где-то на уровне ледибоев или гетеросексуальных страпонщиц. И как же срал на всё это Минхо, а. Член обхватило полностью. Как будто затянуло в склизкий чехол и скрутило. Разница в температурах почти отсутствовала, придавая некое пространное ощущение единения. Словно они расплавились друг в друге. Это чувство исчезло, стоило вытащить наполовину. Вернулось, стоило толкнуться обратно. Джисон поломанными плечами и острыми лопатками застрадал; блуза прилипла к его спине, Минхо зачем-то выбросил руку вперёд и сжал промокшую ткань в кулаке, потянул к себе, неоднозначно намекая, что хватит бы уже Джисону строить из себя незнамо кого. — Б-больно, б-блядь, трёт, — пожаловался Джисон бесцветным голосом, — член болит, хён. И Минхо просто откинулся бы назад, упёрся бы спиной в изголовье, а Джисона бы на себя посадил, на колени, да нельзя… нельзя в первый раз и так резко, грубо, Минхо хотел отодрать Джисона, но не отбить в нём охоту подставлять задницу; так что он просто порвал сетку на колготках спереди и взял член, немного вялый, в руку. Это всё равно лучше, чем отсутствие реакции вообще, как когда Джисон у него сосёт. Минхо понять не мог, почему Джисон не возбуждается, ведь когда отлизывает, то всё нормально, шевеление в штанах присутствует, и Минхо, кончив, просто предоставляет ответную услугу. А минет от Джисона — игра в одни ворота. Они встречаются пару месяцев, а Минхо уже подумывает записаться к семейному психологу и сексологу. Чёрт побери, он так долго ждал этого, а теперь хернёй голову забивает, лишь бы не кончить до того, как Джисон возбудится нормально. Он же возбудится, правда? Иначе у Минхо опять эта паранойя начнётся, будто он Джисона попользовал просто. Ну нет же, нет. Если рефлекторной эрекции не будет от правильной дрочки (и дрочить, как Джисону нравится больше всего, Минхо тоже уже научился), Минхо… постарается… вызвать… психогенную. Чёрт, чёрт, срань господня. — Хани, — он согнулся над Джисоном, в плечо уткнулся, — люблю тебя, люблю твою жопу, люблю твой член, люблю даже твои кривые пальцы и ножки, — на каждое «люблю» поцелуй всё выше и выше, заставляя Джисона подниматься сначала на локтях, а потом и на руках. — Ты мой маленький и миленький, мой «хозяин», — у Минхо опять начала внутри смазка выталкиваться волнами, что означало только одно: член из Джисона лучше бы вытащить. Специальная смазка или слюна это одно — сперма в кишках совсем другое. Минхо вышел резко, не закончив очерёдность движений (Джисон назвал бы это тактом, Минхо — угловой частотой), и тут же начал спускать. На кусочек обнажённой поясницы, на смятую на лопатках блузу, на плиссированную юбку (надо отдать ей должное, но всё-таки для ролевых игр она мало подходит, Минхо лучше бы наслаждался её видом на повседневном Джисоне), на ягодицы с подраными колготками. Минхо дрочил себе, забыв про возбуждение и член Джисона, кончал долго, заляпал всё, да тому и рад. Он представить себе не мог, что стало бы с ним, засунь он член в Джисона и с тем же стимулируй себе клитор. Сдох бы, вероятно. Говорят же, что оргазм — маленькая смерть, а воздействие на (приблизительно и суммарно) двенадцать тысяч нервных окончаний — смерть вдвойне. — Давай просто полежим, хён, — задушенно прохрипел Джисон, и Минхо понял: у него не получилось. Тут или уходи в глубокую рефлексию, или устраивай с ненаглядным очную ставку, или обратись к специалисту (нормально ли это, что после того, как он кончил, посторгазменное удовольствие рассыпалось в пыль, как расколоченный песочный камень под подошвой — потому лишь, что его партнёр даже на полпути к тому же не был. Думать в первую очередь о себе — это же здоровый эгоизм, нет? Так почему Минхо, неприятно для себя, настолько опустошён и вывернут). — Прости, Хани. Я не знаю, в чём дело, а ты не говоришь, — Минхо беспомощно наблюдал, как Джисон садится на колени, расстёгивает сначала блузу, бросает её на пол, потом справляется с молнией юбки. — Но слов своих не заберу. Жопа у тебя — огонь. — Ха-ха, — невесело и иронично протянул Джисон, — даже в такой ситуации не можешь выжать из себя жалкое признание. Ладно, забей, — отмахнулся он, ворочаясь на кровати так, чтобы с бёдер и юбку, и колготки стащить. — В этот раз причина другая на самом-то деле. Мне… даже понравилось в какой-то момент. И в принципе процесс неплох. Не встал у меня… скорее по физиологическим причинам. Думаю, у меня получится, если… — губу зажал, это слышно. Не видно, потому что лицом так и не повернулся. — Ну, если поработать над этим. Минхо не знал, что сказать. Он думал о том, какая у Джисона красивая спина. И что тон у Джисона ровный, довольно уверенный, без подозрительных ноток. Минхо недавно клял себя уже за невнимательность, поэтому сейчас вслушивался и всматривался так тщательно, насколько мог себе позволить. — Ну и вообще… тебе же понравилось? — вот оно. Вот теперь слышно отчётливо. Неуверенность. — Очень, — как ему вообще могло не понравиться что-то, связанное с Джисоном? Он без колебаний бы в любые отходы его жизнедеятельности, неважно, каким путём извергнутые, полез, если бы от этого что-то зависело. Он позволил бы ему всю жизнь на своей шее просидеть, хотя твердил — искал мужчину, а не содержанку. Ему не западло дать Джисону всё, что тот захотел бы. Ладно, торгово-рыночные — бред. Джисон ведь и так дал ему желаемое, но никакого чувства насыщения не настало. Урчала чёрная дыра. Непонятно. Минхо мотивы свои понимал, Джисона — отчасти. Джисону в первую очередь хотелось, чтобы Минхо было хорошо, ведь так? Потому он и жертвовал своим удовольствием. Но разве этого достаточно для полноценного мотива? Им действительно стоит поговорить лицом к лицу. Наверное, не сейчас. — В следующий раз мы остановимся, если будет так же. Бесит, — теперь пора Минхо ворчать. — Не достанься же ты никому. — Угрожаешь своему оргазму? — наконец-то Джисон посмотрел. И… глаза его сияли. По-хорошему. И улыбка щёчку натянула. — М-да, детка, с твоей головушкой точно что-то не так. — Я скажу Хёнджину, что тебе не нравится оранжевый. — Не смей!.. Ой, holy cow!.. — Осторожно, да ёб твою мать, чудо лупоглазое, ты ж полежать хотел, чего тебе не лежится — всё равно всё стирать к херам, — Минхо едва успел подхватить пытавшегося встать на ноги Джисона. — Ла-адно, пользуйся моей добротой. Носить Джисона на руках — что-то особенное. Ещё нечто особенное было в том, что Джисон вытерпел. Стоять раком с глубоким прогибом технически тяжело, если не был к такому готов. И терпеть жжение и раздражение от реально тугих толчков — не менее тяжело. А Джисон с этим справился, поругался немного, конечно, но так, что и тупой бы понял: он не хотел бы остановиться. Да, Минхо не насильник, он остановился бы, если бы заметил что-то подозрительное. — Может быть, мы повторим, — задумчиво произнёс Джисон, раскрывая руки. Уже готовый к этому Минхо взял его на руки: плевать, что Джисон ходить мог, мог, но ведь с усилием и неприятным тянущим ощущением несмыкающейся жопы. И поясница наверняка отваливалась (Джисон у него сильный: Минхо после такого же «первого раза» сразу вырубился, а после несколько часов из кровати не вылезал). — Я… технический уловил смысл. Когда попадаешь в простату — глаза за мозги закатываются. Но растяжение было неприятным равнозначно. Плюс один минус один равно ноль. Тут Джисон преувеличил слегка: вечно давиться в простату ни один ёбырь-террорист не смог бы. Так что уравнение вышло слишком простым. Убытки никак не обозначались. — И если привыкнуть, то приятного, в целом, будет больше, — Джисон поморщился, когда Минхо опустил его в ванну. — Не хочу опять мыться. — И жечь будет — ты заметил, что перестарался? — недовольно высказался Минхо. — Главное — не три там ничего и жопу мой пореже. Хотя бы не кипятком. — Фу, детка, как отвратительно, — Джисон показал ему язык и принял лейку душа, складываясь на дне ванны в коробок. Минхо включил воду. — Уж переживу. Намажу чем-нибудь. — Ты можешь не привыкать, — Минхо всё прослушал, подавая Джисону одноразовое тканевое полотенце. Ещё раз мыться действительно ни к чему — нельзя так кожу мучить. Просто смыть… следы. — Чего? — округлил глаза Джисон, резко вскидывая голову. — Удовольствие — одно. Способов его доставить — бесчисленное множество, — философски выдал Минхо, опускаясь на корточки и складывая руки на бортике ванны. — Чего смеёшься? Вековую мудрость изрекаю. Серьёзно, Хани. Я уверен, тебе бы подошла роль сидельца на членах, но… боюсь, что для этого нужно трахать тебя более-менее постоянно. Это влечёт проблемы со здоровьем и все дела. А если не постоянно… твоя дырочка довольно быстро затянется и снова перестанет меня пускать. — Ох, детка, сначала я думаю: да как у тебя получается так легко говорить такую ужасную развратную правду, а потом смотрю — ба, ты же смущён до кончиков волос, — Джисон опускает боком голову на подтянутые к груди колени и улыбается светло-светло. — Мне нравится, что у тебя остался хоть какой-то стыд. И нравятся твои большие уши. — А мне понравился твой сегодняшний выбор. Как-нибудь повторим?